Источники избирательного права и система избирательного законодательства Российской Федерации
Понятие «источник избирательного права» и основные разновидности избирательных нормативных актов
Рассматривая источники избирательного права, большинство исследователей акцентируют внимание только на нормативно-правовых актах, что в принципе правильно, но недостаточно, а при решении определенных задач избирательного права может значительно сузить источниковедческие основания рассматриваемых явлений или вообще привести к неточным утверждениям и выводам.
Под источниками права понимаются как обстоятельства, вызывающие появление права и его действие, так и формы права, т.е. способы формирования и закрепления правовых норм. Необходимо отметить, что проблема соотношения понятий «источник права» и «форма права» является дискуссионной, в некоторых случая позиции ученых расходятся диаметрально. Так, например, А.Ф. Шебанов не относил понятие «форма» к правовой норме, используя его в сочетании только с «формой права», а О.С. Иоффе, М.Д. Шаргородский считали, что в качестве формы выражения права выступает юридическая норма (внутренняя форма права), которая «сообщает» праву общеобязательность.
Представляется, что последнее замечание носит более объективный характер, хотя и традиционный для российской юриспруденции. Тем не менее критики этого положения указывают на то, что правовая норма не может являться формой права, поскольку это само право. Здесь, наверное, мы наблюдаем некоторую переакцентировку, поскольку никто не отрицает, что право образуют систематизированные правовые нормы, но норма не может быть «бестелесной», а всегда функционирует в своеобразной оболочке, независимо от того, писаная она или нет, носит позитивный или естественно-правовой характер, раскрывает содержание прецедента, правового обычая или нормативно-правового акта. Не случайно исследователи традиционно выделяют внутреннюю и внешнюю формы права.
По общепринятым определениям, источники права — это официальные способы выражения и закрепления норм права, придание общим правилам общеобязательного юридического значения. Тем не менее в литературе подчеркивается и многоплановость данного понятия. Вместе с тем источник права необходимо рассматривать в материальном и формальном смыслах. В материальном смысле это факторы, которые определяют само содержание права, т.е. условия экономической, политической, духовной сферы, воздействующие на процесс формирования содержания права, и в этом смысле право (правовая система) всегда будет иметь «национальный» характер, воплощающий в себе особенности этих сфер жизнедеятельности нашего общества и государства.
В формальном смысле под источником права понимаются юридические формы, посредством которых устанавливаются правовые нормы и получают общеобязательную силу. Отсюда, например, как отмечает Г.И. Муромцев, «в странах романо-германского права различают понятие “закон в материальном смысле”, т.е. всякую норму, исходящую от государства, независимо от форм ее изложения, и “закон в формальном смысле”. В последнем случае речь идет о принятом в особом порядке акте высшего представительного органа государственной власти, обладающем высшей юридической силой».
Нормативная основа избирательного права состоит из различных нормативно-правовых актов, правовых обычаев, а если брать мировую практику, то важнейшими источниками являются и прецеденты, т.е. решения судов по конкретному избирательному спору, которые обязательны для судов той же низшей инстанции при решении аналогичных дел. В этом плане судебная практика выступает важнейшим источником права, дает возможность суду выполнять правотворческие функции не только в случае отсутствия закона, но и при его наличии, путем толкования закона в процессе выбора соответствующего прецедента и возможности отвергнуть все другие имеющиеся прецеденты в соответствии с особенностями обстоятельств данного, конкретного дела. Но в правовой системе России прецеденты не используются в качестве источника права, хотя ряд исследователей считают судебную практику важнейшим источником права.
Основным источником современного избирательного права выступает нормативно-правовой акт. Это изданный управомоченным государственным органом и содержащий правовые нормы акт, т.е. предписания, рассчитанные на длительное действие и многократное применение, а также предписание об изменении или прекращении (отмене) действия этих норм. О.Е. Кутафин, касаясь данной проблемы, уточняет, что источник права является формой выражения не любых правовых положений, а именно правовой нормы. Это позволяет отграничить источники права от любых форм правовых актов, порождающих, прекращающих, закрепляющих конкретное правоотношение.
Таким образом, в нормативно-правовом акте соединяются две функции. С одной стороны, он является выражением государственной воли, и в этом случае о нем принято говорить как об источнике права, с другой стороны, он является носителем определенной правовой формы, и здесь мы говорим о нормативно-правовом акте как о форме права. Некоторые исследователи употребляют понятие «источник права в формальном (юридическом) смысле». Правда, в литературе высказывалась и другая точка зрения, по которой материальные условия жизни определяют не только содержание, но и форму права. В какой-то степени этого нельзя исключать, но юридическую силу нормы может определять только ее форма, и, конечно же, нельзя подменять понятия «источник права» и «форма права», поскольку это органично взаимосвязанные понятия (парная категория по отношению «содержания»), но имеющие самостоятельное предметное выражение, в совокупности характеризующее формально-содержательные факторы правовой нормы, без чего невозможно установить ее значение как источника права.
Трудно согласиться и с другой крайностью, когда, не отрицая самого понятия «форма права», ряд авторов под формой права признают только способ выражения права, а не юридическую силу, придающую норме обязательное значение. Так, например, М.П. Авдеенкова и Ю.А. Дмитриев предлагают рассматривать юридическую норму как форму выражения права, тогда как понятие «источник права» относят к нормативно-правовому акту, т.е. совокупности юридических норм. Представляется, что это упрощенная конструкция, лишающая юридическую норму ее источникового характера. М.Н. Марченко определяет форму права как способ (прием, средство) внутренней организации и внешнего выражения права, а точнее — выражения содержащихся в нормах права правил поведения, что совершенно правильно, но, к сожалению, не доводит определение «формы» до придания юридической силы этим «правилам поведения».
Как уже отмечалось, основным источником избирательного права выступает нормативно-правовой акт, который появляется в результате нормотворческого процесса самого государства или непосредственного волеизъявления народа (например, Конституция РФ 1993 г.) или в результате санкционирования государством нормы политической, общественно-политической организации, например введение нормы о КПСС как руководящей и направляющей силе советского общества в Конституцию СССР 1977 г. (ст. 6).
Таким образом, источниками избирательного права являются нормативные акты, в которых содержатся конституционно-правовые нормы, определяющие порядок проведения выборов. К числу таких источников относятся: Конституция Российской Федерации, конституции республик в составе Российской Федерации; уставы краев, областей, городов федерального значения, автономной области, автономных округов; федеральные конституционные законы; федеральные законы, а также законы (в том числе и избирательные кодексы, например, г. Москвы) субъектов Российской Федерации, подробно регламентирующие организацию и порядок выборов в различные органы государственной власти и органы местного самоуправления. Значительный срез отношений регулируется указами и распоряжениями Президента Российской Федерации.
Важнейшими источниками избирательного права являются международные нормативно-правовые акты, закрепляющие международные избирательные стандарты, которые являются обязательными для всей системы выборов в России в рамках предмета избирательного права. Нормы федерального избирательного законодательства не должны противоречить установленным международным стандартам в связи с принятой позицией российским законодателем на доктринальном уровне, что общепринятые принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются не только составной частью правовой системы России, но и имеют приоритет, а в случае противоречия применяются нормы международного договора (ч. 4 ст. 15 Конституции РФ). Здесь мы имеем факт прямого конституционного предписания. Вместе с тем в научной литературе уже высказывались суждения против непродуманного инкорпорирования норм международного права во внутреннее законодательство России, поскольку и сами нормы международных избирательных стандартов не всегда отличаются демократизмом, и только государство в полном объеме распространяет на своих граждан избирательные права, и соответствующие международные избирательные стандарты должны быть адаптированы к специфическим российским условиям, поскольку слепое копирование иностранного опыта — заранее проигрышная стратегия.
В связи с этим необходимо обратить внимание, что в ст. 15 Конституции РФ речь идет о приоритете норм международного права в случае их коллизии с нормами федерального законодательства, «иными правилами (установленными международным договором России), чем предусмотренные законом», но не коллизией с нормами самой Конституции РФ. Отсюда следует, что законодатель «в случае предполагаемой коллизии или противоречия» с нормой не вступившего в силу международного договора Российской Федерации (п. «г» ч. 2 ст. 125) отдает приоритет не норме международного права, а норме Конституции РФ, что и подтверждается не только смыслом, но и содержанием ч. 6 ст. 125 Основного Закона, по которой не соответствующие Конституции Российской Федерации международные договоры Российской Федерации не подлежат введению в действие и применению. Поэтому инкорпорированные в национальное законодательство международные избирательные стандарты не противоречат букве и духу нашей Конституции, а наоборот, не только являются важной регулятивной основой проведения выборов в нашей стране, но и гарантируют те общечеловеческие ценности, которые получили закрепление в Конституции РФ, связаны с демократизацией устоев нашего общества, а также легли в основу концептуального развития избирательных отношений в стране.
Широкий спектр источников представлен на подзаконном уровне. Это акты Правительства Российской Федерации, глав администраций и других руководителей исполнительных органов субъектов Российской Федерации по вопросам организации и проведения выборов. Некоторые вопросы избирательного права регулируются постановлениями Государственной Думы. Широк перечень нормативных актов, издаваемых Центральной избирательной комиссией. Среди них: инструкции, постановления, методики, положения, перечни (документов), инструктивные письма, разъяснения, программы, концепции, методические рекомендации, заключения и т.д.
Ряд исследователей рассматривают конституционную доктрину в качестве источника права, некоторые уточняют — вторичного (или субсидиарного) источника права, причем отмечается, что подобный статус доктрины признается как в национальных, так и в международных правовых системах. В свое время, касаясь этой проблемы, Рене Давид отмечал, что в романо-германской правовой семье доктрина являлась основным источником права, однако она не выдержала конкуренции и практически утратила значение как самостоятельный источник права. Исследователи отмечают также, что доктрина и сегодня как самостоятельный источник права все чаще упоминается применительно к ряду стран. Но сложность заключается в том, что в определенных ситуациях конституционная доктрина может выступать самостоятельным источником права, в других случаях она проявляется посредством иных правовых явлений. Конституционная доктрина не заменяет иных источников права, но дополняет их. Отсюда ее вторичный, субсидиарный характер, поскольку она выполняет вспомогательную роль по отношению к другим источникам, не утрачивая при этом своих регулятивных качеств. Она представляет собой необходимый элемент правовой системы, обеспечивающей системные связи и беспробельность Конституции.
Что касается видовой характеристики источников права, то стоит отметить, что в избирательном праве определенную роль играют источники в виде правовых обычаев, особенно характерных для регулирования выборных процессов первых лет советской власти, на что имеется непосредственная отсылка в тексте первой Конституции РСФСР 1918 г., по которой «производство выборов происходит согласно установившимся обычаям» (с. 66). Обращаясь к этому факту, А.А. Белкин отмечал, что этот случай остается и по сей день единственным для российского (советского) государствоведения примером, когда государственно-правовые нормы как-то выводились именно из правового обычая. Возможно, не единственный раз, учитывая разноуровневые выборы тех лет. Вызывает только сомнение, что эти выборы проводились на основе «правового обычая», поскольку за краткий период революционных преобразований ни о каком становлении «правовых обычаев», которые могли стать источником права, не могло быть и речи, так как правовой обычай формируется не одно десятилетие. Так что норму первой Конституции РСФСР можно считать фиктивной, поскольку выборные отношения регулировались не на основе правового, предусмотренного Конституцией обычая, а выстраивались на совершенно иной основе так называемого «революционного правосознания», «политической целесообразности», и даже в качестве источника использовалась аналогия, в том числе в административном и уголовном праве, а также в избирательном, допустим, при составлении списков лишенных избирательных прав.
Однако отношение к правовому обычаю неоднозначно, единого понимания его нет, и оно во многом предопределяется соответствующей правовой системой. Так, в странах романо-германской группы, в том числе в правовой системе России, используется понятие «правовой обычай». При этом подразумевается, что просто обычай получает санкцию государства, осуществляемую путем отсылки к нему в норме закона или путем решения на его основе судебного дела. Тогда он становится правовым и выступает в качестве источника права. В странах англосаксонской группы, например в Англии, местный обычай считается правовым уже в силу того факта, что он действует с «незапамятных времен». Поэтому определение «правовой» применительно к нему обычно не употребляется.
В современной литературе выделяются три разновидности обычаев, которые наметил в свое время основоположник компаративистики в праве Рене Давид. Он рассматривает обычаи, во-первых, как дополнение закона (secundum legem). Они играют наиболее важную роль, служат уяснению смысла тех терминов и фраз закона или судебного решения, которые употреблены в особом, отличном от общепринятого значении (злоупотребление правом, разумная цена и т.д.). Во-вторых, обычаи кроме законов (praeter legem), применяющиеся при пробелах в праве. В-третьих, обычаи против закона (contra legem) и adversus legem, которые встречаются при коллизии закона и обычая, играют незначительную роль в правовой системе.
В избирательном праве правовые обычаи имеют ограниченный параметр действия, но исключать их полностью нельзя, иначе трудно объяснить факт функциональной деятельности, допустим, председателя участковой избирательной комиссии, писаная нормативная часть которой составляет лишь малую толику от объема той работы, которую ему приходится вести. При смене, например, Председателя ЦИК новый Председатель реализует те же функции, что и предыдущий, в том же объеме, не имея перед собой прописанных на каждый час писаных норм. Конечно, здесь мы имеем дело со многими факторами, которые неосознанно присутствуют в действиях Председателя ЦИК: традиции, культура, профессиональная подготовка, представление о характере работы, чувство ответственности, долга, политическая составляющая, экономические и этические факторы, личная амбициозность; безусловно, присутствуют в его деятельности правосознание, целесообразность и аналогия. Все это коррелируется внешними факторами, работой всего механизма ЦИК и т.д.
В совокупности эта деятельность, обобщаемая на основе электорально-функционального опыта, является источником для разработки писаной нормы или установления порядка на основе неписаной нормы, санкционированной из сложившегося обычая, по которому уже живет соответствующая структура. После санкции на уровне подразделения или ведомства мы уже имеем дело не просто с традицией или обычаем, а именно с правовым обычаем, который является источником нормы, в том числе и необязательно писаной, и необязательно высшей юридической силы, наоборот, она носит чаще подзаконный характер, но играет важнейшую роль в незаполненном правовой, позитивной регламентацией пространстве. Здесь трудно установить пропорцию в соотношении норм обычного права и позитивного права в функциональной деятельности клерка, но то, что нормами писаного позитивного права регламентируется гораздо меньший срез функциональной его деятельности, не вызывает сомнения.
Некоторые исследователи, рассматривая скептически возможности правового обычая быть источником избирательного права (используя более расширительное понятие «обыкновение»), тем не менее совершенно верно указывают, что исключить обыкновения из арсенала средств нормативного правового обслуживания избирательных отношений полностью нельзя. Правда, автор (С.Д. Князев) связывает их проявление в основном с «нештатными» ситуациями, например «угрозой взрыва стационарных участков для голосования», когда законодательно нельзя предусмотреть все нюансы действий, поэтому в механизме правового регулирования электоральных отношений законодательно определяется «допуск» для складывания обыкновений как общепринятых ориентиров (параметров), влияющих на нормативную регламентацию избирательных кампаний. Представляется что здесь автор несколько заузил спектр отношений регулируемых «обыкновениями». На самом деле речь идет о более широком спектре отношений, регулируемых нормами неписаного права, независимо от того, получают они впоследствии закрепление в нормативно-правовых актах или нет.
Роль решений судебных органов в совершенствовании законодательства о выборах
Вопрос о судебной практике как источнике избирательного права является спорным. Прошедшие избирательные кампании способствовали теоретическому обобщению роли судебной практики в совершенствовании избирательного законодательства, влияния решений высших судебных инстанций на развитие права в целом, уточнению их места и роли в нормотворческом процессе, в том числе рельефно обозначили проблему источников права, на более значительный уровень подняли проблему, существующую не один десяток лет, — может ли правовая конструкция, выработанная судом, выступать в качестве источника права
Судебным инстанциям пришлось распутывать сложный состав правоотношений, в том числе по не вполне устоявшимся понятиям, допустим «информация» и «предвыборная агитация». Конечно, в этом случае судебная практика непосредственно способствовала развитию законодательства о выборах, и, как отмечали исследователи, когда законодатель своевременно не устраняет дефекты правового регулирования, судебная практика на достаточно продолжительное время становится источником права.
Представляется, что по вышеизложенному факту Судебной коллегией по гражданским делам Верховного Суда Российской Федерации было принято справедливое решение и практика рассмотрения дела способствовала внесению соответствующих коррективов в законодательство, которые и нашли закрепление в главе VII Закона «Об основных гарантиях избирательных прав». Но здесь необходимо сделать пояснение по вышеуказанному мнению.
Дело в том, что за последние 10 лет заметно усилилась дискуссия, которая шла еще с советских времен, по проблеме, является ли у нас судебная практика источником права. Вернее, эта дискуссия о правотворческой роли судов велась еще с дореволюционных времен, порой затухая или, наоборот, привлекая к себе внимание. Как отмечает М.Н. Марченко, «данный вопрос являлся и является далеко не новым, а тем более — не оригинальным вопросом для российской правовой действительности. Он неоднократно ставился и обсуждался как на общетеоретическом уровне, применительно к источникам досоветского, советского и постсоветского российского права в целом, так и на уровне отдельных отраслевых дисциплин». Мы бы добавили — в том числе и избирательного права.
Активно дискутировали данный вопрос представители классической российской юриспруденции в начале XX в. Правда, они отмечали, что судебная практика могла получить значение самостоятельного источника права только после судебной реформы Александра II 1864 г., поскольку ранее судебная власть не была отделена от законодательной и «неясности, неполнота законодательства» разрешались после прохождения инстанций в Госсовете, который являлся и высшей судебной инстанцией, и законодательным учреждением, превращая судебные решения в законодательные постановления. До реформы 1864 г. суды должны были применять законы по точному и буквальному смыслу, не допуская при этом «обманчивого непостоянства самопроизвольных толкований».
Касаясь проблемы в целом, Ф.В. Тарановский отмечал, что судебная практика наряду с юридическим обычаем является древнейшим источником права. Ему вторил С.А. Муромцев, утверждая, что в нормальной государственной жизни суд творит так же, как и законодатель, только при помощи других приемов. Видный представитель теории права Н.М. Коркунов считал, что если указы в конституционных государствах являются источником права, хотя издаются во исполнение законов, то таким источником могут быть и судебные решения. Примерно на таких позициях стояли Е.Н. Трубецкой, И.В. Михайловский.
Однако другие известные представители классической юриспруденции занимали совершенно противоположные позиции (Л.И. Петра- жицкий, Г.Ф. Шершеневич, Е.В. Васьковский, М.А. Унковский, И.А. Покровский и др.).
Как известно, в целом советская правовая доктрина отвергала, что решения Верховного Суда можно рассматривать как источник права. Наиболее сфокусировано эта позиция находила выражение в творчестве А.Я. Вышинского, который утверждал, что советский суд не создает нового права. Советские судьи не являются законодателями и призваны не творить право, а осуществлять правосудие в соответствии с требованиями закона, т.е. в соответствии с действующим правом.
В целом в работах советского периода преобладало мнение, что судебный прецедент не признавался источником права, поскольку судебные органы к числу правотворческих не относились, а только осуществляли правосудие как одну из форм применения закона.
Правда, еще в 1947 г. в своей статье «Значение судебной практики в гражданском праве» С.И. Вильнянский отмечал, что наша судебная практика должна получить признание как один из источников советского права. По мере накопления одинаковых решений вопроса, считал он, можно констатировать, что сложилось определенное правоположение, которое входит в состав объективного права. А в более поздней работе С.Л. Зивса было высказано категоричное мнение, что еще с советского времени постановления Верховного Суда считаются источником права. Примерно такую позицию занимает и В.М. Жуйков, считая, что фактически судебная практика всегда признавалась источником права, поскольку в судебных решениях допускались ссылки на них как на правовую основу разрешения дела, а позднее высказывался за придание решениям Верховного Суда РФ по конкретным делам силы прецедента.
Сегодня положительный ответ на этот вопрос мы находим в работах Р.З. Лившица, В.М. Жуйкова, Г.А. Гаджиева, В.Л. Кулапова, В.М. Лебедева, И.А. Конюховой, Н.В. Витрука, А.Н. Верещагина, Б.С. Эбзеева, С.А. Иванова, С.А. Солдатова, М.С. Саликова, О.И. Тиунова, Ю.А. Тихомирова и др. Правда, некоторые исследователи, например С.А. Иванов, ограничивают правотворческую функцию судов постановлениями Верховного и Конституционного Судов РФ, а О.И. Тиунов только решениями Конституционного Суда РФ, что совпадает с позицией С.А. Авакьяна, который отмечал еще в 1997 г., что современная судебная власть России, главным образом в лице Конституционного Суда, фактически уже осуществляет правотворческие функции. Более осторожное суждение высказала Н.А. Богданова, отметив, что правовая природа постановлений Конституционного Суда РФ позволяет рассматривать их как юридические источники науки конституционного права, т.е. не источники права, а источники науки конституционного права.
Однако, как отмечает М.Н. Марченко, в современный постсоветский период официальное, формально-юридическое отношение к судебной практике остается пока еще прежним. Она формально не признается как источник российского права.
Но тем не менее многие сторонники судебного нормотворчества, констатируя, что юридический прецедент, получивший наиболее широкое распространение в системе общего права, где он имеет силу законодательного акта, отмечают, что его элементы имеют место и в российской правовой системе и он все настойчиво «пробивает себе дорогу в российской правовой системе».
Итак, если суммировать в целом эти позиции, то следует отметить, что имеется группа ученых, которая вопреки существующей доктрине склонна считать прецедентное право как одну из существенных черт национальной правовой системы.
Противоположную позицию можно проследить по работам Г.Н. Манова, В.С. Нерсесянца, Е.И. Колюшина, О.Е. Кутафина и др. По мнению данных исследователей, решения Конституционного Суда не содержат правовых норм и поэтому не могут считаться источниками права. В значительной степени эту позицию разделяет и О.Е. Кутафин, отмечая, что постановления Конституционного Суда являются лишь актами применения Конституции РФ или, как отмечали еще в 1970-е годы А.Б. Венгеров и С.Н. Братусь, применительно к разъяснениям Верховного Суда СССР, «неким прецедентом толкования» на основе раскрытия смысла и содержания правовых норм.
Эта проблема не обошла стороной и избирательное право. Положительную позицию в этом вопросе занимают П.А. Астафичев, А.В. Зиновьев, И.С. Поляшова, И.В. Галушко, отрицательной, или «преувеличенной», эту позицию считают Т.Я. Хабриева, Н.Н. Ковтун. Не содержится упоминания о судебной практике как источнике избирательного права в обзорной статье Ю.А. Веденеева и В.И. Раудина, а также этот вопрос не рассматривается в фундаментальных изданиях по избирательному праву и избирательному процессу под редакцией А.В. Иванченко и А.А. Вешнякова.
Суммируя вышеизложенные позиции, все же представляется, что данный вопрос не может быть решенным силами одних исследователей и практиков. Для его решения необходимо вносить коррективы в правовую доктрину России, которая на сегодня исключает судебную (прецедентную) практику из числа источников права. Все-таки мы относимся к романо-германской правовой семье, где, за исключением, пожалуй, Франции, судебный прецедент не является источником права.
Следует учитывать, что Конституционный Суд в своих постановлениях «неоднократно подчеркивал, что его правовые позиции не являются нормами права». В случае необходимости разработки новой нормы в постановлениях Конституционного Суда в резолютивную часть обычно вводится указание на необходимость Федеральному Собранию в законодательном порядке урегулировать данный вид отношений, руководствуясь Конституцией Российской Федерации и с учетом настоящего Постановления.
Это нисколько не умаляют значения судебной практики в ее традиционном понимании. И здесь исследователи правильно отмечают множество проблем, связанных с ее реализацией, в том числе и в избирательном законодательстве. Судебная практика влияет на все стороны избирательного процесса, способствуя развитию отдельных его элементов или тормозя их, отмечает, например, И.В. Галушко. Это методологически важно при определении влияния судебной практики на развитие избирательного процесса.
К сожалению, в цепочке избирательное право—судебная практика-законодатель последний не всегда оказывается на высоте. Как отмечали исследователи, «законодатель не всегда принимает во внимание недостатки избирательных законов, выявленные при рассмотрении избирательных споров в судах общей юрисдикции, в результате чего создаются условия для возникновения новых избирательных конфликтов».
Вероятно, имея в виду подобную ситуацию, А.В. Мицкевич отмечал, что судебная практика, обобщенная и подтвержденная высшим судом, углубляет и дополняет закон и другие правовые акты. «Такое признание роли судебной практики сулит более обоснованные и полезные для укрепления законности результаты, чем далеко не всегда квалифицированные акты, порождающие лишь волокиту в законодательной деятельности по частным и сложным правовым вопросам. Пусть законодатели лучше изучают и обобщают судебную практику, возводя в закон то, что проверено практикой, и отвергая то, что оказалось неверным на деле».
Но в этой проблеме более активного совершенствования законодательства путем обобщения судебной практики есть и другая сторона, на которую обратил внимание И.В. Галушко, а именно влияние самого законодательства на совершенствование судебной практики. «Низкое качество принимаемых нормативных правовых актов, неверное их разъяснение способствуют, в свою очередь, неудовлетворительному претворению предписаний в жизнь судебной практикой, существенно замедляют и затрудняют процесс формирования в России цивилизованного гражданского общества и правового государства», — заключает автор.
С этим трудно не согласиться, хотя и абсолютизировать не стоит, поскольку неудовлетворительное претворение судебной практикой предписаний в жизнь — вина не только законодателя, но в не меньшей степени и самого судейского сообщества. Нередки ситуации, когда различные судебные инстанции по-разному не только толкуют правовые нормы, но и принимают совершенно противоположные решения по одному и тому же делу.
Тем не менее судебная практика способствует целенаправленному юридическому изменению избирательных отношений, и нередко законодатель впоследствии воспринимает именно эту конструкцию, хотя справедливости ради отметим, что не в чистом, готовом виде. Утверждать так — значит безосновательно упрощать сложный законодательный процесс, но в любом случае сама правовая конструкция, выработанная судом, не может нами расцениваться в качестве источника права, она может выступать условием или одним из источников, но не права, а формирования законодателем соответствующих правовых норм и практики их применения.