Доказательства в английском гражданском процессе

Общая характеристика системы судебных доказательств

1. Институт судебных доказательств безоговорочно должен быть поставлен на одно из центральных мест в любой системе гражданского процесса. Не является исключением и судопроизводство Англии, где этот институт охватывает большое число норм, многие из которых формировались практикой за долгие годы эволюционного развития. Положения доказательственного права оказывают решающее воздействие на все процессуальные формы и тем самым способствуют достижению главных целей классовой юстиции.

Нормы, регулирующие вопросы доказывания, и практика их применения находятся под особенно сильным влиянием философских концепций, исповедуемых господствующей верхушкой общества. С этой точки зрения, англосаксонская система доказательств (равно как и системы доказательств в процессах империалистических государств континентальной Европы или Азии) отражает различные нематериалистические философские теории. Правда, единой философской доктрины у эксплуататорских классов нет; существуют, чередуясь друг с другом, многочисленные школы и "школки" идеалистического, вульгарно-материалистического, эклектического толка. Но у них есть чрезвычайно важные общие черты, например отрицание возможности точного познания человеческим разумом реальной действительности. Распространение такой идеи на правосудие дало очень конкретный результат: понятие объективной истины заменено понятиями вероятности, определенной степени достоверности, перевеса доказательств и т.д. А отсюда уже вытекают соответственные требования к содержанию и форме отдельных юридических конструкций и судопроизводства в целом.

2. В современной юридической литературе нередко можно обнаружить критические замечания по адресу английской системы доказательств. Эти замечания сопровождаются требованиями усовершенствовать институт доказательств или его отдельные части. Проблему изучает комиссия по реформе законодательства. Реальные же сдвиги невелики.

Развитие английского доказательственного права исследователи неизменно связывают с развитием института присяжных заседателей. На ранних этапах (до XVI в.) члены жюри, набиравшиеся из близких соседей участников судебного дела, по существу, выступали свидетелями непосредственно известных им обстоятельств. Начиная со второй половины XVI в. присяжные из свидетелей факта постепенно превращаются в судей факта. В начале XIX в. установилась практика отвода из состава жюри тех, кто располагал личной информацией по делу. Функцией жюри стало заслушивание, анализ, оценка доказательств и вынесение вердикта относительно фактов.

Одновременно главной заботой научной доктрины и коронных судей стала разработка и закрепление таких процессуальных форм использования доказательств, которые гармонировали бы с институтом присяжных. Речь шла не только о том, чтобы облегчить членам жюри восприятие и оценку доказательств, но и о концентрации реального контроля над жюри в руках представителей государственной юстиции. Атмосфера консерватизма, боязнь резких изменений, приверженность дряхлеющим традициям породили такие доказательственные нормы, которые не соответствовали эталонам нормальной человеческой логики.

Но для XX в., и особенно его второй половины, характерны значительные перемены в общественной жизни. К числу таких перемен относится и значительное уменьшение количества гражданских процессов с участием присяжных. Громадное большинство таких дел ныне разрешается судьями единолично, т.е. им приходится рассматривать вопросы не только права, как раньше, но и факта. Иначе говоря, судьи теперь должны применять нормы, которые были рассчитаны на людей, не имеющих юридических знаний и опыта отправления правосудия.

Трудности модернизации устаревших категорий института доказательств усугубляются тем обстоятельством, что вопросы доказывания в Англии издавна регламентировались, насколько это было максимально возможно, одинаково и одновременно для гражданского и для уголовного процессов. Ныне из гражданских дел присяжные почти исчезли, в уголовных же процессах, когда рассматриваются дела о более серьезных преступлениях, жюри еще действует. Это дает основание говорить о меньшей сложности осуществления реформ в гражданском судопроизводстве, чем в уголовном. Но в гражданских делах присяжные иногда участвуют. А потому реформирование доказательственного права затрудняется, так как нежелательно создавать пропасть между процессами с жюри и без него. Действительно, странно выглядело бы право, где для одного вида судопроизводства существовали бы две разные системы доказательств. Все же складывается тенденция к раздельному регламентированию вопросов доказательственного права для гражданского и уголовного процессов.

3. Английские нормативные акты закрепляют далеко не все правила института доказательств. Тем более невелико число парламентских статутов, главным содержанием которых являются проблемы доказывания, а изданные законы касаются лишь отдельных вопросов. Если исключить некоторые статуты XIX в., еще формально действующие, но во многих частях отмененные, измененные или повторенные позднейшими актами, то можно выделить три основных закона о доказательствах, имеющих наиболее важное значение для осуществления правосудия по гражданским делам.

Закон о доказательствах (Evidence Act) 1938 г. внес значительные коррективы в насчитывающее многовековую историю правило, запрещавшее пользоваться слухами и производными доказательствами (hearsay rule). Он установил широкий круг случаев принятия документов частноправового характера без вызова для допроса в качестве свидетелей их составителей. Кроме того, в изъятии из правила о наилучших доказательствах (best evidence rule) была допущена возможность представления копий оригинальных документов.

Хорошей иллюстрацией тенденции к обособленному регулированию однотипных проблем для гражданских и уголовных дел служит закон о доказательствах в гражданском судопроизводстве (Civil Evidence Act) 1968 г. Он состоит из 20 обширных по объему и сложных по содержанию статей. Главнейшие положения акта, сопровождаемые, как обычно, многочисленными оговорками и условиями, можно свести к двум моментам. Во-первых, произведено дальнейшее и очень чувствительное ослабление правила hearsay. Закон в принципе разрешил оперировать производными доказательствами первой степени, а для некоторых разновидностей информации, например получаемой от компьютеров, - второй и более степеней. Во-вторых, установлено, что приговоры уголовного суда и решения гражданского суда по отдельным категориям исков имеют доказательственную силу при рассмотрении органами юстиции других гражданских споров, где подтвержденные названными постановлениями факты относятся к предмету доказывания.

Более скромен по значению закон о доказательствах в гражданском судопроизводстве (Civil Evidence Act) 1972 г. Нормы шести его статей свидетельствуют о продолжающемся приспосабливании системы доказательств, разработанной для жюри, к новым условиям, т.е. разбирательству исков единоличным судьей. Закон распространяет действие статута 1968 г. в части возможности использования производных доказательств на случаи, когда нужно установить мнение специалистов, высказанное ими вне рамок данного процесса; несколько изменяет порядок установления содержания иностранного права; предписывает взаимное раскрытие сторонами до заседания экспертных заключений и т.д.

Кроме трех кратко охарактеризованных актов парламента, нормы о доказательствах есть в ряде других статутов, главной задачей которых является регулирование не судопроизводства, а каких-либо институтов материального права. Эти разрозненные нормы обычно имеют отношение только к разбирательству отдельных категорий гражданских дел. Например, закон о реформе семейного права 1969 г. определяет порядок проведения экспертизы крови по искам об установлении отцовства.

Обзор парламентских статутов убеждает, что многочисленные аспекты судебного доказывания остаются за пределами их непосредственного воздействия. Чем же они регламентированы? Прежде всего, надлежит упомянуть о таких подзаконных актах, как правила судопроизводства различных типов. Например, в ПВС включены четыре раздела, специально посвященные доказательствам. Раздел 38 содержит общие положения о доказательствах, разд. 39 - положения о допросах под присягой свидетелей вне судебного заседания, разд. 40 - нормы о судебных экспертах и разд. 41 - нормы об аффидевитах. В ПСГ доказательствам посвящен разд. 20. Некоторое количество вопросов, касающихся собирания и исследования информации, разрешено статьями других частей правил.

Законы и подзаконные акты охватывают далеко не все вопросы английского доказательственного права. Многое остается на долю судебной практики. Существует необозримая масса решений судов разных инстанций, которые цитируются как источники отдельных норм о доказательствах. Прецеденты не только XX или хотя бы XIX вв., но и более ранних времен закрепляют ряд принципиальных положений, конкретизируют общие правила, формулируют исключения из них, нагромождают детали, оттенки, специфические особенности доказывания по некоторым категориям судебных дел и т.п.

Понятие и классификация доказательств

1. В английской юриспруденции можно найти различные определения судебных доказательств. Трудности изучения данного понятия возрастают из-за многозначного употребления таких терминов, как evidence и proof. Поэтому, чтобы не перегружать анализ мелкими деталями, целесообразно ограничиться рассмотрением взглядов и формулировок, преимущественно используемых в юридическом обиходе.

Термином "доказательство" (evidence) обозначают факты или средства их установления. "Доказательства - это все факты, документы и показания, а также другие законные средства, которые могут быть использованы для установления спорного факта". "Главными разновидностями судебных доказательств являются показания, сведения из производных источников, документы, вещи и факты, которые суд принимает для выяснения главных спорных обстоятельств по данному делу".

С точки зрения сугубо практической, доказательством рекомендуется считать "...материал, который тяжущийся желает представить суду в надежде, что это побудит суд прийти к желательному заключению по вопросу факта".

Термин proof также не однозначен. Вероятно, наиболее распространенным является мнение: proof - это то, что ведет к заключению о правдивости или фальши утверждений о фактах. Evidence есть основание proof. Если evidence заслуживает доверия, оно может иметь результатом proof. В решении по делу 1910 г. судья дал разъяснение, где отождествил proof не с бесспорным (conclusive) доказательством, а с информацией, на базе которой можно получить определенный вывод, например о тождестве лица тому, кто был ранее осужден. В общем, proof не нужно понимать как абсолютную достоверность, но лишь как достаточный материал для убеждения судьи.

Обзор дефиниций дает возможность заключить, что термин evidence имеет ряд аспектов. Он используется для обозначения фактов, с помощью которых ищут дорогу к главным фактам, всей суммы приемов доказывания, конкретных средств доказывания, черпаемой из них информации, а также свидетельских показаний. Под понятием proof подразумевается деятельность по доказыванию либо ее результаты. Смысловая неоднородность терминологии не должна заслонять существа проблемы. А главным является проводимое теорией разграничение между доказательствами как сведениями о каких-либо действиях или событиях и носителями такой информации - средствами доказывания.

За внешним многообразием формулировок, которые английские теоретики предлагают для расшифровки понятия доказательства, обнаруживается их единая методологическая основа и классовая направленность. Рекомендуемые формулы не связывают доказывание с установлением по гражданскому делу объективной истины. Робкие замечания отдельных авторов о выяснении правды не получают логического развития и завершения. Между тем в процессуальной науке нет более подходящего раздела, где было бы уместно и просто необходимо изложить конечные цели доказывания.

2. В английском судопроизводстве существует то же деление доказательств на группы, как и в юридических системах, далеких от идей общего права. Но в англосаксонской системе это деление приобретает особое значение, так как проблема разновидностей доказательств тесно смыкается с вопросом о допустимости получения информации из определенных источников. Без учета критериев группировки доказательств нельзя уяснить содержания правил о наилучшем доказательстве и о запрещении пользоваться слухами и сведениями "из вторых рук".

Деление доказательств на виды осуществляется по нескольким направлениям. Разграничение между прямыми и косвенными доказательствами зависит от содержания информации. В первом случае налицо сведения о главных фактах, во втором - о каких-либо иных обстоятельствах, так или иначе связанных с искомым юридическим фактом и помогающих его установлению. Другой критерий лежит в основе деления доказательств на первоначальные и производные. Первоначальные образуются под непосредственным воздействием реального события: свидетель, лично наблюдавший автодорожное происшествие. Если же этот человек расскажет об известных ему фактах другому лицу, то информация, сообщаемая последним, будет носить производный характер. Между событием и источником сведений есть промежуточное звено. С увеличением числа таких звеньев пропорционально возрастает степень производности. Наконец, с учетом формы получения судом информации определяются средства доказывания. Английское право разрешает использовать свидетельские показания, доказательства письменные и вещественные. На практике решение вопроса о том, к какой разновидности надлежит отнести то или иное конкретное доказательство, нередко влечет за собой значительные последствия.

3. Догматическая разработка категорий прямых (direct) и косвенных (circumstantial) доказательств издавна осуществлялась английской юриспруденцией, и основные характеристики этих категорий ныне не вызывают разногласий. Общепризнано, что прямое доказательство есть информация о любом главном факте. Если суд найдет ее заслуживающей доверия, факт будет считаться безусловно установленным. При использовании же косвенных доказательств сначала выясняются побочные обстоятельства, а затем через них главные. Единичного косвенного доказательства недостаточно для категорического заключения относительно искомого факта.

В начале XVIII в. сложилось правило о наилучшем доказательстве (best evidence rule). Его надлежит оценивать как уход от формальной логики и доведение до крайности пресловутого здравого смысла. Правило требовало, чтобы заинтересованные лица представляли суду самые хорошие, с точки зрения источника и содержания, доказательства, какие только возможны по данному делу. Предпочтение отдавалось прямым доказательствам перед косвенными и непосредственным перед производными.

Данное положение в известной мере перекрещивалось, сливалось с принципом, запрещавшим использовать доказательства "из вторых рук". Так, оба эти положения предусматривали явку на судебное заседание свидетеля-очевидца, не допуская передачи его рассказа другим человеком. Правило о наилучшем доказательстве поглотило также старинную норму о том, что если устанавливается факт составления засвидетельствованного кем-либо документа, то в суд должно быть доставлено удостоверившее документ лицо. Специфической чертой правила являлась вытекавшая из него необходимость оперировать подлинниками, а не копиями документов.

Несомненно, более разумно использовать максимально надежные источники информации. Но в основе английского правила о наилучшем доказательстве лежала идея о необходимости предотвращать злоупотребления тяжущихся. Считалось, что если кто-то представляет копию договора вместо оригинала, то оригинал предположительно содержит данные, свидетельствующие против стороны.

Нельзя, конечно, исключать возможности злоупотреблений. Явное сокрытие стороной прямых или первоначальных доказательств должно привлекать внимание суда. Однако английская судебная практика XVIII в. зашла слишком далеко за границы разумного. Так, суды вообще отказывались принимать копии любых документов, косвенные доказательства игнорировались, коль скоро существовали прямые, как бы трудно их ни было разыскивать.

Такой крайний ригоризм не соответствовал духу и тенденциям развитого капиталистического общества. С начала XIX в. значение и объем применения правила о наилучших доказательствах уменьшаются. Его разрушают законодательные акты и прецеденты. К настоящему времени правило фактически сведено к запрещению представлять копии частноправовых документов, да и то с многочисленными исключениями. Английские юристы уже не склонны это положение относить к числу главных устоев доказательственного права, а расценивают его как заурядную норму, которую можно бы и отменить.

4. Как уже отмечалось, по способу формирования доказательства разделены на непосредственные, или первоначальные (их наряду с прямыми доказательствами обозначают термином direct evidence), и производные, или сведения "из вторых рук". Для англосаксонской юридической системы такая классификация имеет чрезвычайно большое значение. На ней базируется правило о запрещении черпать информацию не из первоисточников (rule against hearsay).

Зарождение указанного правила относят к XIV в. Его главное содержание образно раскрыто Ч. Диккенсом в том месте романа "Посмертные записки Пиквикского клуба", где изложен забавный эпизод допроса на судебном заседании Сэма Уэллера - слуги мистера Пиквика. Ведущий допрос адвокат истицы заметил шутливо, что Сэм, кажется, имеет мало работы, но хорошо зарабатывает. "О, получаю вполне достаточно, сэр, как сказал солдат, когда его приговорили к тремстам пятидесяти ударам плетью", - отвечал Сэм. "Вам незачем сообщать нам, сэр, что сказал солдат или кто-то другой, - перебил судья. - Это не относится к свидетельским показаниям". Бессмысленная, с житейской точки зрения, реплика судьи, не оценившего народного юмора, формально юридически точно соответствовала правилу hearsay.

Исходные элементы основной формулы таковы: нельзя использовать в судебном процессе слухи, т.е. сведения из неизвестного источника, и информацию, полученную свидетелями или составителями документов от других лиц, для подтверждения фактов, о которых говорит эта информация; нужно вызывать в суд для допроса авторов документов или тех, чьи подписи стоят под текстом. Иначе говоря, в принципе доказательственную силу могут иметь только первоисточники.

Эти нормы свидетельствуют о расхождении юридических предписаний со стандартами нормальной логики. Методы исследования, которые характерны для различных областей человеческого бытия, объявляются непригодными для судопроизводства. Становление такого расхождения шло под лозунгом необходимости приспосабливать институт доказательств к суду присяжных.

В решениях судов и теоретических работах есть ряд соображений о ненадежности информации, получаемой не из первоисточников. В момент передачи свидетелю сведений третье лицо не предупреждалось об уголовной ответственности за ложь. Так как очевидца нет на заседании, невозможны перекрестный допрос и непосредственное наблюдение за его поведением. Сведениям "из вторых рук" вообще трудно доверять, здесь резко увеличивается вероятность ошибок при запоминании и воспроизведении фактов.

Эти аргументы не лишены известного смысла и было бы ошибкой их полностью игнорировать при любом типе судопроизводства, необходимо устранять или смягчать действие отрицательных факторов. Но примитивное решение о безоговорочном запрещении производных доказательств - несомненно, наихудший выход из положения, его разбивает натиск реальной жизни. Неудивительно, что параллельно с утверждением в английском процессе правила hearsay шло накопление допускаемых из него исключений.

Статуты 1938, 1968, 1972 гг., установившие ряд новых и довольно существенных положений, также затронули созданные ранее изъятия из правила о непригодности производных доказательств. Законы (особенно акт 1968 г.) в большей или меньшей степени вобрали в себя изъятия, но не полностью, а значит, сохраняется неопределенность и запутанность этого раздела доказательственного права. Критики закона отмечали, что было бы лучше заменить все разностильные исключения некоторыми общими принципами, касающимися допустимости информации "из вторых рук". Какие же наиболее значительные изъятия характерны для гражданского судопроизводства Англии

При всей строгости исходного тезиса доктрины hearsay созданные исключения разрешили использование информации, которую доказательственные системы многих других государств в принципе объявляют неприемлемой. Речь идет о так называемых слухах или молве, т.е. сведениях из неизвестных источников. Если надлежит выявить факты относительно родословной человека, существования брачных отношений, идентификации лица или предмета, наличия каких-либо издавна закрепившихся публичных, но не частных прав (границы города, права прохода через земельный участок и т.п.), то можно опираться на семейные традиции или общее мнение, докладываемое суду старожилами. Наряду со слухами допустимы производные доказательства многократных степеней. Аналогичными методами выясняется репутация гражданина.

Производные доказательства также допустимы, когда они имеют целью подтвердить совершение внесудебного признания некоторых обстоятельств стороной или лицом, чье заявление приравнивается к заявлению стороны. Например, тот, кому ответчик сообщил о своем денежном долге, может быть вызван в суд для дачи соответствующих показаний.

К числу исключений из правила hearsay отнесено использование для раскрытия фактов публично-правового характера изданных книг исторического или научного жанра, словарей, географических карт. Публично-правовые документы типа официальных реестров и отчетов, составленных государственными органами, считаются надлежащими доказательствами содержащихся в них обстоятельств. Такое же значение имеют протоколы определенных судов, международные договоры, королевские грамоты, помилования и назначения на должности. Другими словами, эти материалы суд принимает, не вызывая их составителей и не требуя от них обозначения первоначальных источников информации.

В работах английских юристов, опубликованных до начала действия законов 1938 и 1968 гг., есть анализ ряда других случаев допуска практикой судебных доказательств, не укладывавшихся в рамки исходного тезиса рассматриваемой доктрины (например, при определенных обстоятельствах можно было сообщать суду содержание заявлений умерших, заявлений, сделанных официальными лицами при исполнении обязанностей и т.д.). Ныне эти случаи поглощены нормативными актами, которые регулируют проблему hearsay evidence.

Закон о доказательствах 1938 г. содержал норму о допустимости в гражданском судопроизводстве без ограничений и каких-либо условий документов, относящихся к разряду публично-правовых актов (свидетельства о рождении, смерти, заключении брака, торговые книги корпораций и т.п.). Что же касается частноправовых документов, то ст. 1 закона формально воспроизводила старое положение о принятии их, лишь если тот, кто составил или подписал документ, лично обладал сведениями о зафиксированных фактах или получил эти сведения при исполнении должностных обязанностей. Кроме того, лицо, чье заявление или утверждение закреплено документом, подлежало вызову на судебное заседание для допроса в качестве свидетеля.

Но далее следовали исключения, фактически разрушавшие общее правило. Существование видимости этого правила было не лишено известного смысла для английской юстиции. Так, суду надлежало принимать письменное доказательство без вызова автора документа, если он умер, находится за границей, не способен по своему физическому или душевному состоянию давать показания, не может быть установлен или разыскан при разумном усердии. Закон далее наделял суд дискреционным правом допускать использование документов без явки составителей, а равно принимать копии вместо оригиналов, чтобы избежать чрезмерных задержек или расходов. Неопределенность термина "чрезмерность" ставила конкретизацию норм в полную зависимость от судейского усмотрения.

Еще больший урон обветшавшей доктрине нанес закон о доказательствах в гражданском судопроизводстве 1968 г. Но и это еще не завершающий удар, хотя высказано мнение, что данный статут предвосхищает исчезновение конструкции, запрещающей устанавливать содержание заявлений лиц, не вызванных свидетелями, с помощью производных источников. Новый акт, не отменяя полностью закона 1938 г., частично перекрещивается с ним, повторяет его нормы, что создает дополнительные трудности толкования.

Какие же наиболее важные моменты, касающиеся доктрины hearsay, закреплены статутом 1968 г.? Прежде всего ст. 1 устанавливает, что отныне производные доказательства будут допускаться лишь в случаях, предусмотренных законами или изданными на их базе подзаконными актами, или по соглашению сторон. Таким образом, запрещено регламентировать вопросы о производных доказательствах прецедентами, хотя, как ранее отмечалось, статут 1968 г. поглотил ряд конструкций прецедентного права или в общей форме санкционировал их сохранение (ст. 9). Конечно, функции практики не сведены тем самым к механическому применению законодательных норм. За ней остается регулирование множества деталей, частностей, оттенков, нередко имеющих большое значение. Кроме того, усиливается роль делегированного законодательства в данной области права.

Главным элементом новеллы 1968 г. является разрешение в принципе использовать производные доказательства первой степени в гражданском судопроизводстве. Статья 2(1) гласит: заявление, совершенное устно, письменно или иным способом каким-либо лицом, независимо от того, вызвано оно или нет в качестве свидетеля, будет считаться при соблюдении определенных условий надлежащим доказательством подтверждаемого им факта, если устное показание на суде данного лица об этом факте было бы допустимым. Примером доказательства первой степени (first hand hearsay) может быть утверждение гражданина, устанавливаемое документом, где оно закреплено, либо устным свидетельским показанием того, кто данное утверждение воспринимал. Если же в указанной цепи появляются еще дополнительные звенья, то налицо производность второй (second hand) и более высоких степеней. Таким будет документ, фиксирующий то, что его автору кто-то сообщил или что он узнал из другого документа.

Использование производных доказательств первой степени разрешается независимо от согласия или возражения противной стороны, если непосредственное показание недоступно по одному из пяти мотивов: соответствующее лицо умерло; находится за границей; неспособно вследствие своего физического или психического состояния выступать свидетелем; не может быть с затратой разумных усилий установлено или обнаружено либо, учитывая время, истекшее с момента заявления, нельзя ожидать, чтобы данное лицо вспомнило о точном содержании своего заявления. Это предусмотрено ст. 8 (2) (в) закона 1968 г. А ст. 7 наделяет заинтересованных лиц правом доказывать, что автор утверждения заслуживает или, напротив, не заслуживает доверия. Подобное доказывание осуществляется точно в таком же объеме, как если бы гражданин явился на заседание суда и отрицал при перекрестном допросе выдвинутые против него обвинения в пристрастности, ранее имевшей место судимости, неверности клятве давать добросовестную информацию, совершении несовместимых заявлений об одном факте.

Закон 1968 г. наряду с общим принципом допустимости производных доказательств первой степени закрепил также два неизвестных ранее положения относительно получения в гражданском судопроизводстве информации второй и больших степеней производности. В обоих случаях речь идет о документах.

По ст. 4 чье-либо утверждение, зафиксированное документом, который составлен определенным лицом при исполнении им своих обязанностей, считается допустимым доказательством утверждаемого факта. Причем составитель документа получает информацию либо от того, кто непосредственно наблюдал факт, либо от лица, узнавшего о факте от такого наблюдателя и передавшего составителю полученные сведения также в силу выполнения обязанностей. Цепочка информаторов, действующих по обязанности, может состоять из одного, двух или более звеньев. С их увеличением, естественно, растет степень производности. Для верного понимания этой статьи нужно обратить внимание на следующие моменты. Если того, кто дал сведения автору документа, вызвать в суд, его показания будут непосредственными доказательствами, не имеющими никакого отношения к доктрине hearsay. Допрос составителя упомянутого документа на заседании означает уже использование производного доказательства первой степени. Но такой случай находится в границах общей нормы ст. 2 закона 1968 г. И лишь когда суду представлен только документ указанного типа, налицо производность второй степени. Здесь начинает действовать ст. 4. Хорошей иллюстрацией ее применения может служить протокол полицейского офицера, зафиксировавшего сообщение гражданина, который наблюдал столкновение автомашин, или отчет мастера цеха, составленный на основе полученной от рабочих информации о выполненной ими работе, и т.п.

Научно-техническая революция, оказавшая влияние на многие стороны жизни современного общества, затронула и английское доказательственное право. Как знамение времени расценивают юристы ст. 5 закона 1968 г., допустившую использование информации, переработанной электронно-вычислительными машинами. Такая информация, если учитывать ее движение от непосредственного наблюдателя до оператора компьютера и результатов его анализа, может пройти через ряд посредников, т.е. носить многократно производный характер. Статут предусматривает необходимость соблюдения некоторых условий, обеспечивающих должное качество результатов. Требуется, чтобы документ был получен в период, когда устройство использовалось для определенного рода деятельности и по надлежащим программам, его материальная часть находилась в хорошем состоянии, заключительные выводы извлекались из материалов, которые данный компьютер в состоянии анализировать.

Но все условия содержат довольно поверхностные гарантии. Комментаторы опасаются, что вокруг документов ЭВМ может создаться атмосфера непогрешимости и судьи начнут требовать от заинтересованных сторон доказательств надежности компьютера или отсутствия фальсификации, лишь если итоги анализа будут слишком поразительными. Вообще же стороне нужно нести значительные расходы для оплаты работы ЭВМ и труда специалиста, расшифровывающего выданную информацию, так что это дорогое удовольствие явно не по карману тяжущимся, принадлежащим к трудящимся классам.

Закон о доказательствах в гражданском судопроизводстве 1972 г. несколько расширил область действия статута 1968 г. До этого он применялся к производным сообщениям о конкретных фактах. Теперь же допущена передача через другие источники мнений лиц, не вызываемых в суд, когда такие мнения вообще могут исследоваться в процессе. Например, разрешено устанавливать содержание заключения специалиста-эксперта, который умер до заседания суда, но высказал кому-либо или письменно изложил свою точку зрения по специальному вопросу.

Предмет доказывания

1. В гражданском судопроизводстве предмет доказывания составляют факты, имеющие отношение к рассматриваемому судом делу и необходимые для вынесения решения. Таков исходный тезис, вокруг которого затем английские нормативные акты, практика и теория начинают создавать удивительно громоздкие конструкции, нередко перекрещивающиеся с другими категориями доказательственного права.

Обязательный элемент предмета доказывания - главные спорные факты (facts in issue). Их выдвигает истец, когда он формирует основание требования, и ответчик, беспокоящийся о защите против иска. Тот, кто убедит суд в правильности своих утверждений, может рассчитывать на благоприятное решение. Доказательственное право не определяет, какие именно главные факты должны образовать фундамент конкретного дела. Эту задачу выполняет право материальное, его нормы устанавливают юридическую значимость действий и событий в области договорных отношений, причинения вреда, наследования, изобретательства и т.д. Заведомо безразличные для права факты исключаются из сферы судебного исследования.

В предмет доказывания входят только те главные факты, которые спорны. Это элементарное для буржуазной юстиции положение, хотя оно не выдерживает критики, если иметь в виду установление объективной истины и обеспечение справедливости. Отделение спорных фактов от бесспорных осуществляется с учетом результатов обмена между сторонами соответствующими объяснениями.

Указанные нормы относительно просты, но даже их применение в некоторых случаях осложняется. Не всегда главные факты представляют собой единичные действия или события. Иногда такой факт включает ряд или множество элементов. Например, небрежность человека, если он выполняет некоторые постоянные обязанности, складывается из серии поступков, каждый из которых должен быть доказан. В таких случаях на практике нужно определять, можно ли какое-то единичное обстоятельство считать элементом главного факта или оно к нему не относится.

В связи с понятием предмета доказывания существенное значение имеет вопрос о том, является ли его составной частью закон? Однозначного ответа дать нельзя. Что касается юридических норм, действующих на территории Англии и Уэльса, то доказывать английскому судье их существование и содержание формально нет необходимости. Древний принцип гласит: судье закон известен (jura novit curia). Однако эта аксиома в буржуазных государствах, как правило, не распространяется на иностранное законодательство. Английская юстиция исходит из концепции, трактующей иностранную норму как "факт", а не как "право". Отсюда, прежде всего, вытекает необходимость ее доказывания заинтересованной стороной при пассивном отношении суда. Недоказанность влечет за собой применение чрезвычайно искусственной и, особенно когда речь идет о праве СССР и других социалистических государств, несправедливой фикции тождества иностранной нормы аналогичной норме английского права.

Длительное время доказательства, касающиеся иностранного закона, оценивались присяжными. Лишь с изданием закона об отправлении правосудия 1920 г. (ныне соответствующее правило содержат акты о Верховном суде 1925 г. и о судах графств 1959 г.) это стало функцией коронных судей. Методы доказывания регламентированы статутами и прецедентами. Предпочтение всегда отдавалось экспертным заключениям, и лучшими знатоками считались судьи или практикующие адвокаты государства, чье право надлежало установить. На втором месте шли юристы, читающие теоретические курсы или получившие соответствующее образование.

Даже представление английскому суду текста иностранного закона обычно не считается достаточным, необходимо его разъяснение экспертами. Законом о доказательствах 1907 г. сделано исключение только для статутов и ордонансов, действующих на подвластных британской короне территориях. Если текст напечатан правительственной типографией, не требуется доказательств, что нормативный акт утвержден полномочным органом. И часто суды Англии соглашаются толковать нормы таких актов без помощи специалистов.

Закон о доказательствах в гражданском судопроизводстве 1972 г. внес некоторые изменения в утвердившиеся ранее формы выяснения содержания иностранных юридических норм. Этот вопрос продолжает оставаться вопросом факта, но методы доказывания упрощены. Комментаторы связывают новеллу с членством Англии в Европейском Экономическом Сообществе.

После вступления в "Общий рынок" проблемы зарубежного законодательства приобрели для Англии большое значение.

Новый статут допускает в качестве эксперта по праву любого государства или территории за границами Англии и Уэльса всякое лицо, которое суд может признать компетентным, исходя из его знаний и опыта. Не требуется, чтобы кандидат занимал какую-нибудь должность или был вправе выполнять какие-либо юридические функции в данной стране (ст. 4). Этим аннулируется множество прецедентов, ограничивавших так или иначе круг возможных кандидатов, а суды фактически получают очень большую свободу выбора. В соответствии со ст. 4 (1) закона 1972 г. суд может разрешить выступить экспертом по праву СССР даже реакционно настроенному зарубежному "советологу".

Если вопрос, касающийся бытия и содержания иностранной нормы, уже был разрешен (до или после утверждения закона 1972 г.) в гражданском или уголовном деле каким-либо высшим судом (т.е. не магистратским судом и не судом графства), то его решение может служить в разбираемом позднее споре о праве гражданском доказательством, на основе которого суд приходит к заключению об иностранном законе. Но на этом сходство с прецедентами исчезает, так как вывод другого суда считается верным, пока не доказано иное, т.е. в отличие от прецедентов его дозволено опровергать. Данная норма вообще перестает действовать при наличии противоречащих друг другу судебных актов относительно иностранного закона.

2. Вторая группа фактов, подлежащих установлению в ходе гражданского процесса, состоит из обстоятельств, которые сами по себе не влияют на материально-правовые отношения, но помогают выяснять главные спорные факты. Эти обстоятельства всегда появляются, когда стороны оперируют косвенными доказательствами, они - обязательный элемент таких доказательств. Подобного рода обстоятельства именуют facts relevant to the issue или evidential facts. Теоретически допустимо исследовать данную группу фактов в связи с определением как понятия предмета доказывания, так и понятия доказательства вообще.

Проблема форм связи главных и побочных фактов рассматривается обычно как проблема относимости (relevancy) доказательств, т.е. дискуссионным считается вопрос о том, какие доказательства суд принимает или отвергает. Но в основе решения этого вопроса лежат рассуждения о способности различных типов доказательственных фактов устанавливать юридические действия и события. Здесь исходными являются уже не правовые критерии, а здравый смысл и опыт, иначе говоря, налицо обычное для английского права сочетание формальной логики, пресловутой житейской мудрости и ограничений, рассчитанных на некомпетентность членов жюри. В конечном счете исключительно велика роль дискреционного усмотрения судей.

Английские юристы (Фипсон, Вигмор, Кросс и другие), констатируя возможность бесчисленного количества комбинаций жизненных обстоятельств, рекомендуют некоторые виды классификации отношений между побочными и юридическими фактами. При этом они в той или иной мере учитывают такие объективные формы связей, как причинные, временные, пространственные и т.п. Например, Кросс вслед за Вигмором дает сложную систему групп косвенных доказательств, каждая из которых обозначена специальным термином. Но автор замечает, что используемые наименования не общеприняты и вопросы терминологии не решены.

Основанием для одной классификации является степень убедительности взаимосвязи между фактами для разумного человека. Низшую ступень занимают недостаточные (insufficient) доказательства, настолько слабые, что им доверять нельзя. Иллюстрация: суд отклонил утверждение, будто причиной закончившегося смертью лица приступа сердечной болезни был полученный им во время работы у ответчика механический удар. По мнению суда, с большей вероятностью такой причиной можно считать плохое пищеварение или прогулки в ветреную погоду. На средней ступени располагаются доказательства, которым разумный человек вправе, но, с точки зрения здравого смысла, не обязан безоговорочно верить (prima facie evidence). Пример: суд причиной смерти рабочего назвал отсутствие защитных ограждений у машины, а не небрежность погибшего. Наконец, высшая степень убедительности (presumptive evidence) имеет место, когда здравомыслящий человек должен прийти к выводу о наличии определенной связи между двумя явлениями, если нет сильных контрдоводов. Так, суд расценил как "почти непреодолимый" довод в пользу презумпции отцовства то, что после открытого ухаживания ответчик вступил в брак с женщиной, у которой через две недели родился ребенок.

Условность такой градации весьма наглядна. Ее подтверждает сам Р. Кросс, говоря о слиянии одной группы с другой и невозможности с точностью установить рубежи каждой из трех категорий убедительности. Но и оговорки его сугубо формальны. И классификация, и ее дефекты охарактеризованы исключительно с абстрактно-логических позиций. В тени остается главное - фигура "разумного человека". Между тем это не бесстрастное счетно-решающее устройство, а вполне реальное лицо - судья, назначенный правительством империалистического государства для защиты интересов монополий.

3. К предмету доказывания имеет отношение еще так называемая доктрина res gestae. Скептические оценки этой доктрины не редкость в английской юриспруденции. Р. Кросс с одобрением цитирует замечание Ф. Поллока, который назвал термин res gestae бессмысленным, скрывающим правду о наличии универсальной формулы для всех видов относимости. Ю. Стоун характеризовал категории такого типа как убежища пестрой толпы концепций, взаимно конфликтующих и образующих движущийся хаос. Аналогичны высказывания судей при вынесении решений. Res gestae - выражение, используемое, чтобы "...набросить респектабельную юридическую мантию на разнородные случаи, к которым нельзя применить точную формулу" (судья Томлин, 1931 г.). Данный термин "...подобно многим латинским фразам часто употребляется для обозначения ситуации, неудовлетворительно передаваемой ясными английскими словами" (судья Вилберфорс, 1971 г.).

Непосредственное содержание конструкции res gestae, область ее применения, взаимоотношение с другими юридическими категориями неодинаково трактуются юристами. Добавочные трудности возникли после принятия закона о доказательствах 1968 г., допустившего в гражданский процесс производную информацию первой степени, так как доктрина res gestae всегда была тесно связана с правилом hearsay, ограничивая его действие. Теперь же эту функцию взял на себя парламентский акт. Кроме того, удельный вес доктрины стал существенно различным для гражданских и уголовных дел.

Содержание конструкции res gestae сводится к разрешению устанавливать действия, декларации, эпизоды, которые сами главными спорными фактами не являются, но неразрывно с ними связаны, сопутствуют им или объясняют их. Нужно, чтобы указанные действия или заявления совершались одновременно с искомыми фактами. Эту одновременность расценивают как свойство, достаточно мощное для преодоления ряда запретительных доказательственных правил (hearsay, иррелевантность, плохая репутация, оценочные суждения и т.п.). Таким образом, доктрина res gestae позволяет концентрировать внимание суда на моментах, исключаемых нормами запретительного характера.

Вероятно, наиболее простой иллюстрацией доктрины служат заявления, точнее, восклицания людей в момент какого-либо события или тут же после него. Причем не высказывания типа обдуманного рассказа, а непроизвольно вырвавшиеся восклицания под влиянием данного события и содержащие его объяснение. Так, были признаны относимыми выкрик лоцмана при столкновении двух кораблей: "Проклятый штурвал все еще положен направо" (1861 г.); слова умирающего от полученной травмы рабочего: "Я не должен был делать этого" (1952 г.) и т.п. Впрочем, теперь подобного рода восклицания можно доказывать на основании закона 1968 г.

Нужно констатировать, что сложность проблемы res gestae, особенно в части отграничения этой категории от правила hearsay, породила громадную казуистическую практику. Судьями принимаются во внимание очень конкретные особенности дел, трудно уловимые оттенки, которые нередко допускают и другое толкование.

4. Значительную роль в английском институте судебных доказательств играют нормы отрицательного плана, т.е. запрещающие что-либо устанавливать, ограничивающие круг источников информации и т.п. К числу такого рода правил относятся положения об иррелевантных для судебного дела фактах. Теоретики выделяют несколько разновидностей иррелевантности. Характерно, что речь не идет об обстоятельствах, абсолютно никакого отношения к юридическому конфликту не имеющих, т.е. о фактах, отсутствие взаимосвязи которых с делом ясно каждому человеку здравого рассудка. Напротив, исключаются группы фактов, которые, так или иначе, соприкасаются с делом. Они могли бы повлиять на убеждение лица без юридического опыта, но юрист должен считать их безразличными для рассматриваемого спора. Какие же это факты

Больше по традиции, чем из-за его значимости упоминается стариннейшее правило res inter alios acta - никому не должны вредить действия других лиц. Ныне оно поглощено почти целиком формулой относимости, а в оставшейся части сведено к сумме некоторых примеров из судебной практики. Так, по одному делу в качестве доказательства психического здоровья завещателя не было допущено письмо, направленное ему как абсолютно вменяемому человеку.

Вторую группу составляют так называемые "подобные факты" (similar facts). Основной тезис гласит: запрещено ссылаться на поведение лица в других подобных случаях с целью доказать, что и в исследуемом судом эпизоде оно вело себя аналогично. Однотипность явлений не означает наличия связи между ними, а потому сходство - не доказательство. Конструкция "подобных фактов" исключительно детально и тщательно разрабатывается английской теорией на материалах уголовных дел, хотя общие выводы распространяются также на гражданское судопроизводство. Известным прецедентом служит решение 1810 г. при рассмотрении иска трактирщика к хозяину пивоваренного завода о компенсации убытков из-за доставки плохого пива: суд запретил устанавливать качество пива, поставленного остальным заказчикам, так как это было пиво иной варки. По делу о причинении вреда (1894 г.) судья заявил: "Вы не должны доказывать, например, что некий водитель локомотива - беззаботный человек, с целью подтвердить, что несчастный случай был вызван его неосторожностью". Но вслед за сравнительно простым общим правилом идут исключения, превращающие категорию "подобных фактов" в довольно туманное понятие.

Указывают несколько критериев относимости к делу "подобных фактов": систематичность поведения, устойчивые наклонности, специальные навыки и знания, однородные приемы и т.п. С точки зрения требований, обычно предъявляемых к научным определениям, четкость излагаемых критериев оставляет желать лучшего.

Практический результат отсутствия законодательной регламентации, бедности общих принципов, накопления многочисленных противоречивых прецедентов и бессилия теории один - широкое судейское усмотрение при возникновении такого рода вопросов. К этому заключению прямо или косвенно приходят многие исследователи темы о "подобных фактах".

Третья разновидность фактов, исключаемых из сферы доказывания, касается общей характеристики (character) лиц. Хорошая или плохая оценка человека не подлежит установлению при рассмотрении вопроса о том, совершал ли он какое-либо действие. Однако и это правило сопровождается исключениями. Есть значительная разница между уголовным судопроизводством, где репутация обвиняемого может исследоваться довольно часто, и гражданскими делами, при разборе которых репутация сторон затрагивается много реже. Так, характеристика истца по делам о возмещении за клевету относится к числу главных спорных фактов. Ответчик управомочен доказывать низкую репутацию противника, чтобы избежать ответственности либо уменьшить размер компенсации. Изредка допустимо выяснение репутации лиц, не вызванных свидетелями. Что же касается свидетелей, то критическое исследование их личности - почти обязательный элемент перекрестного допроса.

5. В английском процессе существует категория, которую юристы обычно не связывают с понятием предмета доказывания, хотя она имеет к нему непосредственное отношение. Речь идет о запрещении исследовать доказательства определенного характера, если есть угроза интересам государства. Для обозначения данного явления применяют различные термины. Чаще говорят о привилегиях короны (crown privilege), государственном интересе (state interest), требованиях общей политики (doctrine of public policy). Попытки разграничить эти понятия, придать им неодинаковые оттенки большой роли не играют.

Исходный тезис гласит: недопустимо в гражданском процессе раскрывать зафиксированную документами или известную свидетелям информацию, пользующуюся привилегией. Внешне это выглядит как запрещение истребовать некоторые бумаги и задавать излишние вопросы. По существу же налицо запрет устанавливать факты определенного типа, исключение их целиком из предмета доказывания. Надлежащие государственные органы могут ссылаться на привилегию по любым делам, независимо от того, является ли государство участником спора. Но даже при отсутствии такой ссылки суд по своей инициативе должен воспрепятствовать представлению доказательства, если придет к заключению о нежелательности разглашения его содержания. Очень важно констатировать, что соответствующую информацию нельзя получать также из производных доказательств.

Два момента приобретают главное значение, когда рассматривается указанная доктрина: а) какие данные не подлежат раскрытию, б) кто окончательно решает, распространяется ли привилегия на конкретный факт. В принципе защите подлежат государственные секреты, а также конфиденциальные сведения, разглашение которых может повредить нормальному функционированию органов публичной власти (полиции и т.п.). Оба критерия довольно расплывчаты и оставляют немалый простор для усмотрения.

Долгое время руководящим было решение палаты лордов по делу Duncan v. Cammel, Laird and Co. Ltd, точнее, сформулированные при его рассмотрении лордом-канцлером Симоном тезисы. Здесь возник вопрос о правомерности отказа министра морского флота представить материалы, относящиеся к конструкции затонувшей подводной лодки "Фетида". Отказ был одобрен, но палата вышла за границы конкретного случая и установила, что для судов вообще обязательно мнение компетентного министра относительно привилегированности каких-либо сведений. Кроме того, Симон развил идею о существовании классов документов, которые абсолютно независимо от их содержания не должны фигурировать на суде.

Прецедент 1942 г. стал отправной точкой для направления судебной практики, вызвавшего немалую критику. Например, Д. Ллойд писал, что, наделив правительственные агентства неограниченной властью требовать применения норм о привилегированности сведений, английские суды нанесли серьезный удар эффективности контроля над административными учреждениями. При характеристике этого направления практики говорят о создании юстицией самой для себя затруднений, из которых ей впоследствии пришлось с трудом выпутываться, и т.п.

Под влиянием критики, а главное, очевидно, с целью создания иллюзии демократизации форм судопроизводства в империалистическом государстве, через два десятилетия после завершения мировой войны началось изменение практики. Палата лордов по делу Conway v. Rimmer выдвинула ряд новых положений, хотя мнения судей, участвовавших в заседании, не были тождественными или одинаково мотивированными.

Палата, подвергнув критике крайности идеи Симона относительно классов документов, которые не должны фигурировать на суде, не отказалась от нее полностью. Было указано, что не подлежат раскрытию документы, содержащие официальные секреты, или документы определенного типа, например протоколы заседаний кабинета министров. Здесь вряд ли будут возникать разногласия между судами и государственными учреждениями, ходатайствующими о привилегии. Относительно другой информации решение принимает не администрация, а суд. Ему надлежит определить, отдать ли предпочтение сохранению тайны некоторых методов управления, конфиденциальных источников получения сведений и тому подобного или интересам хорошего отправления правосудия, так как запрещение исследования доказательств и фактов иногда оказывает роковое влияние на конечный результат дела. При наличии сомнений судья управомочен истребовать документ, лично, без предъявления участникам спора изучить его и тогда прийти к окончательному заключению.

Английские юристы не склонны гипертрофировать реальные последствия новых установок. Ретроспективный взгляд на гражданские дела периода 1942-1968 гг. показывает, что многие из них, включая дело о затонувшей субмарине, и ныне были бы решены аналогично. Главным достоинством новеллы теория объявляет торжество более справедливого принципа, характерного для большинства государств, где действует система общего права.

Четкие юридические границы сферы применения норм о привилегиях наметить невозможно. Немалое значение имеет усмотрение надлежащего юрисдикционного органа. Раньше это были административные инстанции, ныне функция перешла к судам, которые также являются частью механизма империалистического государства и умеют эффективно защищать его интересы.

Освобождение от доказывания и запрещение опровергать некоторые факты

1. Генеральное правило гражданского судопроизводства гласит, что сторона, утверждающая какой-то факт, обязана удостоверить его надлежащими доказательствами. Но английскому процессу известны случаи, когда заинтересованное лицо освобождается от доказывания и выгодные для него обстоятельства суд признает существующими, не требуя их подтверждения дополнительной информацией. Эти случаи образуют несколько групп.

Судейская осведомленность (judicial notice) - понятие, используемое для обозначения некоторого круга явлений, о которых судьи знают из повседневной жизни или должны знать в силу занимаемой должности. Такие явления неоднородны по характеру, и английские теоретики классифицируют их по отдельным признакам.

Значительную часть объектов судейской осведомленности составляют общеизвестные, или ноторные (notorious), факты. Было бы неумным педантизмом требовать подтверждения того, что ясно всем или большому числу людей (нормальные природные явления, естественное или искусственное разделение времени, значение английских слов и т.д.). Но ноторность неоднозначна, она имеет свои пространственные, исторические и иные границы.

Ноторными признаются факты не только заведомо очевидные, но и такие, которые судья может отнести к общеизвестным на основе дополнительной информации, добытой им по личной инициативе из различных источников. Эта информация иногда легко доступна, например, судья уточняет по словарю значение какого-либо термина; иногда выяснение общеизвестности начинает приближаться к обычному доказыванию. Для иллюстрации приводят рассматривавшееся в 1940 г. дело о компенсации вреда от укуса верблюда. Надлежало выяснить, считается ли верблюд животным диким или домашним. К заключению о том, что это животное домашнее, судья пришел на основе анализа специальной литературы и объяснений знатоков, кстати, разошедшихся во мнениях. Характерно, что указанные действия не квалифицировались как собственно доказывание. Свидетели только помогали судье установить научный факт. Отсюда следуют некоторые практические выводы, в частности изъятие такого рода вопросов из компетенции жюри.

А.Д. Кейлин отмечал, что "...английский суд проявляет особую осторожность при отнесении к судейской осведомленности фактов внешнеполитических, отказываясь иной раз признавать свою осведомленность в отношении широко всем известного факта. Сказанное в особенности имеет место при возникновении вопроса относительно таких фактов политического значения, которые английский суд, если бы мог, охотно признал бы вообще не существующими". Дополнительно следует указать на известную зависимость суда от правительственных органов, главным образом министерства иностранных дел. При наличии сомнений относительно таких фактов, как суверенность иностранного государства, протяженность территориальных вод, состояние войны и тому подобное, суд истребует заключение надлежащего департамента, и такое заключение принимается безоговорочно.

Различными прецедентами и несколькими статутами (о толковании законов 1889 г., о судебных доказательствах 1843 г., о банкротствах 1914 г.) установлено, что именно судьям надлежит знать в силу занимаемой должности. Это нормы и принципы английского общего права, публичные акты парламента, процедура и прерогативы парламента, определенные подзаконные акты (не все), печати государственных органов и судов, подписи надлежащих должностных лиц, назначения и функции судей высших судов и т.п. Существует также немало оговорок, уточнений, исключений из основных правил. Таким образом, проблема общеизвестных фактов решается английской юриспруденцией много сложнее, чем, например, в практике и теории континентальных государств Западной Европы.

2. Презумпции (presumptions) - предположения о существовании каких-либо фактов, которые суд в определенных случаях может или должен сделать, одновременно освобождая заинтересованную сторону от доказывания этих фактов. Таково наиболее широкое определение презумпций. Данная юридическая конструкция, наряду с другими, способствует достижению целей классовой юстиции.

По содержанию, юридической силе и последствиям презумпции неоднородны, что приводит к необходимости их классификации по определенным признакам. В английской теории существуют разные точки зрения по вопросам о разграничительных критериях, количестве групп, распределении конкретных презумпций по тем или иным группам и т.п.

Ортодоксальная классификация ведет начало от римского права. Часто употребляется даже латинская терминология для обозначения трех групп презумпций.

Презумпции законные неопровержимые (presumptio juris at de jure, или irrebuttable presumptions of law), как указывают многие английские авторы, никакого отношения к доказыванию не имеют. Это просто-напросто нормы материального права, традиционно формулируемые в виде предположений, запрещение их опровержения отражено наименованием. К примеру, презюмируется, что лица до 10 лет не могут совершать преступлений (закон 1963 г.), или если неизвестна последовательность смерти нескольких людей от некоторой единой причины, презюмируется, что они умирали в порядке старшинства, т.е. более молодой переживал старшего (закон 1925 г.).

Презумпции законные опровержимые (presumptio juris, или rebuttable presumptions of law) довольно многочисленны. Название фиксирует два главных момента: а) предположения закреплены правовыми нормами, следовательно, обязательны для суда; б) допускается оспаривание презюмируемого факта стороной, которой данный факт невыгоден, мешает добиться успеха. Эти моменты оказывают существенное влияние на распределение бремени доказывания между участниками гражданского дела и на его перемещение с одного лица на другое. Несомненна классовая окраска ряда презумпций: официальные действия выполняются надлежащим образом; бухгалтерская отчетность бизнесменов правильна; лицо, имеющее права на имущество, является его законным владельцем и проч. Тот, кто не согласен, вправе опровергать презюмируемые факты, естественно, рискуя потерпеть неудачу. Так, существует презумпция, что позднейшее завещание, аннулирующее частично либо целиком ранее составленное, отражает истинную волю наследодателя. Обратное доказывать можно, но зачастую это чрезвычайно трудно.

Презумпции фактические опровержимые (presumptio hominis, или rebuttable presumptions of fact), как свидетельствует их наименование, не есть категории юридические. Они не предусмотрены нормами права, и суд не обязан их безоговорочно применять. Эти презумпции есть некоторые логические заключения, извлеченные из житейского опыта о нормальном ходе вещей, типическом развитии событий: если установлено какое-то обстоятельство, то с большей или меньшей долей вероятности можно предполагать, что имеет место и другой факт, а значит, нет нужды его специально доказывать.

Ряд английских исследователей отождествляют фактические презумпции с косвенными доказательствами. Убедительность этого мнения с формально-логической точки зрения достаточно наглядно раскрывают обычно приводимые образцы презумпций данного вида. Например, нахождение определенного лица за рулем автомобиля вскоре после наезда на пешехода дает основание заключить, что и при столкновении машиной управлял тот же водитель. Если сторона прячет доказательство, значит, ей невыгодно, чтобы оно фигурировало на процессе. Обычно человек предвидит естественные результаты своих действий.

Несомненно тождество таких предположений с косвенными доказательствами, для которых также характерно наличие побочных фактов - исходных пунктов для выводов о фактах юридических. Однако практика и теория продолжают выделять группу фактических презумпций, хотя ее точный состав не определен, варьируется и представляет собой лишь сумму примеров. Этому положению можно найти должное объяснение. Согласно утвердившимся воззрениям, одного доказательственного факта мало для формирования вывода о главном. Но того же единичного обстоятельства, расцениваемого уже в качестве элемента презумпции, достаточно, чтобы суд, если на то будет его воля, пришел к заключению о существовании презюмируемого факта. Значит, фактические презумпции расширяют границы судейского усмотрения. Конечно, не запрещается опровергать предположение, доказывать его неприменимость к данной ситуации. Но к этому моменту презумпция уже выполнила свою функцию, переместив бремя доказывания с одной стороны на другую.

3. Формальное признание (formal admission) в английском гражданском процессе может быть совершено на различных его стадиях: письменно при подготовке дела или устно на заседании суда. Так, в своих объяснениях ответчик по иску о компенсации убытков из-за неисполнения договора признает факт заключения контракта или причинитель вреда не отрицает нарушения правил уличного движения и т.п. К признанию приравнивается также простое неоспаривание стороной выдвинутых против нее утверждений, кроме утверждений о размере убытков (ст. 13 разд. 18 ПВС), взаимных обвинений супругов в бракоразводных процессах и некоторых других.

Английское право в отличие, например, от французского не считает формальное признание доказательством. Оно расценивается как действие, превращающее спорный факт в бесспорный, выводящее его из сферы судебного исследования, а значит, освобождающее противника от обязанности представления надлежащих доказательств. Впрочем, несмотря на различие исходных позиций, практические результаты признания аналогичны и во французском процессе.

Неформальное, или совершенное вне процесса (informal, extrajudicial), признание считается в Англии доказательственным фактом. Он должен быть установлен свидетельскими показаниями, документами и может опровергаться заинтересованными участниками дела.

4. К числу весьма своеобразных явлений английского гражданского процесса, безусловно, нужно отнести категорию, именуемую "истопл" (estoppel). Существо этой конструкции сводится к запрещению истцу или ответчику утверждать и доказывать, что сложившееся определенным образом представление о каком-то факте не соответствует действительности. Причем нельзя опровергать уже имеющиеся выводы относительно некоторых разновидностей фактических обстоятельств независимо от того, правильны ли данные выводы или ошибочны. Оценки "истопла" английскими юристами крайне противоречивы. Даже место "истопла" в общей структуре правовой надстройки не установлено с надлежащей точностью. Одни авторы называют его институтом не процессуального, а материального права. Согласно другой точке зрения, "истопл" нужно считать специфической формой защиты ответчика, а в некоторых случаях и истца. Наконец, есть мнение, которое, по-видимому, имеет наибольшее число сторонников, оно трактует "истопл" как элемент института судебных доказательств. Такое мнение, кажется, лучше других учитывает формально-юридические моменты конструкции.

Разнообразие оценок объясняется сложностью категории "истопла", его многогранностью, тесным переплетением с рядом норм материального и процессуального права. Нужно еще учитывать изрядное число накопившихся за долгие годы прецедентов, толкование которых затрудняется неодинаковым развитием доктрины судами общего права и судами канцлера вплоть до середины XIX в. "Истопл" - не монолитное понятие, существует несколько его типов. В английской юриспруденции нет согласованного мнения относительно их количества, но все же чаще говорят о трех "истоплах", имея в виду гражданское судопроизводство, где эта конструкция применяется гораздо интенсивнее, чем в процессе уголовном. Каждый тип имеет еще внутренние подразделения.

Запрещение опровергать факты может быть следствием действий заинтересованного лица (estoppel by conduct). В юридических сочинениях приводится немало цитат из решений судей, где с большей или меньшей степенью детализации формулируется понятие этого вида "истопла". "Если кто-либо словами или поведением намеренно заставляет другого поверить в существование определенного положения вещей и побуждает его соответственно действовать или изменить ранее избранную позицию, то для первого лица исключается возможность затем доказывать, что ситуация была иной" (дело 1837 г.). "Человеку не будет разрешено кардинально менять свою точку зрения, утверждать что-нибудь в один момент и отрицать в другой, предъявляя требование к тем, кого он ввел в заблуждение, и основывая это требование на оспаривании им же созданных иллюзий" (дело 1862 г.).

"Истопл" by conduct делят на несколько разновидностей. Иногда запрет утверждать иное вытекает из заключенного контрагентами соглашения, в основе которого лежат их убеждения о существовании некоторых обстоятельств (estoppel by agreement). Эти обстоятельства неоспоримы. Классической иллюстрацией служит решение 1972 г.: ни лендлорд, ни арендатор не могут отрицать титула собственника имущества, если договор аренды был заключен исходя из предположения о законности его полномочий. Иначе говоря, нанимателю, прекратившему выплачивать арендную плату, будет запрещено на суде доказывать, что арендодатель не является собственником. Такое запрещение действует в течение существования контракта, а затем теряет силу.

Другой подвид "истопла" by conduct - estoppel by representation - определяется сходно с определением данного вида в целом. При рассмотрении одного гражданского иска в 1956 г. судья рассуждал следующим образом: начнем с невиновного лица, которое было подведено к тому, чтобы уверовать в существование известного положения вещей и соответственно действовать. Главный вопрос в том, как лицо пришло к такой уверенности? Если так случилось вследствие поведения другого человека, хотя и не являвшегося единственным виновником, но внесшего большую долю в это дело, будет несправедливым разрешать ему отступать на иные позиции за счет интересов того, кто поступал согласно внушенным ему представлениям.

Факты могут быть различного характера: положительные и отрицательные, действия или бездействие, информация или молчание. Например, тот, кто рекомендовал себя в качестве совладельца фирмы, будет отвечать за предоставленный фирме с учетом его положения заем, хотя бы он фактически совладельцем не был. Человек, безучастно наблюдающий, как у него на глазах продают вещи, лишается возможности доказывать, что он их собственник. Лицо, которое выдавало другого за своего агента, не вправе затем ссылаться на отсутствие у агента надлежащих полномочий. Здесь даже применяется особый термин agency by estoppel. Мужу, регулярно оплачивавшему заказываемые его женой товары, запрещено утверждать, будто жена лишилась с некоторого момента права использовать его кредит, если он заранее не уведомил об этом поставщиков.

Логичен вопрос, не мешает ли институт "истопла" установлению истины. Эту проблему затрагивают далеко не все английские исследователи. Но те, кто ее ставит, ограничиваются разъяснениями казуистического толка, сводящимися фактически к выводу о невозможности получения четкого ответа. "Истопл" не исключает правды, но ее выяснение вообще не ведется. Коль скоро имело место сообщение о некотором положении вещей, суд не позволяет автору информации забрать ее назад или доказывать, что ситуация была иной. Отсюда естественно и неизбежно следует вывод: в определенном количестве случаев суд будет исходить из иллюзорных представлений о реальности. С этой точки зрения, "истопл" преграждает дорогу к истине.

Второй тип "истопла" - estoppel by deed - непосредственно связан с понятием так называемого договора за печатью и является отголоском той исключительной святости, которой общее право наделяло эти контракты. Исходная норма устанавливает, что лицу, оформившему письменный договор с приложением печати, не будет позволено на суде доказывать ошибочность его содержания по существу. Но есть ряд дополнительных факторов, значительно урезающих границы применения данной нормы. Так, она не действует по отношению к нечетко, двусмысленно изложенным пунктам договора, а также в случаях, если иск прямо не основан на договоре или если сторона ссылается на незаконность сделки вследствие обманных уловок контрагента и примененного им насилия. Такие изъятия обязаны своим происхождением праву справедливости, и благодаря им "истопл" by deed ныне трудно отделить, как утверждают английские юристы, от "истопла" by agreement.

"Истопл" третьего типа - estoppel by record, или by judgement - имеет прямое отношение к вопросу о юридическом действии судебных актов и пределах обязательности уже вынесенных актов при рассмотрении других дел. Иначе говоря, это проблема преюдициальности (res judicata). В ее основе лежат заимствованные общим правом из римской юриспруденции формулы: публичный интерес требует, чтобы тяжбе был положен конец; никто не должен подвергаться опасности судебного преследования дважды по одной и той же причине. Отсюда и вытекает запрещение оспаривать в гражданском процессе выводы, которые сформулированы судом надлежащей компетенции в решении по ранее предъявлявшемуся иску, если решение не отменено в установленном порядке. Но данное правило, конечно, не применяется широко, оно имеет ряд ограничений.

Решения английских судов в зависимости от границ их обязательности делятся на два класса: in rem и in personam. Первые содержат такие заключения, которые никто не может опровергать при разборе любых дел. Это акты, определяющие юридический статус лиц. Наиболее яркие примеры: объявление банкротом, расторжение брака или признание его недействительным, установление законности рождения, утверждение завещания и т.п. Значит, если брак расторгнут, то ни участник бракоразводного процесса, ни совершенно посторонние субъекты, когда спор между ними так или иначе затрагивает отношения между супругами, не вправе доказывать, будто брак существует. Нужно, однако, чтобы вопрос о статусе лица был главным, а не побочным элементом решения.

Напротив, преюдициальная сила решений in personam действует исключительно по отношению к сторонам процесса и их правопреемникам. Только они лишены права оспаривать выводы, зафиксированные ранее вынесенным решением суда, в будущих процессах, для других такого запрета нет. Но и указанное ограничение полномочий сторон тоже имеет свои рамки. Необходимо совпадение участников нового и уже разрешенного дела. Владелец легковой автомашины предъявил к собственнику грузовика иск о компенсации вреда, причиненного столкновением на дороге. Суд признал виновным в аварии сына истца, находившегося за рулем. Затем сын начал против собственника грузовика дело о возмещении ущерба его здоровью. Суд отклонил ходатайство ответчика, просившего со ссылкой на первое решение запретить истцу отрицать свою небрежность.

Другое ограничительное условие сводится к необходимости установления тождества между уже решенным и вновь поставленным вопросами. Здесь практике известны две разновидности "истопла". Более простым является cause of action estoppel, базирующийся на идее о том, что решение поглощает и тем самым разрушает основание иска. Нельзя использовать для нового процесса ту же группу фактов, даже если им дана иная юридическая квалификация.

Сложнее категория issue estoppel. В решении по делу Mills v. Cooper (1967 г.) судья дал объяснение этой конструкции, ныне цитируемое рядом авторов юридических сочинений. Сторона но гражданскому делу не вправе выдвигать против другой стороны утверждений относительно факта или вытекающих из фактов юридических последствий, правильность которых есть существенный элемент основания ее иска или защиты, если те же самые утверждения являлись существенным элементом основания иска или защиты в другом гражданском деле между теми же сторонами или их правопредшественниками и были признаны тогда судом надлежащей компетенции неправильными. Исключение допустимо лишь для случаев, когда после первого решения стали доступны новые материалы, касающиеся верности или ошибочности утверждений.

5. "Истопл" типа by record действует (за некоторыми исключениями) в ограниченных пределах и одним из условий его применения является тождество сторон первого и следующих процессов. Но как быть, если стороны не совпадают? В этой связи прежде всего заслуживает внимания вопрос о значимости приговора уголовного суда для гражданского судопроизводства, где факт совершения или несовершения преступления обвиняемым играет существенную роль.

Долгое время руководящим прецедентом, широко известным в англосаксонской юриспруденции, было решение Апелляционного суда по делу Hollington v. Hewthord & Co., Ltd. Истец требовал возмещения причиненного ему личного вреда автомашиной, которой управлял работник ответчика. Ранее в уголовном процессе шофера признали виновным в нарушении правил движения. Истец желал представить этот приговор как доказательство неосторожности шофера, однако суд первой инстанции и затем Апелляционный суд его ходатайство отклонили. Главный мотив отклонения сводился к тому, что осуждение есть только мнение жюри или судьи о виновности и его недопустимо использовать в другом деле согласно правилу hearsay. Гражданские судьи не должны находиться под влиянием чьего-либо мнения, им надлежит самим исследовать и оценивать доказательства. Значит, истец обязан доказывать неосторожность шофера независимо от того, что его неосторожность ранее была установлена приговором уголовного суда.

Убедительность изложенных аргументов невелика. Вообще норма, запрещавшая обращаться к выводам уголовного суда при рассмотрении гражданского дела, связанного с преступлением, могла сформироваться лишь в системе юстиции, где установление объективной истины даже формально не отнесено к числу задач судопроизводства. Это как раз и есть английская система, доводившая до крайностей такие черты буржуазной состязательности, как активность заинтересованных лиц и пассивность суда. Глубинные причины возникновения указанной нормы обнаруживаются путем диалектического анализа различных явлений. Но неудобства, вопиющие трагикомические нелепости ее действия становились очевидными любому здравомыслящему человеку, весьма далекому от юриспруденции. Бессмысленность некоторых ситуаций, например, в делах о клевете, бросалась в глаза. Вторая часть закона 1968 г. (ст. 11-13) довольно ощутимо меняет внешние формы взаимосвязей между судебными актами.

Наиболее общее положение закреплено ст. 11 акта 1968 г. Она гласит, что обвинительный приговор любого суда Соединенного Королевства или английского военного суда будет допускаться в гражданском процессе как доказательство совершения преступления лицом, независимо от того, признавало ли оно себя виновным и выступает ли участником гражданского дела. Разумеется, установленный приговором факт должен иметь отношение к исковому производству. Далее идет очень существенная норма: если наличие приговора подтверждено, осужденный должен считаться совершившим указанное в приговоре преступление, поскольку заинтересованной стороной не будет доказано обратное.

Итак, до 1968 г. уголовное осуждение никакого значения для более поздних гражданских дел не имело. Заинтересованным сторонам надлежало вновь и по существу доказывать факты, зафиксированные приговором. Закон изменил процедуру, создал презумпцию верности приговора, но презумпцию опровержимую. В гражданском процессе разрешено доказывать ошибочность выводов уголовного суда. Непосредственный эффект новой презумпции - изменение распределения обязанности доказывания. Это бремя переместилось на того, кто намерен опровергать приговор. Возможность такого оспаривания судебных актов означает, что новелла сохраняет неизменными основы английского правосудия.

Статья 11 (2) (а) закона 1968 г. закрепила лишь исходный принцип: презумпцию дозволено опровергать. А затем юристы немедленно выдвинули ряд проблем относительно применения, казалось бы, не такой уж сложной нормы. В самом первом деле, разрешенном после вступления в силу ст. 11 акта 1968 г., судья Высокого суда поставил ряд вопросов, а затем их число было умножено практикой и теорией. Основные из этих вопросов следующие: обязан ли судья, рассматривающий гражданский иск, верить обвинительному приговору или может либо должен его проверять; вправе ли судья дать новую оценку фигурировавшим в уголовном процессе доказательствам и прийти к выводу о невиновности осужденного; придает ли приговор дополнительную силу доказательствам виновности, зависит ли эта сила от ранга уголовного суда, единогласия присяжных при вынесении вердикта, отклонения апелляции вышестоящей инстанцией; допустимо ли оспаривать приговор по мотивам неудовлетворительного ведения уголовного процесса адвокатом, ошибок судьи при инструктировании присяжных, уличения в лжесвидетельстве главных свидетелей обвинения и т.д.

Отсутствие у судебных актов твердого фундамента в виде объективной истины создает благоприятную почву для разнообразных спекулятивных рассуждений, образующих запутанные юридические конструкции. Перспектива четкого нормативного регламентирования проблем, возникших вокруг ст. 11 закона 1968 г., очень нереальна. Каким масштабом, например, измерять силу приговоров, чтобы отграничить приговор суда короны, состоящего из члена Высокого суда, от приговора неоплачиваемого магистрата? На сцену опять-таки выступает дискреционная власть судьи в гражданском процессе, от его усмотрения будет, в конечном счете, зависеть решение конкретных вопросов любого дела. С этой точки зрения, новелла 1968 г. усиливает судейскую власть.

Новый закон допускает возможность ситуации, когда согласно приговору уголовного суда гражданин должен считаться преступником и отбывать наказание, а в гражданском судопроизводстве будет объявлено, что он противоправных действий не совершал или невиновен. Это еще один парадокс формальной истины.

Комиссия по реформе права при составлении рекомендаций, которые легли в основу закона 1968 г., изучала вопрос о том, не следует ли приравнять решения по гражданским делам к приговорам уголовных судов с точки зрения их значимости для последующих гражданских процессов. Ответ был дан отрицательный прежде всего по мотиву более высоких требований к доказыванию обвинения, чем к доказыванию основания иска или возражений. Кроме того, в отличие от обвинительной власти истец не обязан раскрывать информацию, облегчающую противнику защиту.

Статут закрепил точку зрения комиссии, т.е. сохранил практику, согласно которой решение по гражданскому делу в другом процессе не может играть роль доказательства устанавливаемых им фактов, если, конечно, здесь не применима конструкция "истопла". Например, один из пострадавших от аварии автобуса пассажиров предъявил к владельцу машины иск и выиграл дело. Другому пассажиру, затем начавшему аналогичный процесс, вновь нужно по существу доказывать факт аварии, небрежность шофера и т.п.

Статья 12 акта 1968 г. все же предусмотрела два исключения, речь идет о супружеской измене и отцовстве. Если при рассмотрении семейного дела судом графства или Высоким судом (но не мировым судом) будет раскрыто нарушение супружеской верности или при рассмотрении дела об отцовстве любым судом Великобритании оно будет установлено, то эти решения можно использовать в любом другом гражданском деле для подтверждения указанных фактов. И они должны считаться существующими, поскольку заинтересованное лицо не докажет обратного. Иначе говоря, создана точно такая же презумпция, которая есть в ст. 11 закона в отношении приговоров уголовных судов. Аналогичны в значительной мере и вопросы, касающиеся толкования обеих норм.

Особое место занимает ст. 13 статута 1968 г., которая определяет значение приговора для гражданских исков о клевете. Раньше, при неограниченном господстве нормы прецедента по делу Холлингтона (1943 г.), авторы устных и письменных заявлений, указывающих на совершение преступления лицом, уже осужденным за него в уголовном порядке, находились под угрозой предъявления к ним иска о диффамации. Причем защищаться они могли только путем автономного (без ссылки на приговор) доказывания совершенных истцом преступных действий.

Буржуазная уголовная юстиция далека от совершенства и справедливости, для нее не чуждо даже умышленное искажение истины, особенно если речь идет о подавлении классовых противников угодного господствующей верхушке режима. Немало ошибок рождается из-за антидемократических принципов, методов, форм процедуры. Не исключено осуждение человека при недостаточном количестве доказательственных материалов, их недоброкачественности или фальсификации. И все же, коль скоро обвинительный приговор вынесен, нелогично заставлять тех, кто назвал осужденного преступником, снова доказывать факт преступления. Это тем более несправедливо, если с момента завершения уголовного дела прошло много лет, исчезли или стали трудно доступными документы, умерли либо неизвестно где живут важные свидетели, забыты давние эпизоды и т.п. При таких обстоятельствах даже мощная машина обвинительной государственной власти могла бы оказаться бессильной. Возможности же частных лиц неизмеримо скромнее.

Английские юристы оперируют чаще всего двумя наиболее одиозными, с их точки зрения, делами, убедительно показавшими необходимость реформирования старой практики. Хиндса с четырьмя другими лицами осудили за участие в хищении драгоценностей и денег на сумму более 38 000 фунтов стерлингов в 1953 г. (преступление, известное как Mapples robbery). Полицейский чиновник Спаркс, приложивший большие усилия для изобличения Хиндса, после ухода в отставку опубликовал в газете статью об уголовном деле, назвав Хиндса преступником. Последний, еще отбывая тюремное заключение, в 1964 г. предъявил к Спарксу иск о компенсации за клевету. Ответчику пришлось, не упоминая приговора, доказывать свое утверждение, жюри не удовлетворили его материалы и в пользу истца было взыскано 1300 фунтов стерлингов. Ответчик, боясь увеличения судебных издержек, апеллировать не рискнул.

Другой аналогичный по характеру иск был связан с "величайшим преступлением столетия" - ограблением почтового вагона поезда ("Great Train Robbery"). Лицо, приговоренное за участие в налете к 30 годам тюремного заключения, предъявило иск о возмещении убытков за клевету, якобы содержавшуюся в газетной статье, рассказывавшей о его действиях. Ответчик не стал доказывать правильности своих утверждений, признал диффамацию, но просил уменьшить размер взыскания, так как репутация истца вследствие его осуждения на длительный срок, отклонения апелляции, участия также и в других преступлениях котировалась очень низко, а значит, он не потерпел существенного ущерба. Жюри учло эти аргументы, с ответчика взыскали лишь символическую компенсацию.

Закон 1968 г. резко изменил положение. Согласно ст. 13 для гражданских дел о письменной или устной клевете, где спорным является вопрос о том, совершило или не совершило какое-либо лицо преступление, осуждение лица за данное преступление будет неопровержимым доказательством того, что оно это преступление совершило. Такую силу имеют приговоры уголовных судов на территории Великобритании и английских военных судов. Итак, в отличие от ст. 11 и 12 здесь установлена неопровержимая презумпция.

Закон 1968 г. не изменил роли приговоров оправдательных, они не имеют никакой доказательственной ценности для гражданского судопроизводства. Признание уголовным судом человека невиновным в совершении преступления является для него бесполезным, если предъявлен иск, основанный на фактах, которые отвергнуты приговором.

Относимость и допустимость доказательств

1. Понятия относимости (relevance) и допустимости (admissibility) широко используются в нормативных актах, практике и юридической теории Англии. "Больше всего, - писал Н.Н. Полянский, - придает своеобразие английскому доказательственному праву очень сложная, разрабатывавшаяся судами приблизительно в течение двух столетий система правил об относимости и допустимости доказательств". Право сохраняет много черт теории формальных доказательств, а движение вперед по пути их разрушения осуществляется очень медленно.

Категории относимости и допустимости расцениваются как главные устои института судебных доказательств. Их традиционно анализируют параллельно в теоретических исследованиях. Но изучение трудов различных авторов приводит читателя к убеждению, что трактовка и конкретное содержание этих категорий неодинаковы. Причем речь идет о расхождениях не по второстепенным, а по весьма значительным вопросам, например по вопросу о существе данных понятий, их составных элементах, соотношении между ними т.п.

2. Обычно употребляемое выражение "относимость доказательств" (relevance of evidence) требует расшифровки. Нужно уточнить, что здесь понимается под доказательством? Обычный ответ на этот вопрос: применительно к относимости доказательства есть факты, а не методы, с помощью которых факты устанавливаются. Значит, логически неверно рассматривать свидетельства по слухам (hearsay) или мнения (opinion) как относимые или неотносимые, поскольку они по своей природе есть способы доказывания.

При такой трактовке, с точки зрения критериев относимости начинают прежде всего оценивать главные спорные факты. Их считают безусловно относящимися к делу. Некоторые авторы допускают ошибку, не упоминая, что по вопросу о круге юридических действий и событий, важных для конкретного дела, стороны нередко высказывают разные взгляды, и конфликт между ними решает суд. По его указаниям определяется предмет исследования, и лишь тогда можно считать главные факты отобранными и естественно отвечающими признаку относимости.

Наиболее широкое применение понятие относимости находит, когда речь идет об уточнении имеющих значение для дела доказательственных фактов (facts relevant to the issue), используемых с целью подтверждения или опровержения главных. Как уже отмечалось, это одна из сложнейших частей доказательственного права Англии.

3. Относимость считается правилом, не имеющим каких-либо исключений в том смысле, что иррелевантные факты никогда не могут доказываться. Они лежат за границами исследования. Но есть множество изъятий обратного порядка, т.е. факты, которые объективно значимы для дела, по некоторым мотивам выяснять запрещено. Здесь уже нужно говорить о категории допустимости.

Допустимость - понятие, охватывающее различные исключающие (exclusionary) правила. Среди них фигурируют нормы об "истопле", репутации людей, их склонностях, предшествующем осуждении, государственной тайне и проч. Недопустимость означает прежде всего запрещение доказывать или опровергать некоторые категории фактов. Но можно ли считать, что допустимость сводится лишь к вопросу о том, какие именно факты подлежат выяснению, и абсолютно не касается того, как их можно устанавливать? Очевидно, авторы таких заключений сами себе противоречат, если затем понятие недопустимости применяют, например, к случаям, когда судья в уголовном деле, руководствуясь дискреционным усмотрением, отвергает доказательства, добытые с нарушением закона. Ясно, что он исключает не факты, а средства доказывания, содержащие информацию о них. Представлять же другие источники сведений о тех же обстоятельствах не возбраняется.

Многие юристы в связи с проблемой допустимости рассматривают вопрос о возможности использования различных доказательств для оспаривания содержания письменных документов, их дополнения или толкования. В этом ракурсе трактовка английской теорией категории допустимости сближается с тем значением, которое в данное понятие обычно вкладывает юриспруденция континентальных государств Европы. Здесь налицо взаимозависимость между нормами института доказательств и нормами материального права о форме договоров.

Английское право предписывает обязательную письменную форму для так называемых договоров за печатью. Такими договорами может быть закреплен любой контракт, но есть сделки, которые обязательно должны оформляться договорами за печатью (предоставление контрагенту выгоды без встречного удовлетворения, передача земельных участков и некоторые другие). При отсутствии надлежащего документа нельзя доказывать факт заключения договора, равным образом запрещено опровергать изложенные в документе условия соглашения (estoppel by deed). Правда, нужно учитывать наличие исключений из общих правил.

Характерной чертой английского гражданского права является то, что у сторон есть свобода выбора формы контракта. В отличие, например, от Франции в Англии существует небольшое количество сделок, для которых законодательство предписывает обязательную письменную форму (помимо договоров за печатью). Ранее их было много больше. Статут об обманных действиях 1667 г. для предотвращения злоупотреблений предписывал допустимость только письменных доказательств по целому ряду исков. Даже договоры купли-продажи на сумму более 10 фунтов стерлингов, если вещь не передавалась или не уплачивался задаток, надлежало заключать письменно. Однако закон 1954 г. об изменении норм об исковой давности значительно сократил круг сделок, требующих письменного оформления. Ныне обязательная письменная форма существует для договоров морского страхования, некоторых разновидностей переводов векселей и чеков, передачи акций, займов, купли-продажи. Нарушение этого предписания лишает основанные на договоре правомочия исковой силы. Есть договоры, которые можно заключать в любой форме, но суд дает им защиту лишь при наличии письменных доказательств (договор гарантии, продажи или иного распоряжения недвижимостью). Лучшим доказательством будет текст контракта, при его отсутствии можно ссылаться на иные документы, где налицо сведения об именах сторон, предмете договора, его существенных условиях (переписка по вопросу о заключении соглашения и т.п.).

Общее право не разрешало подтверждать договоры, требующие письменных доказательств, иными способами. Однако право справедливости ввело доктрину "частичного исполнения", исходя из принципа: "Справедливость оценивает содержание, а не форму". Суды удовлетворяли иски, имеющие целью реальное исполнение договора (но не возмещение убытков за неисполнение), если истец уже хотя бы частично исполнил свои обязанности.

Вообще, договор лишен исковой защиты из-за несоблюдения письменной формы только в случаях предъявления иска о его исполнении. Но такие контракты имеют юридическую силу, если они используются для возражений против требований другой стороны, в качестве встречного удовлетворения, для оправдания определенных действий и проч. В подобного рода делах наличие договора можно устанавливать с помощью любых доказательств.

Большее внимание английская процессуальная теория уделяет вопросу о допустимости опровержения, дополнения, исправления толкования текста письменно оформленных договоров с помощью других доказательств, включая свидетельские показания. Исходное правило гласит, что доказательства, "лежащие вне документа" (extrinsic evidence или parol evidence), не допускаются; при определении условий контракта суд должен учитывать лишь текст договора и ничего более. Но далее начинаются оговорки и исключения.

Прежде всего, стороне дозволено утверждать и доказывать, что договор был устный, а представленный ее противником документ есть только расписка в получении денег или меморандум, закрепивший ход предварительных переговоров, некоторые их итоги, предложения контрагентов. Является ли документ полноценным договором или нет, зависит от намерений сторон. Нередко характер этих намерений суд определяет с позиций "разумного человека", т.е. опять же значительную роль играет усмотрение судей.

Намерения участников соглашения служат также критерием, когда решается вопрос о принятии доказательств, имеющих целью дополнить, изменить или опровергнуть выраженные письменно условия сделки. Рядом прецедентов создано правило о возможности установления дополнительных условий, если суд не считает документ исчерпывающе регулирующим взаимоотношения сторон и утверждаемые моменты совместимы с текстом контракта, иначе говоря, контрагенты заключили договор частью в устной, частью в письменной форме. Не запрещено доказывать последующее изменение условий сделки новым устным соглашением. Опровергать контракт можно по мотивам принуждения, ошибки, обмана, заблуждения стороны при заключении договора. Все это мотивы, делающие договор незаконным.

С помощью дополнительных доказательств устанавливается также наличие и содержание различных обычаев, торговых обыкновений, сложившейся практики, согласно которым к договорам определенного типа присоединяются некоторые побочные условия. В 1953 г. Международная торговая палата издала сборник "Коммерческие термины" ("Trade Terms"), который является некоторой частной кодификацией торговых обычаев, применяемых к типизированным договорам международного торгового оборота, причем отмечены также особенности трактовки обычаев в отдельных странах. "В случаях возникновения спора по заключенной сделке содержащиеся в сборнике кодифицированные торговые обычаи могут быть использованы для восполнения и истолкования намерений сторон, не получивших достаточно полного или достаточно ясного выражения в сделке".

Большая и сложная проблема - толкование договоров. Доказательства привлекаются для выяснения значения терминов, характерных для какой-либо сферы бизнеса, техники или определенной местности или уже не применяемых, расшифровки непонятных знаков и сокращений, уточнения переводов с иностранных языков, устранения неопределенности выражений, раскрытия истинного намерения составителя документа (особенно завещаний) и т.п. Нагромождение условностей, исключений и отступлений усиливает реальную власть суда.

Обязанность доказывания

1. Обязанности доказывания (burden of proof) в большинстве работ английских юристов по доказательственному праву уделено немалое внимание. Это легко объяснить тем, что данный вопрос тесно связан с принципом состязательности и через него с категорией формальной истины. Для судопроизводства, в котором только заинтересованные лица беспокоятся о защите своих прав, а суд активности не проявляет, исключительно важно, кто и какие именно факты должен подтвердить. Невыполнение стандартов доказывания неумолимо ведет к проигрышу дела. Судья при вынесении решения учитывает указанные моменты, а если участвуют присяжные, надлежащим образом их инструктирует.

"Основное содержание выражения "burden of proof" установить просто. Оно сводится к обязанности доказывания факта или фактов. Тем не менее развилось малопонятное учение относительно различных смыслов этого выражения". Для такого критического замечания есть достаточные основания. Бремя доказывания (onus probandi) юристы оценивают с разных точек зрения, логическая завершенность ряда выводов оставляет желать лучшего, нет единообразной терминологии.

2. Главные характерные черты рассматриваемой проблемы английского судопроизводства заключаются в следующем. Прежде всего, выделяют обязанность доказывания (burden of proof), трактуемую в широком плане. Ее называют также общей (general), формальной (formal), установленной законом (legal), побудительной (persuasive) обязанностью. Такая обязанность лежит на стороне, которая проиграет процесс, если вообще никаких материалов суду не будет представлено или вся сообщенная информация окажется сомнительной и не заслуживающей доверия. Обычно это истец, коль скоро ему необходимо подтвердить хотя бы один спорный факт или уточнить размер убытков. Общее бремя доказывания не перемещается с одной стороны на другую по мере движения процесса, т.е. представление истцом каких-либо доказательств определенного факта не означает, что ответчик затем должен привести контраргументы относительно того же факта.

Древний афоризм римского юриста Павла гласит: доказывает тот, кто утверждает. Утверждать можно и положительные (совершение действия, наступление события) и отрицательные (несовершение действия и т.д.) факты. Главное, чтобы они были определенными, привязанными к месту, времени. Так, при предъявлении иска о компенсации за незаконное уголовное преследование истцу надлежит доказывать отсутствие у ответчика разумных мотивов для преследования. Иногда различие между упомянутыми категориями фактов мнимое и зависит от словесной формулировки. Арендатор может заявить: "Наймодатель не ремонтирует дом" или "Арендуемый дом разрушается". На доказывание подобное различие не влияет.

Кроме общей, существует понятие специальной (specific) обязанности доказывания. Они относятся друг к другу как целое к части. Общая обязанность дробится на несколько конкретных в зависимости от количества фактов, о подтверждении которых стороне нужно позаботиться. А это количество зависит от норм материального права, называющих условия возникновения, изменения, ликвидации правовых отношений (юридические факты); от некоторых процессуальных категорий (судейское знание, презумпции и т.п.) и от результатов обмена состязательными бумагами (признанные другой стороной факты). Значит, участнику дела нужно доказывать все спорные моменты, которые идут ему на пользу. Специальную обязанность наряду с общей также называют законной (legal). Однако категория specific burden выделяется не всеми юристами.

Решающее влияние на распределение бремени доказывания имеет характер взаимоотношений между участниками конфликта и нормы права, их регулирующие. Так, при передаче денег одним лицом другому и отсутствии между ними родства считается, что был договор займа. Получатель, ссылающийся на дарение, должен это доказать. Но если получатель - сын кредитора, то наличие договора займа доказывает истец. По иску с требованием о выполнении какого-либо действий истечение исковой давности доказывает ответчик, а перерыв давности - истец.

Критерии бремени доказывания используются также при разрешении вопросов процессуального содержания. Участнику дела, представляющему копию частного документа, надлежит убедить суд в уничтожении оригинала или затруднительности доступа к нему. Ссылка на заявление умершего предполагает необходимость установления факта его смерти.

3. В отличие от обязанности доказывания обязанность представления доказательств (evidential burden) может перемещаться в ходе развития судопроизводства. Первоначально это долг стороны, на которой лежит бремя доказывания. Ей угрожает неудача, если суду не будет предоставлено никаких материалов или они окажутся неубедительными. По мере представления достаточных доказательств обязанность аннулируется, и теперь уже противнику надлежит заботиться о контраргументах и подкреплять их весомыми источниками информации.

Однако сторонники другого направления в английской теории критикуют тезис о переходе обязанности представления доказательств и считают, что каждая сторона выполняет собственную обязанность, а вовсе не передает ее другому. По образному выражению Ноукса, X сбрасывает груз, Y поднимает другой груз, но X никогда не переваливает свою ношу на плечи Y, или наоборот.

Эти теоретические разногласия не имеют существенного значения для практики и остаются спором о терминологии. Более важно другое. Оба направления не проводят ясного разграничения между разными, с точки зрения объема исследования, случаями. Усилия возражающей стороны могут быть сконцентрированы на опровержении факта, который утверждает и доказывает ее оппонент, или на ослаблении силы его материалов, подрыве к ним доверия. Возникает конфликт между доказательствами, представляемыми тяжущимися. Другой вариант складывается, когда ответчик, не разбивая исходной позиции истца, выдвигает и начинает доказывать новое обстоятельство, исключающее целиком или частично удовлетворение иска (отсутствие встречного удовлетворения, истечение давности, выполнение обязанности и проч.). Очевидно, что количество и качество информации, необходимой для успеха стороне, обязанной доказывать данный факт, не будут одинаковыми в одном и другом случаях.

Буржуазная теория не дает и бессильна дать ответ на вопрос о том, в какой момент развития производства обязанность доказывания может считаться надлежаще выполненной. Заключительную оценку имеющихся материалов дает суд при вынесении решения, когда уже ничего нельзя исправить. А до этого английский судья занимает пассивную, выжидательную позицию, он далек от того, чтобы инструктировать стороны, указывать на пробелы, дефекты, недостаточность доказательств и тем более истребовать их по своей инициативе.

На передний план снова выдвигается фигура искушенного адвоката, хорошо изучившего тенденции практики, склонности и привычки судей, методы оценки ими доказательственного материала. Только такой адвокат уверенно определит шансы сторон, наметит рубежи защиты и цели для нападения, уловит колебания весов правосудия. Дилетант в юриспруденции неизбежно будет излишне растрачивать время, силу, средства и, напротив, может оставить без внимания уязвимые места своей позиции. Таким образом, нормы английского гражданского судопроизводства о распределении обязанностей доказывания, закрепляющие фактическое неравенство сторон, носят антидемократический характер.

Оценка доказательств

1. Для любого исторического типа гражданского процесса проблема оценки доказательств судом имеет исключительно важное значение. Решение составляющих ее вопросов зависит не только от юридических воззрений, но и непосредственно от политической и философской идеологии, господствующей в обществе. Эту зависимость можно найти путем изучения установленных государством критериев оценки доказательств, а равно тех ее практических результатов, которые официальная доктрина объявляет желательными. Судопроизводство Англии, разумеется, подчиняется общей закономерности.

Любопытно, однако, констатировать, что анализ коренных аспектов проблемы оценки доказательств занимает в английских юридических исследованиях скромное место. Более того, даже соответствующую терминологию (evaluation of evidence) применяют редко и далеко не все авторы. Там же, где это выражение используется, например в качестве заголовка краткого раздела книги, данный раздел, кроме собственно оценки, содержит еще материал о бремени доказывания.

Но если некоторое явление реально существует, его должно как-то называть. Английским эквивалентом обычного для юриспруденции континентальных государств Западной Европы термина "оценка доказательств" является термин "стандарт (норма, уровень) доказывания" (standard of proof). Расшифровка этого понятия осуществляется через категорию onus probandi. Разъяснить содержание оценки доказательств, и особенно достигаемых с ее помощью целей, невозможно, не затрагивая главнейшей проблемы правосудия, а именно соотношения между конечными выводами суда по делу и объективной реальностью.

2. Английское право официально снимает с органов правосудия обязанность устанавливать истину по рассматриваемым делам. Место истины занимает субъективная уверенность судей в вероятности бытия исследуемых фактов. Но вероятность многозначна, количество ее оттенков неисчислимо. С учетом этого на практике и в теории утвердилась точка зрения о наличии двух стандартов доказывания: одного - для уголовных, другого - для гражданских дел.

В уголовном процессе, если имеется в виду констатация преступления, нужно, чтобы собранные обвинителем материалы устанавливали его наличие "вне разумных сомнений" (beyond reasonable doubt). Это квалифицируется как более высокая степень вероятности, призванная гарантировать защиту личности человека и предотвратить осуждение невиновных. В судопроизводстве же гражданском достаточно вероятности на ступень ниже, здесь обеспечен успех стороне, создавшей "перевес вероятности" (preponderance of probability). Часто цитируют рассуждения судьи Деннинга относительно стандартов доказывания. Например, по делу Miller v. Minister of Pensions он заявил, что в гражданском производстве доказательства должны порождать "...разумную степень вероятности, но менее высокую по сравнению с уголовным делом. Если на основании доказательств трибунал может сказать: "Мы считаем это более вероятным, чем наоборот", - то обязанность доказывания выполнена, но она не выполнена, если вероятности оказываются равными".

Практике вторит теория. "Доказыванием факта, - утверждает А. Уилшер, - является такое установление его существования, которое может убедить присяжных. В гражданских делах обстоятельства могут считаться доказанными в силу количественного или качественного преобладания доказательств.

Уголовное же обвинение должно быть доказано так, чтобы исключалось "всякое разумное сомнение". Аналогичные тезисы развивают многие исследователи.

Итак, налицо формальная истина двух сортов. Это порождает логические противоречия. Например, в уголовном процессе состав преступления не должен вызывать разумных сомнений. Но если те же действия доказываются гражданскому суду, хватает перевеса вероятностей. Можно абстрактно рассуждать об истинах "высшего" и "низшего" классов, даже иллюстрировать их различие на конкретных примерах. Но английская теория не разработала достаточно строгих, научно обоснованных качественных характеристик каждого из двух главных стандартов доказывания, не наметила пограничную линию между ними.

Какую же служебную роль играют эти концепции об оценке доказательств? Прежде всего нужно подчеркнуть, что они могут существовать только на почве юстиции, для которой чужда задача установления объективной истины по судебным делам. В свою очередь теория стремится оправдать такую позицию. Не считается зазорным даже намеренное доведение до абсурда неугодных точек зрения. Имеет, например, хождение тезис, будто попытка до конца изучить факты, исследовать возможные их объяснения и тому подобное парализует правосудие или по крайней мере создает неимоверную волокиту.

По существу же тяжеловесные умозрительные построения сводятся в конечном счете к оправданию свободы судейского усмотрения при оценке доказательств. Причем нужно говорить об усмотрении чисто субъективистского характера, тождественном произволу, так как единственный надежный эталон для проверки выводов суда - их соответствие объективной действительности - безоговорочно отброшен. Его заменили рассуждениями о стандартах разного уровня вероятности. Опасность произвола усугубляется бесконтрольностью. Апелляционные инстанции хотя и вправе, но практически не склонны проверять фактическую сторону дела и обычно, если жалобщик не указывает на слишком явные противоречия между доказательствами и выводами о фактах суда первой инстанции, считают эти выводы правильными.

Отсутствие строгих объективных критериев оценки доказательств в совокупности с идеями о частном характере гражданских правоотношений и невмешательстве суда в борьбу участников спора открывает дорогу к эскалации от формулы "перевес вероятностей" к формуле "перевес доказательств" (preponderance of evidence). Первое понятие при либеральном толковании все же требует, чтобы вероятное заключение базировалось на некоторой совокупности вызывающих доверие материалов. Вторая концепция, особенно широко распространенная в американской юриспруденции, наделяет суд правом вынести решение в пользу стороны, представившей даже незначительные доказательства, если противник ничего им не противопоставил. А именно так бывает, когда ответчик не является в суд и не оспаривает предъявленных к нему требований. В подобных, кстати, довольно распространенных, случаях, истцу, как отмечает английская теория, легко выполнить обязанность доказывания, для выигрыша дела ему нужно представить лишь минимум доказательств.

3. Английский суд оценивает доказательства по внутреннему убеждению. Это нормальный для буржуазного гражданского процесса метод оценки, заменивший так называемую систему формальных доказательств феодального общества с ее арифметическим подсчетом всех за и против. Характерно, что авторы многих монографий о гражданском судопроизводстве или специально об институте судебных доказательств проблему свободной оценки оставляют без внимания. Впрочем, главное ясно из закрепленной нормами идеи о достаточности вероятных заключений судей относительно рассматриваемых ими фактов.

Но рекомендаций, касающихся тех моментов, которые надлежит учитывать при оценке доказательственных материалов, в литературе, судебных решениях и нормативных актах рассыпано множество. Здесь используется понятие веса или убедительности доказательства (weight of evidence). Убедительность зависит от разнообразнейших факторов, например возраста свидетеля, его рода занятий, состояния органов чувств и памяти, репутации, продолжительности времени между совершением действия и его фиксацией каким-либо документом и т.п.

Закон о доказательствах 1968 г. содержит указание судьям при определении веса информации, добытой из производных источников, учитывать все обстоятельства, из которых можно сделать разумные выводы относительно точности информации. Далее ст. 6 (3) несколько конкретизирует эту общую рекомендацию. В частности, судам предложено выяснять, через какой промежуток времени после восприятия факта наблюдателем было сделано о нем заявление, не имел ли он мотивов для искажения или сокрытия информации, нет ли аналогичной заинтересованности у тех, кто собирал, хранил или перерабатывал на ЭВМ полученные от других сведения, и т.п.

Принцип свободной оценки доказательств хотя и является ныне господствующим в буржуазном, в том числе английском, гражданском судопроизводстве, однако, как признают зарубежные юристы, еще сохраняются элементы ушедшей в прошлое теории формальных доказательств. Печатью изощренного формализма и схоластики отмечены нормы англосаксонского процесса, регулирующие вопросы о производных (hearsay) и наилучших (best) доказательствах. За пределами судейской оценки лежит формальное признание, которое вообще считается не доказательством, а распорядительным актом стороны.

Свидетельские показания

1. Свидетельские показания широко используются в гражданском процессе Англии как средства доказывания (means of proof). И если континентальные правовые системы считают объяснения сторон и заключения экспертов особыми видами доказательств, то английская юриспруденция традиционно относит их к показаниям свидетелей, правда, имеющим ряд специфических черт. Главные вопросы, которые возникают в связи с этим источником информации, касаются способности людей быть свидетелями (competence), возможности их принудительного вызова в суд (compellability), допустимости отказа раскрывать некоторые сведения (privilege).

Расчистка юридической почвы от средневековых доктрин привела к тому, что к настоящему времени в английском праве сложилась общая норма, устанавливающая зависимость компетентности человека свидетельствовать по гражданским делам только от его интеллектуальных и физических характеристик. Такого рода ограничения распространяются, естественно, на детей и психически больных. Взрослые здравомыслящие люди, безусловно, могут давать показания.

Мерами, призванными гарантировать достоверность информации, являются присяга или обещание свидетеля не лгать. Умышленное нарушение клятвы или обещания имеет одинаковые юридические последствия (лжесвидетельство).

Относительно возможности получения сведений от детей английское общее право давно (источники называют решение 1779 г.) сформулировало принцип: показания ребенка допустимы, если он способен уразуметь значение присяги и опасность, недозволенность ложных заявлений, т.е. ребенок должен четко оценивать серьезность обязательства рассказывать правду.

Эта прецедентная норма, несомненно, складывалась под давлением богословских концепций. Налицо явное смещение акцентов. С точки зрения психологической науки было бы единственно разумным исследовать, может ли ребенок данного возраста и развития адекватно воспринять, нормально осмыслить конкретные факты и сообщить о них другому. Хорошо известно, что малолетний некоторые явления объективного мира понять способен, а некоторые остаются для него до поры до времени загадочными. Указанная же норма объявляет главными совершенно иные качества.

На лиц, страдающих психическими заболеваниями, распространяется целиком норма общего права, разрешающая давать свидетельские показания при условии надлежащей оценки больным значения присяги. Само по себе душевное расстройство не делает человека некомпетентным свидетелем. Учитываются характер недуга и его течение. Например, помешательство на каком-либо одном пункте (меломания) не мешает допросу по иным темам. Равным образом возможен допрос в так называемые "светлые промежутки", когда болезнь имеет прерывистый характер. Способность оценивать клятву выясняет судья с помощью предварительной беседы. Однако стороны могут в ходе перекрестного допроса раскрывать некомпетентность свидетеля по мотиву его умственной неполноценности и представлять специальные доказательства по этому вопросу.

Компетентность "научного свидетеля" - эксперта, казалось бы, надлежало поставить в непосредственную зависимость от наличия у него специальной квалификации и познаний. Однако и здесь английское судопроизводство весьма оригинально. Так как экспертов обычно находят стороны без участия суда, то уровень профессиональной подготовки автора заключения не может служить мотивом отвода, а только учитывается при оценке убедительности выводов.

2. Свидетелей приглашают в суд участники гражданско-правового конфликта. Юридические нормы, фиксирующие принцип буржуазной состязательности в его английской интерпретации, целиком возлагают заботу о собирании доказательств на заинтересованных лиц. Судьи инициативы по вызову свидетелей не проявляют, более того, им запрещено это делать, кроме как с согласия или, по крайней мере, при отсутствии прямых возражений сторон. Судья может лишь предписать еще раз допросить уже ранее дававшего показания свидетеля.

Такая форма приглашения, конечно, не означает, что только от любезности свидетеля зависит, явится ли он на судебное заседание. Издавна существует две разновидности уведомлений, направляемых лицу, которое не желает посетить суд. Одна повестка называется subpoena ad testificandum - вызов для дачи показаний, другая - subpoena duces tecum ("принести с собой") - явка с представлением указанных документов. Есть утвержденные тексты и реквизиты повесток для разных случаев. Их выдают центральная и районные канцелярии Высокого суда с учетом места рассмотрения дела. Повестку должна вручать сторона лично вызываемому и не позднее чем в течение 12 недель со дня выдачи; она действительна до завершения судебного разбирательства. Центральная канцелярия выдает повестки также, когда гражданское дело рассматривает не Высокий суд, а низшие суды или административные трибуналы. Адресат вправе оспорить правомерность приказа о явке перед мастером отделения королевской скамьи (ст. 14-19 разд. 38 ПВС).

Неподчинение предписанию составляет преступление, именуемое оскорблением суда (contempt of court). Мотивы неявки, конечно, имеют значение. Но, например, ссылка на затруднительность оставить свою работу не была принята во внимание по делу об уменьшении размера алиментов, хотя в условиях капиталистической экономики и хронической безработицы отрыв трудящихся от работы для дачи показаний на суде может причинить им немалые неприятности.

Некоторые категории лиц дают показания лишь по собственному желанию, их принудительный вызов запрещен. Это иностранные дипломатические представители и другие субъекты, пользующиеся иммунитетом, монарх Англии и персонифицированные носители суверенной власти других государств. По ст. 6 закона 1879 г. о банковских книгах как доказательствах в гражданских делах, где банк не выступает стороной, его руководителей и служащих нельзя обязать явиться в суд с какой-либо банковской книгой или для сообщения информации о содержащихся там записях.

По сравнению с обычными свидетелями эксперты занимают несколько особое положение. Уже отмечалось, что их также находят стороны. Но принудительный вызов допустим не всегда. С этой точки зрения, представляет интерес заключение Высокого суда от 28 ноября 1972 г. Английская гражданка начала в американском суде дело против фармацевтической фирмы, выпускавшей таблетки, от которых у нее развился тромбофлебит, приведший к ампутации ноги. Истица просила, чтобы два врача, исследовавшие действие таблеток на других женщинах, сообщили английскому судье результаты наблюдений. Эта информация нужна была для использования на процессе. Врачи от явки отказались, и суд ходатайство истицы не удовлетворил. Он указал: по общему правилу английские суды не обязывают эксперта давать показания против его воли, если лично он не имел отношения к спорным фактам. Данный принцип применяется с еще большей силой, когда отказ эксперта мотивирован нежеланием раскрывать сведения, конфиденциально сообщенные ему третьими лицами, и подготовка к показаниям требует значительного времени и усилий. Таким образом, согласие эксперта выступить по делу зачастую зависит от него самого и, естественно, от размера обещанного гонорара.

3. Свидетель должен отвечать на вопросы, задаваемые участниками дела и судом, и представлять имеющиеся у него документы или предметы. Но в английском праве существуют нормы, разрешающие свидетелю по своей инициативе или по инициативе заинтересованной стороны отказаться дать определенного рода информацию. Речь идет о так называемых частных, или личных, привилегиях (private privilege). В уголовном судопроизводстве круг таких привилегий шире, чем в гражданском. Диспропорция значительно увеличилась после издания закона о доказательствах 1968 г.

Надлежит разграничивать привилегии личного характера и публично-правового (public or Crown privilege). Сходное терминологическое обозначение приводит к тому, что эти категории иногда начинают изображать двумя частями единого целого. Между тем каждое из них относится к разным разделам доказательственного права. Кардинальные экономические и политические факторы, безусловно, оказывают влияние на уровень интенсивности правовой защиты государственных (и приравниваемых к ним) интересов, с одной стороны, и интересов частных лиц - с другой. Первые охраняются гораздо строже, что накладывает отпечаток на содержание и внешние формы юридических конструкций.

Если налицо привилегия публично-правового типа, то она целиком исключает из сферы судебного исследования какой-то факт, носит императивный характер, применяется по инициативе суда, отказаться от льготы может только управомоченный государственный орган. Значит, эти вопросы неразрывно связаны с предметом доказывания.

Напротив, частные привилегии дают лицу только право не отвечать на некоторые вопросы, не представлять документ или вещь. Но сам факт как элемент предмета доказывания остается, и его можно устанавливать (далее будет отмечено одно исключение) с помощью других источников, на которых привилегия не распространяется. Например, сторона вправе утаить подлинник документа, однако его копия, попавшая в чужие руки случайно или даже незаконно (кража - согласно прецеденту 1898 г.), будет нормально фигурировать на процессе. Частная привилегия факультативна, получение от нее выгоды зависит лишь от желания соответствующего лица, суд - бесстрастный наблюдатель, он только решает, правомерен ли отказ дать сведения.

Количество частных привилегий в гражданском судопроизводстве Англии уменьшается. Целый ряд их был отменен ст. 16 закона о доказательствах 1968 г. Такая участь постигла древнюю прецедентную норму, дававшую свидетелю (но не стороне) возможность отказа представить документы, фиксирующие его права на недвижимость. Раньше считалось, что обнаружение дефектов этих бумаг опасно для владельца имущества. Ликвидировано аналогичное право стороны по отношению к документам, которые, по ее клятвенному заверению, ничем не помогут противнику, так как содержат информацию, касающуюся исключительно данной стороны. Аннулированы нормы парламентских статутов, запрещавшие принуждать супруга раскрывать сведения, полученные от другого супруга в период брака, или интимные подробности их семейной жизни, а также заставлять любое лицо говорить о том, было ли оно участником супружеской измены. Какие же личные привилегии имеются в гражданском судопроизводстве

Глубоко укоренившимся принципом английского общего права считается недопустимость обязывать свидетеля сообщать невыгодную для него информацию (incrimination). Но границы принципа не были достаточно четко намечены. С этой точки зрения, статут 1968 г. внес известную ясность, хотя главным образом за счет сужения привилегии. Закон установил, что невыгодность должна пониматься как создание опасности уголовного преследования или возобновления отбывания наказания. Закон далее разъяснил: понятие преступления определяется согласно юридическим нормам, действующим на территории Великобритании; раньше отказ дать показания можно было обосновывать ссылкой на иностранное уголовное право. Другая ветвь привилегии, которая позволяла не раскрывать сведений по мотиву угрозы утери какого-либо правомочия (forfeiture), сохранена лишь для уголовных дел и аннулирована для гражданских.

Но акт 1968 г. и расширил границы привилегии, распространив ее на супруга лица, выступающего свидетелем. Например, мужу дозволено ныне протестовать против вопроса, если честный ответ нанесет вред его жене. Ссылка на привилегию допустима не только, когда истребуемая информация способна прямо изобличить лицо (или его супруга) в совершении преступления, но и когда она может косвенно привести к такому результату.

Кто же определяет, насколько значительна и реальна угроза саморазоблачения в конкретных случаях? Заявления свидетеля, даже совершенного под присягой, о том, что налицо ситуация, охватываемая привилегией, недостаточно. Решение принадлежит суду. Он, например, вправе потребовать, чтобы ему был направлен документ для изучения вопроса о размере опасности для держателя разглашения текста. Исходя из аналогичной цели и учитывая сопутствующие обстоятельства, суд освобождает или не освобождает свидетеля от ответов на задаваемые вопросы.

По гражданским делам некоторых категорий гарантия против саморазоблачения аннулирована нормами специальных актов. Наиболее значительное изъятие установлено ст. 31 закона о кражах 1968 г. и ст. 9 закона об убытках, причиненных преступными действиями, 1971 г. При рассмотрении исков, касающихся возврата имущества, управления имуществом, отчетности имущественного характера, деловых операций с собственностью, свидетель лишен права отклонять вопросы по мотиву недопустимости изобличения себя или супруга в совершении преступлений, о которых говорят данные статуты (хищение, уничтожение или повреждение имущества). Крайне примечательно, что исключение охватило институты собственности и посягательств на нее. Излишне напоминать о том, какую роль играет в буржуазном обществе частная собственность - фундамент всей экономической формации. Малым утешением и эфемерной гарантией для свидетеля является запрещение использовать его ответы в уголовном процессе, если он займет там место обвиняемого.

Другая привилегия связана с понятием адвокатской тайны, хотя не ограничена только ее рамками и распространена еще на некоторые данные конфиденциального характера. Исходным и главным пунктом является запрещение требовать раскрытия информации, сообщаемой клиентом его юридическому советчику (прежде всего солиситору), и наоборот, в связи с ведущимся или предполагаемым судебным процессом. Эта идея в принципе возражений не вызывает, так как иное подрывало бы доверие к адвокатуре и нарушало право на защиту. Привилегия охватывает также взаимоотношения заинтересованных лиц с иностранными адвокатами.

Итак, доверитель без опасений рассказывает юристу о таких аспектах своего дела, которые ему невыгодны, способны повредить и должны быть сохранены в тайне или любыми методами парированы, если всплывут на поверхность в ходе производства. Цель таких откровений ясна: это подготовка к любым неожиданностям и ударам противника, разработка тактики нападения и обороны, включая, разумеется, многочисленные казуистические уловки, для которых английский процесс с его сложными и противоречивыми конструкциями дает широкие возможности. Есть, правда, оговорка, что правовые советы и рекомендации, имеющие целью помочь безнаказанно совершить преступление или обманные действия, привилегия не охраняет, ибо интерес государства в борьбе с преступностью выше частного права лица на сохранение тайны его корреспонденции. Но из-за угрозы иска о клевете такое обвинение опасно выдвигать без предварительного изучения корреспонденции, а она защищена и может оказаться у противника лишь случайно.

Привилегия охватывает не только случаи, когда адвокат приглашен вести дело, но и когда речь идет о единичной консультации по какому-либо вопросу. Запрещение раскрывать информацию остается в силе независимо от прекращения использования услуг адвоката, замены его другим юристом, завершения тяжбы и т.п. Кроме того, существуют запреты, касающиеся взаимосвязей между клиентом или его адвокатом и любыми третьими лицами относительно начатого или ожидаемого процесса. Нужно указать такие разновидности отношений, как: солиситор - вероятные свидетели, солиситор - барристер, сторона - избранные ею для изучения фактов технические специалисты, застрахованное лицо - страховая компания и т.п. Значит, например, беседы солиситора со свидетелями, точнее, их "натаскивание", находятся вне контроля суда.

Закон о доказательствах 1968 г. распространил привилегию на споры о патентах, регулируемые актом 1949 г., имея в виду отношения между заинтересованными лицами и теми, кто специально занимается оформлением заявок изобретателя (patent agents). Такие агенты приравнены к солиситорам.

Но есть еще иные области жизни и деятельности людей, применительно к которым нормы религии, этики, профессиональные традиции требуют держать в секрете определенную информацию. Здесь можно назвать контакты между священником и верующим, врачом и больным, банкиром и вкладчиком, журналистом и источником новостей и другие. Вообще, непосредственный допрос любого из участников таких контактов о сообщенных ему партнером фактах допустим. Однако на практике органы юстиции стремятся максимально ограничить использование подобных источников, исходя из тезиса, что охрана личных и профессиональных секретов есть публично-правовой принцип.

Принцип охраны частных секретов утрачивает силу при столкновении с более мощным принципом, требующим не считаться с тайнами, если это нужно правосудию. Кто же определяет, имеет ли место такое столкновение в конкретном случае? Естественно, судья, при этом он руководствуется своим классовым правосознанием. Третья разновидность привилегии в гражданском судопроизводстве Англии связана с особой категорией действий, осуществляемых при условии, что они не должны влечь невыгодных последствий, наносить вред интересам того, кто их совершил. Эти устные и письменные заявления обозначены термином without prejudice ("без ущерба").

Медлительность буржуазной юстиции и большие расходы на ведение судебных тяжб всегда были прямой или косвенной причиной для пропаганды идеи о целесообразности добровольного урегулирования юридических конфликтов. При этом, конечно, умалчивается, что и в ходе разработки условий внесудебных компромиссов экономически более сильный контрагент неизменно сохраняет преимущество и естественную возможность навязать свою волю противнику. Благосклонное отношение господствующей доктрины к мировым соглашениям нашло отражение в нормах права. Конкретной иллюстрацией служит понятие заявлений "без ущерба для себя".

Исходный тезис несложен: в ходе переговоров имеют место высказывания и обмен письмами, в которых содержится изложение фактических взаимоотношений, признания, хотя бы частичные, собственных упущений, законности требований другой стороны и т.п. Но не исключен крах попыток мирного решения конфликта, и тогда начнется или будет продолжен судебный процесс. С точки зрения реальных возможностей ничто не мешает сторонам доставить суду материалы безрезультатно закончившихся переговоров. Однако это запрещают делать юридические нормы о привилегированном характере указанных заявлений. По мнению теоретиков, такая гарантия способствует искренности при внесудебном разрешении споров, позволяет не взвешивать предварительно каждое слово и не бояться откровенных деклараций. Очевидно, будет правильным еще добавить, что привилегия снимает опасность разоблачения ловко замаскированного давления на контрагента.

Наиболее важное практическое значение имеет запрещение использовать на суде корреспонденцию, касающуюся заключения мирового соглашения. Обычно такого рода письма снабжены пометкой "without prejudice", и теория рекомендует во избежание недоразумений ставить ее, хотя суды, в конечном счете, исходят из существа документа. Если налицо ряд писем по одному вопросу, то допустимо, чтобы пометка была в первом из них. Участников правоотношения, если они являются сторонами по делу, нельзя также заставить устно рассказывать об их действиях по ликвидации спора.

Оригинальная черта третьей разновидности привилегии заключается в том, что процессуальные нормы не только исключают использование некоторых средств доказывания, но вообще выводят за рамки судебного исследования факты, касающиеся содержания переговоров о мире. Их недопустимо устанавливать с помощью каких-либо иных доказательств. Этот момент формально сближает рассматриваемую гарантию с правовой моделью, созданной для охраны государственной тайны. Значит, есть основания для того, чтобы данную привилегию анализировать как часть проблемы предмета доказывания. Однако в английских теоретических работах такая схема расположения материала не принята, возможно, из-за некоторых юридических тонкостей конструкции.

Так, содержание мирных переговоров нельзя затрагивать ни при разбирательстве иска по существу, ни при распределении издержек. Тем не менее само ведение переговоров суд вправе учитывать, когда определяет, не было ли процессуальное действие стороны недопустимо запоздалым. Маркировка документа словами "без ущерба" не мешает его истребованию, если кто-либо утверждает, что текст содержит клевету, противоправную угрозу или раскрывает банкротство должника. Наконец, письма, которыми обменивались стороны, могут быть представлены суду для проверки заявления стороны о достижении в ходе переговоров некоторого обязывающего контрагентов урегулирования.

4. Свидетели имеют право на возмещение расходов, которые они несут из-за вызова для дачи показаний. Научные свидетели получают также вознаграждение за проделанную ими работу. Расходы оплачивают стороны. Эти вопросы регламентируются многочисленными подзаконными актами. Постановление 1971 г. о выплате вознаграждений свидетелям консолидировало с рядом изменений предшествующее законодательство и установило размеры и порядок компенсации свидетелям потерь за отвлечение от работы, затрат на проживание, ночлег, транспорт, если необходим выезд к месту рассмотрения дела, и т.д.

Консолидированный акт 1971 г. даже на короткий срок не сдержал издания новых постановлений. Инфляционные тенденции и непрерывный рост цен на товары и услуги, ставшие постоянными факторами жизни современной Британии, заставляют довольно часто корректировать размеры выплат лицам, дающим показания и заключения.

5. Что является объектом свидетельских показаний? Английской юриспруденцией давно установлено общее правило: свидетели должны рассказывать только о фактах, которые они воспринимали, но не о своих мнениях, выводах, заключениях относительно фактов (opinion). Делать выводы - компетенция присяжных или (при их отсутствии) коронного судьи. Этот генеральный принцип англосаксонского доказательственного права так же, как и многие другие, формировался под влиянием института жюри. Господствовала точка зрения об опасности рассуждений, выходящих за рамки чисто фактической информации. Такие рассуждения могли губительно воздействовать на сознание членов жюри, умышленно или непроизвольно повести их за собой, заставить подменить собственное убеждение версией свидетеля. Но часто тезис, кажущийся при его абстрактном изложении абсолютно ясным и легко практически осуществимым, начинает утрачивать четкие контуры при столкновении с реальной жизнью. Со временем идея о недопустимости заслушивания мнений свидетелей обросла большим количеством исключений.

Статутное закрепление допустимости мнений свидетелей впервые осуществлено ст. 3(2) закона о доказательствах в гражданском судопроизводстве 1972 г. Она декларирует, что изложенное свидетелем мнение по вопросу, относительно которого он не квалифицирован давать экспертное заключение, рассматривается как доказательство, если мнение является способом передачи лично воспринимавшихся фактов. Теоретики склонны распространять действие ст. 3(2) на заявления типа: "он был пьян", "это был его промах", "у него не было выбора", "он превысил скорость", "пешеход хотел перейти улицу по "зебре". Текст нормы недостаточно конкретен и его конкретизация целиком зависит от судебных органов. Адвокаты и судьи могут выяснять конкретную фактическую основу таких утверждений. По мнению английских юристов, опасность состоит в том, что свидетель, упорно защищая сложившееся у него представление, может начать подтасовывать исходные факты.

Итак, первое исключение из общего принципа, запрещающего оперировать в качестве доказательств мнениями, позволяет использовать в известных пределах мнения рядовых свидетелей. Другое изъятие касается экспертных заключений и настолько значительно, что гораздо логичнее было бы считать его вполне самостоятельным и независимым правилом.

Для эксперта характерна именно возможность делать логические выводы (inferences) об искомых обстоятельствах на базе исследованных им материалов и наблюдавшихся фактов. Более того, по ст. 3 (1) закона 1972 г. обладающий надлежащей квалификацией свидетель допускается в гражданский процесс для сообщения суду мнения по какому-либо специальному вопросу. Эта норма толкуется в плане разрешения привлекать эксперта, который непосредственных исследований лично не производил, а заключение формулирует путем критической оценки данных, собранных другими. Например, медик, не видя тела умершего, исходя из актов вскрытия, разъясняет, скончался ли человек от естественной или неестественной причины, каков характер ранений, мог ли их нанести пострадавший себе сам и проч. Конечно, врач не должен решать, получены ли повреждения в результате самообороны, но он компетентен по искам о компенсации вреда от недоброкачественной хирургической операции заявить, что действия ответчика были ниже уровня профессиональных стандартов, т.е. небрежны.

Наиболее общая формула для обозначения границ сферы применения экспертных заключений гласит: специалисты дают суду разъяснения по вопросам искусства и науки (art and science). Но эта формула толкуется расширительно. Сюда относят также проблемы техники, ремесла и даже юридической и коммерческой деятельности. Эксперты обычно участвуют в процессах, где нужны знатоки медицины, психиатрии, архитектуры, строительства, баллистики, бухгалтерии, торговых обыкновений, банковской практики, иностранного законодательства и т.д.

Но есть вопросы, по которым наряду со специалистами могут давать показания обычные свидетели. Например, с давних времен и до настоящего времени привлекаются для опознания почерка лица, знакомые с почерком предполагаемого исполнителя текста. Почерковедческая же экспертиза по гражданским делам существует лишь с 1854 г. Аналогичная конкуренция наблюдается применительно к установлению стоимости различных предметов и в некоторых других случаях.

Ограничение права заинтересованных лиц по своей инициативе привлекать экспертов практикуется при рассмотрении морских дел, где наряду с судьей в судейскую коллегию входят морские асессоры - знатоки проблем мореплавания. Это обстоятельство используется некоторыми английскими юристами для обоснования тезиса о целесообразности дальнейшего расширения применения института асессоров.

Письменные доказательства

Авторы многих теоретических работ, даже специально посвященных доказательственному праву Англии, избегают давать хотя бы самое примитивное определение понятия письменных доказательств. Обычно этот термин (documentary evidence) употребляется как нечто вполне очевидное. Но гораздо чаще в качестве синонима используется термин "документы" (documents), а его содержание может быть различным в зависимости от контекста либо намерений того, кто такое слово применил.

Например, ст. 10 (1) закона 1968 г. разъясняет, что в рамках данного статута термин "документ", помимо письменных актов, охватывает также: а) карты, планы, графики или чертежи; б) фотографии; в) диски, ленты, звуковые дорожки, иные приспособления, с помощью которых звуки зафиксированы и могут быть воспроизведены; г) фильмы, негативы, закрепившие зрительные образы и способные их воспроизводить. Копиями документов ст. 10 (2) называет также копии магнитофонных записей, репродукции изображений и т.д. Эти нормы свидетельствуют о чрезвычайно широком толковании понятия документа, безусловно включающем также какую-то часть вещественных доказательств.

Однако наибольшее значение для гражданского судопроизводства имеют письменные доказательства, или документы в узком, непосредственном смысле этого слова, т.е. письменные акты. К этим актам участники гражданско-правовых споров прибегают чуть ли не в каждом деле. Ими подтверждаются или опровергаются факты заключения договоров, составления завещаний, их условия, взаимоотношения в областях изобретательства, наследования, деликтов и многое другое. От количества и характера документов зависит также, будет ли удовлетворено ходатайство о разбирательстве дела с участием присяжных заседателей.

Чрезвычайно важно деление документов на публично-правовые (public) и частноправовые (private). Можно без преувеличения сказать, что для каждой из этих разновидностей установлен свой юридический режим. Английская теория доныне считает классической трактовку понятия публично-правовых документов, изложенную по делу Sturia v. Fressia (1880 г.). Судья провел границу между обычным и специальным пониманием публичности. Обычное значение довольно широкое, оно охватывает, например, записи в книгах землевладельцев или корпораций, если они затрагивают интересы известной группы лиц. Специальное понимание публичности имеет более узкий смысл. Для отнесения документов к публично-правовым как особой категории письменных доказательств требуется, чтобы они отвечали ряду условий.

Во-первых, документ должен быть составлен в ходе исполнения кем-либо официально возложенных на него обязанностей. Так, лишены публично-правовой силы регистрации, ведущиеся служителями оппозиционных к англиканской церкви религий; не могут считаться публично-правовыми документами доклады комиссий или комитетов, назначенных для проведения каких-нибудь расследований, если они вышли за рамки своих полномочий. Во-вторых, необходимо, чтобы документ носил публичный характер, т.е. зафиксированные им моменты должны относиться к некоторой части населения. По одному делу (1913 г.) судья расценил как имеющую только внутриведомственное значение книгу почтового учреждения, где отмечалось время доставки клиентам телеграмм; по мнению судьи, ее записи свидетельствуют лишь о степени усердия мальчика-посыльного и влияют на его заработок, но не могут служить доказательством вручения адресату телеграммы. Наконец, третье условие требует обеспечения возможности доступа заинтересованных субъектов к документу для изучения его текста. Иногда суды не придавали силы публично-правовых актов документам, глубоко захороненным в бюрократических архивах. Таковы три критерия, с помощью которых английская юриспруденция выделяет из числа письменных доказательств публично-правовые документы. Все документы, которые этим критериям не отвечают, относятся к числу частноправовых. Однако банковские книги в схему не укладываются и образуют некоторый подвид документов.

2. В английском праве наиболее полно разработаны две стороны вопроса о письменных доказательствах. Первая из них - установление содержания документа (proof of the contest of a document). Должен ли суду обязательно быть представлен оригинал акта или допустимо использование производных источников? Именно здесь еще удерживает некоторые позиции некогда могущественная доктрина о наилучших доказательствах.

Исходный тезис гласит: надлежит представлять оригиналы частноправовых документов. Обычно это подлинники договоров, завещаний, корреспонденции делового или личного характера и т.п. Подлинник вовсе не обязательно существует лишь в единственном числе. Так, контрагенты вправе условиться считать оригиналами находящиеся у каждого из них тождественные тексты. Если завещание депонировано в компетентном учреждении, то выданная им копия рассматривается как первоначальное доказательство.

Но главное правило расшатано значительным количеством изъятий, установленных нормативными актами и прецедентами. Исключения сводятся к разрешению использовать в предусмотренных случаях для подтверждения содержания оригинала производные доказательства. Реально ими могут быть копии соответствующих бумаг, изготовленные различными механическими методами, и устные заявления лиц, знакомых с документом. Теоретически форма и степень производности (копия с копии) роли не играют. Все же на практике фотоснимок контракта более убедителен, чем рассказ очевидца о деталях сделки. Четыре основных исключения заслуживают внимания:

а) истец или ответчик вправе ссылаться на производные доказательства, если оригинал находится у их процессуального оппонента и тот отклонил требование о его представлении. Дополнительная санкция - запрещение держателю документа затем оперировать им в своих целях. Кроме того, против него начинает действовать фактическая презумпция, согласно которой люди утаивают лишь невыгодную им информацию. Мотивировка отказа представить документ ссылкой на привилегию, защищающую личные (но не государственные) интересы, не мешает стороне прибегнуть к производным материалам;

б) производные доказательства могут быть представлены стороной, когда оригинал документа не направляет суду лицо, участником дела не являющееся. Причем держатель документа поступает законно (ссылка на привилегию) или находится за границами английской юрисдикции и ему нельзя вручить соответствующую повестку. При незаконном же отказе держателю, которому вручалась повестка, угрожает наказание за неуважение к суду, а равно иск о возмещении ущерба, причиненного его упрямством;

в) объективная невозможность исследования подлинника вследствие его ликвидации или утери также влечет за собой допустимость производных доказательств. До этого заинтересованная сторона обязана убедить суд в том, что документ действительно уничтожен или что она предпринимала разумные шаги к его отысканию и все усилия оказались безуспешными. Намеренное уничтожение держателем юридических бумаг есть неуважение к суду, но умысел нужно доказать на уровне принятых в уголовном судопроизводстве стандартов;

г) наконец, копии или устное изложение подлинников дозволены, когда их физически нельзя или крайне затруднительно доставить на заседание суда. Типичной иллюстрацией служат надписи на крупных объектах, могильных памятниках, хотя истории известен эпизод предъявления палате лордов надгробной плиты. К этой же группе относят юридическую невозможность обозрения подлинника: например, если он находится в распоряжении иностранного суда или закон запрещает отделять его от определенного места.

Что же, собственно, осталось за пределами исключений, какие конкретно случаи отсутствия первоначальных доказательств они не поглотили? Английские авторы таких ситуаций не называют. Зачем тогда искусственно поддерживается убеждение о реальной силе общего правила, требующего использовать лишь подлинники частноправовых документов? Конечно, сказывается традиционная неприязнь к ломке устоявшихся форм. Но главное состоит в том, что наличие некоего главного принципа, обрамленного рядом изъятий, таит закамуфлированные возможности расширения дискреционного усмотрения суда. Именно суд решает, применить или не применять исключения. Только от суда, к примеру, зависит, признает ли он убедительным заявление стороны о нахождении подлинника у какого-либо лица или о достаточной интенсивности розысков оригинала.

На документы публично-правового класса доктрина о наилучшем доказательстве вообще не распространяется. Следовательно, представление их копий ничем не ограничено. Но формы копий обычно точно регламентированы законодательством. Нужно констатировать, что публично-правовые документы, как их понимает английская юриспруденция, составляют конгломерат разноплановых актов от парламентских статутов до свидетельств о регистрации браков. Значит, далеко не все из них доказательства в процессуальном значении этого термина.

Банковские книги формально не носят публично-правового характера, но в отличие от частных документов к ним не применяется норма о представлении суду оригинала. Общее право давало такую привилегию лишь Английскому банку. Закон 1879 г. распространил ее на другие финансовые корпорации. Это положение гарантирует нормальное течение бизнеса, которое было бы затруднено изъятием книг, где непрерывно фиксируются различные операции, и направлением их в суд иногда на длительный период.

3. Вторая сторона вопроса о письменных доказательствах - установление их юридической действительности или проверка соблюдения требуемых формальностей при составлении. Эти вопросы урегулированы различными законами о доказательствах (особенно законом 1938 г.), завещаниях, печатях и, естественно, многочисленными прецедентами. Они также совершенно неодинаково решаются для каждого из двух классов документов. По отношению к частноправовым актам действуют следующие основные положения:

а) в гражданском судопроизводстве от доказывания надлежащего составления документа сторону избавляет подразумеваемое или явное признание этого обстоятельства противником. Нередко стороны согласовывают реестр бумаг, которыми они намерены оперировать в ходе разбирательства дела. Возможно направление другой стороне извещения с требованием признать или оспорить документ (ст. 4 и 5 разд. 27 ПВС). Цель такого рода мероприятий - уменьшение издержек. Если признания нет, начинается доказывание, осуществляемое разными методами;

б) идентификация почерка необходима, когда возникает вопрос о том, чьей рукой составлен или подписан документ. Наиболее распространенным методом является допрос в качестве свидетеля предполагаемого автора с предъявлением ему спорного акта. Таким же прямым доказательством будет свидетельское показание лица, наблюдавшего за составлением или подписанием какой-либо бумаги. Допустимо также экспертное заключение или показание рядового свидетеля, хорошо знакомого с почерком соответствующего лица. Наконец, не исключено сравнение исследуемого текста с образцом, написанным предполагаемым автором, которое проводит непосредственно суд;

в) английское гражданское право устанавливает, что некоторые документы частного характера должны, а другие могут быть засвидетельствованы подписями лиц, интересов которых документ не затрагивает. Эти лица только удостоверяют правильность оформления данного документа. Старинная норма общего права требовала, чтобы во всех таких случаях эти своеобразные гаранты выступали свидетелями или невозможность их явки была убедительно мотивирована. Законодательство постепенно ограничивало рамки применения данной нормы;

г) участникам гражданского дела, заинтересованным в установлении законности частноправового документа, известную помощь оказывают существующие презумпции. Так, документ, составленный более 20 лет назад (до закона 1938 г. - 30), предполагается доброкачественным при условии, что он извлечен из надежного хранилища (контора солиситора, банк и т.д.). В числе иных презумпций можно упомянуть следующие: временем составления акта считается проставленная на нем дата, договор заключали совершеннолетние лица, исправления в тексте контракта имели место до его подписания, исправления в завещании - после. Все эти презумпции являются опровержимыми.

Особенности формирования публично-правовых актов исключают необходимость доказывания тех моментов, о которых шла речь применительно к частным документам. Однако надлежит соблюдать указанный законодательством порядок удостоверения верности копий. Если формальности выполнены, то, как говорят, публично-правовой документ доказывает себя собственным представлением. Разноплановость этого типа материалов порождает неоднородность методов подтверждения их существования и текста. Это не мешает действию юридической презумпции о том, что должностные лица всегда поступают законно. Бремя ее опровержения лежит на заинтересованной стороне.

Доброкачественность выписок из банковских книг зависит от соблюдения ряда условий: книга должна относиться к числу обычных банковских книг и в момент записи использоваться в делопроизводстве; запись должна быть совершена в ходе нормального течения деловой жизни; необходимо, чтобы книга находилась в распоряжении или под контролем банка; выписку надлежит сверить с оригиналом и установить их тождество. Последний момент удостоверяет тот, кто это действие выполнял, остальные - владелец или должностное лицо банка.

Ранее отмечалось, что деловые операции финансовых учреждении и корпораций сохраняются в тайне. Если банк не выступает стороной по делу, то исследование хранимой им документации допустимо лишь по особому разрешению суда, разрешение же дается с большой осторожностью. Хотя ст. 7 закона 1879 г. содержит довольно широкую формулировку относительно возможности ознакомления с банковскими книгами и снятия с них копий, практика толкует ее ограничительно. Суды исходят из тезиса о недопустимости принудительного раскрытия чужих счетов, контрактов, кредитных отношений, где участвуют не связанные непосредственно с процессом граждане, компании и т.п. Учитывая эти особенности, английские юристы нередко приравнивают банковские книги к публично-правовым документам, называя их таковыми по аналогии.

Вещественные доказательства

1. Вещественные доказательства (real evidence) составляют третью разновидность средств доказывания, известную английскому судопроизводству. Материальные объекты, которые своим наличием, качествами, формой и иными чертами подтверждают или опровергают какие-либо относящиеся к делу факты, фигурируют в гражданских процессах.

Наиболее часто используются разного рода физические объекты, доставляемые на заседание, где их изучает суд (exhibits). По гражданским делам это могут быть образцы товаров, испорченные или поврежденные вещи и т.п. До настоящего времени не забыт процесс 1862 г., когда в суд приводили собаку, чтобы убедить жюри в ее добродушном нраве. Обычным методом изучения является визуальный осмотр, хотя иногда приобретают значение звуковые восприятия (качество музыкального инструмента) или вкусовые ощущения (содержимое бутылки). Если необходимо сохранение тайны или благопристойности, предметы исследуются на закрытом заседании.

К числу вещественных доказательств относят внешние черты людей (appearance of persons), выступающих сторонами, свидетелями или даже не участвующих в процессе. Полученные ранения, увечье, обезображивание, уродство могут свидетельствовать о причинении вреда и учитываться при исчислении размера компенсации. Допустимо также наглядно оценивать общее состояние здоровья человека, дряхлость или, напротив, цветущий вид. Даже портретное сходство между ребенком и его предполагаемым родителем может иметь доказательственное значение по делам об установлении отцовства.

Часть юристов считают вещественными доказательствами поведение свидетелей в ходе их допроса. Утверждается, что нервозность, краску стыда, раздражительные жесты, колебания при ответах и тому подобное надлежит принимать во внимание при анализе показаний. Более того, если вопрос о доверии к свидетелю приобретает особое значение, эти моменты, по их мнению, могут обесценить сообщаемую им информацию. Такие рассуждения лишены научной основы. При жестком перекрестном допросе опытным адвокатам нередко удается запутать свидетеля, лишить его уверенности, вывести из равновесия. Истолкование внешних примет поведения человека на процессе очень сильно зависит и от судейского усмотрения, которое способно легко превращаться в произвол.

Как особая разновидность вещественных доказательств трактуется осмотр судом на месте нетранспортабельных предметов, земельных участков, действующих механизмов и т.п. Нужно ли проводить осмотр или можно заменить его чертежами, фотографиями, моделями, свидетельскими показаниями, зависит от суда. Это его дискреционное право и, как отмечает теория, выходы суды практикуют не часто. Они возможны на подготовительной стадии производства и в ходе судебного заседания. Осмотр не должен вестись без приглашения на него сторон или их адвокатов. Но по одному делу (1970 г.) Апелляционный суд указал, что нет ничего предосудительного в ознакомлении судьи с каким-либо объектом, так сказать, в частном порядке, без сопровождения участников дела, хотя здесь нельзя говорить о процессуальных действиях.

Выделение местного осмотра в самостоятельный подвид вещественных доказательств логически не оправдано. Вопрос о том, происходит ли исследование доказательств в зале суда или за его пределами, решающей роли не играет. Главное - объекты исследования, а они остаются неизменными в обоих случаях.

2. Предлагаемая английской теорией классификация вещественных доказательств заслуживает критики с различных точек зрения. Если же оценивать удельный вес этих средств доказывания в гражданском судопроизводстве Великобритании, то вряд ли можно говорить об их особенно существенном значении. И причина не в изъянах классификации.

С начала XIX в. на вещественные доказательства окончательно перестала распространяться доктрина о наилучшем доказательстве. Конкретно это означало, что даже при возможности легкой доставки каких-либо предметов на заседание суда у сторон не было нужды такую доставку реально осуществлять. Суды допускали устанавливать физические характеристики вещей свидетельскими показаниями или фотографиями. И такая практика получила распространение. Заинтересованные лица, исходя из соображений удобства или иных мотивов, сами выбирали более приемлемый для них метод доказывания.

Более того, формально сторона не должна разъяснять, почему она предпочла свидетельские показания о качествах вещи, а не представила самую вещь. Когда речь идет о предметах недвижимых или громоздких (здания, корабли), составляющих часть других (деталь машины), уже исчезнувших (зажившие ранения, потребленные товары) и тому подобных, это считается и так очевидным. Правда, если предмет вполне транспортабелен, отказ доставить его на заседание, равно как и намеренное уничтожение, могут стать удобным поводом для критических замечаний адвоката противника. Не исключено, что ему удастся поколебать доверие к другим доказательствам оппонента. Но вся проблема перемещается в область оценки собранных материалов, где царствует судейское усмотрение.

Использование производной информации относительно вещи не зависит от того, находится ли она у стороны, представляющей информацию, другого участника процесса или у постороннего лица. Указанная сторона не обязана требовать, чтобы фактический владелец нужного для дела предмета выдал его для изучения. В этом существенное различие между вещественными доказательствами и документами. Установление с помощью производных источников содержания документа допустимо, лишь когда исчерпаны возможности получения оригинала. На вещественные доказательства такая норма не распространяется.

Отсюда практическая необходимость разграничения двух видов средств доказывания. В теоретических работах обычно излагается основанное на прецеденте 1802 г. мнение о том, что в письменном доказательстве главное - содержание текста, в вещественном - некоторые черты предмета. Могильный памятник есть документ, коль скоро важны начертанные на нем даты жизни и смерти умершего, он же будет доказательством вещественным, если существенны его высота, вес и т.п.

Отсутствие обязанности представлять вещи для осмотра суду не исключает права стороны требовать, чтобы фактические владельцы необходимых предметов доставили их на заседание. Посторонним для процесса лицам можно направить повестку о вызове в качестве свидетеля, приносящего вещь (subpoena duces tecum), уклонение грозит наказанием за неуважение к суду. Процессуальному сопернику адресуется надлежащее извещение (notice to produce). Последствия за невыполнение те же, что и при отказе представить письменное доказательство.