Московское государство

Возвышение Москвы

Для юриста интересно то, что в этот период формируется такой правовой принцип, как единство земли. Наиболее полное юридическое отражение этого принципа находим в титулатуре московских великих князей, а затем и царей. Князь Симеон Гордый, как считают, первым употребил в своем титуле предикат "всея Руси". В то же время наличие в титулатуре слов "вотчич" и "дедич" говорило о преемственности линии родства в наследовании земель. Последовательно "вотчичем" и "дедичем" при монголах на Руси становится великий князь Владимирский, поскольку в его лице русские князья впервые после св. Владимира и Ярослава Мудрого увидели такую власть, с которой спорить и сопротивляться которой было чрезвычайно опасно. За спиной владимирского князя всегда стояла Орда. В основных чертах титул, а следовательно, и ядро государственной территории сложились при Василии III. Именно его титул послужил основой для титулатуры всех последующих теперь уже русских царей.

Вопрос территориальный первоначально упирается в проблему "возвышения" Москвы. В этом вопросе, надо сказать, полностью отразились колебания отечественной историографии от Карамзина до марксистов.

С.М. Соловьев сформировал традицию в этом вопросе. Он первый настоял на выгодном географическом положении Москвы как причине ее возвышения. Аналогично высказывался В.О. Ключевский. Но выгодность географического положения оценивалась ими по-разному. Соловьев, например, видел выгодность в срединном положении Москвы. Москва - пограничье между югом и северо-востоком. В.О. Ключевский утверждал, что Москва - этнографический центр Великороссии. Сразу видна натянутость "географической" причины, так как непонятно, что с точки зрения географии представляет собой Москва: центр племени или пограничный пункт? Очевидно, что ни то и ни другое, на что обратил внимание академик К.Н. Бестужев-Рюмин.

Производным от географического тезиса является утверждение о так называемой географической безопасности Москвы от татар. С.М. Соловьев вслед за М.П. Погодиным настаивал на том, что ко времени нашествия монголов в древнерусском государстве наметилась устойчивая переселенческая тенденция под воздействием половцев: с юга на запад, в Галицию, а оттуда в Польшу, и с юга на северо-восток, в Суздальскую землю. С нашествием монголо-татар эта тенденция только усилилась, особенно по линии северо-востока, поскольку здесь с 1293 г. вплоть до Тохтамыша (1382 г.) ничего не было слышно о татарских набегах. В.О. Ключевский и М.К. Любавский также присоединились к этому мнению.

Что можно на это сказать? В данном случае перед нами классический пример путаницы причины со следствием. Если брать за основу частоту разорения татарами той или иной области северо-востока Руси, то наиболее безопасным местом следует, например, признать Новгород Великий, который татары вообще ни разу не разоряли. Также безопасными становятся полоцкие земли под властью Литвы, но там население почему-то не скапливается, а предпочитает уходить на Москву. Далее, если принять за причину стремление уйти от татар, то наиболее безопасный путь - на запад, через Венгрию и Польшу, как это сделали, например, половцы. Утверждение о том, что Москва-де защищена была лесами, вообще смехотворно. Получается, что татарская конница, которая дошла от Тихого океана до Адриатики, видите ли, устрашилась финских чащоб! Зимой, когда коммуникациями становятся замерзшие реки, Русь вообще была беззащитна перед Степью.

Следующей производной от якобы выгодного географического положения Москвы является ее удачное торговое положение. На этом особенно настаивал В.О. Ключевский, пытаясь увязать торговлю с ростом городов и колонизацией Заволжья, в чем огромную роль, по его мнению, играли монастыри. Этот тезис получал аргументацию в выводах еще Карамзина, как-то заметившего, что основание большинства монастырей России приходится как раз на время ига, что подтверждалось другим фактом, отмеченным в свое время Г.В. Федотовым, - чрезвычайно большим ростом числа русских национальных святых в это же самое время. Но тогда получается, что Церковь и города вообще пользовались покровительством власти при татарах, Москва здесь - не исключение.

Если же отделить торговлю от колонизации, то получим следующую картину. Как совершенно правильно заметил М.К. Любавский, Москва никогда не считалась крупным торговым центром, кроме того, выгодным торговым путем Москва-река стала в разгар усиления города, когда князья московские захватили низовья Оки и Нижний Новгород. Сверх того, транзитная торговля, которой только и могло промышлять московское купечество, не формирует широкого торгового класса. Напомним, Афанасий Никитин, ходивший в Индию "за три моря", был тверитянином, а не москвичом! Колонизация же велась в России силами государства. Частный элемент требовал поддержки государства, пример Строгановых и Ермака тому только подтверждение. Монастыри же в таком случае выступали простыми агентами Кремля. Вот и получается, что колонизация вообще становится возможной только после становления и усиления государства!

Но географический тезис оказался довольно живучим. Последней его модификацией следует считать мнение академика С.Ф. Платонова о выгодном положении Москвы вследствие ее стратегического, военного положения. Тезис этот был подхвачен и развит А.Е. Пресняковым, увидевшим в Москве крупный военный и стратегический центр "новой организации боевых сил Великороссии" [Пресняков. 1918. С. 115]. Но и на это можно заметить, что Москва как военный центр практически ничего не значит, что показало время Тохтамыша и Витовта. Что-то другое поддерживало Москву извне.

Чем Москва действительно была богата в то время, так это людьми. Источники той эпохи однозначно говорят о необычайной заселенности Московского княжества. Население его гораздо больше, чем, например, княжества Тверского, из которого, согласно данным XV в. на службу великому князю Московскому выходило до сорока тысяч дворян! Этот фактор - населенность Московского княжества - в качестве самостоятельной причины выдвигали практически все русские историки. Но и ее мы склонны отнести не к причине, а к следствию. Москва с Ивана Калиты ведет целенаправленную "охоту" за людьми. Кроме того, видя стабильность княжества, сюда устремляются потоком переселенцы.

Во всех них Москва крайне заинтересована и стремится внести в этот процесс определенный порядок. И этот порядок поучает форму "вывода" и "крепости". Под "выводом" понимается массовое и руководимое властью переселение больших групп служилого населения с одного места на другое. Выводом называлось и переселение в московские земли служилых орд татарских царевичей и мурз. Все эти "выводные" переселенцы получают от московского князя пожалования и служат теперь непосредственно ему.

"Крепость" - это прикрепление населения к определенному месту жительства. Изначально под этим понимается не строгая юридическая форма крепостной зависимости, а уничтожение бродячих инстинктов населения, достигаемое путем уничтожения бродячих инстинктов власти. Излишне, думается, повторять, что, как метко выразился С.М. Соловьев, этот процесс носил политическую форму перехода "от единородия к единоначалию" [Соловьев. 1988. 2 : 653]. Делалось это помимо личной заинтересованности князей и в интересах стабильности выхода, который уплачивался Орде. Для стабильности выхода нужно было стабильное население. Не стоит забывать, что татары брали налог в основном не с собственности: земли, оборота и т.п., а с души. Они первыми "исчислили" русскую землю, следовательно, при все более увеличивающемся требовании выхода князья московские должны были заботиться о росте населения. С разложением Орды и бесконечной чередой дворцовых переворотов князьям порой приходилось выбирать: либо уплатить выход несколько раз разным претендентам, либо ждать, пока в Орде не утихнет замятня. Но это не гарантировало их княжества от набегов этих самых претендентов. Как следствие этого увеличение числа подвластных достигалось путем увеличения (экстенсивного) территории. В этом корень постоянной (нигде не наблюдалось такого упорства) территориальной экспансии Москвы.

Другое следствие, генетически связанное с только что упомянутым, заключалось в том, что московские князья как младшая линия Всеволодовичей не могли надеяться когда-либо сесть на золотой Владимирский престол, что и толкало московских князей на расширение собственного удела, а не на растрату сил и средств на достижение эфемерной мечты. В.О. Ключевский отмечал: "Благодаря этому московские князья рано вырабатывают своеобразную политику, с первых шагов начинают действовать не по обычаю, раньше и решительнее других сходят с привычной колеи княжеских отношений, ищут новых путей, не задумываясь над старинными счетами, над политическими преданиями. Это обнаруживается как в их отношениях к другим князьям, так и в ведении ими внутренних дел своего княжества. Они являются зоркими наблюдателями того, что лежит плохо, и прибирают это к рукам" [б. Ключевский. 1918. 2 : 13].

"Охота" за людьми через расширение территории не всегда шла с помощью оружия, а, как верно заметил А.В. Экземплярский, московские князья, начиная с Калиты, путем промыслов - простой купли-продажи - совершенно выбивают почву из-под ног главной владельческой линии владимиро-суздальских князей. Калита, сверх того, покупал не только села, но и людей-полонянников в Орде, уводил их оттуда и сажал на своей земле. Отсюда, от Калиты до, собственно, Уложения 1649 г., и далее проходит твердая линия на выкуп государством своих людей из плена. Для чего, как отметил Г. Котошихин, каждый год по всей России собирался особый налог в полторы тысячи рублей, которые, "окроме выкупу тех денег, не дают ни в какие расходы" (Котошихин. 1906. С. 87). Но было бы наивностью полагать, что в этом главная причина. Нет! И это одно из последствий появления сильного и централизованного русского государства.

Последняя группа причин, упоминаемых традицией, касается характера власти великого князя Московского. Как известно, в татарский период совершенно изменился характер власти великого князя.

Прежде всего стала весьма значительной его финансовая компетенция. Со времен Калиты эта сторона княжеского достоинства поднимается очень высоко. Хотя С.М. Соловьев гораздо выше ценил перенос Калитой митрополичьей кафедры из Владимира в Москву, нежели финансовые возможности этого князя.

Тем не менее с 1342 г. при Симеоне Гордом татары наделяют великого князя Владимирского правом судить других князей. Третьей составляющей традиция называет изменение наследования княжого стола в роду московских Рюриковичей, которое М.Ф. Владимирский-Буданов назвал "стремлением к майоратству". Стремление передавать стол от отца к старшему сыну и требование от Орды признать этот порядок, которого она сама стала придерживаться начиная с Узбека, вылились в интересную особенность. О ней узнаем из духовной (второй) Ивана Калиты: "А численных людей ведают сыновья мои сообча, а блюдуть вси с одиного; а что мои люди купленные в великом свертце, а тыми ся поделят сыновья мои".

Это характерная черта, говорящая о наличии понимания единства населения государства, - податное население не делится между наследниками. Это население есть неделимость, составляющая основу единства государства, тогда как купленные (рабы) подлежат разделу. Иными словами, перед нами уже проблески (тогда!) государственной идеи: четкое разграничение между публичным и частным, несмотря на господство в это время частноправового взгляда на власть. Этот порядок не смогли поколебать ни правление слабовольного и слабоумного Ивана II Красного, ни тяжелая (в течение 25 лет) усобица при слепом Василии II.

Наконец, нельзя не заметить, как в московский период изменяется сам характер государственной власти.

"И повеле князь велики имать их. казнити, бити и мучити и коннми волочити по всему граду и по всем торгом, а последи повеле им главы отсещи; множество же народа видях сиа, от боляр и от купец великих и от священников и от простых людей во мнозе быша ужасе и удивишася, николе же таковая не слышаша, ниже видеша в русских князех бываемо" (ПСРЛ. Т. XXII. С. 157).

Так стали расправляться на Москве со своими противниками. Славянская анархия была заключена в жесткие рамки византийско-татарской парадигмы. Власть выкристаллизовалась, пусть даже катализатором этого процесса было иго! Но и это есть не причина, а следствие!

Однако прежде чем мы перейдем к характеристике главной и основной причины возвышения Москвы, следует указать и некоторые "экзотические" причины (следствия). Так, С.М. Соловьев называл среди прочих причин истребление татарами большинства князей - соперников московских Рюриковичей из гнезда Ярослава. С таким же успехом можно считать причиной крайне хилое мужское потомство Калиты - из многочисленных детей мужского пола в каждом из двух его браков выживал, как правило, только один. Кроме того, многие князья умерли из-за Черной смерти - Великой чумы, свирепствовавшей в Европе как раз в середине XIV в. Еще одной, не менее сомнительной, является марксистская парадигма, согласно которой причина становления централизованного государства лежит в складывании централизованного рынка в пределах всего государства.

Итак, главная причина возвышения Москвы, как нам известно, правильно была сформулирована еще Н.М. Карамзиным. Позволим себе обширную цитату, в которой сказано все: "История не терпит оптимизма и не должна в происшествиях искать доказательств, что все делается к лучшему: ибо сие мудрствование не свойственно обыкновенному здравому смыслу человеческому, для коего она пишется. Нашествие Батыево, кучи пепла и трупов, неволя, рабство, столь долговременное, составляют, конечно, одно из важнейших бедствий, известных нам по летописям государств, однако ж и благотворные следствия оного не сомнительны. Лучше, если кто-нибудь из потомков Ярославовых отвратил сие несчастие восстановлением единовластия в России и правилами самодержавия, ей свойственного, оградил ее внешнюю безопасность и внутреннюю тишину, но в два века не случилось того. Могло пройти еще сто лет и более в княжеских междоусобиях: Литва, Польша, Венгрия, Швеция могли бы разделить оное; тогда мы утратили бы и государственное бытие и веру, которые спаслися Москвою: Москва же обязана величием своим ханам (выделено мной. - М.И.)" (История государства Российского. Т. V. Гл. 4).

Какая блестящая, какая верная мысль историка! Иными словами, подлинная причина возвышения Москвы коренится в политике московских Рюриковичей, которую С.М. Соловьев назвал "благоразумным поведением относительно татар" [Соловьев. 1988. 2 : 440].

Территория Московского государства (до Великой Северной войны)

Москва в памяти народной однозначно ассоциируется с самодержавием и единоначалием, одним словом, с тем государственным строем, который составил отличительную особенность второго периода истории русского права. Символизм Москвы идет настолько далеко, что само возникновение новых политических порядков народ инстинктивно относил еще к домонгольскому периоду. Иными словами, в сознании народа закрепилась новая политическая традиция, которая характеризует новый политический строй и которая передается одним словом - "собирательство".

Рост территориального могущества Московского государства.

Итак, Москва однозначно связана в памяти народной с собирательством земель. Изначально в этимологии этого слова лежит хорошо известное каждому великороссу понятие "примысел".

Примысел-приобретение, территориальное приращение вотчины, города, села, поля, наконец. Это в общем смысле. В конкретном это понятие несет в себе два разных смысла: примысел как завладение тем, что "плохо лежит", и примысел как частноправовая сделка, купля-продажа. В общем и целом В.О. Ключевский проделал за нас труд - классифицировал примыслы московских князей: скупка, военный захват, захват дипломатический с помощью Орды, служебный договор, колонизация.

Уже в начальный период процесс собирания имеет не только характер частноправового приобретения, но и характер публичности, завладение часто осуществляется на началах правопреемства. Московский князь под свои притязания подводит весьма прочный правовой фундамент.

С одной стороны, существенным элементом отношения правопреемства является доказательство прав на ту или иную территорию. В основном это притязание на роль правопреемника древнерусского государства (не случайно титул князей включает в себя слова "всея Руси"). Право это только закалилось в борьбе с Литвой и Польшей. В еще большей степени оно окрепло, когда Москва фактически выступила в роли преемника улуса Джучи. С другой стороны, помогли татары - великий князь Владимирский, ярлык на княжение которого стал фактически наследственным в роду московских Рюриковичей, считался собственником уделов-улусов русских князей. Обстоятельство это подкреплялось еще и тем, что русские князья в это время в основном родственники, все потомки легендарного Рюрика.

Сама картина собирания помимо широкой практики примыслов, в основном это XV - XVI вв., выглядит следующим образом. В 1472 г. к Москве присоединяется Великая Пермь, в 1478 г. - Новгород Великий, в 1483 г. - Югра, в 1485 г. - Тверь, в 1489 г. - Вятка, в 1493 г. московские войска впервые заходят за Урал. В 1509 г. присоединяется Псков, в 1513 г. - Смоленск после продолжительной войны с Литвой, в 1523 г. - Рязань. Особняком здесь стоит Касимовское царство. При Василии II (1449 г.) на Приокской Украине был поселен царевич Касим, вышедший из Орды, с обязательством служить Москве.

За Касимом вскоре последовал выход орд мурз Данияра, Бардыдата и др.

Последующее время показало, что наиболее удачным способом освоения южных земель является устройство засечных линий - строительство линий крепостей, опираясь на которые стали возможны колонизация степей и захват целых "царств". Хронология здесь следующая: в 1554 г. взята Казань, в 1557 г. - Астрахань, в 1582 г. - Сибирское ханство, в 1586 г. - Башкирия. Еще в 1549 г. власть Москвы признает Донское казачество. Все территории, которые Москва включала в свой состав, именно включались в нее, т.е. инкорпорировались (incorporatio), - становились единой и неделимой частью государственной территории. Сувереном был великий князь Московский, что наглядно отражалось в его титуле.

С 1521 г. начинается кровавая борьба с крымскими татарами, в ходе которой выстраиваются оборонительные линии, позволяющие распространять русское владычество на черноземные земли юга.

Начав движение с водораздела Оки в середине XVI в., русские смогли к середине следующего века продвинуться к среднему течению Дона, Оскола и Донца, где опорными пунктами стали такие крепости, как Курск, Орел, Воронеж и Белгород. С 1636 г. последовательно возникают еще три новые оборонительные линии: Белгородская, Симбирская и Закамская. Бахчисарайский договор 1681 г. под суверенитет Москвы отдает запорожские земли. Делимитация границы с Турцией и Крымом в степях юга России проводится в 1700 г. (подтверждено межевой записью 1705 г.).

Ливонская война, как известно, не привела к желаемому для России результату. Смутное же время заставило потерять Ижору (Ингерманландию), которая по Столбовскому договору 1617 г. отошла Швеции. В следующем 1618 г. Польша по Деулинскому перемирию закрепила за собой то, что успела награбить за время Смуты: Смоленск и часть северских земель, которые оставались под суверенитетом Речи Посполитой вплоть до 1667 г. Андрусовское перемирие того же 1667 г. восстановило справедливость, однако окончательно Смоленск вместе с Киевом были закреплены за Москвой только в 1686 г. Надо заметить, что помимо досадных территориальных потерь, сам факт которых доказывает лишний раз правоту тезиса Н.М. Карамзина, приведенного нами выше. Смута вместе с тем стала моментом истины в отношении судьбы России как геополитического целого. Россия смогла сама, собственными силами изгнать воров-самозванцев, взращенных Западом, найти в себе силы для дальнейшего национального строительства. Эпоха Смутного времени, как верно когда-то заметил М.Ф. Владимирский-Буданов, подтвердила устами народа и его руками то, что московские князья вершили от имени русского народа столетия до того - единство и единодержавие!

В 1657 г. несколько калмыцких орд "поддались под руку", как тогда говорили, Москвы. Это было началом вхождения калмыков в состав России, закончившегося только в конце XVIII в. В Восточной Сибири и на Дальнем Востоке Россия, не располагавшая еще достаточными силами, чтобы противостоять маньчжурам, укрепившимся в это время в Китае, вынуждена была заключить в 1689 г. крайне невыгодный для себя Нерчинский договор. По договору Москва отказывалась от хозяйственного освоения Приамурья, русским воспрещалось плавание по Амуру. Вместе с тем в 1648 г. Семен Дежнев со своими казаками впервые прошел пролив, отделявший Азию от Америки. Приоритет русских в этом географическом открытии был доказан, кстати, небезызвестным Г.Ф. Миллером. Весь путь от Урала до Великого океана у русских первопроходцев занял, таким образом, меньше столетия.

Присоединение Малороссии.

В 1654 г. состоялось распространение власти Московского государства на земли Юго-Западной Руси, на те ее области, которые были аннексированы Литвой и Польшей в ходе их южной экспансии.

Договорные пункты, утвержденные Переяславской радой и подтвержденные потом царем Алексеем Михайловичем, дали пищу историкам и юристам спорить как о природе союза Малороссии с Москвой, так и о характере их отношений после 1654 г. Восстание Богдана Хмельницкого вместе с запорожскими казаками против засилья униатов и зверств польской шляхты очень скоро переродилось в борьбу за национальное освобождение. Несомненный национально-освободительный характер войны с Польшей заставил Хмельницкого искать союза с единоверной Москвой, ставка на крымского хана была более чем сомнительна. Однако простой союз с казаками ставил бы Москву в двусмысленное положение.

Пришлось бы нарушить вечный мир с Польшей из-за ее же подданных, к тому же крайне неспокойных.

На Москве еще жива была память о тех зверствах и бесчинствах, которые творили запорожцы во время Смуты. Вместе с тем Москва не была бы Москвой, если бы отказалась от основ собственной территориальной политики, тем более что фактическое присоединение Малороссии означало реализацию давних мечтаний: воссоединение исторических русских земель.

По договорным пунктам 1654 г. устанавливались следующие обязательства:

• не вмешиваться во внутренние дела и управление малороссийских городов и властей. Суд и управление должны осуществлять природные малороссы. Москва получила право посылки чиновников для наблюдения и надзора за сбором пошлин и налогов в пользу царя;
• Малороссии предоставлялось право свободы внешних сношений (sic!). Вместе с тем эта свобода ограничивалась разрешением Москвы на сношения с турками и поляками;
• количество реестровых казаков доводилось до 60 тыс. Казачество вольно было выбирать себе гетмана, но избрание гетмана должно быть подтверждено Москвой;
• все прежние права и вольности, данные казакам, малороссийской шляхте от польско-литовских королей, сохранялись за ними без всяких ограничений;
• сами казаки обязывали служить царю московскому так же, как служили польскому королю.

Из этих пунктов видно, что они преследовали исключительно интересы шляхты, а не простого народа. Известно, что сами малороссы в большинстве своем просили введения в Малороссии прямого московского правления, ища единственно в нем гарантии от произвола казацкой старшины, чьи вольности позволяли вести ей себя так, как вела себя до этого польская шляхта!

Судьба этих пунктов была довольно печальной. Все гетманы, даже сам Богдан Хмельницкий, их нарушали постоянно, пытаясь вести самостоятельную внешнюю политику, всегда враждебную русским интересам. После измены Юрия Хмельницкого - сына "гетмана-освободителя" в 1666 г. в гетманство Брюховецкого пункты были изменены и Малороссия получила окончательный и более определенный статус как составной и неделимой части Московского государства.

Вообще сам статус Малороссии в пределах Московии нуждается в подробном освещении. В дореволюционной литературе высказывались мнения, что Малороссия была присоединена к Москве на началах личной унии, но что-то не слышно, чтобы царь Московский имел бы матримониальные отношения с гетманом Запорожским. Впрочем, высказывалось обратное мнение - уния была реальной.

Но тогда необходимо доказать, что Малороссия имела государственный статус до ее присоединения к Москве. Реальной уния может быть только между субъектами, являющимися на момент объединения государствами! Доказательств, что Малороссия-Украина была государством, даже особого рода (suigeneris), на момент ее присоединения к Москве, нет. Есть, скажем так, политкорректно, желание считаться государством, но в этом желании нет фактичности.

Приведем слова, которыми стороны обмениваются при заключении договора: "За наступления на вольности наши, - пишет Хмельницкий, - побуждены его царскому величеству под крепкую и высокую руку податься. Прилежно просить имеют послы наши, чтобы привилеи его царского величества нам на харатьях писаные с печатями вислыми, един на вольности казацкие, а другие на шляхетские дал, чтоб на вечные времена непоколебимо было"; на что царь Алексей Михайлович отвечал: "И мы, великий государь, наше царское величество, подданного нашего Богдана Хмельницкого, гетмана войска запорожского пожаловали, велели им быть под нашею царского величества рукою, по прежним их правам и привилеям, каковы им даны от королей польских и великих князей литовских"; и особенно: "наследникам нашим служити и прямити и всякого добра хотети, и на наших государственных неприятелей, где наше государское повеление будет, ходити и с ними битися, и во всем бытии в нашей государской воле, и послушании навеки".

Каков же отсюда вывод? С кем заключен договор? С государством? Нет! С казаками, с частью населения Польши о приеме этого населения в подданство царя Московского! Объектом и субъектом этого правоотношения были запорожцы, а не Малороссия-Украина, следовательно, вообще какие бы то ни было сравнения Украины с особым государственным образованием внутри Польши, перешедшим на сторону Москвы, бессмысленны. В 1654 г. Москва приняла к себе запорожских казаков, а не страну - Украину. Малороссия, Новороссия и Таврида отвоевывались Россией у Польши и Турции в качестве именно территорий, к которым современная Украина вообще-то не имеет исторического отношения.

Единственное основание - это административно-территориальная обособленность этих территорий в рамках Украинской ССР, входившей в состав Советского Союза.

Следующее. Имеет смысл посмотреть и на род управления Малороссией в это время, т.е. до ревизии договорных пунктов. Малороссия (Запорожская Сечь) имеет свое особое управление в виде приказа Малой России.

"А ведомо в том приказе Малая Россия войско Запорожское, казаки и города, Киев и Чернигов, с товарищы, с того времени, как отлупилися они от польского короля и учинилися в подданстве под царскою рукою. А доходов с тое Малые России не бывает ничего, потому как царь принимал их под свое владенье в подданство, и он обещался им и чинил веру на том, что им бытии под его владеньем в вечном подданстве по своим вольностям и привилеям, как были они в подданстве у польского короля, ни в чем не переменяя и вольностей их не отнимая" (Котошихин. 1906. С. 111).

Здесь налицо те же самые отношения, которые связывали Москву и донское казачество. Донцы, кстати, управлялись через Посольский приказ.

Местное управление Московского государства

Дворцово-вотчинное управление.

Административное деление Московского государства, с одной стороны, было связано с предшествующим периодом, а с другой - испытало на себе влияние золотоордынских порядков. Надо сказать, что административное деление государства претерпело незначительные изменения. Здесь мы видим приблизительно те же территориальные единицы, которые сложились еще в древнейшую эпоху: земли, волости, княжения, уезды. Единственно, слово "вервь" теперь встречается (и то только до конца XV в.) преимущественно в западнорусских источниках. На смену ему приходит слово "мiръ" (община).

Статус общины меняется весьма значительно. Она все больше и больше теряет свою самостоятельность. Сначала эта самостоятельность была утеряна ею в публичной сфере, затем в сфере частной. Процесс этот был обусловлен закреплением населения за землей, общинная земля становится частновладельческой. Впрочем, очевидно, что значительное число крестьянства в начальный период Московской эпохи сохраняет мобильность. Об этом свидетельствует знаменитое правило Юрьева дня, подтвержденное двумя Судебниками. Но также очевидно, что община становится основой податной системы государства.

Изменения происходят и сфере княжьего и боярского землевладения. Всего удобнее было бы назвать это землевладение феодальным по типу, если бы не сама его форма - вотчина. Юридически вотчина - это родовая собственность, с которой никаких феодальных повинностей (служб) не несется!

Если сравнивать ее с аналогичным явлением в Западной Европе, то русская вотчина ближе всего к аллоду (allodium), кроме того, у русской вотчины ("отчины и дедины") есть еще одна особенность - она населена холопами землевладельца. Рабство, а не феодализм продолжило свое развитие на Руси в это время!

Вотчинное землевладение, свободное по своей сути, было крайне неудобно для московских владык. Вотчинник был экономически самостоятелен и, следовательно, независим от власти. Этого у нас никогда не любили. Этим вызваны меры правительства, существенно затруднявшие для вотчинников распоряжение их собственностью. Например, Иоанн Грозный в 1556 г. и 1561 г. издает указы, по которым удельные княжата не могут продавать свои вотчины, предварительно не уведомив о том царя.

В 1572 г. выходит еще один указ, по которому и наследование вотчин может теперь осуществляться только с согласия правительства. Смысл этих мер заключался в попытке выбить почву из-под ног местного владетеля, лишить его самостоятельной опоры на землю, которая для него, безусловно, была родной. Еще в раннемосковский период великие князья целенаправленно снимают местное боярство и княжат с их служилыми людьми с прежнего места жительства, поселяют на новом, где они получают от князя пожалования. На места прежних вотчинников князь посылает своих слуг, которые управляют бывшим уделом от имени самого князя.

Смысл такой системы заключался в том, как писал известный русский юрист К.А. Неволин, что управление это было устроено "по примеру и в духе домашнего управления. Князь управлял своим княжеством так, как частный человек управляет своим домом: потому князья смотрели на свои владения как на частную собственность. Таким образом, для управления делами княжества существовали те же члены и должности, какие могли быть у всякого богатого владельца" [Яеволин. 1858. С. 105].

Организационной формой такого управления был "дворец", отсюда и название самой системы - "дворцово-вотчинная". Как показал советский историк А.А. Зимин, в дворцы превращались уделы бывших княжат, когда сами они выводились из своих княжений в Москву. Так было в 1533 г. с уделом князя Юрия Ивановича, удел которого был превращен в Дмитровский дворец, так же было и в 1521 г. с уделом князя Дмитрия Ивановича, удел которого превратился в Угличский дворец, и т.д.

Дворец возглавлялся дворецким из числа ближайшего окружения великого князя Московского. Он судил население бывшего удела, собирал с него подати и сборы. Дворецкий отвечал за выдачу иммунитетов и уставных грамот черносошенному крестьянству. Компетенция дворецкого не была абсолютной уже тогда. Очень часто ему приходилось делить свою власть непосредственно с центральными органами управления (приказами) и с наместниками, и с волостелями. Это очень показательно, так как становится очевидной суть дворцово-вотчинного управления на Руси: она состоит в поэтапной централизации власти, в приучивании населения, что оно - не только жители Твери, Углича, Галича или Костромы, но и люди великого князя Московского.

С течением времени число должностей дворцового управления только расширяется, так что становится возможной их квалификация. Вся совокупность лиц, занятых в управлении хозяйством князя и государством, может быть подразделена на две группы: 1) должности, управляющие государственными делами; 2) должности, управляющие делами княжеского хозяйства. К первой группе относятся в первую очередь бояре как из бывших княжат, так и из московской аристократии. Сюда же относятся дьяки, приставы, окольничьи, приказные писари и т.п. Словом, те, кто в большей степени выполняет публичные функции. К этой группе следует причислить служащих в местном управлении: наместников, волостелей, городчиков и пр. Ко второй группе относится громадный штат придворных: постельничии, конюхи, стольники, ключники, тиуны и пр. Их задача - следить за состоянием княжьего имущества. В последующем этим должностным лицам поручается ведение дел по какой-либо публичной сфере управления и они переходят в первую группу, сохранив за собой в качестве служебного чина прежнее наименовании своей должности, которая к личному хозяйству князя теперь уже не имеет никакого отношения.

Финансово-податное управление.

Татарское влияние на местное управление и административное деление страны проявилось в том, что оно привело к установлению правильной податной системы. Можно сказать, что монголо-татары стали родоначальниками создания в Великороссии правильной системы финансово-податных единиц.

Прежние уезд, волость, пятина или погост утеряли свой смысл; теперь они расписываются специальными чиновниками (дозорщиками) на особые округа: сохи и выти. Сохи, как правило, были на черных, т.е. государственных, землях, а выти - на частных, но на тех, на которых сидели юридически свободные крестьяне. Соха (выть), в свою очередь, подразделялась на более мелкие единицы: разрубы или разметы, которые состояли из трех категорий плательщиков налогов. Сами эти разряды именовались "костками". Именно с сохи (выти) платилась основная масса налогов, которые при Орде представляли собой следующую номенклатуру: 1) десятинное, 2) пошлина, 3) тамга, 4) подплужное, 5) ям, 6) подводы, 7) мыт, 8) мостовщина, 9) ловитва ханская, 10) корм, 11) запрос, 12) число, 13) сбор рати, 14) дары, 15) доходы, 16) поклонное. И это еще не все, были и другие виды податей. Насколько много видов податей из татарской перекочевало в московскую систему, видно из следующего перечисления сборов: 1) мыт, 2) костки, 3) тамга, 4) осмичее, 5) мостовое, 6) десятинное, 7) подорожное (ям), 8) побережное, 9) зроное, 10) гостиное, 11) явленное, 12) весче и т.д. Единственный род пошлин, который не брали татары и который сохранялся за русскими князьями всегда, - судные пошлины.

Далее, татары занесли на Русь такое явление, как "тархан". В общем смысле тархан - это иммунитет. В переводе с монгольского "тархан" означал "кузнец", "мастеровой", "вольный человек".

Известный специалист по государственному строю Золотой Орды И.Н. Березин приводит одну из легенд монгольского эпоса для объяснения происхождения этого общественного института. Когда-то "остатки истребленного врагами монгольского племени укрылись в долине Эргэкэ-Хон, откуда по четырехвековом пребывании размножившееся монгольское племя вышло на прежние кочевки только благодаря догадливости одного кузнеца (тархана), расплавившего часть горы для открытия прохода" [Березин. 1850. С. 5]. Есть, правда, и другая версия, которая утверждает, что Темуджин (Чингисхан) в молодости, пребывая у врагов в рабстве, работал кузнецом, и в знак милости к профессии, которая спасла его от голодной смерти, он освободил всех кузнецов от обязанностей вообще платить какие-либо подати.

Современные арабские писатели особо отмечали в своих известиях о Золотой Орде: "Тархан значит у них место, изъятое от податей" (Тизенгаузен. 1884. С. 301).

Тарханные грамоты, выданные вначале всему русскому духовенству, были восприняты русской податной системой. Изначально рассматривая тархан как приманку для того или иного удельного князя (боярина), чтобы привлечь его на службу к великому князю Московскому, правительство вскоре озаботилось полным искоренением этого института. Наличие иммунитета (priva lex) шло, естественно, вразрез с политикой централизации государства. Второй московский судебник предписал: "Торханных впредь не давати никому, а старые тарханные грамоты поимати у всех" (ст. 43). Но сила привычки оказалась сильнее распоряжения власти. Единственно, что смогли тогда добиться, - это то, что тарханами стали называть грамоты, не дававшие обельного (полного) освобождения от податей. В конце века правительство тем не менее еще решительнее пошло в наступление на финансовые привилегии населения. Третий судебник (1589 г.) еще раз повторил запрет выдачи тарханных грамот. Но из положения ст. 45 гл. XVIII Соборного уложения видно, что тарханы сохранили свое действие для населения "Казанского государства и всех понизовых городов".

Наместничье правление.

Исторически слово "наместник" связано со словом "посадник". Причем "наместник" вместо "посадник" встречается со второй половины XII столетия. Под 1148 г. читаем в Никоновской летописи: князь Глеб Юрьевич "шедшее взяша град Курск и тамо посажающе по всей земле курской наместники своя" или "того же лета (1148 г. - М.И.) князь Ростислав Юрьевич переа Городец, и вниде вон, а по градом посажа наместники своя" (ПСРЛ. Т. IX. С. 177, 179). Эта традиция не прерывалась и во времена монголо-татарского ига. В Двинской уставной грамоте 1397 г. великого князя Московского Василия I читаем: "Коли кого пожалую своих бояр, пошлю наместником к ним в Двинскую землю, или кого пожалую наместником из двинских бояр".

Юридическая природа наместничества коренится в своеобразной ментальной конструкции, присущей пока еще архаичному типу мышления. Для такого мышления власть обязательно должна быть персонифицирована, ее абстрактное восприятие (в виде идеи государства) пока еще невозможно.

Персонификация эта достигается в личности монарха, его личность - через его слуг на местах. Другая составляющая юридического понимания данного явления обусловлена общим характером управления в то время. Это характер выше был определен как дворцово-вотчинный. Режим дворцово-вотчинного управления реализуется через слуг великого князя на местах. Слуг этих необходимо содержать (кормить), обязанность эта возлагается на местное же население. Не случайно в бюрократическом языке московских канцелярий появляются выражения: "дати кормление", "отпустити на кормление", под которым и понимается то, что великий князь отдает своему наместнику часть дохода с определенной местности.

Таким образом, институт наместничьего правления является сложносоставным, композиционным, в котором, надо это признать, пока еще видно преобладание частноправового над публичным.

Естественно, что при таком положении дел сама форма назначения на кормление носила характер частного акта - наместник, уезжавший на кормление, более всего походил на вотчинника, вступающего во владение своей вотчиной, ему даже выдавалась особая послушная грамота: что-то вроде инвеституры. Чуть позже население в качестве гарантии от произвола наместника получает право жаловаться (бить челом) на притеснения кормленщика. Последнее очень хорошо видно из уставных грамот, в которых права наместников строго ограничены, хотя бы уже тем, что содержат точный перечень поборов, которые наместник может брать в свою пользу с населения.

Кормление, изначально бывшее бессрочным, вскоре становится срочным. Срок варьируется от одного до трех лет. Интересно также и то, что это ограничение срока позже будет распространено на воевод. Правда, оговорку о сроке наместники смогли обойти тем, что кормление очень часто передавалось от отца к сыну и дальше - к внуку. Нередки были случаи, когда кормление супруга продолжала использовать его вдова. Свое право наместничества можно было подтверждать в суде великого князя. В качестве примера можно привести любопытную челобитную от 1499 г. Ивану III от костромского наместника Якова Захарьина. В ней челобитчик просит великого князя разделить его наместничество с наместничеством другого - боярина Судимонта, поскольку в Костроме, где они оба сидели в наместниках, им "сыту бытии не с чего".

Прохождение службы в наместниках регулировалось общим правилом той эпохи - местничеством.

При оставлении наместничества кормленщик обязан был созвать своих людей отовсюду, куда перед этим он их расставил, чтобы освободить корм людям нового наместника.

В компетенцию наместника входила:

• финансовая деятельность. Наместник участвовал в сборе податей и даней в пользу великого князя;
• военная деятельность. Иногда эта деятельность целиком поглощала наместника, и он, собственно, больше ничем и не занимался;
• дипломатическая деятельность. Наместник должен был выполнять эту миссию, особенно тогда, когда сидели в пограничных наместничествах;
• исполнение частных поручений великого князя. Они могли быть совершенно разного рода, например смотр царских невест, как это случилось в 1546 г.;
• судебная деятельность.

Наместник был главным местным судьей. Со временем судебная деятельность наместника становится решающей, среди самих кормленщиков выделяются профессиональные судьи - волостели, в чьем ведении находился весь местный суд. Вообще вопрос о характере должности волостеля до конца не может быть понят из анализа самого актового материала. В большинстве актов наместник и волостель упомянуты вместе и как равные величины. Например, Белозерская уставная грамота (1488 г.) говорит: "...сами сроки наметывают на наместников и волостелей и на их людей" (ср. ст. 24 Второго судебника). Тем не менее смысл постановлений, касающихся волостеля, сводится к тому, что последний отправляет местный суд. Таким образом, вероятно предположить, что в волостелях мы видим первую робкую попытку отделить суд от администрации в России. Но и это, увы, только лишь предположение.

Наместничье управление исчезает в России в середине XVI в. Основная причина - крайняя неэффективность этого института.

"Вниде в слух благочестивому царю, что многие грады и волости пусты учинили наместники и волостели изо многих лет презрев страх Божии и государские уставы, и много злокозненных дел на них учиниша, не быша им пастыри и учители, но сотвориша им гонители и разорители" (ПСРЛ. Т. XIII. С. 267).

Нельзя сказать, что правительство прозрело, что называется, внезапно. Еще в Двинской уставной грамоте (1397 г.) читаем: "А над кем учнят продажу сильно, а ударит ли на них челом, и мне князю великому велети стати перед собою на срок; а не станет, ино на того грамота бессудная и пристав мой доправит". Однако почти сто лет спустя ситуация нисколько не меняется. Белозерская грамота (1488 г.) гласит: "А кому будет белозерцом и волостным обида от наместников и от волостелей и от тиунов и обида от доводчиков, и они сами сроки наметывают на наместников и волостелей и на их людей. А через ею мою грамоту кто что на них возьмет, или чем изобидит, бытии тому от меня великого князя в казне".

Волостель исчез сразу вместе с наместником: "И повеле государь во градех и волостех розчинити старосты и сотские, и пятидесяцкие, и десяцкие, - замечает Никоновская летопись, - и з страшным и грозным запрещением заповедь положити, чтоб им рассуждати промеж разбои и татбы и всякие дела, отнюдь бы никоторая вражда не именовалася, также ни мзда неправедная, ни лживое послушество" (ПСРЛ. Т. XIII. С. 268). По этой реформе наместники и волостели отдали все свои судебные полномочия губным учреждениям. Воеводы, занявшие место наместников, судом почти не занимались.

Воеводское правление.

Надо заметить, что одной из черт, связывающих воевод с прошлым, в частности с наместничеством, является по-прежнему не изжитый в московской жизни институт кормления. Вроде бы он должен был исчезнуть вместе с кормленщиками уже в 1556 г., но само явление это продержалось невообразимо долго - до тех пор, пока в России не была установлена система регулярной выплаты жалованья чиновникам, т.е. до времени Екатерины Великой. Правда, надо заметить, что при Петре Великом правительство пыталось внести ясность в этот вопрос, устанавливая оклады для чиновников высшего и среднего звена. Но преемники Петра отошли от этого правила. Екатерина I установила в одном из своих указов платить жалованье одним только воеводам, президентам коллегий и некоторым категориям приказных, остальным же довольствоваться велено было от дел.

Точнее, при Петре I была установлена в виде жалованья система акциденций (accidentia) - доходов от дел: кто сколько даст. При Петре II акциденции распространили даже на Таможню. Екатерина Великая, как сказано, уничтожила это безобразие. Но акциденции продержались в присутственных местах Лифляндии вплоть до воцарения Александра I.

Злоупотреблений при правлении воевод было не меньше, если не сказать больше, нежели при правлении наместников. Нормы, карающие поборы, беспрерывно встречаются в актовом материале от Судебников до Соборного уложения и далее. Нередко правительство прибегало к репрессиям, устраивая отдельные заставы на путях возвращения воевод с воеводства. На заставах ведется безжалостный сыск, отбирается все нечестно нажитое. Но и эта мера скорее жест отчаяния. Нетрудно догадаться, что начальникам таких застав тоже что-то перепадало.

* * *

В ст. ст. 20 - 22 гл. II Соборного уложения воеводы названы вместе с царем и другими сильными мира сего, близость которых к царю не подлежит сомнению. Лица эти поставлены под непосредственную царскую защиту. Воевода есть, таким образом, прямой представитель царя, его военный заместитель в пределах пожалованной ему компетенции на местах. Если связь наместника с центром была призрачной: наместник садится на место удельного князя по повелению великого князя, еще не успевшего персонифицировать фигуру прежнего удельного властителя, то воевода как бы замещает царя. Это можно проследить по полномочиям так называемых больших воевод. Правовая связь воеводы с царем теперь очевидна. Это довольно тонкая вещь, она требует понимания, поскольку, прежде чем государство станет действительно централизованным, эта централизация должна сложиться в сознании подвластных, обрести понимание в виде четкой структуры власти, аппарата ее на местах в том числе.

Итак, при Иоанне IV воеводы - главным образом лишь орган военного управления, при Борисе Годунове воеводы начинают брать на себя функции гражданского управления, а при первых Романовых наступает время их полновластия в государственном аппарате. Воеводы назначались на воеводство только царем, по его именному указу. Назначение осуществлялось через Разрядный приказ. Личные качества при назначении учитывались мало, в учет брались местничество и прежняя служба. Именно последним можно объяснить то, что в воеводы в основном назначали раненых или увечных на войне дворян (детей боярских), т.е. неспособных уже к ратному делу. Иногда воеводами назначали детей. Так, в 1698 г. иркутскому воеводе было поручено смотреть за своим малолетним племянником, нерчинским воеводой. В 1672 г. вышел указ, по которому запрещено было назначать воеводами дворян в те местности, где у последних были поместья. Назначение на воеводство, как правило, инициировалось самим желающим.

При отправлении на воеводство воевода обязан был получить наказ или наказную память, известную с середины XVI в., в которой устанавливалась его компетенция. Содержание таких памятей было почти одинаковым, однако в них нередки были клаузулы типа: "Делать по сему наказу и смотря по тамошнему делу и своему высмотру, как будет пригоже и как Бог вразумит". С юридической стороны наказные памяти напоминают edictum perpetuum римских магистратов, за тем исключением, что наказы не писались самими воеводами.

Сам институт воеводства не представлял собой однородное целое. Изначально он был, как мы говорили выше, исключительно институтом военного управления. Характер этот он сохранил вплоть до петровских времен в лице так называемых полковых воевод, которые в зависимости от своего ранга и ранга своего полка занимались еще немного и военной юстицией. В этой связи можно привести положения ст. 26 гл. VII Соборного уложения, где названы инстанции военных судов: воевода, судья, сотенный голова. Не названы, правда, приказы, где служилые люди обязаны были судиться в мирное время согласно приписке. Следующие за ст. 26 ст. ст. 27 - 32 фактически содержат устав о воинских преступлениях, наказания за которые налагали военные судьи. Еще о полковых воеводах можно сказать, что рядом с ними, равно как и с послами Московского царя, неотлучно находился подьячий Тайного приказа, в обязанность которого входила слежка за воеводой и послом.

Наряду с полковыми воеводами были городовые воеводы, как их называет Котошихин, или "воеводы в городех", как их часто именует Уложение. Среди городовых воевод различали так называемых больших воевод. Таковые назначались только из числа бояр и околничьих. Товарищами (заместителями) их были: для бояр - околничьи, стольники и дьяки; для околничьих - стольники и дьяки (подьячии). Важно подчеркнуть, что характер власти больших воевод приравнивался к власти центрального правительства. "Как ведают на Москве бояре и думные люди приказы", - подчеркивал Котошихин. Большие воеводы назначались в крупные, исторические области Московского государства, ранее бывшие сами удельными княжествами: Новгород Великий, Казань, Астрахань, Сибирь, Псков, Смоленск и др.

Далее можно назвать пригородных воевод. Ими могли быть рангом не ниже стольника.

Товарищами их выступали дьяки и подьячии. Пригородные воеводы, как правило, сидели в уездном городе и были подчинены главному, областному городу. Соответственно пригородные воеводы напрямую подчинялись большим воеводам, сноситься с Москвой они могли только через них. Еще ниже стояли средние воеводы. Эти воеводы были вообще без каких-либо помощников. Они судили иски не свыше 20 руб.

Компетенция воевод включала в себя:

- военные вопросы. Воеводы посылались в города для проверки их обороноспособности и, если надо, проверки военных припасов. Они следили за сбором войска и ратных людей; вели дворянам и детям боярским реестр на местах. С Петра Великого воеводы стали ведать рекрутскими наборами;

- дипломатические вопросы. В приграничье воеводы, равно как и их предшественники наместники, занимались дипломатическими делами. Воевода выдавал "заграничные паспорта" того времени - проезжие грамоты. Кроме того, воеводы часто назначались послами. В приграничье они также занимались разведывательной деятельностью;

- финансовые вопросы. Финансово-хозяйственная деятельность воеводы подчинялась интересам казны.

Воевода наблюдал за сбором податей по воеводству, за отправлением населением повинностей, заведовал казенными промыслами. Правда, компетенция воевод по сбору податей в разное время подвергалась ограничению со стороны губных и земских учреждений (см. ниже). Воеводы обязаны были оказывать старостам, целовальникам, кружечным головам и пр. содействие в сборе податей. Исключение составляли таможенные сборы, которыми непосредственно ведала Москва.

Воевода нередко надзирал за царским имуществом в своей местности; он составлял так называемые ужинные или омолотные списки по состоянию царской пашни, подавал отчеты о состоянии царских садов, угодий и промыслов. Кроме того, воевода не мог ограничиться простым наблюдением за сбором податей, он обязан был принимать меры к их увеличению. В противном случае он мог быть бит батогами. Воеводы в своей местности ведали государственными монополиями: винокурением и рудными промыслами;

- полицейские вопросы. Воеводы организовывали пожарную охрану, проводили санитарные мероприятия, вели сыск беглых крестьян (ст. 20 гл. XI и ст. 6 гл. XX Соб. ул.), а также розыск и возвращение беглых от службы дворян и детей дворянских (ст. 69 гл. XVI Соб. ул.);

- судебные вопросы. Компетенция воевод в этом вопросе была крайне ограниченна. Воевода не мог без царского указа ни вчинить крупный гражданский иск, ни осудить кого-либо. Правда, делалось исключение для воевод в отдаленных местностях, например Сибири, Астрахани и Терека, "потому что ис тех городов к Москве, к царю письма их и от царя против их писем о всяких делех указу вскоре приходить не можно, и их в таких дальних городах велено казнити без указу царского: русских средних людей, и татар, и чювашу, и черемису; а дворян, и мурз, и князей, и нарочитых знатных людей без указу царского казнити не велено" (Котошихин. 1906. С. 124).

Исполнительным органом при воеводе была Приказная съезжая изба, которая состояла из самого воеводы и его помощников - дьяков и подьячих.

Губные учреждения.

Губные учреждения являются в Московском государстве раньше земских. Первая дошедшая до нас губная грамота - Белозерская 1539 г., а уставная земская - Важская 1552 г. В губных и земских учреждениях, не говоря уже о Земских соборах Московского государства, мы видим лишь далекий отблеск былой самостоятельности народного самоуправления под названием "вечевой уклад". В то же время былая самовластность не могла быть бесследно устранена из народной памяти. Другое дело, что теперь самовластность превратилась в свою полную противоположность. У московских летописцев XVI в. выражение "сътворити вече" теперь означает "устроить бунт". Тем не менее губные учреждения были выборными. Губных старост избирало все население "губы" вне зависимости от сословного происхождения, но самих старост выбирали все же из числа детей боярских.

Итак, "губа" есть обозначение особого территориального округа. Этимология этого слова указывает на глагол древнерусского языка губити, от которого, собственно, произошло и само название "пагубных" учреждений, появившихся сначала в виде привилегии жителей отдельных местностей, но с 1555 г. - в общегосударственном масштабе. Со времен царя Михаила Федоровича губа равнялась уже двум уездам. С этого же времени в характере губных учреждений заметно преобладание административных черт, так как помимо уголовных дел губные занимаются теперь чисто ведомственными вопросами.

Кроме того, с 1661 г. губными старостами стали замещать убывших на войну воевод. С момента издания Уложения власть губных старост еще больше усилилась, с 1669 г. они получили право рассматривать важные категории государственных преступлений, таких, например, как отпадение от православия.

Уголовное наказание за это преступление в России предусматривалось вплоть до 1905 г.

Сама компетенция губных старост была довольно широкой: сыск и суд уголовных преступников.

Впрочем, по сообщениям капитана Якова Маржарета, смертные приговоры, выносимые губными старостами вплоть до Бориса Годунова, подлежали утверждению в Разбойном приказе. Власть губных старост однозначно превосходила власть вотчинника, власть вотчинного суда, поскольку в уголовных делах губные судили даже помещичьих крестьян: "А будет в царских селех и волостях, - сообщает Котошихин, - и в помещиковых и вотчинниковых и иных деревнях объявятся воры, разбойники, тати и помещики, и иные злочинцы, и таких, сыскивая, велено отсылати: московским к Москве, в Разбойный приказ, а городовым - в городы, к воеводам и к губным старостам, а самим вотчинникам и помещикам в таких делех сыскивати и указ чинити никому не велено" (Котошихин. 1906. С. 142 - 143).

Органом губного управления была Губная изба. Она состояла помимо губного старосты из целовальников и губного дьяка. В 1669 г. к этим лицам добавились губные сыщики. Именно тогда в России, можно сказать, впервые появился профессиональный уголовный сыск.

Губные учреждения были упразднены Петром Великим в 1702 г., когда по указу было велено: "в городах губным старостам и сыщикам не быть, а ведать всякие дела с воеводы дворянам".

Городовые приказчики.

Эти лица представляли собой непосредственный орган управления городом как населенным пунктом и как административным центром уезда. Городовое дело издавна входило в сферу власти князя-государя, затем вотчинника-хозяина в своем уделе. Вече Древней Руси постепенно сдавало свои позиции под напором постоянно действующей власти. Кроме того, городовое дело (управление городом) имело чрезвычайно важное значение, что, естественно, ставило его обеспечение в зависимость от военной силы, главным распорядителем которой был опять-таки князь.

Основным органом городового дела был городчик или городовой приказчик, первое упоминание о котором относится к 1467 г. Городчик ведал:

• вопросами обороны данного города. Он собирал с населения особую подать - "примет" на ремонт городских укреплений, заведовал изготовлением пороха; на нем лежали комендантские обязанности. Во время осады города на городчика возлагалась вся полнота ответственности за снабжение осажденных всеми видами припасов;
• административными вопросами в своем ведомстве. Прежде всего он судил своим судом пищальников, городского казначея, воротников и других должностных лиц, которые подчинялись ему по службе (городовому делу). По общегражданским делам городчик обязан был содержать ответчиков до суда под стражей (ст. 70 Второго судебника), в этом он конкурировал с людьми волостеля, а после - губного старосты;
• вопросами финансового управления. Так, в его ведении находились посошная и ямская службы. К первой относилась служба крестьян в интересах казны, точнее, разного рода литургии, тягла (см. ниже), хотя исторически первым видом посошной службы в России считается служба в ополчении.

Ко второй относилась организация почтового сообщения. Городчик смотрел за состоянием яма (почтовой станции), а равно за исправной поставкой тяглым населением ямских лошадей и подвод.

Городовые приказчики избирались местными дворянами сроком на год; в своей должности городчики утверждались правительством.

Земское управление.

Вервь, о которой говорилось выше, в рассматриваемый период уже исчезает и замещается мiромъ. Мiръ по своей сути - соседская община, но с общим земельным фондом, наделы из которого периодически перераспределяются между соседями. Основное начало общины есть начало, построенное на понятии хозяйственного самоуправления. Это самоуправление было непременным условием выживаемости русской лесостепной цивилизации с суровым климатом и исключительно бедными почвами. Совместные производственные усилия породили совместное обсуждение общих дел.

Вместе с тем нельзя обойти вниманием известный взгляд западников на русскую общину в противовес славянофилам, считавшим ее органическим порождением русского национального духа, видевшим в ней только полицейско-финансовую меру правительства.

В рассматриваемый период община (мiръ) по своему юридическому статусу близка к юридическому лицу, хотя русское право такое понятие до 1917 г. не знало, сам институт, впрочем, известен с конца XVIII в. Но к такому выводу мы придем, если обратим внимание на следующие полномочия мiра. Так, к исстари исконным обязательствам общины платить дикую виру, известную нам по положениям Русской Правды (см. ст. 14 Белозерской грамоты 1488 г.), присоединяется обязанность круговой поруки по всем обязательствам общины. Если раньше выморочное имущество смерда ("задница") отходило князю, что, впрочем, вряд ли касалось земли, поскольку смерд и так сидел на княжей земле, то теперь выморочное имущество и надел однозначно отходят мiру. Мiръ получает право сыска и возвращения беглых своих членов (тяглецов). В земской Важской грамоте 1552 г. читаем: "А на пустые им места дворовые в Шенкурье и Вельску на посаде, и в станех, и в волостех в пустые деревни, и на пустыни, и на старые селища крестьян называть, и старые им своих тяглецов крестьян из монастырей выводить назад бессрочно и беспошлинно, и сажати их по старым деревням, где кто в которой деревне жил преж того".

Это право, надо заметить, напоминает римские правовые порядки эпохи домината, а сам мiръ - collegati или corporati городов, члены которых были связаны круговой порукой в платеже податей, а сами корпорации имели право виндицировать своих беглых членов. Конечно же между этими двумя фактами прямой связи нет, связь скорее метафизическая: возрастающая мощь Третьего Рима нашла себе тот же самый путь, что и угасавшая мощь Рима первого. Впрочем, в этих порядках на Москве вполне могло сказаться влияние византийской парадигмы!

Еще стоит отметить такую интересную черту древнего мiра, как его внутреннее законодательство.

Что касается древнейшего периода (домонгольского), то о существовании такого законодательства мы можем только догадываться по аналогии с decreta gentilica Древнего Рима; но в московский период мы уже имеем документальное подтверждение такой деятельности общины. Это заповедные грамоты общин, которые они составляли для самих себя. Не секрет, однако, что глобальные вопросы в этих грамотах не затрагиваются, встречается в основном мелочная регламентация общинного быта, но регламентация эта подчинена целям мiра, следовательно, элемент осознания себя как нечто целого, пусть даже квазигосударственного, характера в этих грамотах, безусловно, налицо. В последующие века, вплоть до большевистских преобразований, мiры активно законодательствуют по вопросам своей внутренней жизни.

Итак, народное самоуправление во время Иоанна Грозного в 1555 г. получило определенную форму организации, до этого, несомненно, существовавшую; но и как народный обычай стал писаным правом, воплотившись в статьях Судебников, так и непосредственное самоуправление народа было выведено из толщи "народного права" на уровень публично-правовой нормы. Волость (община) взяла на себя по этой реформе часть государственных функций. Земская реформа была реформой повсеместной. Судебная реформа шла рука об руку с реформой административной - земской. Позволим себе выдержку из земской грамоты Устюжского уезда 1552 г., в которой весьма точно отражена суть реформы, ее, так сказать, ratio: "Что наперед сего жаловали есмя бояр своих и князей, и детей боярских, городы и волости давали им в кормления, и нам от крестьян челобитья великие и докука беспрестанная, что наместники и волостели, и праветчики, и их пошлинные люди сверх нашего жалования указа чинят им продажи и убытки великие. А от наместников и волостелей, и от праветчиков, и от их пошлинных людей нам докука и челобитья многие, что им посадские и волостные люди под суд и на поруку не даются, кормов им не платят, и их бьют; и в том меж их поклепы и тяжбы великие, да от того на посадех многие крестьянские дворы позапустели и наши дани и оброки сходятся несполна. И мы, жалуючи крестьянство для тех великих продаж и убытков, наместников и волостелей и праветчиков от городов и от волостей отставили, а за наместничьи и волостелины, и за праветчиковы доходы и за присуд, и за их пошлинных людей пошлины, велели есмя посадских и волостных крестьян пооброчить деньгами того, для того чтобы крестьянству продажи и убытку не было, и нам бы от них на наместников и на волостелей, и на праветчиков, и от наместников и волостелей, и праветчиков и на волостных людей челобитья и докуки не было, а посады б и волости от того не пустели. И велели есмя во всех городех и в станех, и в волостях учинити старост излюбленных, кому меж крестьян управы чинить и наместничьи и волостелины, и праветчиковы доходы собирати и к нам на срок привозити, которых себе крестьяне меж себя излюбят и выберут всею землею, от которых бы им продажи и убытков и обиды не было, и розсудити бы их умели в правду беспосульно и безволокитно, и за наместнич бы доход оброк собрати умели и к нашей казне на срок привозили без недобору".

Таким образом, становится понятным, что община должна была избрать себе органы управления в лице "излюбленных голов": как правило, 10 человек, которых, в свою очередь, утверждал царь. Из чего видно, что царь рассматривался населением как настоящий, подлинный глава их общины (мiра). Эта очень важная особенность индоевропейской ментальности, для которой личность монарха сосредоточивает в себе несколько ипостасей: религиозно-интеллектуальную, военную и, если можно так выразиться, производственную. Царь как глава мiра есть тот, чьими неустанными заботами, казалось бы, кормятся крестьяне (в данном случае - весь народ), одновременно он есть посредник между своим народом, организованным в мiры, и Богом. Именно поэтому цари не ленились утверждать бесконечные списки излюбленных голов земств. Помимо излюбленных голов крестьяне выбирали также старост, сотских и пятидесятников.

Помимо вопросов финансового управления земства занимались судом татьиных и разбойных дел.

Но старосты земские в отличие от губных старост не могли уже судить суд без доклада. Отсюда становится понятным, что губные учреждения стояли все же выше земских. Финансовые функции земств сосредоточивались в таком органе, который назывался "стольце". Стольце - это понятие мiрской казны.

В нее шли все сборы, которые платил мiръ. Распоряжался стольцем староста; все финансовые вопросы решались членами общины сообща. Основным критерием при назначении размера подати служила зажиточность того или иного домохозяина. Кости, разрубы и разметы к тому же учитывали качество земли, которым владел домохозяин. Мiрь, как правило, назначал своих понятых к княжим дозорщикам, приезжавшим в их волость править дозорные книги. Более того, известны договоры (ряды) общин друг с другом в случае спора из-за облагаемой земли; чаще спорили из-за межи, которая нередко терялась ввиду большого промежутка времени между составлением дозорных книг. Нередко общины разделялись (межевались), что влекло за собой изменение в налогообложение - этот вопрос решался по челобитью в Москву.

Земские учреждения утратили свое значение вместе с губными, но управление мiров, судя по всему оставалось прежним. Правительство вновь признало только в 1797 г. существование общинной организации у государственных крестьян, порядок самоуправления которых со временем был распространен и на частновладельческих (крепостных) крестьян.

Население Московского государства

Вектор собирания земли отразился и на формировании населения Великорусского государства.

Население не было однородной серой массой рабов, на чем настаивают поборники европеизма. Москва, еще не будучи формально империей, уже отличалась чрезвычайной этнической пестротой населения.

Факт исключительный по своей сути. Давно было подсчитано, что из более чем 150 родов русской аристократии только шесть были этническими русскими, остальные по происхождению скандинавы, татары, литовцы, немцы, шотландцы и т.д. Даже родоначальник Романовых - последней династии русских царей был выходцем из Литвы!

Основной принцип, который был положен московскими великими князьями в основу регулирования положения населения, был принцип государственной пользы: raison d'etre русского государства - это пригодность того или иного лица для служения государству. Достоинство человека в московский период определяется достоинством или родом его службы. "Если у нас с ними (московитами), - писал Герберштейн, - заходила речь о литовцах, они обыкновенно с усмешкой говорили: "Когда их король или великий князь приказывает кому-либо из них отправляться с посольством или в какое другое место, то получает ответ, что, де жена больна или лошадь хрома. А у нас не так, - говорили они, смеясь, - если хочешь, чтобы голова была цела, отправляйся по первому приказу"" (Герберштейн. 1988. С. 113). В этом парадокс русской истории и цивилизации - будучи исключительно эгалитарной по духу, она так и не породила настоящую аристократию в западноевропейском понимании этого слова.

Служилое население.

В служилых людях Московского государства выражена материальная связь населения с государством. Форма связи - чин человека. Чин человека - мера его пригодности, полезности и, следовательно, смысла существования. Если мы возьмем судебники московских великих князей, то увидим, что содержание их во многом касается регулирования публичных дел. Все служебные чины: бояре, дьяки, наместники, волостели, губные старосты и т.д. названы в них исключительно в обстоятельствах осуществления ими своих служебных полномочий. Виды этих полномочий помогают дифференцировать все население Московского государства.

К не тяглым и не служилым, собственно, в Московском государстве относились разумеется, рабы (холопы) совершенно разных видов.

Думные чины или бояре.

В боярах Московского государства мы видим преемственность высшего слоя служилых людей от древней части родовой аристократии, однако с измененным уже характером. Бояре в Московскую эпоху - те же служилые люди, что и их бывшие слуги - дворяне. Боярство давалось на Москве исключительно за службу. Так, при Василии II видим только четыре боярских рода, при Иване III их уже 19, при Василии III - 20, при Федоре Иоанновиче - 22, в середине XVII столетия, по данным Олеария, их уже 30, но при Петре I - 19, вскоре они и вовсе исчезают.

Положение бояр определено памятниками той эпохи как положение слуг царя. Судя по Судебникам и Уложению, бояре, либо главы приказов, либо наместники, либо волостели, либо воеводы.

Разумеется, все они члены Боярской Думы. Одновременно стоит отметить, что положение боярина, несомненно, более высокое, нежели детей боярских. Так, боярин получает гораздо более высокие пошлины с судебных дел, им решенных; он защищен от бесчестия гораздо сильнее, чем другие. Защита его чести определяется в каждом отдельном случае царским указом, несмотря на то что ст. 26 Второго судебника и ст. 7 Третьего судебника в общем определили денежную пеню за бесчестие боярина размером в его годовой доход. Соборное уложение, можно сказать, только уточняет, что пеня может взыскиваться, если бесчестие наносится равным, если нет, то виновный наказывается кнутом и тюремным заключением. В общем положение боярина ниже только положения епископата Русской православной церкви, отмеченного в гл. X Уложения.

По своему служебному положению боярин, безусловно, второе лицо в государстве. Это особенно четко видно на примере Бориса Годунова, но об этом ниже. Боярину поручен суд великого князя; наиболее важные дела боярин судит с доклада. "А которого жалобника а непригоже управити, и то сказати великому князю", - гласит ст. 2 Первого судебника. Здесь же уместно сослаться на ст. 18 того же памятника, согласно которой отпускная грамота, не заверенная боярином, за исключением отпускной грамоты, выданной самим великим князем, объявляется недействительной. Особенно ясно это становится видно при сравнении со ст. 20 того же источника, где отпускная грамота, выданная наместником или волостелем без права боярского суда, должна быть одобрена боярином. Далее, из содержания ст. 21 видно, что боярский суд приравнен к суду великого князя: "А с великого князя и с детей великого князя суда имати на виноватом по тому же, как и с боярского суда".

Для истории боярства в ранний московский период характерна еще одна интересная деталь. Мы не случайно сравниваем служилое население с тяглым. Тяглые, как известно, до 1600 года пользовались правом Юрьева дня (см. ниже). Поэтому, думается, весьма правомерен вопрос: а был ли свой Юрьев день для боярства? Был. Это называлось правом свободного перехода бояр от одного князя к другому: "...и боярам и детям боярским и слугам и христианом меж нас вольным воля" (Собрание. 1813. 1. N 127).

Бояре, следовательно, будучи основным проводником княжеской власти в ранний московский период и, будучи экономически независимыми, состояли в свободном договорном отношении с великим князем, что влекло за собой, в частности, свободу выбора для себя господина, которому тот или иной боярин предпочитал служить. Нередко на Москве этот принцип подкреплялся заявлениями великих московских князей. "А бояром и слугам вольным воля; кто поедет от нас к тобе и к великому князю или от тобе к нам, нелюбья ны не держати", - читаем в договоре сыновей Калиты (1341 г.).

Постепенное укрепление могущества великого князя Московского выразилось в том, что боярство и другие независимые служилые люди утратили право самостоятельного распоряжения собственной судьбой. Уже в договоре Дмитрия Донского с кузеном его Владимиром Андреевичем находим следующие строки: "А коли ми будем всести на конь, а тобе со мною, или тя куды пошлю и твои бояре с тобою"; или: "А кого коли оставити у тобя бояр, про то ти мене доложити, то ны учинити по згадце: кому будет слично ся остати, тому остатися, кому ехати". Еще позже положение бояр стесняется настолько, что они уже не стоят перед выбором, все бояре поставлены в жесткие рамки несения службы перед государством. Так, в договоре Василия I (1405 г.) со своими братьями читаем: "А кто которому князю служит, где бы ни был, полезти ему с тем князем, которому служит; а городская осада, где кто живет, тому туто сести".

В отечественной историографии, особенно в советской (впрочем, "белые вороны" были и в дореволюционной, например Н.П. Павлов-Сильванский), эти положения, регулировавшие право боярского отъезда, расценивали как доказательство наличия феодальных порядков в России. При этом авторы данной концепции всегда упускали и упускают главное: почему наличие "феодальных" (как они думают) порядков в России дало совершенно противоположный европейскому результат? Говоря проще, если бы в России был феодализм, большевики никогда бы не смогли захватить власть в стране. Не стоит забывать, что это право вольного перехода существовало в рамках жесткой политической парадигмы власти золотоордынского хана, ставленником которого был великий князь Московский. Этот характер государственной власти неизбежно превращал вольные переходы бояр в банальную склоку слуг со своими господами, склоку из-за большего жалованья, что неизбежно говорит о том, что служба несется с жалованья, а не с вотчины! Самый распространенный вид такого жалованья - хорошо известное кормление, отдача в прокорм даней и судебных пошлин с вотчин и владений великого князя!

* * *

Бояре делились на два общих разряда: бояре больших родов (первостатейные), таковых Котошихин насчитал 16 родов, и бояре низших родов (другие статьи), числом 15. Большие роды известны тем, что представители их в конце своей служебной карьеры бывали только боярами, низшие же "бывают в околничих и боярех". Кроме того, дочери больших бояр не могли быть взяты в услужение царицей без согласия родителей, тогда как дочери бояр младших родов "царица и царевна для житья взятии к себе в дом, и им то вольно" (Котошихин. 1906. С. 35).

В Московском государстве было три высшие боярские должности после царя. Первая - конюший: "А бывает конюшим, и тот первый боярин чином и честью; и когда у царя после его смерти не останется наследника, кому быть царем кроме того конюшего, иному царем быт некому, учинили б его царем без обирания" (Там же. С. 81). Правда, при Романовых боярина-конюшего уже не было, печальный опыт Бориса Годунова послужил причиной того, что "ныне в такой чин допускати опасаются". Вторая - дворецкий, который был главным управителем всего дворцового имущества. Третья - боярин оружейничий. Он заведовал обширным военным хозяйством Московского государства.

Служба сыновей бояр начиналась с малых лет. Родовитость, повторим еще раз, с начала XVI в. вовсе не гарантировала им чин боярина в зрелости. Как замечает Котошихин, сыновья ближних людей начинали со службы у царицы в стольниках. Служба эта продолжалась по достижении ими 15 или 17 лет. Затем возмужалых их брали уже в царский чин, опять-таки в стольники, спальники, стряпчие и прочие чины. Место их при царице занимала уже другая смена подростков. Царская служба отличалась своей неопределенностью (одних стольников было около 500 человек) и могла соответственно затянуться надолго. Все, следовательно, зависело от родственников, родовитости и не в последнюю очередь от деловых качеств служилого. Производство в очередной чин происходило на Москве обычно 1 сентября (в день Нового года), на Пасху и на день рождения Государя. При верстании в очередной чин имело большое значение усмотрение самого царя, равно пригодность того или иного к следующему чину.

"А кому царь похощет вновь дати боярство, и околничество, и думное дворянство из стольников и из дворян, или дворянина из дворовых всяких чинов и из вольных людей, и таким даст честь и службу, по своему рассмотрению, кто в какой чин и честь годен" (Там же. С. 28).

Особо стоит отметить, что выше всех боярских родов на Москве стояли потомки Чингисхана: Сибирские и Касимовские царевичи, равно высоко ставились Грузинские царевичи.

Боярский чин мог быть взят царем обратно за различные провинности, часто поводом к этому были местничьи счеты бояр.

Местничество.

Этот институт родовых пережитков возник в Московии тогда, когда "генеалогической знатностью стали жертвовать данностью службы" [Ключевский. 1994. С. 212]. Это означало, что в связи с массовым приходом служилых людей в Москве складывается иерархия служебных чинов, по которой преимущество получают пришлые, а не коренные московские служилые роды. Отчасти такое положение можно объяснить тем, что пришлые удельные князья тоже были Рюриковичами, что и князья московские.

Подобное положение продолжалось до 1550 г., когда во главу угла было поставлено не "генеалогическое", а служебное отличие.

"Лета 7058, приговорил царь государь с митрополитом со всеми бояры: в полках бытии княжата и дети боярским с воеводами без мест, ходити на всякие дела со всеми воеводами, для вмещения людем; и в том отечеству их унижения нет: которые будут впредь в боярех или в воеводах, и они считаются по своему отечеству"; и далее: "Кто с кем в одном полку послан, тот того и меньши. А воевод государь прибирает, рассуждая их отечество; и кто того дородился, то может равный обычай содержати", - гласил приговор Земского собора.

Иными словами, московская власть торжественно объявила, что отныне решающим для нее критерием является служебная пригодность представителя того или иного рода. Но вопрос, как определять степень пригодности, решается этой властью по-старому. Пригодность к службе обусловлена родовитостью боярина или дворянина. Понятно, что, будучи паллиативом, данная мера не привела к окончанию местничьих споров. Только Петр Великий славный своим радикализмом поступил в этом вопросе по-своему: указал всем дворянам начинать службу с малых чинов, с тем чтобы по службе их видеть, кто на что способен. Но в московскую эпоху до такого радикализма было еще далеко.

Московские служилые люди нашли выход в аналогии с родовым счетом. Если раньше считались происхождением (родом), то теперь стали считаться со служебным чином (местом) своим и своих ближайших родственников. Московские служилые люди постепенно вырабатывают для себя общее понятие чести - "служити Государю в свое место". Места эти записывались за представителями служилых родов в особые разрядные книги. По этим книгам справлялись в случае возникновения местничьих споров. Книги Разрядного приказа были сожжены по приговору Земского собора 1682 г., правительство только так смогло уничтожить повод к местничеству.

Изначально местничьи споры рассуживали особые родовые суды - старший в роду определял, кто из спорящих имеет больше прав. Образовалась и особая комиссия из бояр, представлявшая царю с доклада решать дело окончательно. С течением времени правительство вырабатывает несколько простых правил. Одно из них - "развод". Когда одного служилого человека, равного чинами, при назначении в подчинение другому разводили или отставляли от должности, но при этом отставляли и другого. Факт подобного развода в дальнейшем считался доказательством впредь их служебного равенства. Служить они отныне должны были на равных должностях. С окончанием Смутного времени невероятно умножились местничьи споры. Во избежание "докуки", как тогда говорили, правительство, если челобитчик не мог доказать свою правоту, выдавало его с головой ответчику, что означало нередко крупный денежный штраф или битье кнутом. Еще позже правительство вообще перестало рассматривать челобитья на невместность, а просто выдавало челобитчиков головой.

Вотчинное право.

Статус высшего слоя служилых людей Московского государства определялся еще тем, что в массе своей они представляли собой класс крупных землевладельцев, права которых на землю были освящены заветами древности. Право владения землей "в отца место", вотчинное право, постоянно находилось в центре внимания московского законодателя. Здесь в общем корпусе законодательства, посвященного этому вопросу, мы можем выделить одну общую тенденцию - тенденцию на слияние статуса вотчины со статусом поместий. В частности, эта тенденция видна уже в Первом судебнике, в ст. 63 которого говорится о равном сроке исковой давности по спорам о недвижимости монастырей, бояр и помещиков (в три года). Далее, как известно, само слово "поместчик" встречается в этом Судебнике в связи с правом владения недвижимостью. Статья эта была повторена ст. 84 Второго и ст. 163 Третьего судебников. Поразительно здесь и то, что Первый судебник вовсе не затрагивает вопросов вотчинного землевладения, тогда как Второй содержит в себе знаменитую новеллу - ст. 85.

Статья эта вводит куплю-продажу родовых вотчин. То, что речь идет именно о родовых имуществах, видно из указаний законодателя на право братьев, племянников и сестер. Они пользуются согласно ст. 85 правом родового выкупа или преимущественным правом покупки. Однако они теряют его, если участвуют свидетелями (послухами) при сделке; считается, что своим участием в оформлении договора они дали молчаливое согласие на отказ от своих прав. Далее, согласно этой же статье, законодатель установил срок исковой давности в 40 лет по праву родового выкупа: "А судити о вотчине за сорок лет; а далее сорока лет вотчичем до вотчины дела нет, и до купель дела нет; а кто куплю продаст, и детем, и братьем, и племянником тое купли не выкупити".

Такое подробное регулирование одного вида обязательства наводит на два общих вывода.

Предыдущая статья (ст. 84 Второго и ст. 63 Первого судебников), следовательно, касалась в основном межевых споров; в Москве произошло коренное изменение во взглядах на родовое имущество; оно стало относительно свободно перераспределяться. Когда обычно-правовая норма сменяется нормой официального законодательства, это свидетельствует о важности для государства подобного рода отношений. Частота этих отношений колеблет устои родовой собственности, следовательно, принцип нерушимости рода и его имущества уходит в прошлое.

Не обошла ст. 85 Второго судебника стороной и вопрос о закладе вотчин. Обращает на себя внимание в этой связи особый упор законодателя на равнозначную оценку вотчины при закладе ("и тем сторонним людем, не вотчичем, те вотчины в заклад имати в толке, чего та вотчина стоит"). В этой связи верна мысль советского комментатора Судебника 1550 г. о том, что законодатель этой статьей подрывает основы родового вотчинного владения землей, сближает вотчину по статусу с поместным владением [Судебники. 1952. С. 299]. На этот вывод наталкивает также запрещение законодателя выкупать (а не покупать) вотчину "за чюжие деньги".

Правила о закладе повторены практически слово в слово ст. 22 пространной редакции Третьего судебника со ссылкой на ст. 85 Второго. Статья 30 гл. XVII Соборного уложения царя Алексея Михайловича распространила правило о сорокалетнем сроке давности и на заклад. Согласно Стоглаву 1551 г. запрещено было дарить вотчины монастырям, продажа вотчин возможна была только с согласия правительства. То, что общее направление законодательства шло именно к этому, показывает Указ 1557 г. об указной оценке вотчин. Способ калькуляции продажной цены вотчин явно не в пользу вотчича, пожелавшего воспользоваться своим правом родового выкупа. Так, земля под лесом идет по цене пашенной, цена, определенная в духовной, пересмотру не подлежит и др. Следующий Указ 1562 г. регулировал положение вотчин бывших удельных князей. Такие вотчины отныне запрещалось продавать, дарить, давать в приданое дочерям; при отсутствии наследников мужского пола вотчины отписывались на Государя. В последнем случае цари нередко запрещали боярам жениться. Более того, завещательные отказы агнатам нуждались теперь в правительственном подтверждении. Отсюда видно, между прочим, сильное желание правительства подменить собою род. Государь, таким образом, совершает в некотором роде общегосударственную коммендацию, жалуя в собственность то, что и так является собственностью данного лица. Но оценка этого явления как феодального была бы более чем сомнительной. Власть не подвергается обычной эрозии, такой характерной для обычного (западного) феодализма. У нас вотчинник не приобретает, а, наоборот, все больше и больше теряет публичные права, которые он имел в качестве землевладельца.

Способы обеспечения наследников женского пола по этому указу вообще говорят о приближении вотчины к поместью, поскольку в Соборном уложении мы встречаем аналогичные способы обеспечения вдов и сирот помещиков. Более того, указ предписывает широкие конфискации. Безденежно отписываются на Государя вотчины, пожалованные при Василии III, но проданные за 15 - 20 лет до указа. Вотчины, проданные за 10 лет до указа, царь предписывает либо отписывать на себя, либо выкупать казне. Подобный странный способ применения сроков исковой давности М.Ф. Владимирский-Буданов склонен объяснять тем, что "покупщики в последнем случае предполагаются живыми и служащими; от Государя зависит, пожаловать их за службу или нет. Впрочем, может быть, здесь принималось в расчет и то обстоятельство, что покупщики уже вознаградили себя долговременным пользованием" [Хрестоматия. 1909. 3 : 26]. Но налицо, совершенно очевидно, другой факт - стремление правительства ослабить вотчинников во что бы то ни стало! Соборным постановлением 1572 г. правила Указа 1562 г. были распространены на все государство (раньше они касались только бывших удельных князей). Более того, пожалованные от Государя вотчины подлежали возврату, если жалованная грамота на вотчину не содержит упоминания о передаче вотчины в род (по наследству). Если же нет и самой грамоты, то после смерти вотчинника вотчина однозначно отбирается в казну.

Дарить вотчины монастырям отныне можно было только с соблюдением двух условий: 1) если у монастыря мало земли; 2) дарственная должна быть утверждена Государем с доклада. Эпоха Смутного времени отразилась на некотором смягчении подхода правительства к этому вопросу. Рядом указов царя Михаила Федоровича были подтверждены жалованные грамоты, выданные Тушинским вором (Лжедмитрием II). Одновременно оскудение государственных финансов потребовало издание 26 февраля 1627 г. нового указа: "Государевых дворцовых сел и деревень, и пустошей в поместье и в вотчину никому же не давать". В декабре того же года вышел еще один указ о свободном обращении родовых вотчин с ограничением, правда, круга родичей, имеющих право выкупа, и с твердо установленными правилами об указной цене. Кроме того, жалованные вотчины по этому указу приравниваются к родовым. Купленные вотчины никаким ограничениям и стеснениям не подвергаются.

Еще Указ 1573 г. разрешил покупку в вотчины пустопорожние (незаселенные) земли. Не менее интересен и следующий указ от декабря того же 1627 г. о праве родового выкупа. Вместе с предыдущим актом он вошел в состав Уложения 1649 г. К ним же следует присовокупить указ от августа 1646 г., уточнявший выкупные цены на вотчины, установленные Указом 1636 г.

Соборное уложения царя Алексея Михайловича подвело черту под развитием вотчинного права в России, но черту не окончательную. Незавершенность слияния статуса поместий и вотчин можно видеть и в основной цели существования вотчин и поместий самих по себе. Здесь возможна следующая точка зрения: вотчина сравнялась с поместьем по принципу наследования, но вотчина так и осталась не равной поместью по служебному признаку. Иными словами, как верно отметил советский комментатор Соборного уложения, "вотчинник несет военную службу не как слуга, а как хозяин, защищающий свои права на монопольное владение землей" [Соборное уложение. 1987. С. 269]. Следовательно, помещик и вотчинник - не одного поля ягоды. Это лишний раз подтверждается принципом, закрепленным Уложением: по вотчине служба, а по службе поместье. Чем богаче землевладелец (вотчинник), тем на более почетную службу он может претендовать; чем почетнее служба помещика, тем на большее верстание поместьем он может претендовать!

Итак, по Уложению, три типа вотчин: родовые, жалованные (выслуженные), купленные. Согласно смыслу ст. ст. 1 и 2 гл. XVII Уложения родовые вотчины по своему статусу приближены к выслуженным.

Это, собственно, старое положение, установленное еще указами 1627 г. о составе круга родственников, допускаемых к наследованию вотчин, как родовых, так и выслуженных. Особенно отчетливо это видно в положениях ст. 4 гл. XVII Уложения. Наиболее четкий принцип, который позволяет различать между собой эти три (на самом деле два) вида вотчин, - это принцип их наследования. Купленные вотчины однозначно рассматриваются как res communis мужа и жены. Такие вотчины делятся по жребию всем кругом наследников (ст. 5 гл. XVII Соб. ул.). Кроме того, законодатель предусмотрел довольно широкую свободу завещания купленных вотчин: "А которая купленная вотчина после умершего дана будет жене его, опричь детей, и она в той вотчине вольна, а иному до той вотчины дела нет" (ст. 6 гл. XVII Соб. ул.).

Родовую и выслуженную вотчину передавали по наследству согласно строгому правилу родового наследования. Правда, здесь отчасти заметен и интерес государства, ожидавшего службы от вотчинника: вотчина состоит в некотором служебном отношении к службе Государю. Общие же правила родового наследования вотчин были суть следующие. Изначально в основе родового наследования лежал принцип агнатского родства. По пресечении линии наследников мужского пола к наследованию призывались женщины. Женщины в равной мере обладали правом родового выкупа. Сыновья однозначно являлись наследниками первой очереди (законодатель не раз говорит: "...наследуют, смотря по свойству их"). Но и братья наследодателя тоже являлись наследниками первой очереди. "Здесь дядя, кажется, предшествовал племяннику, - пишет известный историк русского права А.М.Ф. Рейц, - ибо он участвовал в общем владении с отцом умершего, хотя по степени и равен с племянником. Но племянник предшествует двоюродному брату" [Рейц. 1836. С. 308]. Внук же однозначно выступал наследником второй очереди. Женщинам при открытии наследства тем не менее назначался отказ, либо правительство заботилось о подобном распоряжении в указном порядке. Примером последнего следует назвать Указ 1627 г., неоднократно упоминавшийся выше.

Последнее, положения вотчинного права распространялись и на свободных крестьян-общинников, а равно людей простого звания, служащих по прибору: "Да и казаком своих казачьих вотчинных земель никому не продавать и не здавать" (ст. 50 гл. XVI Соб. ул.).

Дети боярские или дворяне.

Основной массой служилого населения в Московском государстве было дворянство. Частью русское дворянство можно подразделить на дворянство "шпаги" и "мантии". Первые в основном и довольно долго составляли основу армии, вторые - бюрократического аппарата. Первое упоминание о дворянах восходит к известному эпизоду убийства князя Андрея Боголюбского: "...горожане Боголюбскые же и дворяне разграбиша дом княж" (ПСРЛ. Т. I, стб. 369 - 370). Летописец сообщает, что двор князя был разграблен городскими жителями и дворовыми слугами князя (дворянами). Таким образом, в основе российского дворянства лежит не родовитость, не благородство происхождения (Adel, как у германцев, или Lech, как у западных славян), а общее понятие службы. В целом все дворянство, не исключая и родовитые фамилии, выделилось из общей массы населения особенностью своей службы государству.

Особенность службы заключалась в близости к Государю и способе управления самого разряда служилых людей.

Уже начиная с 1550 г., со времени появления так называемого Московского списка, дворянство делится на несколько классов: тех, кто служит в непосредственном окружении царя, и тех, кто служит на месте своего испомещения, как тогда говорили, "в полках". 3 октября 1550 г. царь по приговору с боярами постановил набрать по разным концам государства избранную тысячу (на деле набрали несколько больше) дворян, которых расселили в ближайших от Москвы уездах. Саму "тысячу" уже тогда разделили на три статьи в зависимости от верстания в определенного рода службу. К концу XVI в. деление на статьи заменено было делением на чины. Общий и самый главный источник дворянства в начальный московский период - выход их на службу великому князю Московскому, следовательно, уход со службы удельных княжат и бояр.

Со временем изменение в службе дворян повлекло за собой изменение в их статусе. Если ст. 121 Русской Правды (Кар. сп.) говорилось: "А се третие холопьство: тиунство из ряда или ключ к себе привяжет; с рядом ли, то како ся будеть рядил, на том же и стоить", то уже ст. 66 Первого и ст. 76 Второго судебников требуют совершения доклада для придания юридической силы договору личного найма: "По тиунству и по ключу по сельскому холоп з докладом и без докладу". Понятно, что содержание этих статей могло касаться и дворян. Это явствует, например, из содержания ст. ст. 78 и 81 Второго судебника.

В целом же само дворянство очень долго не могло выйти из состояния служения частным лицам, а не исключительно государству. Дети боярские в Московском государстве вплоть до 1649 г. были двух родов. Те, кто непосредственно служил царю, т.е. государству, кто забыл уже своих господ. О таких часто встречаем упоминание в летописях. Например: "...а в 11 день, в неделю приехаша к великому князю из града Твери князи и бояре тверские и биша ему челом в службу" (ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 526). Так, летописец сообщает о взятии в 1487 г. Твери Иваном III. И те, кто довольно долго продолжает, несмотря ни на что, служить крупным землевладельцам, боярам. Известны, например, патриаршие бояре и дети боярские. Именно к ним относилась гл. XII Соборного уложения, устанавлившая для этого разряда единый со всеми порядок суда. В этой связи уместно привести два указа 1558 и 1642 гг., дополнявшие ст. ст. 78 и 81 Второго судебника. Смысл Указа от 1 сентября 1558 г. состоял в уточнении права дворян поступать в служилую кабалу. Возможность эта была установлена ст. 81 Судебника: "А детей боярских служилых и их детей, которые не служивали, в холопи не примати никому, опричь тех, которых государь от службы отставит". Статья 78 этого же памятника касалась минимума служилой кабалы, установив его в 15 руб. Указ 1558 г., таким образом, дополнял и развивал вышеупомянутые статьи Судебника. Общая цель законодателя в данном случае ясна: твердо отстаивать интерес государства.

Окончательно эта проблема была решена в 1642 г., Указом от 11 марта устанавливалось: "А которые дети боярские по государеву указу и по боярскому приговору их холопства освободятся и воровством, не хотя государевой службы служити, учнут бити челом в иные боярские дворы и всяких чинов людем; и тех детей боярских указывал государь и бояре приговорили отдавати в холопи тем боярам, у кого они наперед нынешнего государеву указу и боярского приговору в холопстве были. А впредь с нынешнего государеву указу и боярского приговору дворян и детей боярских, и племянников, и внучат, верстанных и не верстанных и недорослей в холопи никому не принимать". Это положение практически в неизменном виде вошло в ст. ст. 1 - 4 гл. XX Соборного уложения.

Служба дворян и детей боярских проходила согласно их верстанию. Вид службы определялся, "смотря по чину и чести", как говорил Котошихин. Верстание было двух видов: земельное (поместное), хорошо известное со времен Иоанна Грозного (см. ст. 1 гл. XVI Соб. ул.), и денежное. Причем поместное верстание было обусловлено предыдущей службой отцов их, так как изначально человек не мог претендовать на большее, нежели его предок, и наоборот. В этом моменте связанности настоящих поколений с предшествующими - через размер самого поместья, а равно прямого влияния прошлого на служебное настоящее мы можем видеть некоторые причины неизживаемости местничества. Человек не мог прыгнуть не просто выше своей головы, но дальше своих предков; хотя, конечно, были счастливые исключения, в основном связанные со старой византийской традицией, согласно которой православный монарх должен брать себе жену из числа дочерей своих подданных.

Второй вид верстания - денежный оклад. Котошихин на страницах своего труда приводит подробную роспись денежного верстания служилых московских чинов. Денежный оклад давался непосредственно при несении государственной службы (раз в год или сразу за несколько лет). Вне службы бояре и помещики (дворяне) жили с вотчин и поместий.

В целом положение детей боярских на Москве было незавидным. Тяготы службы усугублял неповторимый стиль русской бюрократии (проблески его были видны уже тогда). Вот прямо-таки настоящий вопль отчаяния Ивана Пересветова (фаворита царя, sic!): "Службы твои государевы служу, с Москвы на службу, а с службы к Москве; а в поместье, государь, в твоем царском жалованье не дадут пожити ни часу. Недруги, государь, нас приезжих не любят. И ныне от обид и волокит наг и бос, и пеш. Служил емся трем королям, а такие обиды ни в котором королевстве не видал. Что есми было с собою собинки вывез, то все здесь потерял в обидах и волокитах" (Челобитная. 1902. С. 14).

Да, не любят на Москве приезжих, ничего не скажешь!

Поместное право.

Поместья появились, если судить по уцелевшим памятникам права, уже во второй половине XIV в.

Если предположить, что официальный законодатель, как правило, регулирует своей нормой обычай, давно сложившийся в обществе, то можем сказать, что становление поместного права приходится на время правления Василия II, при котором в массовом порядке идет прием служилых татарских царевичей и мурз. Поместное право представляет собой институт, группу норм, регулирующих земельные пожалования из дворцового, а потом и из казенного фонда в качестве вознаграждения за службу. В западноевропейском праве ближайшим аналогом нашего поместья будет бенефиций (особенно benefitium militaris), что роднит в некоторой степени порядки западного феодализма с московскими порядками. Но было бы наивно полагать, что подобная аналогия на самом деле уместна.

Такой способ формирования вооруженных сил мы видим во все времена и во всех культурах. Главное, что не позволяет согласиться с подобной аналогией это то, что бенефициарная система, несмотря на ее "феодальность", знает очень сильный институт государства и централизованной власти, тогда как подлинный феодализм есть отрицание государства и центральной власти вообще.

Основной принцип поместного права - по службе поместье. Низший предел размера службы состоял уже во времена Иоанна Грозного в 100 четях земли, с которых полагалось выставлять тяжеловооруженного кавалериста. Основная тенденция, доминирующая во время существования поместного права, - возрастание вещных прав на поместье. Ко времени издания Соборного уложения у помещиков сложился ряд полномочий.

Наибольшее сближение поместного права с вотчинным (полной собственностью) мы наблюдаем в области наследования. Отчасти наследование поместий играло роль пенсионного обеспечения вдов и сирот детей боярских (ст. 31 гл. XVI Соб. ул.), павших на поле боя. Общий же принцип, который был установлен в отношении наследования поместий: сыновья наследуют вместе с поместьем службу отца.

В 1636 г. особым указом было определено, что поместья отходят именно младшим сыновьям, поскольку, как правило, старшие уже были поверстаны на государственную службу. Не стоит забывать, что служба дворян тогда начиналась с 15 лет согласно Указу 1558 г.

Мена поместий вообще первый вопрос, который регулирует законодатель вслед за росписью статей поместного верстания (гл. XVI). Обязательным условием договора мены является его регистрация в Поместном приказе (ст. 2 гл. XVI). Характерно, что интерес службы не допускал неравноценного обмена (ст. 3 гл. XVI). Поместье в принципе было невозможно поменять на вотчину, но поместье можно было выкупить в вотчину с именного царского указа.

Право залога, как видно из содержания ст. 69 гл. XVI, использовалось служилыми людьми как завуалированная форма продажи поместья, что прямо было запрещено законом. За подобного рода действия Уложение предписывало виновных бить кнутом и ссылать в полки. Проданное же таким образом поместье отбиралось у покупателя и возвращалось продавцу на безвозмездной основе.

Тяглое население.

Слово "тягло" (древнерусское тагло) фактически является калькой с древнегреческого ЛамбдаЭпсилонЙотаОмикронИпсилонРоГаммаЙотаАльфа, обозначавшего "общественную службу", "повинность". В Древнем мире государство из-за нехватки наличных средств, отчасти еще из-за неразвитости государственного аппарата, прямо возлагало на своих подданных обязанность несения некоторых видов государственной службы или выполнение тех работ, которые при развитом государстве выполнялись бы его органами (служащими). Московское государство, вне всякого сомнения, переняло этот институт из практики Византийской империи. Кроме того, совершенно очевидно, что основной причиной развития тягла стала исключительная бедность страны. Все иностранцы в один голос говорили, что в Московии нет залежей полезных ископаемых, все серебро и золото - привозное.

Единственно, что доступно государству для оплаты труда служилых людей: заставить одних содержать других. Эта обязанность содержать за счет своих доходов государственный аппарат и военнослужилых приводит к становлению тягла.

Вообще тяглое население делилось согласно схеме, обозначенной выше, на несколько разрядов, важнейшие из которых определены как городское (посадские) и сельское (крестьяне). Все юридически свободное население (включая крепостное крестьянство формально до отмены права Юрьева дня) русского государства этого времени можно считать тяглым. Тягло, таким образом, - род службы, но в отличие от службы административной и военной дворян эта служба финансовая. Тягло - строго личный вид службы. Его несет каждый совершеннолетний мужчина в государстве. В городах тяглые единицы - посадские дворы, следовательно, субъект тягла (тяглец) - домохозяин. То же и в сельской местности, где основная тяглая единица - выть, хозяин которой черносошенный крестьянин.

Тягло как понятие государственной службы окончательно развилось к периоду Уложения. Именно к этому времени мы можем различать его понятие в узком и широком смысле. Итак, тягло в широком смысле - служба вообще, прежде всего государству. Тягло в узком смысле - служба конкретная, прежде всего финансовая, как городского населения (посадских), так и сельского (черных людей). Непременным условием тягла является проживание тяглеца на государственной земле; тягло тянется с государственной земли, таково условие. В этом виден, кстати, очередной парадокс русской истории, поскольку крепостной в поместье в равной мере считается тяглецом. Иное же дело, если вотчина и поместье населены холопами (обельными или кабальными). Этот разряд освобожден от тягла, что является основной причиной привлекательности несвободного состояния в это время. Налогов с частной собственности не платят. Именно это заставило правительство отменить рабство (холопство), что произошло, скажем, забегая немного вперед, в 1718 г. по первой ревизии.

* * *

К наиболее привилегированному слою городского тяглого населения относились гости. Служилая честь гостя защищалась штрафом в 50 руб. (ст. 56 Второго судебника). Основное отличие гостя московского периода от гостя Древней Руси состоит в том, что первый уже перестал быть иноземцем - теперь это туземный купец; иностранцам больше почестей не оказывают, за исключением периодов некоторого благоприятствования к той или иной торговой нации. Само звание гостя дается теперь правительством за особые заслуги в области торговли, за оказание экстренной финансовой помощи казне и т.п. Число гостей строго ограниченно. Так, во времена Котошихина их насчитывалось "блиско 30 человек".

Гости согласно Уложению (ст. 8 гл. XVIII) пользовались следующими льготами: "А будет кому гостем или торговым людем даны будут государевы жалованные грамоты за красными печатями, что у них стояльщиков не ставить, и с черными сотнями им в тягле не быть, и питья у них не вымать, или торговым же людем за службы и за таможенные и кабацкие приборы з гостиным имянем, и с таких грамот печатных пошлин имати по два рубля с полтиною з грамоты". Помимо этого до 1666 г. гости могли свободно покупать вотчины, судиться "на Москве и в городех, у бояр и у воевод, и у приказных людей, где кто ведом и судим; а своих у них судов никаких делов не бывает" (Котошихин. 1906. С. 140).

Вообще торговля в русском государстве издавна находилась под сильной опекой власти. Татары со своей страстью к торговле только усилили роль правительства в этой сфере. Опека правительства выражалась не только в подробной градации штрафов за бесчестье лиц торгового класса (начиная со ст. 26 Второго судебника), но и в мелочной регламентации самого торгового дела. Купцам, например, запрещалось свободно разъезжать по стране для торга, торговать они могли в определенных местах. В стране существовала сеть внутренних таможен. Только гости имели право свободного разъезда: "Куда им лучится в дорогу ехать для своего промысла, и у них на реках перевозех, и на мостех мостовщины, и проезжего мыту не имати, а перевозить их на реках, и пропущати на мостах безденежно", гласила Жалованная грамота гостям и людям суконной сотни от 1648 г. Внутренняя разъездная торговля запрещалась, кстати, тоже иностранцам. Иноземные купцы обязаны были предъявлять все свои товары на внешней (пограничной) таможне к осмотру. Казна имела право преимущественной покупки; только потом русские купцы могли покупать товары иноземцев.

Средний слой городского населения - основное тяглое население, несшее главное финансовое бремя. Конечно, у него не было столько льгот, как у разряда гостей, но им гарантировались свобода торговли и занятие ремеслом и разного вида промыслами в городах. Особо правительство заботилось о том, чтобы тяглое посадское население не переходило в так называемые белые слободы, представлявшие собой частновладельческие дворы, население которых изъято было из государственного тягла. Этим объясняется запрет Соборным уложением белых слобод, впредь таковые велено было отписывать на государя. Прежние белые слободы, таким образом, становились черными, т.е. тяглыми. Сами посадские сотни получили право виндицировать своих беглых тяглецов откуда бы то ни было (ст. ст. 1 - 5 гл. XIX Соб. ул.). Посадский в принципе мог дослужиться до звания гостя.

Городское население организовывалось в сотни и слободы. Органами управления сотен (слобод) были выборные головы, целовальники, десяцкие и другие лица. Их выбирали сроком на один год.

Основное предназначение этих чинов - финансовое управление. Котошихин разъясняет: "А который человек гость и торговый человек, будучи в головстве в таможне и у иных сборов и у продажи, и у соболиные, и иные казны, в котором году год перед годом казны соберет болши: им за тое службу от царя бывает похвала, и бывает жалованье, по купку или по ковшу серебряному, да по сукну, да по камке, а товарищам целовальникам по ковшу серебряному, да по сукну и по тафте, смотря по прибыли и человеку. А будет который гость или иной человек, будучи у збору или у продажи, перед старыми годами прибыли соберет менши прошлого году, своим нераденьем, гулянем или пианством: тое прибыль, которой было быть в котором году, сочти против иных годов прибылей, берут на них самих; да сверх того бывает наказанье кнутом. А будет они, верные головы и целовальники, и истинны не соберут сполна за дороговью или за иным чем-нибудь, а не своим нераденьем: и таким за такие дела не бывает ничего" (Котошихин. 1906. С. 140).

Десяцкие смотрели за соблюдением государственной винной монополии и за запретом курения табаку (ст. ст. 1, 20 гл. XXV Соб. ул.).

Сельское население состояло из довольно большого числа разрядов. Вот лишь небольшое перечисление их: половники, серебряники, складники, бобыли, соседи, захребетники, старожильцы, монастырские детеныши и т.д. Далеко не все они входили в состав "черных людей", т.е. несущих государственное тягло. Основной критерий - проживание на государственной земле. Отношение крестьянина, таким образом, с государством выражалось через его отношение к земле. Землю представляла община (мiръ). Регулировались эти отношения порядной записью. Заключив такую запись, крестьянин становился вытным, т.е. владельцем выти, с которой нес тягло. Вытный волен был взять себе в батраки других безземельных крестьян, которые становились захребетниками. Знали эти отношения и особый разряд полувытчиков, в который входили бобыли или казаки. Они, исходя из названия, несли только половину тягла.

Переход крестьянина из общины в общину подчинялся нескольким общим правилам. Во-первых, для черносошенных крестьян, так же как и для крепостных, действовало правило Юрьева дня.

Во-вторых, право перехода могло быть осуществлено только с согласия общины; она должна была согласиться взять к себе нового тяглеца вместо прежнего. Новый тяглец мог быть принят общиной и не на правах вытного, а по порядной записи он мог взять участок земли у общины для оброка. В этом случае оброчная запись не оформляла тягло, община просто получала лишний источник дохода для себя. В дальнейшем эти отношения оформлялись в виде так называемых кортомных записей. Сама кортомля - это вид арендных отношений в отечественном древнем праве. Наконец, при выходе вытника платился общине окуп; это некий аналог пожилого, который платился крепостным при выходе от помещика.

В гражданско-правовом отношении черносошенные крестьяне не сильно отличались от служилых.

Так, ст. 12 Первого судебника приравнивает показание на суде черносошенного крестьянина к показаниям дворянина. Только ст. 5 Второго судебника изменяет это соотношение, приравняв показания двух детей боярских к показаниям трех крестьян. Постепенно это неравенство усиливается. Однако крестьяне, как крепостные, так и черные, очень долго судились земским и губным судом; они могли назначать от себя своих судей в случае, если образовывался смесной суд. Черносошенные крестьяне могли покупать земли в вотчины.

Крепостное право и состояние.

Следует отличать крепостное право от крепостного состояния. Юридически это разные вещи.

Крепостное право - это право помещика на личность крестьянина, его труд. Крепостное состояние - это прикрепление крестьянина к земле, к поместью, к определенному месту жительства. Оба этих института сложились в России не сразу и развивались довольно долго. Крепостное же право было уничтожено по крестьянской реформе 1861 г.

Общая история становления этих институтов может быть разделена на несколько периодов.

Первый период - до официального закрепления в законодательстве права Юрьева дня (по Первому судебнику), второй - до введения урочных лет по указу 1597 г., третий - до издания Соборного уложения, когда сыск беглых крестьян стал бессрочным, четвертый - до 1797 г., до знаменитого указа императора Павла I о трехдневной барщине, положившего конец развитию крепостного права. С этой даты и до 1861 г. в России идет постоянная и напряженная работа по уничтожению этого явления русской жизни.

Первое время до 1497 г. или, пожалуй, до 1597 г. отношения между крестьянами и помещиками подчиняются емкой формуле, сформулированной позже П.Н. Милюковым: "Обязанность, возложенная на крестьянство, считалась особым видом службы государству. Хотя государство и не позаботилось точно определить границы обязанностей крестьян к их помещикам, тем не менее ни земля, данная за службу, ни тем более сами крестьяне не считались отданными помещикам в полную собственность.

Крестьянин смотрел на служилого человека, которого он обязан был "слушать" и подати ему платить, как на царского слугу, а на свое подчинение ему - как на временную форму казенного вознаграждения за его службу государству" [Милюков. 1909. 1 : 260]. Эта довольно абстрактная связь помещика с крестьянами составляет суть первого периода. Во всяком случае меры вознаграждения служилого за услуги царю напрямую зависят здесь от крестьян. Как только последние посчитают, что помещик запрашивает лишнее, они от него уходят.

Так, немец-опричник Г. Штаден, служивший в опричниках у Иоанна Грозного, сообщает: "Все крестьяне страны имеют в Юрьев день свободный выход. Они принадлежат тому, кому захотят" (Штаден. 1925. С. 123). При большой убыли крестьян из поместья правительство наделяло помещика новым населенным имением. Однако, судя по документам, большинство убыли приходится на побеги и выводы крестьян, а не на их переход по праву Юрьева дня. Согласно писцовым книгам вотчин великого князя Симеона Бекбулатовича получается, что в 1580 г. из его вотчин ушло 305 крестьян, из них по праву Юрьева дня ушло только 53, тогда как 188 крестьян были сманены другими землевладельцами, 59 крестьян просто сбежали, на 5 других данные не сообщаются. Прикрепление в это время касается в основном тяглых людей, так называемых старожильцев. Те же, которые крепились за старожильцами: безвытные, захребетники, подсуседники и пр., стали объектом крепостного состояния только во время второй ревизии, т.е. при преемниках Петра Великого.

В науке истории русского права наибольшие споры вызвали способы развития крепостного состояния. На сегодняшний день существует три общих направления.

Мнение В.О. Ключевского можно считать общим мнением ученых первого направления.

Прикрепление как способ оформления крепостного состояния есть мера чисто полицейского свойства, чтобы население не разбредалось, благо страна огромная и скрыться есть где. Однако эта полицейская мера имела юридическую форму фиктивного договора займа. Дело в том, что порядная запись (см. выше), которой оформлялось вступление вновь прибывшего тяглеца в общину, заменяется постепенно ссудной записью - фиктивным договором займа, возвращение долга по которому не предусматривалось.

К тому же невозможность возврата зачастую была обусловлена слабосильностью крестьянского хозяйства.

Второе направление исходит из полемики с первым. Например, М.Ф. Владимирский-Буданов полагал, что закрепление не могло идти через ссуду, поскольку тогда разницы между холопом (кабальным) и крестьянином не будет никакой. Закрепление, наоборот, шло обычным образом, посредством выработки к 1597 г. обычно-правовой нормы, санкцией к которой стал указ того же года об урочных летах (сроках сыска беглых крестьян). Окончательное прикрепление состоялось при переходе срочной санкции в бессрочную по Соборному уложению. Формального закона об отмене правила Юрьева дня правительство так и не издало.

Представители третьего направления (С.М. Соловьев, В.И. Сергеевич, И.Д. Беляев, советские историки) в основном склонялись к тому, что, наоборот, такой указ об отмене Юрьева дня был. Истины ради надо признать, что большая часть этой группы ученых отвергала подлинность Указа 1607 г. об отмене Юрьева дня, считая его позднейшей подделкой. Разумеется, только советские историки считали его подлинным. Тем не менее полагают, что при царе Федоре Иоанновиче по совету всесильного Бориса Годунова был запрещен переход крестьян. Косвенным доказательством существования такого распоряжения считают указы 1601 и 1602 гг. самого Бориса Годунова, разрешавшие временный переход крестьян. Но из смысла этих указов не явствует, что именно законодатель имеет в виду: переход по праву Юрьева дня или вывод, т.е. сманивание крестьян помещиками друг у друга. Причем парадоксальность этих указов заключается в том, что сманивание возможно в "Юрьев день осеннего, да после Юрьева дни две недели".

Тем не менее представляется, что второе направление более близко к истине. Вряд ли можно считать, что на Москве (родине крепостничества) не сохранился бы указ, устанавливавший основы этого самого крепостничества. Логически вернее предположить, что указы, вводившие, а потом удлинявшие сроки сыска беглых крестьян, представляли собой санкцию, наказывавшую крестьян за нарушение правила Юрьева дня - уход от помещика уже в любой день помимо Юрьева. Право перехода, таким образом, превратилось в самом начале XVII столетия в право принудительного вывоза. Сам вывоз или сманивание крестьян тоже со временем подвергся законодательному запрету. Так вырабатывается норма обычного права, позволяющая закрепощать крестьян. И последнее, во всей этой истории крайне интересны факты, по которым можно судить о том, что крестьянство никак не собиралось оставаться пассивным наблюдателем собственного закабаления. Практика правительства (в этом состояла суть нарождавшегося обычая) вызывала ряд крестьянских волнений. Не без основания считают, что восстание Ивана Болотникова (несмотря на весь его откровенно бандитский характер) было спровоцировано практикой исполнения указов об урочных летах, восстание Степана Разина - введением бессрочного сыска, восстание Емельяна Пугачева - отменой обязательной службы дворянства.

Крестьянство, как совершенно логично предположил П.Н. Милюков, задалось вполне резонным вопросом: если дворянам позволено не служить (по Манифесту о вольности дворянству 1762 г.), то почему они, крестьяне, должны служить дворянам-дармоедам?

Прикрепление крестьян к земле посредством искоренения практики правила Юрьева дня в конце концов сыграет свою роль в истории России. У русских крепостных крестьян к отмене крепостного права (1861 г.) разовьется стойкое убеждение, что они (крестьяне) настолько "крепки земле", как писал в свое время М.М. Сперанский, что помещичья земля на самом деле не помещичья, а их, крестьянская. Это отрицание права частной собственности на землю сначала за помещиками, потом уже и за всеми остальными даст возможность большевикам сыграть на этом чувстве. Факт остается фактом, никакая продразверстка не смогла пересилить это укоренившееся убеждение русского крестьянина. В результате победа большевиков в Гражданской войне и более чем семидесятилетний большевистский эксперимент. Чем не наглядный пример, демонстрирующий "эффект бабочки": взмах крыла (всего-то наплевали на право Юрьева дня), может аукнуться спустя четыреста лет, вызвать национальную катастрофу. Именно в просчитывании результатов подобного рода эффектов состоит истинное искусство историка.

* * *

Время определения основных принципов крепостного состояния выявило также и новые виды эксплуатации, которые стали применяться к крепостным. А именно появляется формула ст. 88 Второго судебника о боярском деле, под которой скрывалась хорошо известная позднее барщина. ливонское разорение, опричнина, Смута и другие потрясения только усиливали гнет, так как правительство все больше и больше отстранялось от регулирования взаимоотношений помещиков с их крестьянами. В результате стало активно развиваться крепостное право, заключавшее в себе, напомним, правомочие помещика распоряжаться личностью и собственностью крестьянина. Картина развития этого правомочия представляла собой следующее.

По Указу 1625 г. труд тяглого крепостного стал приближаться к труду холопа. Так, например, убийство крепостного влекло за собой не только уголовную, но и деликтную ответственность. По Указу 1628 г. кредитор получил право обращать к взысканию на имущество крепостных своего должника. Указ гласил: "...которые городовые люди на Москве стоят в правеже в больших искех рублев во сто и больше, а есть у них в городех вотчины и поместья... и тех людей посылать в вотчины и в поместья, и велети правити на людех их и на крестьянах". Таким образом, помещики получили право выставлять вместо себя своих крестьян на правеж. Отменено это правило было в 1827 г.!

В 1642 г. состоялось новое ограничение личных прав крепостных. Их долговые требования не подлежали удовлетворению. Сделано это было с целью ограничить деловую свободу крестьян, лишить их кредита и возможности найма на работу. Статья 32 гл. XI Уложения подтвердила это правило, разрешив, впрочем, наниматься без ссудных записей и служилых кабал, т.е. на короткий срок. Указом 1726 г. эта норма Уложения была отменена, отныне крестьянам было запрещено уходить на промыслы, а Указом 1761 г. крестьянам было запрещено обязываться векселем. По регламенту Камер-коллегии казна с 1731 г. перестала давать крестьянам откупа и вступать с ними в обязательственные отношения; до этого крестьяне свободно вступали в такие отношения и распоряжались своим движимым и недвижимым имуществом. Но и это право у них было отнято Указом 1730 г. Указом 1792 г. крестьяне стали принадлежать земле, т.е. были объявлены частью инвентаря, но это положение, конечно, соблюдалось плохо. С 1740 г. крестьяне перестали приносить присягу Императору, за них это делал помещик.

Личная власть помещика над крестьянами развивалась следующим образом. Указом 1642 г. подтвержден существовавший ранее в качестве обычая судебный порядок возвращения беглых крестьян. Указ 1706 г. сделал этот порядок внесудебным. Год спустя учреждается особый штат сыщиков (по 10 - 15 человек) при воеводах, которым велено сыскивать беглых. По Указу 1661 г. помещик, принявший беглого крестьянина, обязывался за свой счет вернуть его прежнему владельцу. Указом 1681 г. подтверждалась установленная еще ст. 10 гл. XI Уложения пеня в 10 руб. за прием каждого беглого. В следующем 1682 г. велено было брать по четыре крестьянина за каждого беглого у укрывателя. Однако в этом же году это положение было заменено пеней в 20 руб. В 1692 г. к этой пене прибавилось битье кнутом за укрывательство беглого. Чуть ранее, в 1667 г., Церковь лишили ее древнего права давать убежище беглым. Ряса и схима перестали для беглых быть средством защиты. Беглых крестьян лишали священнического сана, монашествующих расстригали и возвращали прежним владельцам. В 1724 г. в России была введена паспортная система (по Плакату того же года), для отлучки с места жительства крепостной теперь должен был получить срочный паспорт у своего помещика. В 1721 г. крестьянам запретили без ведома помещика самостоятельно записываться в солдаты. Сама отдача в солдаты по Указу 1764 г. влекла за собой только временное освобождение от личной власти помещика. По истечении 25 лет срока службы помещик мог потребовать крестьянина к себе. Дети, рожденные от солдат, принадлежали военному ведомству. В 1739 г. крестьянам было запрещено откупаться от рекрутчины; помещик же получил право по собственному усмотрению отдавать крестьян в рекруты. В 1768 г. помещикам, правда, запретили торговать рекрутами, но этот запрет соблюдался очень плохо.

Так, известный либерал П.Я. Чаадаев, "свободы сеятель пустынный", не раз поправлял таким образом свои пошатнувшиеся финансы.

Указом 1675 г. было разрешено свободно торговать крестьянами на вывод, менять, дарить и т.п.

Только в 1843 г. последовал указ, запрещавший продажу крестьян поодиночке (т.е. разлучать семьи).

Ранее, в 1771 г. был издан указ, запрещавший продажу крестьян с аукциона. Но этот указ плохо соблюдался, так же как и другой Указ 1801 г., запрещавший печатать в газетах объявления о продаже крестьян.

Личная власть помещика над крестьянами имела и полицейский аспект. Начало этому было положено Указом 1653 г., по которому помещики получили право налагать телесные наказания на крестьян за пьянство и драки. В 1673 г. помещик получил право наказывать крестьян за воровство.

Указом 1732 г. помещик получил право выселять крепостных, что было специальной мерой правительства: таким образом хотели ускорить колонизацию Сибири и других отдаленных территорий. В 1760 и 1827 гг. это право помещиков было подтверждено. В 1765 г. помещик получил право отдавать крестьян в срочную каторгу, в 1807 г. это право было отменено. В 1766 г. помещики получили право ссылки крестьян в Сибирь.

В целом положение крепостных крестьян постепенно приближалось к положению холопа. Впрочем, можно рассудить и по-иному: положение холопа поднималось до положения крепостного.

Сначала правительство запрещало помещикам переводить крестьян в холопы, так как это сокращало тяглое население (ст. 6 гл. XX Соб. ул.). Но этот запрет соблюдался плохо. Покончил с этим Петр Великий со свойственным ему радикализмом. В 1714 г. в связи с изданием Указа о единонаследии тягло с земли было перенесено на личность (введена подушная подать, отмененная только императором Александром III). Теперь холопы, как и тяглые, обязаны были платить подушную подать.

Кроме того, еще Указом 1658 г. побег крестьянина стал приравниваться к побегу холопа. Решающим, однако, стал Указ от 13 октября 1675 г., когда по челобитью боярина Матвеева правительство разрешило фактическую продажу крестьян, что ставило их вровень с холопами. Так единовременная, казалось бы, мера правительства стала своеобразным ratio decidendi для последующих решений. По первой ревизии (1718 - 1719) крестьян велено было писать в один разряд с дворовыми холопами.

Сделано это было в фискальных интересах, чтобы помещики не смогли переводить крестьян в дворовые, освобождая их тем самым от тягла. По второй ревизии (1742 г.) дворовые совершенно сравнялись по статусу с крепостными. Тогда же всем гулящим велено было определиться: либо поступить в военную службу, либо записаться за каким-нибудь помещиком.

Общим началом смешения крепостных с холопами, таким образом, следует признать уничтожение юридического состояния рабства в России. По меткому замечанию И.Д. Беляева, "первая ревизия, с одной стороны, объявила доселе небывалое на Руси отрицание всякого исключительного права собственности на людей и всех людей, живущих в России, признала государственными людьми, от старого до последнего младенца. По первой ревизии и раб, полный холоп и по закону, перестал быть в высших соображениях правительства исключительной собственностью своего господина: ревизия и его зачислила в народную перепись, поместила в число людей, служащих государству. Следовательно, и раб, прежняя безгласная собственность господина, получил некоторым образом значение лица, члена того общества, которое составляет Русское государство: он сделался слугой того же государства, которому служит и его господин" [Беляев. 1903. С. 237].

Контроль правительства за соблюдением своих актов по крестьянскому вопросу, равно как и сам надзор за крепостными крестьянами страдал, надо это признать, совершенно необъяснимым для России либерализмом. В стране до 1797 г. действовала норма обычно-правового свойства: "А будет который боярин или думной, и ближний человек, или и всякий помещик и вотчинник, учинит над крестьянами своими убойство смертное, или какое надругательство нехристьянским обычаем, и будут на него челобитчики: и такому злочинцу о указе написано подлинно в Уложенной книге.

А не будут на него в смертном деле челобитчики, и таким делам за мертвых людей бывает истец сам царь" (Котошихин. 1906. С. 142).

И все. Остальное подлежало святительскому суду либо не регулировалось вовсе.

Несвободное население.

В Московский период холопы сохраняются, сохраняются и их виды: обельные, докладные, кабальные и пр. Первый судебник ввел некоторые новеллы в положение холопов. Правоспособность холопов значительно расширилась по сравнению с прежним положением. С холопа берется пошлина за выдачу ему отпускной грамоты. Он уже однозначно не res, а субъект права, если сам за себя платит (ст. ст. 17, 20, 23 Первого судебника). Эти положения почти дословно повторены ст. 35-40 Второго судебника. Статья 56 Первого судебника устанавливает такое основание получения холопом свободы, как его плен: "А холопа полонит рать татарская, а выбежит из полону, а он свободен, а старому государю не холоп". Это положение повторено ст. 80 Второго судебника, причем она содержит уточнение: холоп получает свободу, выбежав не из татарского плена, а из плена вообще. Статья 34 гл. XX Соборного уложения требует, чтобы холоп попал в плен во время похода, т.е. участвовал в боевых действиях.

Другим основанием получения свободы была земская измена его господина (с 1608 г.). Отпуск холопов на волю осуществлялся согласно духовной (завещанию). Например, ст. 14 гл. XX Уложения подробно расписывает принудительный порядок осуществления воли наследодателя, если наследники отказываются исполнить его волю. Отпуск холопов на свободу был безвозвратным (ст. 174 гл. X Соб. ул.).

О статусе холопа как о субъекте, права которого защищены, говорит следующее. Например, по правилу Юрьева дня в случае перехода в холопы крестьянин не освобождался от тягла; крестьянин, ставший холопом, сохранял право убрать урожай со своего поля, которое покидал (ст. 88 Второго судебника). С холопов не берется пошлина за пересуд (ст. 64 Первого судебника). Соборное уложение (ст. ст. 60 и 87 гл. XX) запрещает разлучать семьи холопов. Холоп подвергается такому же наказанию, что и тяглые при бесчестии бояр и думных чинов (ст. 92 гл. X Соб. ул.). Холопство является строго индивидуальным (для докладных и кабальных), их дети не наследуют статус родителей в противовес холопам обельным или по закону (ст. 66 Первого судебника, ст. 76 Второго судебника). Статья же 30 гл. XX Соборного уложения несколько изменяет это положение, ставя условием долгосрочное проживание у господ детей кабальных холопов. В последнем случае на них велено "имати кабалу".

Сам характер холопства, очевидно, в это время смягчается настолько, что ст. 81 Второго судебника разрешает подряжаться в кабалу дворянам. Окончательно это запрещено только ст. 2 гл. XX Уложения. Хотя ст. 65 гл. XX Уложения запрещала бывшим холопам требовать себе средств пропитания у бывших владельцев, тем не менее законодатель обязывал господ заботиться о холопах, кормить их в голодные времена, прямо запрещал выгонять больных и увечных холопов на улицу.

Вместе с тем было бы неправильным приукрашивать положение этого слоя людей.

Правосубъектность холопа была ограничена. Он не платил налогов (в этом было преимущество холопства), но он сам был имуществом своего господина. Право свободы наказания холопов рабовладельцами не подлежит сомнению. Дети холопов могли становиться автоматически рабами, если продолжали долго жить на дворе господина. При сыске беглых холопов их велено было пытать, если они запирались. Даже непризнание под пыткой в побеге не освобождало холопа от холопства. Правда, основанием в этом случае служили показания его близких: отца, матери, детей.

Источники холопства в это время были суть следующие (ст. 66 Первого судебника, ст. 76 Второго судебника):

• полная грамота;
• по ключу с доклада, а не автоматически, как это предписывала Русская Правда;
• женитьба или выход замуж;
• приданое;
• по духовной;
• рождение;
• плен.

Последнее основание было подтверждено Соборным постановлением 1556 г. Ранее это была обычно-правовая норма. Однако плен теперь становится источником служилого холопства. Дети такого холопа были свободными. Плен перестал быть источником холопства (крепостного состояния) по Указу 1776 г. А в 1785 г. запрещен был переход из свободного состояния в крепостное.

Основное отличие от времен Русской Правды, как можно судить, есть то, что поступление на службу теперь не является автоматическим источником холопства. Факт служилой кабалы требует правительственного одобрения, получения регистрации в Холопьем приказе. Но в то же время Устав о холопстве 1597 г. постановлял следующее: "...и которые люди служат в холопстве. по полным и по купчим и по рядным, полные люди". Таким образом, известная норма русского права о поступлении на службу как источнике холопства напомнила о себе неожиданным рецидивом в виде появления особой категории "добровольный холоп". Достаточно было вольному пожить более полугода у кого-либо, чтобы стать добровольным холопом этого лица. Однако 10 лет спустя формулируется общее правило, а именно: "не держати холопа без кабалы ни одного дни". Правда, ст. 16 гл. XX Уложения вернулась к прежнему положению, установив срок проживания в три месяца. Все эти противоречивые меры можно объяснить только стремлением государства не дать уменьшиться числу тяглых людей. Чтобы избежать этого, служилые кабалы предписывалось регистрировать у воевод (ст. 72 гл. XX Соб. ул.).

Государственная власть в Московском государстве

В Московский период истории русского права организация верховной власти в России получила законченную форму. Была установлена раз и навсегда спасительная форма единодержавия, составившая впоследствии отличительную особенность русской парадигмы власти. Именно эта особенность так существенно, противопоставила Русь Киевскую ("готическую"), не способную защитить себя самое, Руси Московской, становящейся России на путь имперского могущества!

Верховная власть.

До сих пор нет точного определения понятия, выраженного в русском языке словом "царь" (црь).

Наиболее распространенная версия (поддерживаемая в основном филологами) - слово "царь" есть искаженное латинское "кесарь" (caeser). В славянские языки оно проникло в основном якобы через переводы Библии. Одним из аргументов в пользу этой версии может быть то, что слово это встречается в основном у южных и восточных славян, по преимуществу православных и, следовательно, переводивших Библию. Так, известно, что слово "король" в языках западных славян произошло от имени собственного императора Карла Великого, подвиги которого настолько удивили западное славянство, что имя этого правителя они возвели в сан.

По данным И.И. Срезневского, слово "цесарь" (цсрь в его древнерусском написании) как калька с латинского caeser применялось в основном в религиозной литературе. Слово это обозначало "властитель", "государь". Например: "Не имам царя, тъкъмо кесара" (Иоанн, 19. С. 5). Однако характерно в этом отрывке, что евангелист противопоставляет царя (rex) кесарю (caeser). Библейские тексты, в основном новозаветные, хорошо знают Царя Небесного - Иисуса Христа и Царицу Небесную - Богородицу. Заметим, не "цесаря" и не "цесарицу". Слово "цесарь" в его подлинном значении в основном употреблялось во внешних актах Древнерусского государства применительно к иностранным владыкам.

Например: "Таково написана дахом цср тва вашего на утвержденiу обоим превывати" (Дог. Аскольда (Олега) 912(?) г.) или: "Ныме же уведел есть князь вашь посылати грамоты к цертву нашему" (Дог. Игоря 945 г.).

Слово "царь" в основном используется для обозначения владыки, государя, но в ветхозаветном смысле: "Прииде Ходолагомор и царе иже с ни" (Быт. 14 : 5). Слово "царь", таким образом, в древнерусском языке означало "независимый владыка". Чаще всего под царем на Руси знали хана Золотой Орды: "В лето 6869 (1361) князи рустии пошли в Орду к новому царю Кидырю" (ПСРЛ. Т. IV. 1. С. 288). Одним словом, Црь обозначал владыку, причем владыку, государя вообще, чей источник власти не зависит от народа. "Царей и цариц православных, в благочестии просиявших под взметом пиши, царей и цариц неблагочестивых, но и ратовавших святую христианскую нашу веру и царствия земная складом пиши", - советовал учебник правописания XVII столетия. Основное значение за словом "царь" укрепляется тогда именно в смысле латинского rex или dominus, но никак не caeser. Нельзя перепутать царя милостью Божией с пожизненным президентом cum consensus populi. Тем более, что библейское "царь", особенно в старозаветных текстах, судя по всему, происходит от староаккадского sarrum, означавшего то же, что и современное "царь".

* * *

Разберем теперь следующий вопрос верховной власти Московского государства, неразрывно связанный с ее наименованием. Это вопрос правопреемства: откуда царская власть была заимствована на Руси?

Выше мы обозначали, что слово "царь" означает независимого владыку. Понятно, что под независимостью в русских условиях той эпохи понималась прежде всего независимость от Золотой Орды. В период с 1480 по 1502 г. Москва была независима от Орды (в 1502 г. Орда de iure прекратила свое существование). С прекращением существования Золотой Орды встал вопрос о наследовании улуса Джучи (Дешт-и-Кипчак). Весьма четко эта проблема обозначена в самом начале труда Котошихина: "Великий князи Иван Васильевич Московский Гордый со многими своими князи и з бояры ходил войной со многими войски под Казанское, Астраханское и Сибирское царствы; и Божиим изволением пленил тех царств царей с их государствы и з землями, и поселил в тех государствах и землях многих людей христиан для укрепления. И с того времени учинился он, великий князь над Московским государством, и над теми взятыми царствы, и над прежними княжествы, царем и великим князем Иваном Васильевичем всеа Руси; таковым обычаем в Российской земле началось царствование" (Котошихин. 1906. С. 1).

Факт преемства власти от улуса Джучи тем самым неоспорим.

Другая линия преемства заключена в византийском наследстве. Здесь можно видеть следующую картину. Конечно, после женитьбы на Софье Палеолог великий князь Иван III мог претендовать на трон византийских императоров, если бы тот существовал. Но на Москве отдавали себе отчет в несбыточности такой мечты. Этим можно объяснить отказ Ивана III купить у Андрея Палеолога (своего шурина) права на этот престол. Андрей Палеолог два раза приезжал в Москву (в 1480 г. и 1490 г.), чтобы продать свои права. Но дураков на Москве не оказалось. Тем не менее Московский царь однозначно считается наследником византийских василевсов (императоров). Почему? Здесь мы видим изначально не однозначную картину.

По сообщениям византийского историка Никиты Хониата (XIII в.), русский князь (великий Киевский) согласно византийской табели о рангах носил титул стольника василевса. Согласимся, что путь от слуги до наследника весьма долог. Кроме того, Флорентийская уния 1439 г. серьезно уронила в глазах русских достоинство и блеск императорского венца. Сам собор русскими книжниками характеризовался не иначе как "суемысленный и богоотверженный" [Сокольский. 1902. С. 104]. Следовательно, было нечто другое, что позволило московским князьям считать себя наследниками византийских императоров. Обычно указывают на Константинопольскую патриархию, якобы заинтересованную в укреплении власти великого князя Московского. Несомненно, Вселенский патриарх сыграл свою роль в деле возвеличивания Москвы, но это случилось только после 1453 г., после падения Константинополя. До этого греки всеми силами мешали делу объединения русских земель вокруг Москвы. Причин тому, наиболее общих по своему характеру, можно назвать две.

Первая - греки были союзниками Золотой Орды; она им помогала против турок-османов. То, что турки взяли Константинополь при Селиме, а не при Мураде II, есть в основном заслуга ханов улуса Джучи. Не стоит забывать о существовании особой Сарайской епископии в Орде. Угнетенное положение русских как подданных татар не вызывало серьезных сочувствий в Константинополе.

Вторая - греки не были заинтересованы в поддержке притязаний Москвы Русской православной церковью. Конфликт между князьями, поддержанный отечественным клиром, грозил вылиться уже в раскол церковной среды. Не в последнюю очередь это было вызвано шантажом великих литовских князей, требовавших у Вселенского патриарха учреждения особой митрополии для своей части русских подданных.

Взгляд на великого князя Московского как на преемника византийского императора был выработан исключительно трудами отечественных книжников. Деятельность их при этом походила больше на деятельность юристов (doctores legum) времен рецепции римского права в Германии, нежели на богословские изыскания. Немалая заслуга в том югославянских книжников, как сумел доказать П.Н. Милюков, перенесших на русского великого князя те ожидания, которые они питали в отношении скорейшего освобождения от турецкого гнета. Плодом их соединенного труда явилось в начале XVI в., как считают, "Сказание о князьях Владимирских", в котором была явлена юридическая формула связи Москвы с Константинополем. Именно в вымышленной родословной московских Рюриковичей и в якобы имевшей место передаче Константином Мономахом Владимиру Мономаху императорских инсигний (регалий) наши книжники увидели доказательство правопреемства Москвы (Рима Третьего) от Константинополя (Рима Второго). Доказательства эти, как показало будущее, были не столь уж безнадежны. Во всяком случае начиная с Ивана III, заявившего послу германского императора (Sarcum imperium romanum nationis teutonicas) об извечности царского достоинства своего рода, и заканчивая Иоанном IV, третировавшим за худородность происхождения Стефана Батория и издевавшимся над шведским королем, предлагая тому по низости происхождения писать к Московскому царю через наместника новгородского, мы не находим ни единого повода к сомнению в том, что московские великие князья верили в происхождение своего рода от Октавиана Августа, но практические выводы из такого предположения все же делали. Самым главным практическим и политическим выводом, к которому пришли московские Рюриковичи в результате всех этих книжных изысканий, стало то, что они единственно себя видели наследниками дела св. Владимира, единственно себя видели наследниками земли Русской и тех ее частей, которые были отторгнуты от нее в разное время. Только они отныне могли носить титул "всея Руси" и никто более!

* * *

Положение христианского монарха, главы целого государства, отличается от положения вотчинника, каким до того был великий князь Московский. Прежде всего он был вассалом, теперь же он владыка sui iure: "Сего убо православия истинного Российского царствия самодержство Божиим изволением почен от великого князя Владимира, - писал Иоанн Грозный Курбскому, - просветившего Русскую землю святым крещением, и великого князя Владимира Мономаха, иже от грек высокодостойнейшу честь приимшу и храброго великого государя Александра Невского, иже над безбожными немцами велию победу показавшего, и хвалам достойного великого государя Дмитрия, иже за Доном над безбожными агряны велию победу показавшего, даже и до мстителя неправдам, деда нашего великого государя Иоанна, и закоснелым прародительствия землям обитателя, блаженныя памяти отца нашего великого государя Василия, даже доиде и до нас, смиренных скипетродержания Российского царствия" (Переписка. 1993. С. 12).

Власть царя Московского противопоставлена власти отдельных лиц как внутри Московского государства, так и за его пределами. В первом случае царь есть pater familias (unu bon pere du peuple) всех своих подданных с правом жизни и смерти, правом на их имущество. Здесь достаточно вспомнить слова Иоанна Грозного: "А жаловати есмя своих холопей вольны, а и казнити вольны же есми были" (Там же. С. 26). Царь - полный владыка, но владыка, однозначно долженствующий действовать на пользу себе и своим подданным. Благо царя - в благе его подданных.

В то же время власть царя есть власть самодержавная, т.е. не зависящая от воли его подданных. Сам Грозный по этому поводу заявляет: "А о безбожных языцех что и глаголати! Понеже те вси царствии своими владеют: как им повелят работные их, так и владеют. А Российское самодержство изначала сами владеют своими государствы, а не бояре и вельможи" (Там же. С. 16).

Наконец, царь есть олицетворение единства государства, несмотря на то что пережитки вотчинного взгляда на государственную территорию в Московскую эпоху дают долго о себе знать. Так, Котошихин писал, что царским детям и братьям даже в период после Смуты продолжали давать уделы, но уделы "не государственные", как он выразился. Делалось это именно с целью сохранения единства страны, поскольку в противном случае, "как бы то дано было, и тогда б они брату своему царю ни в чем непослушны были, а дети б их от них разлучились, и от того б приходило до великой смуты" (Котошихин. 1906. С. 19).

Единство территории и самодержавие порождали вкупе такой принцип, как единство власти.

Боярская Дума, Земские соборы и прочие органы, пользовавшиеся властными полномочиями, никогда не действовали самостоятельно, а если и действовали, то народ их либо сам не воспринимал, либо Собор прямо заявлял, что его главной целью является избрание царя. Так, известная семибоярщина в 1610 г. после низложения Василия Шуйского разослала по стране присяжные грамоты, в которых призывала народ признать их, бояр, власть: "Мы присягаем во всем их бояр слушати и суд их любити, что они кому за службу и за вину приговорят, и за Московское государство и за них стояти и с изменниками битися до смерти". Подобное эгалитарное заявление кучки аристократических проходимцев буквально вывело из себя патриарха Гермогена, который разразился в адрес бояр следующим письмом: "Бывшим боярам нашим, а ныне же и не ведаем, как и назвать вас, но ни во ум нам не вмещается сотворенная вами, ни слух нам никогда от таковых прияша, ни в летописаниях видехом, каковая невместимая человеческому уму содеяшася вами"; и далее: "Чающее бы они на Царя возсташа, а того забыва, что Царь Божиим изволением, а не собою приим царство". Но такое помрачение рассудка не могло увести народ от общей мысли и убеждения, которые выразили соборные посланцы в 1613 г. Михаилу Федоровичу Романову, заявив: "Без Государя ни на малое время быти не можно".

* * *

Царское достоинство сопряжено было с несколькими полномочиями. Важнейшими из них были полномочия религиозные. Однозначно нельзя сказать, что русский царь был главой православной церкви. Скорее можно утверждать, что царь Московский был главой всех православных поместных церквей. Не случайно Иоанн IV послал суздальского архимандрита Феодорита в Константинополь за утверждением его собственного права быть преемником византийских василевсов. Признание этого права состоялось не просто решением Вселенского патриарха, но постановлением соборным. В ноябре 1562 г. в Москву прибыл посланец патриарха с грамотой, в которой утверждалось: "...реченному царю, господину Иоанну, быти и называться ему царем законным и благочестивым, увенчанным и от нас правильно, вместе с церковью, так как он от рода происходит и от крови царской, как мы уже сказали, и сие полезно всему христианству, повсюду законно и справедливо для утверждения и пользы всей полноты христианства".

Так за царем Московским было закреплено это право. В чем его суть? Василевсы, а вслед за ними и русские цари отныне объявлялись согласно каноническим правилам православной церкви "centrum unitatis " (средостением церкви); они - ее главный судья; царь, как и василевс, есть "ФиЙотаЛамбдаАльфаКаппаТауОмикронСигма" "ПиЙотаСигмаТауЭпсилонОмегаСигма" (страж веры), как выразились отцы Халкидонского собора; царь - imperator sum etsacerdos (император и священник), как про самого себя сказал император Лев Исавр; царь, как и василевс, есть defensor ecclessia (защитник церкви); наконец, он - святой, хотя на Руси от этой части титулатуры василевса отказались.

Русские цари использовали только титул "благочестивый". Во всяком случае такая скромность есть скромность чисто формальная. Указы русского царя есть такие же nostra divina praecepta, как постановления Феодосия и Валентиниана, его изречения - те же divino verbo, как Юстина и Юстиниана.

Отношение православного монарха и Православной церкви подчинено взаимной обязанности их по отношению друг к другу (принцип симфонии). Царь и Церковь находятся в неразрывной связи друг с другом, поскольку связь эта освящена Богом в формуле "милостью Божией". Следовательно, власть царя установлена Богом и при посредстве Церкви. Власть царя держится Божиим промыслом, следовательно, царь есть еще и избранник Божий. Церковь посвящает царей посредством "особого своего чина и миропомазуя их на царство, на которых излита благодать Божия" [Никодим. 1897. С. 684].

Одним словом, за царем, как и за василевсом, по словам папы Льва Великого, признается "священническая ревность, священнический ум, священническая святость, священнический и апостольский дух". Но одновременно в столь высоком положении царя лежит и ограничение его власти: царь не может совершать действий, противных духу православия; отпадение от православия для него равносильно не только политической, но и физической смерти. Вору-самозванцу, сумевшему стать царем, хватило только подозрений в симпатиях к католицизму, чтобы его убили.

Из священнических полномочий царя вытекало его право высшего церковного суда. Этим воспользовался Иосиф Волоцкий, когда, не поладив со своим прямым начальством - архиепископом Новгородским, напрямую обратился за защитой к Василию III. Несмотря на то, что поведение Иосифа Волоцкого противоречило каноническому праву, Василий III поддержал его. Само утверждение автокефальности Русской православной церкви также произошло благодаря поддержке царя. Избрание высших иерархов Церкви осуществлялось либо по прямому указанию царя, либо с его ведома и одобрения. Нередко цари выступали в роли законодателя по вопросам Церкви, доказательством чего служит деятельное участие Иоанна Грозного в Стоглавом соборе 1551 г. Вместе с тем русские цари до Петра не дают поводов обвинять их в цезарепапизме. Нередки случаи соправительства патриарха и царя, особенно при двух первых Романовых. Вместе с тем царь все же оставался "простым" человеком, в чем признавался Иоанн IV во втором своем письме к Курбскому: "А и з женою вы меня про что разлучили? Только бы вы у меня не отняли юницы моея, ино бы Кроновы жертвы не было. А будет молвишь, что яз о том не терпел и чистоты не хранил, - ино все есмы человецы" (Переписка. 1993. С. 104).

Было бы вместе с тем большим преувеличением считать власть царя Московского равносильной власти абсолютного монарха в западноевропейском понимании. А некоторые советские историки находят черты абсолютизма чуть ли не с середины XVI в. Власть царя Московского не была абсолютной хотя бы уже потому, что исходя из вышеизложенных канонических правил царь не мог, как западноевропейский монарх, по собственному произволу менять веру своих подданных, тогда как на Западе мы встречаем это сплошь и рядом, особенно с утверждением во время Реформации принципа "cujus regio, ejus religio". Также известно, что начиная с правления Василия Шуйского цари давали за себя "поручную запись". Вот наиболее характерные выдержки из нее: "И позволил есмя я, царь и великий князь, Василей Иванович всеа Руси, целовати крест на том, что мне, великому государю, всякого человека, не осудя истинным судом з бояры своими смерти не предати, и вотчин, и доров, и животов у братии их, и у жен, и у детей не отъимати, будут которые с ними в мысли не были. Также и у гостей, и у торговых, и у черных людей, хотя которой по суду и по сыску доидет смертные вины, и после их у жен их и у детей дворов и лавок, и животов не отъимати, будут с ними они в той вине неповинны. Да и доводов ложных мне, великому государю, не слушати, а сыскивати всякими сыски накрепко и ставити с очей на очи, чтоб в том православное христианство без вины не гибли; а хто на кого лжет, и, сыскав, того казнити, смотря по вине его: что было возвел неподелно, тем самым и осудится" (Собрание. 1818. 2. N 141).

Этот своеобразный Habeas corpus act был повторен царем Михаилом Федоровичем, но его сын, царь Алексей Михайлович, как писал Котошихин, "письма он на себя ни дал никакого, что прежние цари давывали, и не спрашивали, потому что разумели его гораздо тихим" (Котошихин. 1906. С. 126).

Юридическое установление власти царя произошло путем изменения московскими Рюриковичами порядка наследования великокняжеского престола. Изменение происходило путем все большего увеличения удела старшего сына, с одной стороны, а с другой - оказания ему предпочтения в деле передачи стола. Вехой стало завещание Ивана III, который отказал только одному Василию III 66 городов, а четверым остальным его братьям только 30. Сначала наследование шло внутри династии.

Наследование осуществлялось в силу обычая, который нередко фиксировался в духовной грамоте (завещании). Нередко в духовной устанавливался порядок регентства при малолетнем наследнике. Так, например, поступил Василий III, дав регентство своей супруге Елене Глинской. Но все это время продолжается практика заключения договоров великих князей со своими родственниками (братьями и дядьями) о том, что они будут почитать великого князя в "отца место". Родовой принцип наследования престола продолжал давать о себе знать. Иоанн IV вводит новую практику - подтверждение прав на престол Земским собором. Отчасти в это время даже утверждается принцип выборной монархии на Руси, когда выбираются новые династии, таковых случаев было по крайней мере три (Годуновы, Шуйские и Романовы). Ирония истории заключена в том, что последним царем, которого формально избрали на царство, был Петр I. В то же время практика избрания Земским собором царя подкрепляет набиравшее силу положение: что престол передается только старшему сыну.

В заключение скажем несколько слов о характере власти царя Московского. Сами цари смотрели на власть как на тяжелую обязанность, которую возложил на них Бог: "Всегда бо царям подобает обозрительным бытии, овогда кротчайшим, овогда же ярым; ко благим убо милось и кротость, ко злому же ярость и мучение, аще ли сего не имея, несть царь. Царь бо несть боязнь делом благим, но злым.

Хощеши ли не боятися власти, то благое твори; аще ли зло твориши, бойся, не бо туне меч носит - в месть убо злодеем, в похвалу добродеем" (Переписка. 1993. С. 19).

Однако наиболее спорной в характере царской власти является как раз деятельность автора процитированных выше строк. Его политика "вдовьей доли" (опричнины) до сих пор вызывает споры у историков. Средства, которыми она проводилась, были ужасны, хотя сама опричнина есть план окончательного уничтожения какого бы то ни было юридического, экономического, удельного и т.п. сепаратизма в России. Как очень верно заметил в свое время В.О. Ключевский, "удельный князь был крамольник, если не по природе, то по положению; за него цеплялась всякая интрига, заплетавшаяся в сбродной придворной толпе" [б. Ключевский. 1918. 2 : 163]. Только раз и навсегда уничтожив сепаратизм (вместе с его носителями), доставшийся ему в наследство, Грозный мог вздохнуть свободно.

Это отлично понял немец-опричник Штаден, отметивший, что "хотя всемогущий Бог и наказал русскую землю так тяжко и жестоко, что никто и описать не сумеет, все же нынешний Великий князь добился того, что по всей Русской земле, по всей его державе - одна вера, один вес, одна мера! Только он один и правит! Все, что ни прикажет он, - все исполняется, и все, что запретит, - действительно остается под запретом. Никто ему не перечит - ни духовные, ни миряне" (Штаден. 1925. С. 113).

Боярская Дума.

Наличие этого аристократического учреждения наряду с представительным (Земским собором) позволяет характеризовать государственный строй Московии как смешанный. За свою историю Дума пережила несколько периодов становления. Первому, наиболее раннему периоду (до середины XVI в.) присущ исключительно аристократический характер этого учреждения. Дума пока еще представляет собой реликт дружинного управления, она представляет собой совет князя с его ближайшим окружением. Второй период (XVI - XVII вв.) превращает Думу в высшее правительственное учреждение, венчающее собой систему приказов. Теперь это орган высшей правительственной власти ("а боярам и околничим, и думным людем сидеть в полате, и по государеву указу всякие дела делать вместе" (ст. 2 гл. X Соб. ул.)). Боярин теперь не аристократический, а высший служебный чин. Тем не менее настоящим властителем на Москве был скорее дьяк-бюрократ. Во всяком случае немец Штаден подметил в своих воспоминаниях одну устойчивую черту отечественной бюрократии: "кто получал свою подписную грамоту, должен был идти к Ивану Висковатому, который хранил печать. Человек он гордый, счастливым мог почитать себя тот, кто получал от него свою грамоту в течение месяца" (Штаден. 1925. С. 84 - 85). Одним словом, жалует царь, да не жалует псарь!

Состав Боярской Думы был определен ее служебным характером, характером государственного органа. По решению Иоанна Грозного в Думу введены были новые худородные фамилии, служившие в основном в качестве думных дворян и думных дьяков. Представители старых аристократических фамилий продолжили свое пребывание в Думе, правда, факт происхождения теперь не гарантировал боярский чин, необходима была служба Государю. Эта часть состава Думы нередко была подвержена сильнейшим изменениям. Эпохи реформ и потрясений в России влекли за собой уничтожение людей "старых" и зарождение людей "новых". Общественные потрясения стали причиной вымирания целых династий; иногда этому способствовала власть, иногда сама жизнь. Родовитость, таким образом, имела значение только внутри аристократии. Само правительство совершенно не заботилось этим вопросом.

Для него был важен сам человек, его качества; другое уже дело, что правительство находилось во власти иллюзии, будто большинство этих качеств человек приобретает благодаря происхождению. Тем не менее к концу XVII в. чин на Москве совершенно отрывается от отчества, жалование должности становится во все большую зависимость не от родовитости кандидата, а от его служебных качеств.

Помимо дьяков особо стоит отметить, что в состав Думы ex officio входили судьи - главы важнейших московских приказов. Иногда судьями были сами дьяки, но чаще - бояре. На заседаниях Думы, как правило, присутствовал патриарх, иногда вместе с Освященным собором, т.е. высшим клиром Церкви.

Вопрос о составе Думы неразрывно связан с ее структурой. Изначально Дума не являлась однородным образованием. Первоначально внутри ее выделялся так называемый ближний круг (бояре ближние) из наиболее доверенных лиц. Состав этого ближнего круга всегда был подвержен влиянию царского каприза, иногда царская прихоть уступала место государственной необходимости: "А как царю случится о чем мыслить тайно, и в той Думе бывают те бояре и околничии, ближние, которые пожалованы" (Котошихин. 1906. С. 25). С развитием полномочий по управлению Боярская Дума находит нужным образовывать в своем составе отдельные подразделения, не носившие, впрочем, характер самостоятельных органов. Таковой была, например, Ответная палата. Она была учреждена специально для управления делами внешних сношений. Далее, известна Золотая расправная палата, появившаяся в конце XVII в. как специальный орган апелляционного производства. Известны также Золотая палата, Золотая меньшая палата, Передняя палата. Некоторые из них, например Золотая палата, решали дела о местничестве, другие являлись не вполне конституированными органами, а назывались так в зависимости от места заседания Думы. Знала Боярская Дума и комиссии ad hoc. Типичным примером такой комиссии может быть Уложенная комиссия, созданная для работы над Соборным уложением. "И указал царь государь и великий князь Алексей Михайлович всея Руси то все собрати и в доклад написати боярам князю Никите Ивановичу Одоевскому, да князю Семену Васильевичу Прозоровскому, а околничему князю Федору Федоровичу Волконскому, да дьяком Гавриле Леонтьеву, да Федору Грибоедову", - читаем мы в преамбуле Уложения. Другим примером специальной комиссии Думы может быть комиссия под председательством князя В.В. Голицына, созданная в 1681 г. по пересмотру ратного дела. Особо стоит указать, что Боярская Дума представляла собой высший орган управления Москвой на время отсутствия царя. Земский приказ, который ведал Москвой в обычное время, превращался тогда в специальный комитет Думы.

Заседания Думы проходили регулярно, три раза в неделю. Время заседаний не было ограничено (длилось весь световой день). С увеличением дел, подведомственных Боярской Думе, стройный график заседаний был нарушен. С 1669 г., по замечанию В.О. Ключевского, по понедельникам в Думу вносились дела из Посольского и Разрядного приказов; по вторникам - из приказов Большой казны и Большого прихода; по средам - из Казанского дворца и Поместного приказа; по четвергам - из приказов Большого дворца и Сибирского; по пятницам - из Московского и Владимирского судных приказов. Суббота и воскресенье были выходными днями, "а в воскресный день никого не судить, и в приказех не сидеть, и никаких дел не делать, опричь самых нужных государственных дел" (ст. 25 гл. X Соб. ул.).

Порядок рассмотрения дел был определен самыми общими процессуальными правилами обычного характера. Прежде всего определялся характер рассадки членов Думы. Котошихин сообщает, что возле царя рассаживались бояре, "кто кого породою ниже, а не тем, кто выше и преж в чину; околничие под боярами против того ж под околничими думные дворяне потому ж по породе своей, а не по службе, а думные дьяки стоят, а иным временем царь велит им сидеть; и о чем лучится мыслити, мыслят с царем, яко обычай и инде в государствах" (Котошихин. 1906. С. 24).

Председательствовал в Думе царь, в его отсутствие - патриарх или так называемый первосоветник (наиболее доверенный боярин). Часто при отлучке царь назначал вместо себя заместителя, например, в 1547 и 1548 гг. им был князь Владимир Старицкий. Обыкновенно царь открывал совещание, оглашая вопрос, после чего приглашал бояр высказываться: "А лучится царю мысль свою о чем объявити, и он им, объявя, приказывает, чтоб они, бояре и думные люди, помысля, к тому делу дали способ" (Там же).

Чаще всего инициаторами возбуждения вопроса в Думе были приказы. Приказ составлял судейскую выписку, или доклад, по делу, которое вести самостоятельно он был не вправе. В том случае доклад по делу шел на усмотрение царя и Думы. Нередко инициатива возбуждения дела принадлежала частным лицам, поскольку Дума занималась рассмотрением челобитий частных лиц. Такая инициатива оформлялась в виде подписной грамоты. Если дело, просимое по челобитной, получало положительное решение и дальнейшее движение, то дьяки, носившие челобитную к докладу, записывали на ней суть состоявшегося решения и подписывались, после чего она становилась подписной челобитной или грамотой. Нечто подобное существует в современных российских учреждениях, когда бумага получает "резолюцию" начальствующего лица.

Постоянного протокола прений Думы не велось. Решение записывалось дьяками сразу же после того, как оно состоялось. Процесс принятия решений знал стадию предварительного рассмотрения вопроса, так сказать, преюдициально. В этом случае, как сообщает Котошихин, подьячий писал проект решения, дьяк его редактировал, затем проект шел на рассмотрение Думы, но без царского участия.

Только после этой стадии и учета высказанных замечаний вопрос выносился на слушание в Думе под председательством царя. Наиболее общей проблемой в этом случае была трудность согласования вопроса, находившегося в ведении нескольких приказов. При тогдашнем форменном беспорядке в этой области данная проблема была основной головной болью правительства. Таким образом, Дума играла во многом роль согласовательного органа, она, без сомнения, играла роль, похожую на роль позднейшего Совета Министров или Правительства России.

Имелось несколько общих правил в отношении определения формы решений Боярской Думы. Так, указы царя, как известно, начинались такой формулировкой: "Царь сказал, бояре приговорили". Но такая формулировка не являлась единственной. Часто встречается другая: "По указу царя бояре приговорили", нередко встречаются упоминания о совещании с третью (младшими братьями или удельными князьями), с митрополитом, патриархом. Часто указы говорят об участии в совещании и выработке решения сына царя. Характерно здесь то, что в подобной формуле указов отечественная историография не без основания видела ограничения царской власти. Особенно четко эти ограничения видны в следующих формулах: "и великий государь, слушав докладной выписки, указал, и бояре приговорили" или: "по указу великого государя бояре, той докладной выписки слушав, приговорили".

Далее, в отношении актов Думы следует отметить два их общих вида: "закрепа" и "помета".

Первый вид (закрепа) - контрассигнация, как сказали бы сейчас, думным дьяком указа, решения Думы по общим вопросам управления. Закрепа означала, что под документом Думы стоят подписи всех думных дьяков. Второй (помета) - закрепление указа частного свойства, когда под актом ставится подпись одного думного дьяка. В.О. Ключевский увидел в этих формах зачатки разделения актового материала на lex generalis и lex specialis. Однако это слишком смелая модернизация, поскольку общая норма права в ту эпоху могла быть выражена в форме разнообразного числа актов: закрепой, памятью, указом, судебником, грамотой, рядной, пошлиной и т.д. Наоборот, в Соборном уложении, акте, несомненно, общего характера, находим громадное количество частностей, совершенно неуместных в lex generalis.

Скорее в подобного рода формах выражена степень инстанции, издающей нормы. Степень инстанции определяется ее близостью к царю, и только.

Компетенция Боярской Думы была следующей. Прежде всего выделяют ее законодательную деятельность. Таковую можно разделить на два вида. Первый - участие Думы вместе с царем в заседании Земского собора, а также отдельное заседание Думы вместе с царем. Второй - законодательство Думы посредством прецедентов. Поскольку Дума часто выступала в роли апелляционной инстанции, то ее решения в этой области восполняли пробелы законодательства.

Нередко сформулированная и уточненная таким образом норма приводилась в действие выражением типа: "да и впредь бояре приговорили". Аналогичным образом действовала Дума в качестве органа, куда пересылались на доклад (окончательное решение) дела из приказов.

Дума выполняла контрольные функции надзора за действиями сначала наместников, а затем воевод. Помощниками ее в этой области выступали земские учреждения (см. выше). Список (копия) с наказной памяти воеводам всегда посылался местным земским учреждениям. Дума охотно принимала челобитья от населения на злоупотребления местных властей.

Права Боярской Думы в области внешней политики определялись тем, что Посольский приказ формально подчинялся ей, точнее, глава приказа был членом Думы.

Судебные права Думы определены были, как вся компетенция органов суда того времени, кругом дел, решать которые могла только она одна. Воспользуемся в данном случае перечнем, который приводит известный историк русского права Ф.М. Дмитриев: 1) преступления высших должностных лиц; 2) бесчестие царской власти (crimen leasae majestatis), неуважение к суду; 3) нарушение казенного интереса (утайка пошлин и т.п.); 4) лжесвидетельствование и ряд других. Излишне, думается повторять, что Дума судила от имени царя, она судила именно суд царя и великого князя Московского.

Земские соборы.

Ученые в большинстве своем сходятся в том, что нет прямой преемственной связи между древнерусским вече и земским собранием служилых чинов. Ближайшим примером для Земского собора служили, очевидно, церковные поместные соборы. Кроме того, некоторые родственные связи Земского собора можно увидеть в княжих снемах (сеймах) Древней Руси. Но все это именно аналогии, а аналогия, как известно, хромает, хромает прежде всего потому, что участие в Земском соборе, в московский период есть еще один род государственной службы. Участие в нем - не право, а обязанность!

В советской историографии был выдвинут тезис о сословно-представительном характере русской монархии в рассматриваемую эпоху. Тезис этот служил аргументом в пользу теории классовой сущности русского государства, возникшего в результате борьбы классов, в данном случае сословий: борьбы между боярством и нарождающимся дворянством и торгово-промышленным слоем населения. Этакая bellum omnia contra omnes. Считалось также, что тип русской сословнопредставительной монархии соответствовал среднеевропейскому типу аналогичной монархии. По форме, возможно, эти типы государств похожи, но причины, повлекшие их появление, были совершенно разные. На Западе сословно-представительная монархия есть действительно результат политической борьбы сословий.

Королевская власть использовала эту борьбу сословий в интересах укрепления собственного могущества; у нас же появление Соборов есть результат "административной нужды" [б. Ключевский. 1918. 2 : 483]. В основе Земских соборов лежит идея представительства, совершенно чуждая идее представительства, выработанной на Западе. Западное представительство основывается на идее, сформулированной позднесредневековой схоластикой часть может отражать целое. Эта часть имеет форму корпорации, которая в свою очередь служит юридической формой сословия. Как следствие неизбежно противопоставление сословия-корпорации - государству-целому. Это извечное противопоставление, отстаивание своего узкого, частного (корпоративного) интереса перед интересом государства ведет, с одной стороны, к господству частного над общим, с другой стороны, к перманентной борьбе интересов на уровне государства. Государство как следствие превращается в некую арену выяснения отношений групп интересов. Такова сущность современного западного государства, суть, начало формирования которой восходит к позднему Средневековью.

В России представительство есть не привилегия, а обязанность, род государственной службы.

"Административная нужда" заставляет ввести еще один вид службы в середине XVI в. Как следствие этого - очередной парадокс русской истории. На Земском соборе представлен не народ, не сословия, а служилые чины - само государство. Земский собор - это форма представительства государства самого себя! Структура этого явления удачнее всего может быть представлена в виде саморефлектирующей идеи вполне в гегелевском духе. Этим объясняется невероятная мощь государства, его культ в русской истории, выраженный в известном афоризме О.В. Ключевского: "Государство пухнет, народ хиреет".

Сверхэтатизм русского типа правопонимания начинает формироваться именно в это время, в эту эпоху, и ничего с этим не поделаешь!

* * *

Первый Земский собор был созван в 1549 г., последний - в 1684 г. Всего за 135 лет на Москве было 57 Соборов. Выделяют несколько видов Соборов. Так, до пресечения потомства Калиты (1598 г.) Соборы были совещательными, после стали созывать избирательные (В.Н. Латкин). Впрочем, возможна и иная классификация по способу созыва (Л.В. Черепнин): созванные царем, созванные царем по инициативе (челобитью) населения, созванные самим населением.

В состав Собора входили: царь, Боярская Дума, затем Освященный собор (митрополит, потом патриарх с синклитом Церкви), выборные от детей боярских, посадских, черносошенных крестьян - все служилые и тяглые чины Московского государства. Правда, черносошенные крестьяне в наиболее полном виде были представлены только на двух Соборах: 1613 г. и 1682 г. Кроме того, на Соборах присутствовали атаманы от казаков, головы от стрельцов и других разрядов населения.

Созыв Собора осуществлялся призывной грамотой, посылавшейся от царя к местному начальству (воеводам). Грамота содержала вопросы "повестки дня" Собора, а также число выборных, которых следует избрать от данной местности. Иногда число выборных не указывалось, тогда этот вопрос решался самими "избирателями". Избирательный округ составлял город с уездом или губной стан.

Выборы проходили в форме избирательных собраний служилых и тяглых чинов данной местности.

Участниками собраний могли быть те лица, за которыми не числилось недоимок и которые не были "в нетях" (не отлынивали от государственной службы). Каждый выборный избирался отдельно, иногда допускалась замена выборных от чинов выборными от других чинов, если первых не имелось в данном округе. По завершении выборов составлялся протокол собрания ("выборы за руками"), который соответствующим образом заверялся всеми принимавшими участие в выборах. Протокол этот отсылался в Москву в Посольский или Разрядный приказ. Число членов Собора не было точно определено; в общем число их колебалось от 200 до 500 и более человек. Особо стоит отметить, что местным властям строго-настрого запрещалось вмешиваться в выборные дела. Так, до нас дошло несколько указов с выговорами воеводам и приказом вновь провести выборы под тем предлогом, что воевода сам назначил выборных. Впрочем, это не было редкостью, так как по условиям того времени быть выборным Земского собора означало нести государственную службу со всеми тяготами и лишениями - т.е. за свой счет! Охотников, таким образом, в спокойные годы находилось мало.

Выборные брали с собой необходимый запас (провиантом и деньгами), которым их снабжали выборщики. До нас дошло довольно большое количество челобитных выборных царям, просящих пожаловать их деньгами в связи с издержками на государственное дело (Москва и тогда была дорогим городом). Для выборных вопрос о содержании, таким образом, являлся одним из главных, что составляло одно из препятствий для малоимущего стать выборным. Выборным запрещалось отлучаться из Москвы на время заседания Собора, а если учесть, что некоторые Соборы заседали годами, например Собор 1613 г. длился до 1618 г., то становится понятным, почему так важно было взять с собой в Москву все необходимое.

Собор открывался торжественной службой в кремлевском Успенском соборе, нередки были случаи торжественных крестных ходов, после чего происходило заседание Собора в полном составе, на котором царь или лицо, его заменяющее, произносили речь. В ней излагались цели Собора. "При любви русских к многословию, - писал В.Н. Латкин, - речь начиналась издалека и занимала изрядное количество времени" [Латкин. 1885. С. 273]. После произнесения речи происходили совещательные заседания выборных между собой. Заседания эти проходили для каждого чина в отдельности. Дума заседала особо, Освященный собор равно, равно и дети боярские и прочие выборные от тяглого населения. Голосование по вопросам проходило также по отдельным чинам. Впрочем, как замечал В.О. Ключевский, мнения отдельных чинов все же были известны друг другу, иначе было бы просто невозможно приводить мнения отдельных разрядов выборных к единому знаменателю. Нередко устраивалось совместное заседание Собора. Решения разрядов выборных оформлялись письменным образом ("сказка"). Отдельный выборный мог подать свое особое мнение.

Все решения Соборов принимались только единогласно!

Закрытие Собора проводилось в форме торжественного обеда, который выборным давал царь.

Компетенция Соборов была следующая:

• избрание нового царя и новой династии. Первым царем, которого формально избрали на царство (подтвердили его права), был Федор Иоаннович (1584), последним - Петр I (1682). Династии избирались трижды: Годуновы, Шуйские и Романовы-Юрьевы. Особняком здесь стоят вор-самозванец Гришка Отрепьев и королевич Владислав;
• им принадлежала верховная законодательная власть. Особо велика здесь роль Собора в вопросах кодификации права. Судебник 1550 г. и Соборное уложение 1649 г. приняты именно Соборами;
• ведали вопросами войны и мира;
• ведали вопросами церковного устроения. В этом он, правда, конкурировал с обычным Поместным собором Русской церкви;
• ведали налоговой политикой;
• ведали вопросами внутреннего управления, в которые входили вопросы поддержания и развития государственного хозяйства.

Известен ответ царя Михаила Федоровича английским купцам, предлагавшим отдать им в монополию некоторые виды торговли: подобный вопрос невозможно решить без ведома торговых людей. В период Смуты Собор взял на себя вообще всю полноту власти в стране, именно он, а не молодой царь правил страной в полном смысле этого слова. Земская реформа середины 50-х гг. XVI столетия также проводилась по инициативе Собора.

М.Ф. Владимирский-Буданов указывал еще одно формальное правомочие Собора - право подачи петиции (челобитья), которое можно рассматривать как право законодательной инициативы.

Последний вопрос, касающийся истории Соборов, - вопрос о причинах их упадка. Считается, что главная причина заключена в постепенно усиливающихся тенденциях абсолютизма в России. Особенно зримо эти тенденции стали проявляться в период расцвета Соборов - время правления царя Алексея Михайловича. Несомненно, резон в таком объяснении есть. Тем не менее стоит указать, что Земские соборы прекратили свое существование в основном благодаря реформам Петра: среди учреждений, созданных этим модернизатором, места для Собора не нашлось. Хотя сама идея "испрашивания совета у земли" с Петром не умерла. Дважды в XVIII в. правительство в правление императриц Елизаветы и Екатерины Великой обращалось к идее Собора, созывая особые Уложенные комиссии из выборных для рассмотрения и одобрения проектов нового Уложения. В XIX в. идеи представительства оживали в проектах графа М.М. Сперанского, декабристов и последних лет царствования императора Александра II. Наконец, идея Земского собора, переработанная на западный рационалистический манер, послужила стимулом для проведения конституционной реформы в России 1906 г.!

Центральное (приказное) управление Московского государства

Понятие приказа.

Вообще "приказ" есть частное поручение, не орган в первоначальном смысле, а именно указание ведать определенные вопросы, то или иное дело. Со временем приказ становится органом, которому приказано ведать определенную группу дел, для чего этот орган получает особую форму - избу - и особые полномочия. В нашем сознании группа людей, составляющих орган, и помещение, где эта группа работает, означают одно и то же. В этом смысл известного выражения "присутственное место", которым обозначались и обозначаются органы власти; это именно те места, где власть присутствует, в наличии.

Во многом это филиации древнего архетипа сознания. Когда наши предки говори вече, под этим подразумевались то место, где оно происходит, и те люди (собрание людское), которые в совокупности в данном месте находятся.

Определенную помощь в понимании значения приказа как учреждения может дать то, что пришло приказам на смену, т.е. коллегии. Суть коллегий и приказов была определена петровским Указом 1718 г., вводившим новые учреждения в государственный аппарат России: "учинены коллегии, т.е. собрание многих персон, в которых президенты или председатели не такую мочь имеют, как старые судьи делали, что хотели. В коллегиях же президент не может без произволения товарищев своих ничего учинити".

Получается, что приказ есть учреждение, построенное на принципе единоначалия; когда же в приказе было трое судей, то решать они обязаны были дела только единогласно. Коллегия же, наоборот, решает дело по большинству голосов. Наиболее близкая современная аналогия приказам - органы, образованные вследствие делегирования власти. Эти органы составляют вместе с делегатрием единую властную систему. Также и приказы в принципе не отделимы от власти царя, они существуют благодаря данным им полномочиям ведать определенный круг вопросов. При этом их компетенция сугубо публичного свойства.

Впрочем, так было не всегда. Известно, например, что при присоединении удела того или иного князя к Москве сам он с семьей, боярами и детьми боярскими выводился в центр, территория его удела превращалась в так называемый дворец, править которым посылался дворецкий - наместник великого князя Московского. Дворецкие осуществляли всю полноту публичной власти бывшего удельного, а ныне московского князя. Они ведали суд и управляли финансовыми делами данной местности. От многих дворецких происходили иммунные грамоты местных землевладельцев, значительна была роль дворцов и в выдаче губных и земских грамот. Вокруг такого дворецкого-наместника образовывался ближайший круг помощников, из которых позже составляется особый приказ - изба, ведающая управлением данной местности. Так происходит становление территориальных приказов Московского государства.

По мере того как уничтожался институт наместников, ближайший круг его помощников все больше приобретал значение, усиливался. Усиливался он и по мере роста финансовых и военных запросов Москвы. Рубежом в деятельности этого круга лиц стал Первый судебник, ст. 1 которого гласила: "А на суде быти у бояр и околничих диаком". Сами дьяки известны с середины XV в. На рубеже XV - XVI вв. в Московском государстве, таким образом, складываются только основы приказной системы. Впрочем, известно, что при Иване III и Василии III уже действуют некоторые территориальные приказы: чети или четверти и некоторые отраслевые приказы: Казенный, Разрядный и др. Время Иоанна IV по праву считается временем расцвета приказного строя Московского государства и появления многих новых приказов. Этому способствовали широкие реформы внутреннего управления, проводившиеся царем.

Структура и порядок работы приказа.

Состав приказа неразрывно был связан с его функциями. Приказ в смысле учреждения вмещал в себя одновременно судебные и административные функции. Приказ был судебной инстанцией для лиц в подведомственных ему областях управления; например, стрельцы судились в Стрелецком приказе, иностранные специалисты - в Иноземном приказе, дворяне - в Поместном, Московском и Владимирском приказах и т.д. Сама же приказная бюрократия судилась в Челобитенном приказе. Приказы также были органами административного управления, отрасль дел, порученная их надзору, рассматривалась по их суждению. В случае невозможности разрешить дело оно представлялось к рассмотрению Боярской Думой, о чем говорилось выше.

Приказ возглавлялся судьей, как правило, членом Боярской Думы - боярином или думным дьяком.

Иногда судей было несколько, впрочем, не более трех. За судьями шли приказные дьяки, затем подьячии, обслуживающий персонал (сторожа и т.п.). Структурно приказы делились на столы, столы - на повытья.

Работа приказа очень хорошо описана немцем-опричником Г. Штаденом: "Денежные сборы с государства распределялись так, что в каждый приказ поступали деньги; в том же приказе производился и суд соответствующей области страны. Из приказа в приказ деньги не передавались; один получал от другого подписную память, которая подписывалась дьяком. Памяти склеивались вместе и наматывались на столбцы. В каждом приказе или судных избах было два сторожа.

Они открывали двери тем, кто давал деньги, а кому нечего было дать, перед тем двери закрывались. Кто хотел влезть насильно, того сильно били по голове палкой в локоть длиной. Не щадили никого! У кого же не было денег, тот стучался и говорил: "Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй нас грешных". На эти слова сторож открывал ему; тот входил и многократно бил челом князьям, боярам или дьяку. Если он бывал недостаточно смел, то боярин ударял или отталкивал его посохом и говорил: "Недосуг! Подожди!" Многие так и ждали до самой смерти. Все князья, бояре и дьяки в приказах и в церкви постоянно имели при себе посох.

Во всех приказах все дела - и малые и большие - записывались в книги. В приказах были еще сливянные и вишневые косточки, при помощи которых производился счет. По всем приказам были подьячие - помощники дьяков - в числе 20, 30, 40, 50: то больше, то меньше. Они переписывали грамоты набело. Дьяк брал грамоту в левую руку и под числом писал свое имя мелким шрифтом. Потом он оборачивал грамоту и писал на всех местах, где приходились ставы [склейки], так что половинки букв бывали на обоих концах бумаги. Если даже клей держался недостаточно крепко, никто не мог подделать грамоты и не мог приписать к ней что-нибудь еще. Так скреплялась грамота. Потом наверху на обратной стороне на первой склейке грамоты дьяк писал от себя титул великого князя крупными буквами так, чтобы каждый мог видеть: царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси. Перед дьяком на столе стояла чернильница с перьями. Помощники дьяков или подьячии держали свои чернильницы с перьями и бумагой в левой руке и на колене переписывали грамоту набело" (Штаден. 1925. С. 83 - 84).

Пожалуй, именно этим можно объяснить витиеватый почерк московских подьячих, столь легко узнаваемый археографами.

Время от времени приказы подвергались ревизии по указу Государя. С течением времени работа приказов упорядочилась. В частности, были заведены особые книги для регистрации состоявшихся решений "за рукой дьяков", как тогда говорили. Особенно это касалось судебных дел. Регистрационных книг входящих и исходящих бумаг тем не менее не было; они появились только в петровских коллегиях.

Верховная власть часто принимала меры к тому, чтобы заставить приказы следить за исполнением своих указов. Между собой приказы сносились памятями.

Самой же серьезной проблемой приказов, которая в принципе не могла быть разрешена в рамках приказной системы, был вопрос их компетенции. Одно и то же дело ведалось, как правило, несколькими приказами одновременно, что не придавало порядка управлению страной. Классификация приказов была выработана отечественной наукой и представляет собой следующую картину.

Приказы финансово-казенного управления.

Таковых суть несколько. В первую очередь следует назвать приказ Большого дворца. Впервые это название встречается в 1547 г., хотя чин дворцового дьяка известен с 1501 г. Первейшей функцией этого учреждения было, однако, не управление финансами, а суд. Кроме того, в ведении этого органа состояло все обширное дворцовое хозяйство с "дворами" Кормовым, Житным, Хлебным, Сытенным.

Всего денежных доходов этот приказ, по признанию Котошихина, давал 120 тыс. руб. в год. Кроме того, приказ этот ведал гербовым сбором и рядом других налогов. Затем следует упомянуть Казенный приказ или приказ Большой казны, известный с 1578 г., хотя должность казначея известна с 1495 г.

"И в том приказе ведомы гости и гостиная, и суконная сотни, и серебряного дел мастеры, и многих городов торговых люди; и собирают с гостей, и с торговых людей, и которые городы ведомы в том приказе и тех городов с крестьян, и з бобылей, тягло и подати; и откупы, и иные поборы ежегодь. А ведают те деньги на всякие расходы, где доведется" (Котошихин. 1906. С. 97).

В ведомстве этого приказа состоял Денежный (Монетный) двор. Этот приказ заведовал государственным золотым запасом.

Далее, приказ Большого прихода: "А доходы бывают в тот приказ на Москве и с ыных городов, с лавок, и с гостиных дворов, и с погребов, и с меры, чем всякие товары и питья мерят, так же и таможенные пошлины, и мыто, и перевоз, и мостовщина" (Там же. С. 106). Счетный приказ: "А в нем сидят два дьяка и ведают и делают дела всего Московского государства, приход и расход, и остаток по книгам за многие годы. А приход в него бывает остаточные деньги, которые в котором году с кого взяты в царскую казну, так же в котором году за расходом что осталось в остатке; а собираются такие деньги на Москве и из городов; в расходы никакие не даются без царского указа" (Там же. С. 117).

К этой группе приказов относились: Поместный, Золотого и Серебряного дел, Хлебный, Холопий,

Новая четверть и пр. Особо стоит отметить, что почти каждый приказ на Москве ведал своей статьей доходов, поэтому практически все они с успехом могут быть причислены к приказам финансово-казенного управления.

Приказы судебного управления.

Прежде всего это такие приказы, как Разбойный, Московский, Владимирский, Земский. Что касается Разбойного приказа, то он известен с 1539 г.; его ведению подлежали тяжкие уголовные преступления (например, ст. ст. 1, 6, 49, 99 и др. гл. XXI Соб. ул.). Тем не менее до 1681 г. в его юрисдикцию не попадали уголовные преступления, совершенные на территории города Москвы, такие преступления судил Земский приказ. Ведомству Разбойного приказа принадлежали губные и земские старосты. Московский и Владимирский приказы были чисто сословными учреждениями.

"А ведомы в тех приказах судом во всяких делех бояре и околничии, и думные, и ближние люди, и столники, и стряпчии, и дворяне, и всякие помещики, и вотчинники" (Котошихин. 1906. С. 113).

Единственно стоит отметить, что в Московском приказе судились исключительно "московских чинов люди", во Владимирском - все остальные.

К судебным приказам относят еще Челобитенный приказ. Учрежден он был в 1571 г. Одно время при царе Михаиле Федоровиче с ним конкурировал Сыскной приказ. Изначально Челобитенный приказ был непременной инстанцией перед апелляцией в Боярскую Думу. Уникальность его еще в том, что нередко челобитья из этого приказа разбирал сам Царь.

"А ведомы в нем челобитные, которые люди подают царю в походех и на праздники, и тех челобитен царь слушает сам и бояре, и по которой челобитной доведется быти указу или отказу, и на тех челобитных подписывают думные дьяки; и слушав царь тех челобитен, отсылает в тот приказ, а ис приказу посылают те челобитные с подьячими, велят им несть их на площадь перед царским двором всем людем, и отдавати именно тем людем, чья та челобитная будет" (Там же. С. 111).

Тем не менее следует учитывать, что судебные приказы были высшей инстанцией, для обращения к ним тяжущиеся должны были пройти разбирательство в местном суде. Таково общее указание Соборного уложения.

Приказы полицейского (благочинного) управления.

К ним в первую очередь относят Ямской приказ, который известен с 1516 г. Именно этот приказ являлся в наибольшей степени общегосударственным.

"А ведомо в том приказе всего Московского государства ямщики и дается им царское жалованье. А собираются ямщиком на жалованье деньги со всего Московского государства" (Там же. С. 110).

Далее, можно назвать Каменный приказ: "А ведомо в том приказе всего Московского государства каменное дело" (Там же). Сюда же относятся Житный, Аптекарский и ряд других приказов.

Приказы военного управления.

Старейшим из них является Разрядный приказ. Роспись воевод и детей боярских по полкам велась в Москве с середины XV в. Сами разрядные дьяки появились при Иване III. Приказ под собственным именем известен с 1535 г.

"А ведомы в том приказе всякие воинские дела, и городы строением и крепостми, и пошлиною, и ружьем, и служивыми людми; также ведомы бояре, околничии, и думные, и ближние люди, и столники, и стряпчии, и дворяне Московские, и дьяки, и жилцы, и дворяне городовые, и дети боярские, и казаки, и салдаты всякою службою; кого куды лучится послати на службу, в войну и в воеводства, в городы, и во всякие посылки" (Там же. С. 88).

Одним словом, это был общегосударственный отдел кадров!

Затем следует, безусловно, назвать приказы Стрелецкий (из названия ясен его род компетенции), Рейтарский, Иноземный (оба ведали полками "нового строя"), Казачий. Два весьма древних приказа - Пушкарский и Оружейный ведали производством и закупкой оружия и снаряжения. Оружейный приказ, например, известен уже с 1511 г. С 1573 г. известен Бронный приказ; он ведал изготовлением конской сбруи, доспехов, равно луков и стрел.

Приказы управления внешними сношениями.

Прежде всего это Посольский приказ, известный с 1567 г. под названием "Посольская изба".

"А ведомы в том приказе, - писал его бывший подьячий, - дела всех окрестных государств, и послов чужеземских принимают, и отпуск им бывает; также и русских послов и посланников, и гонцов посылают в которое государство прилучится. Отпуск им бывает ис того ж приказу" (Котошихин. 1906. С. 86).

Чем не практически полное перечисление основных функций Министерства иностранных дел современной России? Сверх того в ведении Посольского приказа состояли иностранцы, домицилированные на Москве.

"Да и в том же приказе ведомы Московские и приезжие иноземцы всех государств торговые и всяких чинов люди; и судят торговых иноземцев, и расправу им чинят в одном и том же приказе" (Там же. С. 87).

Помимо этого Посольский приказ ведал выкупом пленных (с 1663 по 1678 г. этим занимался Полоняничий приказ); ведал донскими казаками, служилыми татарами и калмыками, осуществлял связь Москвы с Вселенским патриархом. В ведении Посольского приказа состояло управление двух городов: Касимов и Романов.

Следующим приказом, имевшим непосредственное отношение к Посольскому, был Печатный приказ. Дело в том, что большая государственная печать, которую прикладывали к государственным актам, посылавшимся за границу, хранилась в Посольском приказе; малая же государственная печать для внутренних актов хранилась в Печатном приказе, который возглавлял дьяк Посольского приказа. В литературе (К.А. Неволин) к этой группе приказов относят также Панский приказ, однако чем он конкретно занимался, до сих пор точно установить не удалось.

Приказы территориального управления.

Это неоднократно упоминавшиеся нами дворцы, чети, четверти или трети. Причина их появления лежит в сущности в московской политике децентрализации старых уделов и проведения централизации государства в целом. Суть этой политики заключалась в том, что старая политическая территориальная единица (удел) подвергалась разрушению. Первоначально существовавшая как областной дворец, она начала дробиться на всевозможные части: сначала уезды, потом волости, станы, вплоть до отдельных общин и деревень. Этот процесс очень хорошо виден на примере духовных грамот потомков Калиты. В них наследники получают не удел в старом значении этого слова, не жеребья - судебные пошлины, а части бывших территорий уделов; причем деление это производится совершенно произвольно. Из остатков таких уделов составлялись особые территориально-финансовые единицы - дворцы, чети или трети. Причем централизация идет здесь настолько напористо и жестко, что чети сначала даже не имеют собственных названий, которые бы напоминали об их исторических корнях. Чети просто называются по именам дьяков, управляющих ими. Таковы чети дьяка Варфоломея Иванова, дьяка Петелина, дьяка Вахромеева и др. Постепенно с упразднением наместничеств появляются территориальные чети, именуемые по географическим названиям, например Новгородская, Устюжская, Костромская, Галичская и др. Изначально их население приписано к определенному виду финансовой службы (тяглу). Население четей платит налоги, которые собираются централизованно; из этих налогов платят наместникам, потом воеводам корм. В административном отношении чети служат формой связи центрального правительства с земским самоуправлением. Особо стоит указать, что наряду с четями существуют и дворцы, в частности Казанский, Мещерский и ряд других. Суть их та же, что и четей, единственное отличие - эти области инкорпорированные, образованные из бывших государств либо крупных удельных княжеств. К территориальным приказам следует отнести и известный Малороссийский приказ.

Приказы особого управления.

Последняя группа приказов, ведомство которых не поддается признанной классификации, выделена нами в особую группу. Это, как правило, приказы, созданные по случаю для решения какой-то одной проблемы. Например, Панафидный (Панихидный) приказ ведал отправлением панихид (заупокойных поминальных служб) по почившим царям, царицам и их родственникам. Можно назвать еще один - приказ Немецких кормов. Но и среди таких приказов следует выделить два весьма важных - Монастырский приказ и приказ Государя Тайных дел.

Монастырский приказ, учрежденный в 1649 г., является первой организованной попыткой общего наступления государства на права и привилегии Церкви. Гроза секуляризации постепенно приближалась. Котошихин так характеризует род деятельности этого приказа: "А ведомо в том приказе всего Московского государства всякий духовный чин, митрополиты и архимандриты, и епископы, и монастыри, и попы о всяких делех и со властелинских и монастырских крестьян подати к царю" (Котошихин. 1906. С. 109 - 110).

Приказ же Государя Тайных дел был учрежден в 1658 г. и по праву может считаться предтечей в России учреждений эпохи абсолютизма. Во всяком случае известный русский юрист А.Д. Градовский первым отметил, что сущность этого приказа не имеет аналогий в учреждениях древней и средневековой России, поскольку приказ строился на началах "личного, непосредственного управления царем, т.е. думанья и вершения дел помимо Думы и бояр" [Градовский. 1866. С. 22]. Нельзя не отметить влияния самой личности царя Алексея Михайловича на появление абсолютистских тенденций в стране. В науке утвердилось мнение о царе как о "тишайшем", однако размах его дел, его устремлений говорили как раз об обратном. Именно в его письмах и грамотах проявляется стиль Иоанна Грозного.

Алексей Михайлович обращается с именитым боярством весьма круто, нередко в его грамотах встречаются такие обороты и выражения, обращенные к адресатам: "и ты, дурак, худой воеводишка"; "и то ты, дурак, злодей окаянный, к нам не писывал"; "и ты, враг, злодей окаянный, страдник, к нам не писывал". Не хватает только излюбленных эпитетов Иоанна типа: "бес", "батожник", "псово лаяние", "злобесовский", "кала смердяй", "яд аспидный" и т.п. В грамотах царя Алексея уже чувствовался бешеный темперамент его сына - Петра Великого, когда царь требует от своих неповоротливых подданных бросить свои дела и мчаться по его приказу, "не замотав ни часу". Естественно поэтому для такого царя стремление сделать так, чтобы "его царская мысль и его дела исполнялись по его хотению, а бояре б и думные люди о том, ни чего не ведали" (Котошихин. 1906. С. 85). Характерно и то, что подьячие и дьяки этого приказа занимались настоящей слежкой за высшими должностными лицами государства.

С приказом Тайных дел связана была особая категория дьяков, так называемых дьяков в государевом имени. Данный дьяк имел право подписывать за царя указы. Именно его, а не царская подпись стояла под указом. Причем не стоит понимать так, что указ создавал сам дьяк, отнюдь нет, он просто оформлял таким образом частную волю царя. Как правило, это были устные распоряжения царя, которые дьяк в государевом имени облекал в письменную форму.

Приказы можно классифицировать также как на постоянные (Посольский, Разбойный, Большой казны и пр.), так и на временные (Доимочный, Даточный, Тайных дел (после смерти царя Алексея Михайловича он был упразднен)) и др. Долгожителем же, пожалуй, можно посчитать Сибирский приказ, учрежденный еще в 1596 г. под названием чети дьяка Варфоломея Иванова, с 1599 по 1763 г. он просуществовал без изменений в названии и предметах ведомства.

Суд и процесс в Московском государстве

Отправление правосудия из единого центра являлось главным средством, обеспечивавшим централизацию Московского государства. Процесс этот шел буквально до времени правления Иоанна Грозного, хотя царствование этого монарха все же нельзя считать временем окончательного установления единодержавия. В своей духовной он не смог отделаться от пережитков прошлого и так же, как его предки, назначил своим сыновьям уделы.

Проблема так называемого вотчинного суда.

В период, непосредственно примыкающий ко времени издания Первого судебника, очень хорошо видны филиации прошлых удельных порядков. Суд сохраняет еще свою вотчинную форму. Так, по Московской губной записи (не позднее 1486 г.) Москва еще разделена на трети - особые округа, с которых судебные пошлины идут в пользу сыновей Ивана III. На Москве сидят три наместника, один из которых Большой наместник, т.е. наместник великого князя, остальные третники - наместники братьев великого князя. Но суд они судят уже все вместе. Разделение наместничества на три части говорит просто о способе раздела жеребьев - судебных пошлин между ними. Характерно и то, что люди частных лиц - великой княгини, братьев великого князя, монастырей и др. судятся на Москве Большим наместником, но при этом составляет смесной (третейский) суд. Эта уступка патримониальному элементу уже не будет характерна для позднего периода, однако ст. 7 Губной записи говорит, что уступка эта недавняя. Объяснима она, следовательно, может быть только в связи с известными неурядицами - внутренним спором в великокняжеской семье. Получается, что уступка эта частному элементу в то же время сама носит частный характер, поскольку ст. 10 той же Записи не дает такой привилегии тверитянину. В случае если он становится стороной в споре, то смесной суд не учреждается ("а отсылки ни судьи за ним нет"). Подобные внутрисемейные отношения (внутрисемейные настолько, что удельные князья на Руси в этот период - все практически ближайшие родственники, все потомки Калиты) постепенно подвергаются сильнейшему давлению со стороны великого князя. Особенно четко это давление просматривается в ст. 100 Второго судебника, которую можно определить как Устав о суде удельного князя. Однако согласно Уставу все преимущества на стороне великого князя. Московская губная запись, таким образом, есть чистое исключение, так как в других уделах картина совершенно иная. Например, в Белозерской уставной грамоте 1488 г. суд судят только наместники великого князя вместе с деятельным участием населения: "А наместником нашим и их тиунам без соцков и без добрых людей не судити суд" (ст. 19).

Сверх того, если обратиться к духовной Ивана III, то можно заметить, что ее положения, касающиеся Москвы и Московского уезда, предшествовали положениям ст. 100 Второго судебника. Так, в духовной читаем (в передаче С.М. Соловьева): "Если случится душегубство в сельцах и городских дворах меньших сыновей, то судит Большой наместник сына моего Василия (III. - М.И.); суд и дань над селами в станах Московских принадлежат меньшим сыновьям моим, которые им владеют, но душегубством и поличным эти села тянут к Москве, кроме поличного, которое случается между крестьянами; в таком случае судят их приказчики, но докладывают Большого наместника Московского".

Далее можно добавить что само третьевание жеребьев, введенное Калитой, хоть и подтверждено Иваном III, но подвергается своеобразному третьеванию внутри себя. Доли сыновей Дмитрия Донского, сохранившиеся в роду его потомков на Московском столе, делятся Иваном III между его сыновьями, что фактически ведет к увеличению доли именно старшего сына. Василий III при этом не только держит Большого наместника на Москве, но получает долю Владимира Андреевича (племянника Дмитрия Донского), он же участвует в жеребьях сыновей Донского.

Действенным орудием московских удельных князей против прав вотчинного суда были хорошо известные несудимые грамоты. Они давали землевладельцам привилегию судиться судом не удельного, а великого князя Московского. В этом нельзя лишний раз не увидеть всю слабость теорий "русского феодализма". На Западе иммунитет (судебный) служит средством разрушения государства, когда феодал присваивает себе права суда; в России же иммунитет играет обратную роль - централизует государство! Единственным исключением из общегосударственного суда, формирующимся в московский период, продолжала оставаться Церковь. Но и тут Стоглав вводит за правило светский суд над клиром Церкви в случае тяжких уголовных преступлений.

Государственный суд Московского государства.

Общая картина общегосударственных инстанций судов, согласно Судебникам, была такой: судебные инстанции, по Первому судебнику, делились на центральные и местные. Центральный суд, его состав определялся ст. 1 Судебника 1497 г. (ст. 28 Второго судебника). К центральному суду в первую очередь относится суд великого князя, его детей и его бояр с дьяками. Интересно, что упоминание дьяков наряду с боярами (ст. 3 Второго судебника) позволяет сделать вывод, что здесь впервые речь идет о приказном суде. Как бы то ни было, ст. 1 Первого судебника и его преамбула упоминают суд дворецкого и казначея, что есть точное свидетельство существования на Москве приказов. Суд приказов (бояр с дьяками, казначея и дворецкого) составлял низшую инстанцию по отношению к суду великого князя Московского.

Состав местного суда уже упоминался в разделе, посвященном местному управлению Московского государства. Не стоит забывать, что управление (администрация) и суд тогда еще не были отделены друг от друга. Повторим, тем не менее на местах суд представлен в лице наместника или волостеля, затем губных и земских старост. Кроме того, в состав местного суда входили выборные от населения.

Так, ст. 19 уставной Белозерской грамоты 1488 г. гласит: "А наместникам нашим и их тиуном без соцков и без людей добрых не судити суд"; аналогично содержание ст. 38 Первого судебника: "А на суде у них бытии дворьскому (городовой приказчик. - М.И.) и старосте, и лутчим людем; а без дворьского и без старосты, и без лутчих людей наместником и волостелем не судити". Этот весьма важный вопрос о "судных мужах" следует рассмотреть подробнее.

Судные мужи.

Первое упоминание о них восходит еще к временам Русской Правды, например, суд извода или суд 12 мужей. Однако если в это время они представляли собой особую инстанцию, что-то вроде большого жюри, то в московский период судные мужи представляют собой вспомогательный состав суда. Наиболее близкая им аналогия из западного права - суд шеффенов. Особенно характерна при этом роль так называемых целовальников (соцких). Целовальники суть род соприсяжников, они целовали крест на свою должность (отсюда и такое их название). Лучшие люди в данном случае - менее формальная инстанция. Но, несомненно, корень их лежит в обычае и обычном праве. Известно, например, что в Пскове в 1510 г. было 24 таких целовальника. Они были специально выбраны населением для сидения на суде "правды стеречь", как тогда говорили. Василий III в 1533 г. позволил Новгороду избрать 48 целовальников. Известно также, что были целовальники в 1532 г. на Двине.

Общая компетенция судных мужей была следующей. Во-первых, они обеспечивали гласность суда; во-вторых, являлись свидетелями процесса. В этом пункте роль целовальников практически полностью совпадает с ролью шеффенов, которые, как и целовальники, при устном течении процесса выполняли функции протоколистов. В-третьих, они обязаны были правду "стеречь", "всякого дела беречи правду по крестному целованию без всякой хитрости". Последнее значило, что целовальники следили за правильностью хода дела, наблюдали за соблюдением законного интереса сторон. В-четвертых, не подлежит сомнению роль целовальников (судных мужей) в качестве живых носителей права, знатоков местного обычая, за разъяснением которого наместник или волостелей волей-неволей должны были к ним обращаться. Сами они его, естественно, не знали. Следовательно, местный обычай является одним из главных источников судебных решений наместников и волостелей. В последующем при развитии письменной формы процесса (уже во времена Второго судебника - ст. 28) составлялись письменные сборники местного обычного права. Во всяком случае В.Н. Татищев держал в руках один из таких сборников местного обычного права Рязанской земли времен Василия III. В общем и целом судные мужи производили "обыск во всех пунктах дела, в которых судья сомневается; им наместничьи и волостелины люди являют людей, отдаваемых на поруки" [Дмитриев. 1859. С. 460].

Вспомогательный состав судов.

Эта часть судебных учреждений также имеет много общего с прошлым. В Московскую эпоху мы встречаем тех же тиунов (ст. ст. 37, 41 Первого; ст. ст. 26, 62 Второго судебников), что и в предыдущей эпохе. Судят они суд и как тиуны великого князя, в этом случае предел их юрисдикции ограничивается территорией Московского и Новгородского уездов, и как тиуны наместников и волостелей. В последнем случае они судят в том округе, где сидит их "патрон". Компетенция суда тиунов весьма ограничена. Им запрещено ведать отпускные и правые грамоты холопам и беглым; они не дают полных и докладных грамот.

Следующим весьма важным вспомогательным членом суда был дьяк. Дьяки (ст. ст. 1, 26, 27 Первого; ст. ст. 20, 23 Второго судебников) были весьма существенной силой. Во всяком случае их роль как знатоков если не материального, то формального права (практики приказов) не подлежит сомнению. Следующий чин - пристав (ст. 28 Первого; ст. ст. 20, 23 Второго судебников) или недельщик (ст. ст. 24, 30, 31 Второго судебника), что одно и то же. Приставы назывались недельщиками потому, что должности свои призваны были исполнять по неделям, отсюда и название.

Главная их обязанность - произвести необходимые процессуальные действия по обыску (в этом роль их практически не изменилась со времен Псковской судной грамоты), доставить стороны в суд и привести приговор в исполнение. Приговор в Московскую эпоху в отличие от предыдущей исполнялся уже не соглашением сторон, а силой и авторитетом власти. Следующие чины - доводчики (ст. ст. 35, 34 Первого; ст. ст. 26, 48 Второго судебников), основная обязанность которых состояла в доставке сторон и свидетелей по делу в суд. В этом они помогали приставам.

Московскому праву известны были своего рода адвокаты - стряпчие (ст. 13 Второго судебника).

Правда, определенно по их поводу сообщить нечего; известно, впрочем, что обычно в роли адвокатов выступали подьячии, лица, можно сказать, заинтересованные в силу своей работы. Это вызывало сильнейшее раздражение Петра Великого, запретившего состязательный процесс и, следовательно, самих адвокатов. Интересно отметить, что он повторил в своем указе по этому поводу почти те же самые доводы, что и его отец - царь Алексей Михайлович. Последний, как известно, в ходе удачной войны с Польшей из-за Малороссии позволил вновь присоединенным городам сохранить у себя магдебургское право, питейные доходы, выборных судей (лавников) и войта. Но при этом была уничтожена адвокатура.

"А прокуроров никому за себя не нанимать и в суд не посылати, и прокуратором не бытии, а искати и отвечати каждому за себя, чтобы от прокураторских вымыслов в суде неправды не было".

Специальный суд.

Определенным видом суда был особый, так называемый смесной, "вопчий" суд (ст. 59 Первого; ст. 91 Второго судебников). Это хорошо известный по Псковской судной грамоте третейский суд церковных людей со светскими. Сюда же можно отнести упоминавшийся смесной суд между людьми великого князя и людьми его братьев и родственников - других удельных князей. Интересно процессуальное правило (ст. 30 Второго судебника), содержащее коллизионную норму (определение подсудности по месту жительства ответчика): "Да и во всяких делах судити смесной суд тому судие, у кого в присуде ответчик"; пошлины же делятся по-старому - пополам. Но второй судья - достаточно пассивный участник процесса.

Следующим видом специального суда можно было бы назвать "откупной суд". Откупной суд - это тот же вид откупа, но откупалась во временное пользование не статья дохода в ее чистом виде: мыто, налоги и сборы, а статья дохода в виде судной пошлины. Само правосудие при этом превращается в исключительно финансовое предприятие. До нас дошла одна из таких откупных грамот - Обонежская грамота 1434 г., выданная новгородским наместником, в которой он уступал "Обонискый суд князя великого". Грамота оговаривала условия откупа: "ино платите им суд князя великого по старине".

Суд эпохи реформ середины XVI в.

Это суд хорошо нам известных губных и земских старост. Происхождение земских и губных учреждений из разряда судных мужей не подлежит сомнению. Понятно, что законодатель утвердил своей властью только то, что сложилось до того в обществе в качестве обычая. Таково происхождение губных. Известно, что люди жаловались правительству, что не могут своей властью ловить и казнить разбойников, поскольку боятся своим самоуправством вызвать недовольство великого князя.

В ведомстве губных старост состояли тяжкие уголовные преступления: разбой, убийства, грабеж, поджег. Губные старосты могли судить без доклада, т.е. решение их было окончательное. Но приговоры губных старост, содержащие в себе наказание в виде смертной казни, должны были, по свидетельству Маржарета, утверждаться Разбойным приказом.

В ведомстве земских учреждений состояли те же виды преступлений, но судили они суд только с доклада, как правило, губным старостой. Существенным отличием земских старост было то, что "гражданский их суд был совершенно неограничен" [Дмитриев. 1859. С. 64]. Они судили гражданские иски без доклада, причем могли выдавать ответчика головой истцу.

Общим отличием суда земских старост от суда губных старост стало по реформе то, что если раньше местный суд был видом кормления, то теперь - родом государственной службы, он вменялся в обязанность выборным от населения старостам.

Система приказного суда.

Последним видом судебных инстанций, получивших особое развитие в XVII в., стали приказы.

Легальной основой приказного суда стал уже Второй судебник, но Соборное уложение, в частности его гл. X "О суде", придала ему еще больший порядок. В ст. 1 этой главы читаем: "Суд государя царя и великого князя Алексея Михайловича всея Руси судить боярам и околничим, и думным людем, и диаком, и всяким приказным людем, и судьям и всякая расправа делать всем людем Московского государьства от большаго до меньшаго чину вправду". Статья 2 постановляла: "А спорные дела, которых в приказех зачем вершить будут не мочно, взносить из приказов в доклад к государю царю и великому князю Алексею Михайловичу всея Руси, и его государевым бояром и околничим, и думным людем".

Процесс Московской эпохи.

Судопроизводство Московской эпохи постепенно включает в себя уже начала, малоизвестные предыдущему периоду. Так, состязательность процесса постепенно утрачивается, процесс становится письменным, ст. 28 Второго судебника постановляла: "...и дьяку истцовы и ответчиковы речи велели записывати перед собою". Уложение особо обращает внимание на то, что истцы и ответчики обязаны самостоятельно осуществлять свои процессуальные права (ст. 17 гл. X Соб. ул.). Единство процесса разрушается. Процесс делится теперь на: суд (состязательный процесс) и розыск (обвинительный, инквизиционного типа). Основное различие между этими двумя видами процесса не таково, как между гражданским или уголовным; и тот и другой в равной мере поглощали собой современную классификацию. Однако если в первом случае (суд как таковой) судебная инстанция играла весьма пассивную роль (сродни современной), предоставляя сторонам самостоятельно доказывать свое право, то во втором случае (розыск) суд уже активно занимается вопросом выяснения материальной истины.

Таким образом, можно сделать вывод, что обращение к тому или иному виду процесса всецело зависело от интереса государства. Смотря по тому, было ли само государство заинтересовано, замешано в каком-либо деле, учинялся тот или иной вид судебного разбирательства.

Характерным отличием суда и процесса Московской эпохи от процесса, например, Западной Европы (в частности, Польши) было то, что московский процесс не знал сословных ограничений. Суд и процесс долго продолжали сохранять свойства всесословного. Единственно язва сословности (польская зараза) видна при сопоставлении следующих редакций актового материала: "А на кого взмолвит детей боярских человек пять или шесть добрых. или человек пять-шесть добрых целовальников" (ст. 12 Первого судебника); "а на кого взмолвят дети боярские человек десять или пятнадцать добрых или черных людей человек пятнадцать или двадцать добрых же крестьян и целовальников..." (ст. 58 Второго судебника). Видно, что в делах поклепных разница уже обнаружилась, но она еще не существенна. Но весьма показательна редакция ст. 14 Второго судебника (о судебном поединке), в комментарии к которой М.Ф. Владимирский-Буданов авторитетно заметил: "Когда при великом князе Василии Ивановиче (III. - М.И.) дети боярские не хотели биться с крестьянами, требуя, чтобы противники выставили детей же боярских, то суд принял это за отказ от поля и обвинил детей боярских" [Хрестоматия. 1901. 2 : 124].

Стороны процесса.

Сторонами в споре могли быть какие угодно лица, даже холопы, причем последние могли быть не только ответчиками, но и истцами. Впрочем, старое правило об ответственности господ за своих холопов продолжает действовать и в эту эпоху. Возраст тяжущихся не ограничивался. Можно предположить, что лица моложе 10 лет не могли вчинять иски. Женщины обладали равными с мужчинами процессуальными правами. Интересно отметить, что в этот период стороной в споре могло выступать уже государство (казна); государство выступало и в таком виде процесса, как розыск. Тем не менее рудименты круговой поруки, особенно в среде крестьянских мiровъ, давали о себе знать. В последнем случае составлялся род товарищества (ст. 20 Второго судебника). Ограничению в правах подвергались заведомые ябеды (сутяжники). Соборное уложение, например, их предлагало бить кнутом в течение трех дней. Стряпчие (поверенные в делах) приступали к исполнению своих обязанностей без всяких ограничений; legitimatio ad causam им не требовалось. Поверенный истца или ответчика заявлял судьям о факте своего найма стороной.

Судебные доказательства.

Состав судебных доказательств в Московскую эпоху существенно изменяется. Во-первых, изменяется сущность старинных послухов. Они полностью сливаются с видоками процесса времен Русской Правды. Законодатель теперь четко определяет: "А послухом, не видев, не послушествовали" (ст. 67 Первого судебника). Во-вторых, по смыслу ст. 52 того же памятника видно, что послух утратил свою древнюю сакральную сущность как разновидность Божьего суда. Он уже не должен сам биться на поле или выставлять вместо себя наймита. Послух должен быть совершеннолетним. Его показания записывались, после чего назывались "сказкой". Весьма важно было то, что сказка послуха должна была в точности соответствовать показаниям стороны в процессе. В противном случае эта сторона проигрывала дело.

Характерным для русского судебного процесса в это время было то, что послух мог в любой момент отказаться от своих показаний. В одном документе XV в. читаем: "...да пошед мхом полверсты Есюнинские волости старожилец Овдоким Дорофеев, став, тако рек: "яз, господине, на тех межах не бывал, а идти, господине, не ведаю куды". И судиа спросил Есюнинские волости старожильца Овдокима Дорофеева сына: "Сказывал еси мне, что межи знаешь, а ныне по межам почем не идешь? Болен ли еси, или тя кто скупил? Поиди по межам за своим товарием за Тонким за Гридиным сыном". И Овдоким Дорофеев тако рек: "Не болен еси, господине, вижю, а не скупил мя, господине, никто, а не знаючи, господине, межи, как ми идти?" Да и воротился" (А.Ю. 1838. N 20). Впрочем, если послухов было много и показания (сказки) их разнились между собой, дело для них могло кончиться поединком (ст. 15 Второго судебника).

Говоря об институте свидетелей в Московский период, необходимо выделить такой вид показаний свидетелей, как ссылка. Под последней следует понимать непосредственную ссылку стороны в процессе на свидетеля или группу свидетелей. Формализм московского процесса сказывался в том, что таких ссылок на свидетелей могло быть две: "ссылка из виноватого" и "общая ссылка" (общая правда). Под первой подразумевалась высшая сила свидетельских показаний, данных против сославшихся на свидетелей. Истец или ответчик указывали свидетелей, но если эти свидетели свидетельствовали против них, то против такого доказательства по московским понятиям доводов не было. Общая ссылка подразумевала согласованные показания нескольких свидетелей, на которые ссылались стороны в процессе.

Следующий вид доказательств - повальный обыск. Он особенно применялся при такой форме процесса, как розыск. Цель его - приискание прямых улик, например поличного, известного уже Псковской судной грамоте. Важно также, чтобы поличное было изъято из-под замка, в доме обвиняемого: "А поличное то, что выимут из клети из-за замка; а найдут что во дворе, или в пустой хоромине, а не за замком, ино то не поличное" (ст. 11 Белозерской уставной грамоты 1488 г.). Другой стороной обыска и, пожалуй, наиболее его верной стороной была форма поклепа. Суть обыска состояла в опрашивании возможно большего числа людей с целью приискания надлежащей улики в виде не поличного, а оговора-показания. Такова, например, суть ст. 12 Первого и ст. 58 Второго судебников.

Очная ставка, известная и отечественному процессу ("ставити с очи на очи", как тогда говорили), употреблялась в следующих случаях: 1) в делах о служебных преступлениях; 2) в спорах о поместьях и вотчинах; 3) вообще как средство, служащее для проверки истинности показаний свидетелей при обыске (ст. 162 гл. X Соб. ул.). Несомненно также и то, что очная ставка подразумевается под таким действием на суде, как "ставити" (ст. ст. 15, 29, 69 Второго судебника).

Известна также такая форма обыска, как расспрос. Он применялся в делах по розыску беглых холопов и по уголовным преступлениям. Расспрос применялся и по некоторым категориям гражданских дел, например в деле определения судьбы выморочного имущества, если наследодатель оставлял наследство без духовной грамоты (ст. 34 Третьего судебника; кр. ред.). В эпоху Уложения расспрос квалифицируется законодателем как обыскные или как расспросные речи.

Следующим видом доказательства была пытка, применявшаяся исключительно в такой форме процесса, как розыск. Пытка применялась в делах по тяжким уголовным преступлениям, а также в делах о подкупе свидетелей или поверенного. Цель пытки: добиться сведений о соучастниках, а также добиться прямого признания собственной вины ("а пытан тать на себя не скажет"). Есть мнение, что пытка занесена к нам татарами; однако вряд ли это так, поскольку пытка широко практиковалась в византийском суде и на Западе, унаследовавшим Libri terribiles Юстиниана.

Божий суд продолжает сохранять свое значение и во времена Судебников и Уложения. Прежде всего это такой его вид, как жребий. Сигизмунд Герберштейн свидетельствовал, что жребий осуществлялся при помощи дух восковых шариков, в которых прятались записки с именем истца и ответчика. Шарики бросали в шапку одного из присутствующих на суде судей, стороны по очереди тянули шарики. Во времена Уложения жребий еще применялся по спорам о недвижимости при фактическом равенстве доказательств с обеих сторон (ст. 237 гл. X), в спорах о беглых крестьянах (ст. 34 гл. XI; ст. 115 гл. XX), в спорах духовных лиц со светскими (ст. 4 гл. XIII) и т.д.

Следующий вид Божьего суда - присяга. Присяга существует до сих пор в процессе многих цивилизованных стран. В России, забегая немного вперед, скажем, что, присяга просуществовала до 1917 г. Поскольку на присяге клянутся именем Бога, то большевики-атеисты не могли допустить подобное. Непонятно только, почему с крушением богоборческой власти присяга не была восстановлена в современном процессе. Присяга в московский период осуществлялась в виде целования креста, оформлявшегося как крестоцеловальная запись. Существовало законодательное ограничение, сколько раз человек мог присягать в течение своей жизни, - не более трех раз! Превышение полагалось разрешать либо сыском, либо пыткой (ст. ст. 1 и 2 гл. XIV Соб. ул.). К крестоцелованию допускались иностранцы (только христианских вероисповеданий). В последнем случае присяга осуществлялась по правилам их веры. Присягать можно было только с 20 лет, но Уложение знает исключение, разрешая присягать с 15 лет. Интересно отметить, что московский процесс допускал комбинацию двух видов Божьего суда, когда жребием решался вопрос, какая сторона будет присягать (ст. 4 гл. XIV Соб. ул.).

Наказание за принесение ложной присяги было исключительно жестоким. За принесение ложной присяги били кнутом, затем сажали в тюрьму, как правило, на неопределенный срок (ст. 9 гл. XIV Соб. ул.).

Помимо этого на преступника налагались меры церковного прещения (ст. 10 гл. XIV Соб. ул.).

Само принесение присяги обусловлено было несколькими обстоятельствами. В случае скрепления показаний свидетелей при поклепе (обыске) (ст. 12,13, 46 Первого; ст. ст. 16, 25, 58 Второго судебников; ст. 158 гл. X Соб. ул.). В случае необходимости снять с себя обвинение, не доказуемое иными способами (ст. 30 гл. VIII, ст. ст. 22, 126, 154 гл. X Соб. ул.).

Поле как легальное средство доказывания просуществовало в праве до 1600 г.; отменено по указу Бориса Годунова. Тем не менее весьма подробные постановления по поводу поля содержатся в Первом и Втором судебниках, которые можно считать даже своеобразным "Уставом о поле". Процессуально различали три стадии поля: 1) "а дойдут до поля, да не став, у поля помирятся" (ст. 9 Первого судебника); 2) "а у поля став, помирятся" (ст. 10 Первого судебника); 3) "а побьются на поле" (ст. 11 Первого судебника). Все три стадии существенно разнились по величине судебных пошлин, уплачиваемых сторонами. Поле до своей отмены присуждалось по следующего рода делам: о займе, о поджоге, разбое, воровстве, об убийстве. Чаще всего судебным поединком решались споры о недвижимости.

Письменные акты в рассматриваемый период имели еще относительную силу.

Общий ход процесса.

Правильного деления на стадии в принципе еще не существовало, поэтому ход суда легче рассматривать согласно порядку той эпохи.

После определения сторон в споре и места его рассмотрения составлялась и подписывалась челобитная (иск). Основаниями для прекращения дела (отказа в его рассмотрении) были: давность (по разным делам она была весьма обширной, вплоть до 40 лет); смерть истца или ответчика; особые постановления закона. Помимо обычных челобитных процесс знал так называемые явочные челобитные. Этими документами суд уведомлялся о факте нарушения чьих-то прав. По получении и рассмотрении челобитной обыкновенно назначались сроки вызова ответчика в суд и, если надо, свидетелей.

Вызов в суд осуществлял особый чиновник - пристав. Судья выдавал приставу "приставную память" весьма простого содержания. В ней удостоверялись личность пристава, ответчика, указывался род действий, который должен был совершить пристав (например, "дать на поруки"). Далее указывалась суть дела, например "паханную мою межу он посеял насильством", и основание иска: "по челобитной".

По сути это был уже настоящий формуляр - устоявшийся в судебном производстве род акта. Знал процесс в этой стадии и другие акты, впрочем, сходные по содержанию: "срочные отписки", "зазывные грамоты", "наказные памяти" и др.

Отличительной особенностью процесса московского периода было то, что вызов в суд всегда сопровождался таким процессуальным действием, как поручительство со стороны третьих лиц за ответчика в том, что ответчик явится в суд в указанный срок. Например: "Се яз Воронежа города Антоновской пустыни Алексеевского монастыря игумен Иосиф, да яз Троицкой поп Симеон, да яз Рождественский поп Климент. поручилися есмь по воронежскому Благовещенском по попе Евтропию в том, что ему попу Евтропию за нашею порукою во Переславле Рязанском на архиепископье дворе в судном приказе духовных дел стать перед старцем Иовом, да перед приказными людьми", - читаем в одной поручной записи 1664 г.

Процедура дачи поруки называлась тогда "выручить у пристава".

В случае если поручителей не находилось, "на поруки не даются, чинятся сильны", как тогда говорили, пристав сообщал суду о случившемся посредством "доездной памяти". После этого суд снова отправлял пристава к ответчику, но уже с понятыми, при которых тот обязан был дать за себя поруку.

Вне зависимости от формы процесса (суда или розыска) судоговорение осуществлялось непосредственно в присутственном месте. Само судебное разбирательство мало чем отличалось от наших дней. В самом начале разбирательства стороны имели право отвода судей по мотивам их заинтересованности в деле (родственники одной из сторон, сведения о подкупе суда). В ходе опроса сторон судьи оценивали доказательства, которые те приводили. Само разбирательство могло быть прервано по желанию сторон. Перерыв в заседаниях оформлялся "срочной отписной грамотой".

Разбирательство могло закончиться таким действием, как "доклад". Докладом разбирательство заканчивалось тогда, когда судьи считали себя некомпетентными в существе вопроса или когда отсутствовала объективная норма права (пробел в законодательстве). Доклад шел в вышестоящую судебную инстанцию: в приказы или в Боярскую Думу.

Вынесение решения осуществлялось исключительно в письменном виде. При этом составлялась так называемая правая грамота. Исполнение решений по гражданским делам осуществлялось выигравшей дело стороной, в случае необходимости проигравшая сторона могла быть выдана "победителю" головой. В исполнении решений по челобитным принимали участие приставы и доводчики.

Приговор по уголовным делам подлежал неукоснительному исполнению и осуществлялся всем аппаратом государственной власти.

Процессуальное право Московской эпохи знало особую форму пересмотра дела после вынесенного решения. Это так называемый пересуд. Собственно, пересуд - это название судебной пошлины (ст. 64 Первого судебника). Основанием для пересуда были не те основания, которые сейчас служат, например, поводом к кассации или апелляции; формально основанием для пересуда была ошибка в составлении судебных актов. Сторона могла, сославшись на наличие таких ошибок, заявить, что "суд ему таков не был, как в сем списке написано", и потребовать нового разбирательства. Однако требование это могло быть выдвинуто, если дело шло на доклад.

Другим формальным основанием пересуда мог быть доказанный случай подкупа суда (ст. 3 Второго судебника). Аналогичное постановление - ст. 7 гл. X Уложения. В позднейшую эпоху пересуд становится возможным в случае преждевременного разрешения дела (ст. 116 гл. X Соб. ул.). Известно, что по московскому праву отказ ответчика явиться в суд не мог служить основанием к бесконечному затягиванию разбирательства: в случае неявки другая сторона могла получить "бессудную грамоту", т.е. решение однозначно выносилось в пользу явившейся на суд стороны. Гарантии против злоупотребления этим находим в ст. 123 гл. X Уложения.

Все стадии процесса в ту эпоху были платными, все документы, выдаваемые судом, тоже. Впрочем, выигравшая сторона могла вознаградить себя за счет проигравшей.

Слово и дело.

В русском процессе вплоть до середины XVIII столетия удерживалась такая его форма, как "слово и дело государевы". Произнесший эту сакраментальную фразу мгновенно оказывался в руках властей, которые начинали розыск по этим самым "словам" и "делам". По сути это был розыск по государственным преступлениям (crimen laesae majestatis), к которым, напомним, согласно Уложению (гл. I) относились и преступления против Церкви. Впрочем, обстоятельства этих дел были таковы, что любая оговорка, неосторожное поведение во хмелю могли стать обвинением в "государеве слове". Вот характерный образчик такого дела: "В нынешнем во 133 году (1625. - М.И.) декабря в 21 день писали к государю с Воронежа воеводы Иван Волынский да Семен Усов, что декабря в 4 день пришел к ним в съезжую избу Воронежского уезда Карачунского монастыря старец Исайя, а сказал за собою государево дело того ж Карачунского монастыря на шумна Варсанофия да на дьякона Герасима. В нынешнем де во 133 году до Филиппова поста за неделю, призвав его игумен Варсанофий и дьякон Герасим к себе в келью, в келье били, и под пол сажали, и доскою давили и, по доске скачучи и пляшучи, пели: "радуйся, царь Иудейский, твое царствие пришло". И они того игумна Варсонофия против извета старца Исайи расспрашивали, и тот де игумен против извета старца Исайи им ничего не сказал, и их воевод лаял матерны" (Новомбергский. 1911. 1. N 23).

Однако у процесса "слово и дело" была еще одна сторона, еще одна особенность. Дело в том, что содержание под стражей в ту эпоху никак не регулировалось законом. Срок содержания (даже предварительного) зависел от произвола тюремщика ("как государь скажет"). Как правило, арестанты содержались годами; срок ведения следствия тогда тоже законодательно определен не был (первые попытки к этому делаются только в законодательстве Петра Великого). Поэтому несчастные сидельцы очень часто прибегали к "слову и делу", чтобы заставить тюремщиков ускорить рассмотрение собственного дела. Процесс по "слову и делу" шел быстро, часто заявившего за собой "слово" отправляли в Москву, в Разбойный приказ, где у несчастного, вытерпи он пытки (а пытка была непременным условием "дела"), появлялся шанс освободиться от обвинения и обрести свободу. Тем более что на допросах от "дела" не оставалось и "слова": обвиняемые просто выдумывали его, надеясь на скорую свободу. Вот характерный пример такого дела:

"В нынешнем во 7154 году (1646. - М.И.) февраля в 6 день писал к государю царю и великому князю Алексею Михайловичу из Переславля Рязанского Дмитрий Овцын, сказывали де ему тюремные сидельцы, рязанец сын боярский Федотка Короваев да боярина Никиты Ивановича Романова Скопина городка казаки Бориска Воротников Кривой да Захарко Лопаткин, что за ними государево дело; а они ему того государева дела не скажут, а скажут де они про то государево дело на Москве".

И жернова следствия закрутились:

"А с пытки рязанец, сын боярский Федотка Короваев сказал: в нынешнем во 154 году на масляной неделе говорил в тюрьме тюремный же сиделец Ивашко Яковлев, что он на государево дело плюнет; а к какой де речи Ивашко Яковлев то слово молвил, и он Федотка того не слыхивал".

Взялись за Ивашку Яковлева:

"А Ивашко Яковлев в расспросе сказал: пил де он на масляной неделе два дни и вопьяни де молвил он, Ивашко, то невежливое слово; а в какой речи то слово молвил, и он, Ивашко, того сам не помнит, и в той де его вине государь волен".

Дело пошло своим ходом; дальше выяснилось, что всему причина Федотка Кроваев:

"Царю государю и великому князю Алексею Михайловичу всея Руси бьет челом холоп твой из темницы заключенный рязанец Федотка Васильев сын Короваев. В прошлом, государь, во 7153 году (1645. - М.И.) приехал я, холоп твой, в Переславль Рязанский тебе, государь, креста целовати, и губные старосты Григорий Колемин да Дмитрий Смагин взяли меня, холопа твоего, от крестного целования и посадили в тюрьму без поличного и без язычной молки для своей бездельной корысти, а истца мне, холопу твоему, и по ся место никого нет. Сижу напрасно, помираю нужною, голодною смертью. И в нынешнем, государь, во 154 году, сидючи в тюрьме сказал за собою твое государево слово, и о том воевода Дмитрий Овцын писал к тебе, государь, к Москве в Разряд (Разрядный приказ. - М.И.). Испросив той отписки из Разряду прислана твоя государева грамота, а велено меня в твоем государеве слове расспросить. И я, холоп твой, супротив твоей государевой грамоты распрашиван; а мне твоего государеву указу, холопу твоему, нет. И я, холоп твой, бил челом тебе, государь, о указе; и думные, государь, дьяки Иван Гавренев да Михайло Волошенинов, дела и отписки слушав, сказали, что в том твоем государеве деле я, холоп твой, оправдался и дела до меня нет".

В итоге появляется решение:

"И как к тебе ся наша грамота придет, а до того будет Федотка разбойное и татиное дело не дошло, и истца ему никого нет, и ты бы его, Федотка, из тюрьмы выпустил с порукою. Да о том к нам отписал с иными наши делы. Писан в Москве лета 7155 (1647. - М.И.) октября в 20 день" (Там же. N 289).

Даже и тут дело длилось два года!

Система источников права Московского государства

Проблема систематизации актов Московского государства.

Обычай продолжает играть первенствующее значение в Московском государстве. Одновременно с ним развивается обширный актовый материал. Это прежде всего акты юридического быта. Сам актовый материал может быть подразделен на несколько видов: 1) собственно акты, не имеющие самостоятельного значения, однако устанавливающие какой-то юридический факт; 2) акты - формуляры документов; 3) указы царя, боярские приговоры и постановления Земских соборов; 4) акты канонического права. Многие из актов первого рода упоминались в ходе предыдущего изложения материала. Это такие акты, как челобитные населения и т.п. Правда, челобитные как самостоятельный вид актов вряд ли могут быть рассматриваемы в качестве правоустанавливающих. Скорее это свидетельства о праве, в них часто встречаются ссылки на факты, имеющие место до того. Просто население или конкретное лицо просят их дальнейшего подтверждения.

Возможна и иная классификация актов московского периода, авторство которой принадлежит академику К.Н. Бестужеву-Рюмину. Академик в первую очередь выделил поручные записи. В этот разряд актов входили ручательства бояр, детей боярских и даже населения (что было характерно для времен Иоанна Грозного) за того или иного человека. В таком своем качестве к поручным записям относились ручательства за удельных князей, бояр, что они не отъедут, например, в Литву, т.е. не совершат земскую измену. Также сюда относятся ручательства за истца или ответчика, что они предстанут в срок на суд.

Следующий разряд - акты канцелярского делопроизводства. Сюда относятся многочисленные памяти приказов и воеводам, статейные списки (отчеты послов), даже проезжие грамоты - аналог загранпаспортов той эпохи. Другой разряд - акты частноправового характера. Это в первую очередь завещания или духовные грамоты как московских великих князей, так и прочих чинов людей Московского государства, купчие и вкладные, последние составляли особого рода акты, оформлявшие дарение недвижимости монастырям "на помин души". Известны также межевые (ободные), послушные и отводные грамоты, последние есть род инвеституры. Известны поступные грамоты, обращенные к крестьянам с призывом слушать своего помещика. Права землевладельцев на холопов оформлялись докладными или полными кабальными записями. Договор (ряд), регулирующий частный оборот, также хорошо известен московскому праву.

Еще один разряд актов-документы судопроизводства. Это хорошо известные жалобницы или челобитные, как тогда назывались исковые заявления. Сюда же относится приставная память для судебного пристава, срочная грамота, оформлявшая отсрочку судебного заседания. Зазывная, полетная, правая, бессудная грамоты - все это документы, оформлявшие различные стадии судебного процесса той эпохи.

Наконец, в особый разряд актов академик Бестужев-Рюмин выделял документы финансово-административного порядка. Хотя такое название довольно условно. К такому разряду в первую очередь относят писцовые книги, которые представляли собой подробное описание городов с землями, угодьями и жителями. Это был своего рода земельный кадастр, создаваемый с целью упорядочения налогообложения. Приложения к писцовым книгам составляли дозорные и приправочные книги. В переписных книгах велся учет тяглового населения государства, в разрядных - служилого.

Далее, известны строительные книги - описывали укрепления городов; засечные книги - акты, определявшие режим государственной границы в таможенных целях. Административные границы внутри страны определялись межевыми книгами.

Грамоты Московского государства.

Следующий большой вид источников права Московского государства - грамоты великих московских князей и царей. Они могут быть классифицированы в зависимости от своего содержания на собственно жалованные грамоты и грамоты общего управления. Жалованные грамоты представляют собой большую группу иммунных документов, суть которых состоит в даровании привилегии (priva lex) определенному лицу или группе лиц.

Начнем с последнего вида жалованных грамот - грамот общего управления. Прежде всего это уставные грамоты той или иной местности. Самая ранняя из дошедших до нас таких грамот - Двинская уставная грамота 1397 г. Содержание уставных грамот подробно разобрано выше в разделе, посвященном местному управлению Московского государства. Тем не менее отметим, что целью подобных актов было привлечение на сторону великого князя Московского симпатий местного населения. Делалось это посредством строгой фиксации порядка судопроизводства с опорой на местное обычное право, гарантии от злоупотреблений власти наместников и волостелей и т.п. К уставным грамотам примыкают уставные земские и губные грамоты, которыми дается привилегия особого порядка управления и суда через доверенных и выборных лиц от самого населения. С точки зрения права проанализированная выше группа документов подпадает под определение жалованных только благодаря тому, что государство жалует населению права участия в общегосударственном управлении.

Поэтому эта группа грамот может быть определена как род публично-правовых актов по своему характеру. Грамоты эти суть instrumentum regni великокняжеской власти в деле установления единодержавия в стране.

Следующая группа жалованных грамот может быть определена как род частноправовых актов, которые служили своего рода приманкой, калачом для светских и духовных землевладельцев. Прежде всего это хорошо известные тарханы или обельные грамоты. Наверняка как гром среди ясного неба прозвучали в свое время положения Второго судебника: "А тарханных впредь не давати никому, а старые тарханные грамоты поимати у всех" (ст. 43). Эта же статья сообщает и о другом виде жалованной грамоты - полетной. Этимология этого слова указывает на словосочетание "по летам".

Таким образом, по летам устанавливалась отсрочка по какому-нибудь виду платежа, в большинстве случаев по заемным обязательствам. Известны также несудимые грамоты, дававшие привилегию судиться только судом великого князя Московского. В ходу были охранительные или заповедные жалованные грамоты. Этими актами защищались от посягательства третьих лиц какие-либо права.

Поэтому часто эти грамоты назывались еще "опасными" или "бережливыми". Безусловно, к частному виду жалованных грамот можно отнести грамоты на поместья и вотчины. Известно, что со времен Иоанна IV отсутствие такой жалованной грамоты на вотчину могло привести "к отписке ее на государя".

Указы как памятники права.

Указы великих князей и царей московских становятся в рассматриваемую эпоху одним из главных видов правотворчества государства. Указ царя, прошедший стадию обсуждения в Думе, а тем более подтвержденный приговором Земского собора, становился настоящим lex generalis. После определения ст. 98 Второго судебника: "А которые будут дела новые, а в сем судебнике не написаны, и как те дела с государеву докладу и со всех бояр приговору вершатся, и те дела в сем судебнике приписывати" стало возможно появление так называемых указных книг московских приказов. Указы, состоявшиеся с соблюдением предписанного порядка ("царь сказал, бояре приговорили"), систематизировались приказами в зависимости от собственной компетенции. К сожалению, не все указные книги дошли до нас. Уцелевшие в свое время были опубликованы М.Ф. Владимирским-Будановым в третьей части его "Хрестоматии по истории русского права". Это такие книги, как Указная книга Холопьего приказа, Указная книга Земского приказа, Указная книга ведомства казначеев и др.

Очень близки к форме указных книг новоуказные статьи, появившиеся после издания Соборного уложения 1649 г. Техника их составления была точно такая же. Впрочем, наиболее совершенной формой правотворчества в Московском государстве стали первые опыты кодификации общегосударственного права. Это хорошо известные три царских судебника и Соборное уложение.

Первые попытки кодификации права Московского государства.

Собственно, название "Судебник" дано наукой акту 1497 г. по аналогии со вторым документом 1550 г. Сам Первый судебник начинался так: "Лета 7006 месяца септемвира уложил князь великий Иван Васильевич всея Руси с детми своими и бояры". Источниками Первого царского судебника были обычное право и практика московских приказов, процесс формирования которых начинается несколькими десятилетиями ранее издания Судебника. Уставные грамоты равно послужили материалом, из которого законодатель черпал информацию. Исследователи давно заметили, что содержание первого кодификационного акта наиболее близко именно уставным грамотам.

Структура Судебника позволяет сделать определенные выводы о его системе. В основном это сборник процессуального права. Первый отдел (ст. ст. 1 - 36) содержит постановления о центральном суде, при этом ст. ст. 9 - 14 содержат разрозненные постановления уголовно-правового характера; второй отдел (ст. ст. 37 - 44) содержит постановления о суде местном (наместника и волостеля). Третий отдел (ст. ст. 46 - 68) включает в себя постановления по гражданскому праву и процессу.

Текст Судебника долго был не известен науке. До обнаружения текста в 1817 г. ученый мир пользовался весьма вольным переводом Герберштейна первых 16 статей. Полный текст Судебника был обнародован в 1819 г.

Источниками Второго царского судебника были предыдущий Судебник и накопленный за полвека указной материал. Однако содержание и техника Второго судебника настолько близки к Первому, что подобная близость позволяет сделать вывод о том, что Второй судебник является исправлением и дополнением Первого. Вопрос о существовании Судебника Василия III современной наукой не подтвержден.

Структура Второго судебника повторяет структуру Первого. Первый отдел (ст. ст. 1 - 61) содержит постановления о центральном суде; второй отдел (ст. ст. 62 - 75) определяет порядок местного суда; третий отдел (ст. ст. 76 - 96) содержит постановления по гражданскому праву и процессу; четвертый отдел, состоящий из четырех статей, может быть отнесен к юридико-технической области. Так, ст. 97 в принципе провозглашает впервые в русском праве запрет обратной силы закона: "А которые дела преж сего судебника вершены, или которые не вершены (но процесс по ним уже идет. - М.И.) в прежних во всяких делах, суженных и несуженных, и тех дел всех не посуживати... как те дела преж сего вершены, а впредь всякие дела судити по сему судебнику и управа чинити по тому, как царь и великий князь в сем своем судебнике с которого дни учинит". Статья 98 содержала технические постановления о правилах дальнейшего законодательствования. Благодаря ей, напомним, появились указные книги приказов.

Статья 99 определяла ответственность за лжесвидетельствование, а ст. 100 содержала коллизионные нормы определения подсудности суда великого князя и царя с судом тверского князя.

Судебник 1550 г. был открыт для науки В.Н. Татищевым в 1734 г. впервые опубликован в 1762 г.

Третий судебник 1589 г. нами не рассматривается, поскольку в науке существует серьезное сомнение, применялся ли он когда-либо в общегосударственном масштабе. Есть данные о его применении только на севере страны.

Последний крупный кодификационный акт московского периода - Уложение царя Алексея Михайловича 1649 г. Это был первый акт, опубликованный для всеобщего сведения уже тогда же, в 1649 г. Вскоре издание было повторено. Акт этот оказался невероятно популярным. Формально включенный в Полное собрание законов Российской империи, он действовал до 1835 г.! Только Свод законов Российской империи (см. ниже) полностью заменил его положения!

Источниками Уложения явились в первую очередь кодификационные акты предыдущих эпох (Судебники) и последующий указной материал (в форме указных книг). В наиболее полном виде источники Уложения представлены в преамбуле памятника: "Лета 7156 года государь царь и великий князь Алексей Михайлович. советовал. и говорил. которые статьи написаны в правилех святых апостолов и святых отец и в градских законех греческих царей. и чтоб прежних великих государей царей и великих князей. указы и боярские приговоры с старыми судебниками справити. А на которые статьи в прошлых годех прежних государей в судебниках указу не положено, и боярских приговоров на те статьи не было, и те бы статьи по тому же написати и изложити по его государеву указу общим советом". Не назван только Литовско-русский статут в редакции 1588 г., явившийся одним из главных источников Уложения. Определенную роль в составлении Уложения сыграли челобитные населения. Некоторые статьи Уложения прямо начинаются со ссылки на такие челобитные. По сути Собор подтвердил то, что было испрашиваемо в них.

Структура Уложения может быть определена следующим образом: первые девять глав и главы XXIII, XXIV составляют первый отел памятника. Здесь по преимуществу собраны статьи, посвященные тогдашнему государственному и уголовному праву. Значительная часть из них определяет наказание за государственные преступления. Второй отдел (X - XV) составляют нормы процессуального права.

Третий отдел (XVI, XVII, XIX, XX) постановления преимущественно гражданского права. Четвертый отдел (XXI, XXII) содержит общее уголовное право и процесс той эпохи. Остальные главы содержат в себе разрешение частных вопросов, волновавших тогда московское правительство (например, запрет курения табака). Из этой весьма условной систематизации видно, что некоторые главы включают постановления разного рода, что позволяет их одновременно относить к разным отделам.

Каноническое право.

Каноническое право в московскую эпоху было представлено в основном двумя памятниками:

Кормчей книгой и Стоглавом 1551 г. Кормчая книга - компиляция канонического права из различных кодификаций византийских императоров и некоторых памятников русского права (в ней содержался один из вариантов Русской Правды). Кормчая книга до сих пор является одним из главных источников внутрицерковного права Русской православной церкви.

Стоглав - плод отечественного законодательства. Он был составлен в подражание Судебнику 1550 г., в котором было также 100 статей. Стоглав был официально отменен в 1667 г. в связи с более чем спорной канонической реформой патриарха Никона. Помимо чисто церковных постановлений Стоглав содержал постановления светского характера. Так, он изымал несудимые грамоты у духовенства, освобождал священников от поля: "А поля и крестного целования священническому чину не присуждают, но обыском обыскивают и многими свидетелями достоверными". Стоглав подтверждал обязательное обращение к смесному суду в случае, если стороной в споре был церковный человек: "А кому будет священническому и иноческому чину искати своих обид на мирских людех, или кому на них, иным люди искати, то суд смесной". Содержал Стоглав довольно интересные постановления, касающиеся служилых людей, которые можно рассматривать как некоторое ограничение крепостного права: "Благочестивому царю в царствующем граде Москве и по всем градам свою царскую заповеди учинити, чтобы дети боярские и люди боярские и всякие бражники зернью не играли и по корчмам не пили, и прочего зла не творили, и жили бы по крестьянски и были бы довольны своим оброком". Призыв довольствоваться своим оброком - это, конечно, слабая мера, но все же.

Весьма интересна юридическая техника Стоглава. Он был составлен в виде ответов Освященного собора на вопросы царя Иоанна IV.