Рецидивная преступность

К рецидивной преступности относятся преступления, совершенные лицами, ранее судимыми за совершение преступлений. В криминологическом понятии рецидива преступлений соединяются признаки, характеризующие и деяние, и деятеля: повторность и имевшее ранее уголовно-правовое воздействие на личность.

Имевшееся в прошлом воздействие наказания на преступника является криминологически значимым признаком, позволяющим объединить рецидивные преступления в криминологически однородную группу (вид преступности).

Рецидивная преступность

Существуют разные понятия рецидива преступлений. Уголовно-правовой (легальный) рецидив — совершение умышленного преступления лицом, имеющим неснятую и непогашенную судимость за умышленное преступление. Пенитенциарный — совершение преступления лицом, ранее отбывавшим наказание в виде лишения свободы.

Криминологический (фактический) — повторное совершение преступления лицом, ранее судимым за совершение преступлений.

Рецидив различается по видам или формам: общий — повторное совершение преступления любого характера; специальный — повторное совершение преступления, тождественного или однородного первому.

Увеличение доли рецидивных преступлений в общей структуре преступности показывает, при прочих равных условиях, ухудшение характера преступности. В структуре преступности доля рецидивных преступлений составляет около 1/3. Уровень рецидива зависит от вида наказания и типа исправительного учреждения (для лишения свободы).

Рецидивная преступность по сравнению с первичной преступностью более корыстна по характеру. Это связано с тем, что вероятность повторного совершения преступления зависит от характера самого преступления. Наиболее рецидивоопасны (наиболее высока вероятность повторного совершения) преступления против собственности, менее всего рецидивоопасны — преступления, совершенные по неосторожности. Мошенничество и кражи дают наибольший специальный рецидив.

Среди рецидивных насильственных преступлений преобладает сопряженное с насилием хулиганство. У рецидивной преступности (кроме лиц молодежного возраста) по сравнению с первичной меньше коэффициент групповых преступлений: они предпочитают «работать» в одиночку, но если в группе, то часто бывают организаторами.

Для общего рецидива характерно, что с увеличением числа судимостей снижается тяжесть повторного преступления по сравнению с предыдущим. По мере увеличения числа судимостей возрастает вероятность таких деяний (ранее квалифицируемых как правонарушения), как бродяжничество, нарушение паспортного режима, нарушение правил административного надзора. Это связано с общей деградацией личности рецидивиста, ослаблением его социально полезных связей (потеря семьи, утрата контактов с родными и знакомыми и т.д.).

Для специального многократного рецидива, напротив, с увеличением числа судимостей характерно повышение опасности совершаемых преступлений, связанное с накоплением преступного опыта и криминальной профессионализацией.

Главное отличие личности рецидивиста от осужденного впервые состоит в том, что рецидивист уже отбывал наказание, и оно оказало на него отрицательное воздействие. Если рассмотреть наказание в виде лишения свободы (основной вид наказания), то оно само по себе и процесс его исполнения внутренне противоречивы.

Желая исправить человека, его помещают в педагогически неблагоприятную среду преступников. Ставя цель превратить преступника в нормального члена общества, его подвергают физической и социальной изоляции с постоянным контролем, жесткой регламентацией всей жизнедеятельности, что вырабатывает у него стереотип поведения, характеризующийся отсутствием инициативы и самостоятельности, адекватный условиям лишения свободы, а не обычной жизни.

Одно из основных направлений профилактики рецидивной преступности состоит в нейтрализации отрицательных последствий лишения свободы, в облегчении адаптации рецидивистов к условиям свободной жизни.

Для смягчения резкого перехода от условий изоляции к условиям обычной жизни в уголовно-исполнительном законодательстве предусмотрены особые меры. Раньше это было условное освобождение с обязательным привлечением осужденного к труду (в просторечии «химия»). В новом Уголовно-исполнительном кодексе эта проблема решена более рационально: в целях социальной адаптации осужденных перед окончанием срока наказания им предоставляется возможность проживания и работы вне исправительной колонии общего режима без охраны, но под надзором (а женщинам даже с семьями). Этой же цели служит увеличение категорий осужденных, отбывающих лишение свободы в колониях-поселениях.

Оказывая освобожденным помощь в трудовом и бытовом устройстве, восстановлении социально полезных связей, государствен- ные органы и общественные организации способствуют социальной адаптации отбывших наказание. Правовые основы этой деятельности закреплены в гл. 22 УИК «Помощь осужденным, освобождаемым от отбывания наказания, и контроль за ними». Если процесс социальной адаптации протекает нормально, вероятность рецидива преступлений резко снижается. Наибольшее количество преступлений совершается в первый год после освобождения — самый сложный с точки зрения адаптации.

Еще одним основным направлением профилактики рецидива является социальный контроль над отбывшими наказание. Раньше основными формами такого контроля было помещение алкоголиков в лечебно-трудовые профилактории, лиц без определенного места жительства — в воспитательно-трудовые профилактории, а также установление за отбывшими наказание административного надзора органов внутренних дел. Административный надзор заключался в гласном контроле над поведением поднадзорного и соблюдением им установленных правоограничений (запрещение в определенное время уходить из дому, запрещение пребывания в определенных местах и т.д.). Теперь все эти формы контроля не действуют, и актуальным является вопрос о принятии нормативного акта о социальном контроле над отбывшими наказание.

Самым сложным с точки зрения предупреждения является специальный рецидив. Для его профилактики используют, в частности, меры уголовного наказания (запрещение занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью). Неоднократный специальный рецидив свидетельствует о перерастании рецидива преступлений в криминальный профессионализм. Общественная опасность рецидива состоит и в том, что именно рецидивисты являются носителями преступного опыта и уголовных традиций, вовлекают неустойчивых лиц в преступную деятельность, способствуют самовоспроизводству преступности.

Проблема рецидива связана с другой криминологической проблемой — эффективностью уголовного наказания как средства предупреждения преступлений. Факт рецидива свидетельствует о том, что самая крайняя мера воздействия — уголовное наказание в отношении рецидивиста — оказалась неэффективной. Под эффективностью понимается способность некоторого средства достигать поставленной цели. Степень совпадения цели и достигнутого результата является показателем эффективности выбранного средства.

Как известно, в криминологии существуют разные взгляды на наказание как средство предупреждения преступлений. В ломброзианстве наказание в предупредительном отношении оценивалось в лучшем случае как бесполезное. В теории стигматизации оно рассматривалось как одна из детерминант рецидива преступлений.

В отечественной криминологии преобладает более взвешенный подход: уголовное наказание является предупредительным фактором, но далеко не главным и не основным.

Уровень рецидива выступает в качестве наиболее очевидного, легко обнаруживаемого и часто используемого показателя эффективности наказания и деятельности исправительных учреждений. Как отмечал В.Н. Кудрявцев, система уголовной юстиции имеет свой «вход» (выявление преступлений) и свой «выход» (исправление преступников).

Сбой на «входе» дает латентную преступность, сбой на «выходе» — рецидивную. Но столь же очевидна и достаточная условность этого показателя: в нем не отражается воздействие иных, более существенных, чем наказание, социальных факторов. Вопрос об эффективности уголовного наказания является смежным для уголовного права, уголовно-исполнительного права и криминологии.

Пенитенциарная преступность

К пенитенциарной преступности относятся преступления, совершаемые осужденными во время отбывания лишения свободы.

Таким образом, пенитенциарную преступность можно рассматривать как подвид рецидивной преступности. Конечно, с уголовно-правовой точки зрения не все преступления могут считаться рецидивными (например, преступления, совершенные несовершеннолетними по неосторожнности). Преступления, совершаемые осужденными, показывают, что уголовное наказание в отношении них не достигло ни одной из своих целей, оказалось полностью неэффективным.

Преступность в местах лишения свободы специфична по своим причинам и характеру и отличается существенными особенностями по сравнению с преступностью в целом. Во-первых, это однотипность мотивации, целей и средств. Преступления, совершаемые осужденными, связаны главным образом либо с неудачной адаптацией к новой социальной среде (получение низкого статуса), либо со стремлением сохранить или повысить свой статус в групповой иерархии.

Главным средством самоутверждения (достижения цели) в этой среде является насилие.

Во-вторых, это относительная стабильность основных показателей, свидетельствующая об устойчивости и консерватизме основных социальных детерминант преступности в исправительных учреждениях.

Структура преступности состоит всего из нескольких составов (менее десятка), абсолютное большинство составляют преступления против личности, хулиганство и побеги. Побег — самое распространенное преступление: его доля в структуре пенитенциарной преступности стабильно составляет около 1/3, а вместе с уклонением — более половины всех преступлений. На втором месте ранее находились преступления против личности, сейчас они переместились на третье место, а на второе вышли преступления, связанные с наркотиками.

Соотношение корыстных и насильственных преступлений в структуре пенитенциарной преступности противоположно их соотношению в структуре общей преступности: если в общей преступности доминируют корыстные, то в пенитенциарной — насильственные преступления. Это связано с тем, что хищения у «своих» строго караются по нормам субкультуры. И хотя те же нормы поощряют кражи у сотрудников колонии и на производстве, такого рода деяния связаны с повышенным риском.

Коэффициент пенитенциарной преступности в 4—6 раз ниже, чем коэффициент преступности в целом. Отсюда можно сделать вывод о том, что исправительные учреждения с задачей частной превенции более или менее справляются.

Состояние преступности в местах лишения свободы обусловливается тремя основными факторами:

1. уголовной политикой, находящей свое выражение в уголовном и уголовно-исполнительном законодательстве и судебной практике, которая определяет условия отбывания наказания и качественно- количественные характеристики контингента осужденных;
2. распространенностью проявлений субкультуры в среде осужденных конкретной колонии;
3. организационной, воспитательной и правоприменительной деятельностью администрации исправительного учреждения.

Уголовная политика (до принятия нового уголовного и уголовно- исполнительного законодательства) в течение многих лет оставалась относительно стабильной. На динамику преступных проявлений в местах лишения свободы основное влияние оказывали второй и третий факторы. Взаимосвязь этих факторов можно проследить на следующем примере.

Многие исследователи пенитенциарной преступности отмечали, что для нее характерно наличие обратно пропорциональной зависимости между хулиганством и побегами: при росте числа хулиганств уменьшается число побегов, и наоборот. Существование этой закономерности объяснялось психологическими и социальнопсихологическими факторами, прямым воздействием наказания на психику осужденного. Во-первых, это подсознательное проявление мотивации несогласия с узкими рамками общения, что отражается или в стремлении к расширению этих рамок (побег), или в несогласии с ним (хулиганство). Во-вторых, хулиганство органично по своей природе связано с сужением пространства и времени.

Действительно, условия исправительных учреждений способствуют возникновению у осужденных отрицательных психических состояний — тревожности, мнительности, подозрительности, раздражительности и т.д. Длительная изоляция, жизнь в замкнутом коллективе, публичность поведения — все это психологически изматывает человека, вызывает значительное внутреннее напряжение, которое может разрядиться по самому незначительному поводу.

Этим можно объяснить совершение импульсивных действий, но побег не является спонтанным деянием. Эту закономерность можно объяснить более естественным образом.

В основе большинства преступлений, совершаемых осужденными в период отбывания наказания, лежат конфликтные отношения.

Если эти конфликты выливаются в действия, содержащие признаки составов тех или иных преступлений, то их последствия во многом зависят от администрации колонии как органа дознания. Одним из таких последствий является привлечение зачинщиков к уголовной ответственности. Поскольку конфликты чаще всего оканчиваются драками, деяние обычно квалифицируют как хулиганство, тем самым статистика хулиганств растет. Осужденные, видя защиту со стороны администрации, не пытаются разрешить конфликты путем побега. Статистика побегов снижается.

В другом варианте администрация, стремясь «не испортить показатели», не возбуждает уголовные дела, особенно если зачинщиками конфликтов выступают члены актива самодеятельных организаций осужденных. В таких случаях оформляются отказные материалы (основанием отказа в возбуждении уголовного дела, как правило, является факт примирения сторон). Динамика количества хулиганств и преступности в колонии в целом снижается. Но неразрешенный конфликт усиливает социальное напряжение, и оно находит выход в других формах. Видя свою незащищенность, притесняемые осужденные совершают побег. Статистика побегов и преступности в целом увеличивается. Увеличившееся количество побегов заставляет администрацию реагировать на это, в том числе уголовно-правовыми мерами, что приводит к снижению числа побегов, но увеличивает количество привлеченных за хулиганство, и т.д. Процесс приобретает циклический (синусоидальный) характер.

Основным фактором, продуцирующим преступность в местах лишения свободы, является так называемая асоциальная субкультура, представляющая собой систему ценностей, норм, традиций, регулирующую поведение осужденных и их взаимоотношения между собой и другими людьми. Для мест лишения свободы асоциальная субкультура — явление закономерное и объективное. Субкультура вырабатывается сообществом осужденных.

Сообщество осужденных по типу является закрытым обществом, по характеру социальной структуры — сословно-кастовым.

Вертикальная мобильность в сообществе асимметрична, чаще всего направлена сверху вниз, переход в вышестоящие слои весьма затруднен, а для некоторых низкостатусных членов («опущенных») вообще исключен. В этих условиях борьба за статус, потребность в самоутверждении приобретают всеобщий, самодовлеющий и гипертрофированный характер, поскольку групповой статус осужденного полностью определяет ценность его личности и, как следствие, возможности удовлетворения материальных и духовных потребностей.

Поскольку в местах лишения свободы все ресурсы являются дефицитными, борьба за повышение или сохранение группового статуса носит остроконфликтный характер.

Как и в любой социальной группе, процесс стратификации в сообществе осужденных имеет результатом выделение трех основных слоев (страт): высший, средний и низший. В местах лишения свободы эти страты приобретают характер касты («бугры», «мужики», «опущенные»). Стратификация — процесс объективный, протекает в любой общности, и его нельзя отменить. В свое время в исправительных учреждениях предпринимались попытки поломать кастовую систему путем формирования отрядов и бригад из одних отверженных.

Считалось, что люди, прошедшие сквозь ад немыслимых унижений, построят свое сообщество по-другому. Но через некоторое время в их среде опять выделились свои «бугры», «мужики» и «опущенные».

Можно выделить несколько характерных особенностей социальной структуры сообщества осужденных.

Отношение к человеку и его оценка определяются главным образом не его личностными качествами, а социальной ролью, групповым статусом. И если представители элиты еще воспринимаются массами как личности, то характеристика индивидов, образующих массу, полностью исчерпывается их статусом. Происходит как бы овеществление личности, ее деперсонификация. Тем самым она исключается из сферы действия механизма, блокирующего внутригрупповую агрессию (например, запрет доносительства не распространяется на «опущенных»). Само социальное клеймение (присвоение оскорбительных кличек, принудительное нанесение знаковых татуировок и т.д.) имеет целью затруднить восприятие «клейменого» как человека.

Противопоставление сообщества осужденных всему обществу (и администрации колонии как его представителю) происходит по линии основных моральных ценностей — честность, справедливость, равенство и т.д., что не только повышает ценность «мы», но и формирует враждебный образ «они». Это предполагает особую деятельность лидеров сообщества по компрометации представителей администрации, раздуванию их действительных и мнимых ошибок, распространению лживых слухов. Этой же цели служит соответствующее комментирование излагаемых в печати фактов о коррумпированности сотрудников правоохранительных органов.

В сообществе осужденных существуют фактическая неоднородность и неравенство при формально провозглашаемом равенстве. Привилегированная верхушка, представляя себя выразителем и защитником интересов всего сообщества, старается свои узкогрупповые интересы и цели выдать за общие. Для защиты и оправдания своих привилегий элита нуждается не только в существовании внешнего врага (администрация колонии), но и во внутренних врагах. Ими прежде всего выступают «опущенные». Во-первых, в условиях крайнего дефицита материальных благ «опущенные» являются объектом эксплуатации, во-вторых, их социальное положение служит для основной массы осужденных свидетельством ценности собственного статуса и в то же время предупреждением на случай возможных конфликтов с лидерами. Поэтому, если в какой-то момент в сообществе не оказывается непривилегированных осужденных или их недостаточно, нормы поведения ужесточаются.

Личностные интересы полностью подчинены групповым, сообщество укрепляется не за счет соблюдения прав его членов, а за счет делегирования этих прав всему сообществу (фактически привилегированным группам). Ведется тотальный контроль над распределением и потреблением материальных благ. «Держат общак» и распоряжаются этими средствами только лидеры. Происходят жесткая централизация и субординация, нормирование поведения во всем.

Для понимания специфики поведения осужденных особое значение имеет понятие статусного и ролевого конфликта. Статусноролевые конфликты — не такая уж редкость, но, как правило, они длятся недолго. При длительном конфликте личность испытывает постоянный психологический дискомфорт, на основе которого могут даже развиться психосоматические заболевания. Человек пытается как-то разрешить этот конфликт, вплоть до отказа от статусноролевых обязательств. Но есть сфера социальной реальности, в которой возможность длительного статусно-ролевого конфликта запрограммирована изначально, этот конфликт как бы навязывается личности.

Это — места лишения свободы, исправительные учреждения.

В колонии осужденный оказывается зажатым «в тисках» между двумя противоположными нормативными системами. Одна — официальная, соблюдение ее требований контролируется администрацией колонии, и другая — неформальная, за соблюдением правил которой бдительно следят уголовные авторитеты. Нормы поведения каждой из этих систем не просто не совпадают, а предъявляют к личности взаимоисключающие требования.

Основная масса осужденных («мужики») все же приспосабливаются, стараясь хотя бы внешне соблюдать правила официальной и неформальной систем, внутренне не принимая ценности ни той, ни другой. Они выполняют нормы выработки и отдают положенную долю в «общак»; покорно ходят на политзанятия и церковные проповеди, но никогда не сядут за один стол с «опущенными»; выполняют распоряжения администрации, но никогда не ослушаются авторитетов. Такая модель поведения позволяет им сохранить определенную независимость и избегать острых конфликтов. Это устраивает как администрацию, так и уголовных лидеров: формально их власть вроде бы признается.

Иное положение у двух полярных групп — привилегированных высокостатусных осужденных (воры, «бугры», авторитеты) и непривилегированных низкостатусных («шестерки», чушки, «опущенные»).

Они должны строго соблюдать нормы субкультуры. Первые — потому, что глубоко усвоили ценности преступной среды, сами являются проводниками и защитниками этих ценностей, да и их неформальный авторитет во многом зиждется на знании и умении толковать воровские законы. Вторые — потому, что этого требует от них группа. У членов этих групп статусно-ролевые конфликты протекают в наиболее острой форме.

Очень часто взаимоотношения среди осужденных, их поступки, не укладывающиеся в рамки здравого смысла и свидетельствующие на первый взгляд об аномальности личности, можно объяснить с позиций статусно-ролевого конфликта. Так, некоторые психологи связывают побеги незадолго до освобождения с наличием у осужденных особого психологического времени. Все сталкивались с тем, что, когда мы ждем кого-нибудь, время тянется невыносимо медленно, а когда опаздываем — летит быстро. Психологически время как бы сжимается или растягивается. Эти исследователи утверждают, что у осужденного время течет настолько медленно, что ожидание становится невыносимым, и он совершает побег за день до освобождения.

Между тем факты таких побегов можно объяснить более естественным образом. Грубое нарушение осужденным неформальных норм (неуплата карточного долга) или его конфликт с лидером группы чреваты трагическими последствиями. В побеге видится подчас единственная возможность выхода из критической ситуации: лучше получить еще два года за побег, но остаться в живых.

Здесь имеет место даже не побег в правовом смысле (уклониться от наказания), а попытка сменить само место отбывания наказания.

Бывают случаи, когда побег является реализацией санкции за нарушение клятвы (клятвопреступник «забожился на побег»).

Настолько же непонятными выглядят факты членовредительства среди осужденных. Они глотают гвозди, бритвы, отрубают пальцы, ломают руки — зачем? Во-первых, членовредительство является альтернативой побегу: осужденного переводят из колонии в тюремную больницу. Это также является попыткой, во-первых, сменить место отбывания наказания, во-вторых, не работать. Но неужели они такие убежденные тунеядцы, что им праздность дороже здоровья? Напротив, большинство осужденных стремятся работать. Работа дает заработок, возможность отовариваться в ларьке и вносит какое-то разнообразие в их однообразную жизнь. Но бывают ситуации, когда осужденный вынужден отказываться от работы, невзирая ни на какие санкции.

Крайней формой разрешения конфликта является совершение осужденным преступления. Более половины опрошенных лиц, совершивших преступление в колонии, заявили, что в тех условиях у них не было другого способа разрешения конфликта. С их точки зрения, они фактически действовали в состоянии крайней необходимости.

На практике сложились два противоположных подхода в оценке субкультуры осужденных как криминогенного фактора. Первый заключается в недооценке негативной роли субкультуры и переоценке воспитывающего влияния сотрудников исправительного учреждения и коллективов осужденных. Эта позиция приводит к отрицанию необходимости специальной работы по профилактике субкультуры. Второй подход заключается в недооценке воспитательной работы, при этом делается ставка на ужесточение режима и усиление кары. Обе крайности вредны для задачи исправления осужденных.

Признание асоциальной субкультуры объективным реальным явлением не означает, что с ее существованием надо мириться. Поскольку источником возникновения субкультуры являются резкое и существенное изменение условий жизнедеятельности и социальная изоляция, стимулирующая самоорганизацию осужденных, можно выделить два стратегических направления в профилактике субкультуры.

Первое — гуманизация условий отбывания наказания, сближение, насколько это возможно, с условиями жизни на свободе. Второе — снижение социальной изоляции, расширение социально полезных контактов осужденных. Осужденные не должны ощущать себя изгоями, какой-то кастой отверженных.

Самым принципиальным в этом отношении является формирование сплоченных здоровых коллективов осужденных, способных обеспечить самоутверждение личности на основе социально полезной деятельности. Это очень трудная и, может быть, невыполнимая задача. Но, говоря о стратегии, не следует забывать и о тактике, а именно о специальных мерах по профилактике отдельных проявлений субкультуры.