Общая характеристика способов пересмотра приговоров и иных судебных решений

Механизм пересмотра приговоров и право на обжалование судебного решения

Любое судебное решение, в том числе приговор, представляет собой мнение и выводы человека, пусть и обладающего особым судейским авторитетом, специальным статусом, специальной компетенцией и т.п. Поэтому, с одной стороны, уголовно-процессуальная система не может не учитывать на институциональном уровне, что в силу самой его природы «человеку свойственно ошибаться» (errare humanum est). С другой стороны, такого рода допущение, каким бы естественным в гносеологическом смысле оно ни выглядело, не должно подвергать опасности авторитет судебной власти и основанную на нем фундаментальную обязанность беспрекословно исполнять судебные решения. Поэтому споры о заложенных в них ошибках не могут длиться бесконечно. Наконец, ясно, что исправлять гипотетические и в чем-то даже естественные ошибки одного человека, наделенного статусом судьи, может только другой человек, наделенный тем же статусом, и никто другой. В противном случае ни о какой независимости судебной власти не могло бы быть и речи, а правосудие из системообразующей государственной функции превратилось бы в фикцию.

Из этого следуют три важнейших постулата:

1) каждая уголовно-процессуальная система должна предусматривать механизм пересмотра приговоров, когда один суд (судья) проверяет решения, вынесенные другим судом (судьей);

2) этот механизм должен быть единственным способом исправления судебных ошибок, т.е. любая судебная ошибка может быть исправлена исключительно в уголовно-процессуальном порядке в рамках судебных проверочных производств;

3) механизм пересмотра приговоров должен быть строго и точно ограниченным как в количественном, так и во временном смысле, т.е. базироваться на заранее известном количестве судебных инстанций (проверочных производств) и не допускать бесконечных споров о качестве того или иного судебного решения; иначе говоря, он должен основываться на институционально логичной инстанционной системе, представленной в виде пирамиды, на вершине которой находится высший судебный орган соответствующей страны.

Современный уголовный процесс исходит также из того, что процессуально допустимая критика судебных решений по общему правилу должна происходить по инициативе сторон, т.е. основываться на их жалобах, под которыми в широком смысле понимаются также соответствующие акты государственных обвинителей (протесты, представления и т.п.). Поэтому система пересмотра судебных решений одновременно рассматривается в виде системы способов их обжалования, поскольку пересмотр судебного решения производится другим судом не по собственной инициативе (ex officio), а по жалобе заинтересованной стороны уголовного судопроизводства.

Более того, современные уголовно-процессуальные системы рассматривают право на обжалование судебного решения в качестве не только важнейшей процессуальной прерогативы сторон, но и одного из фундаментальных прав человека. При этом надо учитывать, что поскольку обвинение почти всегда представлено в уголовном процессе должностным представителем государства (прокурором), действующим на основе профессиональных обязанностей, то к категории «права человека» относится только право на обжалование, предоставленное защищающемуся от уголовного преследования частному лицу — обви-няемому. Так, ч. 5 ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах 1966 г. гласит, что «каждый, кто осужден за какое-либо преступление, имеет право на то, чтобы его осуждение и приговор были пересмотрены вышестоящей судебной инстанцией согласно закону». Примерно аналогичную по смыслу, но несколько более детальную формулу содержит ст. 2 Протокола № 7 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г.: «1. Каждый человек, осужденный судом за совершение уголовного преступления, имеет право на то, чтобы его приговор или наказание были пересмотрены вышестоящей судебной инстанцией. Осуществление этого права, включая основания, на которых оно может быть осуществлено, регулируется законом. 2. Из этого права могут делаться исключения в отношении незначительных правонарушений в соответствии с законом2 или когда соответствующее лицо было судимо уже в первой инстанции верховным судом или осуждено по рассмотрении апелляции против его оправдания». Оба этих международных акта, как мы знаем, ратифицированы Российской Федерацией.

Из указанных положений сегодня на очень высоком международно-правовом уровне и выводится давно известное в уголовно-процессуальной плоскости правило о праве сторон на две инстанции рассмотрения уголовного дела или, иначе говоря, о праве на повторное рассмотрение уголовного дела по второй инстанции. Здесь важно иметь в виду следующее. Во-первых, речь идет о праве сторон, которое не может быть ущемлено или ограничено, причем российская правовая система отвергает даже гипотетически допустимые ограничения, которые предусмотрены ч. 2 ст. 2 Протокола № 7 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Во-вторых, у сторон существует право только на две инстанции полного рассмотрения уголовного дела или, другими словами, право на один пересмотр в вышестоящей инстанции постановленного приговора по любому основанию (не более того, иначе судебный спор превращается в бесконечное сутяжничество). В-третьих, право на повторное рассмотрение уголовного дела означает в уголовном процессе не только возможность обжалования постановленного приговора по любому основанию, но и право на повторное судебное следствие.

Именно в силу последнего обстоятельства в уголовном процессе никогда не проводилось и не должно проводиться деление апелляции на полную и неполную, которое давно и широко распространено в теории гражданского процессуального права. Как известно, под неполной апелляцией в гражданском процессе понимается проверка в вышестоящем суде «самого процесса в суде первой инстанции и его решения» без «права ссылаться на новые факты, представлять новые доказательства». Но такого рода ограничение в уголовном процессе немедленно вступало бы в противоречие с ценностями, закрепленными в Международном пакте о гражданских и политических правах и Конвенции о защите прав человека и основных свобод, не говоря уже об их теоретической несостоятельности. Как можно a priori запретить осужденному ссылаться в свое оправдание на новые доказательства или новые факты, особенно если они появились уже после рассмотрения уголовного дела по первой инстанции? Не стоит забывать, что право на обжалование «имеет для уголовного процесса наибольшую важность по сравнению с другими процессами», так как речь идет о жизни, свободе и репутации человека, чем и объясняется включение данного права в число фундаментальных прав человека и его отражение в основополагающих международно-правовых актах именно по уголовным делам. Поэтому уголовный процесс знает только так называемую «полную апелляцию», что делает само по себе бессмысленными любые попытки теоретически внятного разграничения апелляции полной и неполной по аналогии с гражданским процессом.

Однако от так называемого «права на две инстанции», означающего право на два полноценных рассмотрения уголовного дела с проведением судебного следствия, следует отличать более широкое право на пересмотр уголовного дела вышестоящим судом. Оно допускается и после прохождения делом двух инстанций судебного рассмотрения, но в ограниченных пределах: по более узкому кругу оснований (как правило, сугубо правовых) и без проведения нового судебного следствия. В конечном итоге уголовно-процессуальная система должна обеспечить сторонам уголовного процесса доступ в высший суд страны, т.е. на вершину инстанционной пирамиды, где и осуществляется финальная оценка применения нижестоящими судами уголовного и уголовно-процессуального законов. Это приводит к тому, что пересмотр приговоров не ограничивается «второй инстанцией» (пусть она и играет системообразующую роль), а представляет собой сложную систему дополняющих друг друга, функционально разнообразных, количественно ограниченных и пирамидально выстроенных способов и механизмов, каждый из которых отражает процессуальное право сторон на критику судебного решения (прежде всего приговора) с той или иной точки зрения.

В европейской уголовно-процессуальной теории способы пересмотра судебных решений (приговоров)1 принято классифицировать по разным критериям. Во-первых, выделяются ординарные и экстраординарные способы пересмотра приговоров (их обжалования). К первым относятся такие способы, которые допускают обжалование приговора по любым основаниям, т.е. как по вопросам факта, так и по вопросам права, а также в связи с несправедливостью назначенного наказания. В свою очередь в число вторых (экстраординарных) входят способы, предполагающие возможность оспаривать приговор лишь по ограниченному кругу оснований, предусмотренных законом, как правило, сугубо правовых. Хрестоматийным примером ординарного способа является классическая апелляция, столь же хрестоматийным примером экстраординарного — классическая европейская кассация.

Во-вторых, принято отделять друг от друга ретрактационные и реформационные способы пересмотра приговоров. Первые предполагают повторное рассмотрение дела тем же судьей (iudex a quo), который и устраняет имеющиеся пороки процесса или вынесенного решения. Вторые приводят к переходу дела на новый уровень — в суд, являющийся вышестоящим по отношению к тому, который вынес оспариваемое решение (iudex ad quem). Ретрактационные способы пересмотра судебных решений хорошо известны в российском гражданском процессе, например, при пересмотре дела по вновь открывшимся или новым обстоятельствам (гл. 42 ГПК РФ) или при отмене заочно вынесенного судебного решения (гл. 22 ГПК РФ). Однако в отличие от зарубежного уголовного процесса, где они также встречаются, например, при постановлении тех же заочных приговоров, российский уголовный процесс ретрактационные способы принципиально отвергает, исходя из недопустимости повторного участия судьи в рассмотрении одного и того же дела. Поэтому все без исключения российские способы пересмотра приговоров являются реформационными.

Реформационные способы пересмотра приговоров неразрывно связаны с важнейшим в теоретическом смысле понятием деволютивного эффекта (effectus devolutivus), т.е. перехода полномочий по рассмотрению дела от одного суда (нижестоящего) другому суду (вышестоящему). Иначе говоря, при наличии деволютивного эффекта подача жалобы приводит к движению уголовного дела вверх по инстанционной системе, когда нижестоящий суд утрачивает компетенцию и передает дело в производство вышестоящего суда. В России деволютивный эффект сопровождает фактически все способы обжалования приговоров, являясь их неотъемлемым свойством, кроме очень редких исключений.

Наконец, в-третьих, необходимо отделять друг от друга пересмотр приговоров, не вступивших в законную силу, и пересмотр приговоров, вступивших в законную силу. При этом если предыдущие варианты классификации в большей мере характерны для европейской уголовно-процессуальной науки, почти не встречаясь у нас в теоретической плоскости (хотя в практической они, разумеется, существуют), то данный вариант является системообразующим не только для европейской, но и для российской доктрины уголовного судопроизводства. Поэтому ему надлежит уделить особое внимание.

Пересмотр приговоров, не вступивших в законную силу, и пересмотр приговоров, вступивших в законную силу

Вступление приговора в законную силу принципиально меняет подходы к логике построения механизма обжалования и пересмотра приговоров. Прежде всего потому, что спор по поводу приговора, которым почти всегда кто-то недоволен, учитывая противоположные интересы участвующих в уголовном процессе частных лиц (потерпевшего и обвиняемого, гражданского истца и гражданского ответчика), не может длиться бесконечно, о чем уже говорилось. Вступление приговора в законную силу означает приобретение им характера res Judicata1, после чего он становится обязательным и должен беспрекословно исполняться, что делает его юридический авторитет почти непоколебимым. В то же время нельзя, конечно, исключать, что какие-то правовые ошибки будут обнаружены и после вступления приговора в законную силу. Если эти ошибки существенны, то мириться с ними также нельзя, так как речь идет об уголовных делах, связанных с преступлениями (общественно опасными деяниями) и достаточно суровыми санкциями (наказаниями). Поэтому непоколебимость вступившего в законную силу приговора должна являться не абсолютной (иначе ошибки нельзя будет исправить), а относительной. Именно поиск компромисса между, с одной стороны, непоколебимостью судебных решений (принципом resJudicata) и, с другой стороны, необходимостью исправления существенных ошибок определяет политику построения способов пересмотра приговоров после их вступления в законную силу в духе так называемого принципа «правовой определенности».

Отталкиваясь от идеи вступления приговора в законную силу, становится понятной разница в подходах между пересмотром приговоров, не вступивших в законную силу, и пересмотром приговоров, вступивших в законную силу. Эта разница лежит в плоскости понимания свободы обжалования и ее пределов.

До вступления приговора в законную силу свобода обжалования существует в максимально возможной степени — одного лишь волеизъявления стороны, облеченного в надлежащую форму жалобы (представления и т.п.), достаточно для того, чтобы вышестоящий суд принял к производству и рассмотрел уголовное дело. В этом случае возникает так называемый суспенсивный, или отлагательный эффект (effectus suspensivus), когда подача жалобы приостанавливает вступление приговора в законную силу. На этом эффекте, сопровождаемым описанным выше деволютивным эффектом, преимущественно и строится концепция построения способов пересмотра не вступивших в законную силу приговоров. Понятно также, что уголовно-процессуальная система не может долго ждать, пока стороны выразят свою волю на пересмотр приговора, и откладывать его вступление в законную силу. Поэтому обжалование приговоров, не вступивших в законную силу, всегда ограничено относительно небольшим сроком, исчисляемым определенным количеством суток (пять, семь, десять и т.п.). Кроме того, ясно, что право не согласиться с приговором и отсрочить своей волей его вступление в законную силу не может предоставляться неограниченное число раз, иначе ни один приговор так в законную силу и не вступит. Оно дается один (в России) или максимум два раза (в континентальной Европе2), что и определяет инстанционность движения уголовного дела.

После вступления приговора в законную силу свобода обжалования понимается совершенно иначе: исключительно как право обратиться в соответствующую судебную инстанцию с просьбой о пересмотре приговора. Но это обращение в отличие от обжалования приговоров, не вступивших в законную силу, не гарантирует рассмотрение жалобы данной инстанцией. Между жалобой стороны и ее рассмотрением вышестоящим судом в данном случае непременно должен существовать какой-то механизм в виде фильтра, отсекающего основную часть жалоб и обращений. Этот механизм может быть организован по-разному. Скажем, в период действия УПК РСФСР таковым являлись протесты в порядке надзора высших должностных лиц суда и прокуратуры (заинтересованное лицо вправе было обращаться лишь к ним для принесения протеста, но не непосредственно в надзорную инстанцию). Сегодня по УПК РФ подобным механизмом стали решения судьи кассационной или надзорной инстанции, который либо допускает жалобу к рассмотрению (если ее доводы основательны), либо отказывает в ее допуске к рассмотрению (если доводы не выглядят убедительными). Гипотетически возможны и иные варианты такого рода механизмов (фильтров). Но их наличие здесь является обязательным. Естественно, что после вступления приговора в законную силу ни о каком суспенсивном эффекте не может быть и речи (хотя деволютивный эффект, как правило, сохраняется, пусть и не обязательно, как показывает опыт гл. 42 ГПК РФ). Совершенно иначе выглядят и сроки обжалования: их либо нет вовсе (судебную ошибку надо в любом случае исправлять, иногда даже после исполнения приговора), либо они являются достаточно продолжительными и исчисляются месяцами или годами, так как подача жалобы не откладывает исполнение приговора.

В современном российском уголовном процессе всего существует четыре способа пересмотра (обжалования) приговоров, один из кото-рых представляет собой ординарный способ обжалования приговоров, не вступивших в законную силу, а три остальных — экстраординарные способы обжалования приговоров, вступивших в законную силу. Речь идет о следующих способах пересмотра приговоров:

1) в апелляционном порядке (приговоры, не вступившие в законную силу);

2) в кассационном порядке (приговоры, вступившие в законную силу);

3) в порядке надзора (приговоры, вступившие в законную силу);

4) по новым и вновь открывшимся обстоятельствам (приговоры, вступившие в законную силу).

Каждому из этих способов пересмотра приговоров далее будет посвящена специальная глава. Однако нынешнее состояние российского уголовно-процессуального регулирования системы пересмотра (обжалования) приговоров и, что самое главное, вектор его эволюции невозможно понять вне сравнительно-правового и исторического контекстов. С одной стороны, российская система пересмотра приговоров испытала очевидное влияние классической континентальной модели, сохранив ее отдельные черты, в том числе на понятийном уровне. С другой стороны, на определенном историческом этапе развития мы несколько отдалились от данной модели, чтобы сегодня попытаться вновь к ней приблизиться, пусть и не всегда последовательно. Поэтому обратимся теперь к анализу классической континентальной системы способов пересмотра приговоров, а уже вслед затем проследим отечественные метаморфозы развития этих способов. Только такой подход позволит нам уяснить не только смысл, значение и перспективы современных реформ, подчас достаточно фундаментальных, но и общую логику развития российской системы пересмотра (обжалования) приговоров.

Классическая континентальная система пересмотра приговоров: апелляция, кассация и вновь открывшиеся обстоятельства

Классическая европейская система пересмотра приговоров и иных судебных решений построена на разграничении апелляции и кассации, которые взаимно дополняют друг друга, что позволяет всесторонне проверить приговор до того, как он приобретет силу res Judicata (вступит в законную силу). Следует отметить, что такого рода система сложилась именно в континентальном уголовном процессе. Англосаксонскому уголовному процессу она не известна. Более того, в Англии или США никогда не только не существовало противопоставление апелляции и кассации, но и понятие кассации как таковое. Здесь все способы пересмотра обозначаются «апелляцией», причем разные виды апелляции являются не столько плодом глубокой теоретической проработки, сколько результатом рутинного прикладного развития. К тому же англосаксонский уголовный процесс всегда концептуально строился вокруг рассмотрения уголовного дела по первой инстанции судом присяжных, в силу чего долгое время вообще не допускал апелляционного пересмотра вынесенных с участием присяжных приговоров, да и сейчас допускает его весьма неохотно.

Именно поэтому классическая европейская система пересмотра приговоров могла сложиться только в рамках континентальной уголовно-процессуальной традиции, где рассмотрение уголовного дела по существу в первой инстанции доверена в большинстве случаев профессиональному судье, что позволяет на теоретическом и практическом уровне сконструировать стройную инстанционную систему всесторонней проверки постановленного им приговора. Своего рода архетипом континентальной модели пересмотра приговоров стал французский наполеоновский Кодекс уголовного следствия 1808 г., который, правда, в свою очередь впитал в себя многие инстанционные традиции и подходы «старого» (дореволюционного) французского права. Уже этот Кодекс повлиял на остальные европейские правопорядки, после чего закрепленная им система пересмотра приговоров и стала окончательно рассматриваться как классическая, хотя, конечно, ее отдельные детали в той или иной стране могут обладать определенной спецификой.

Классический подход построен на том, что стороны имеют право на «две инстанции» рассмотрения уголовного дела или, что одно и то же, на повторное рассмотрение их спора вышестоящим судом, т.е. имеют право на апелляцию. Сегодня это право гарантировано Протоколом № 7 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод, хотя на национальном уровне оно стало гарантироваться в европейских правопорядках много раньше, по крайней мере не позднее XIX столетия.

Право на апелляцию предполагает наличие специализированной судебной инстанции (апелляционного суда), куда стороны вправе направлять жалобу на приговор по любому основанию, т.е. по вопросам факта, права, несправедливости наказания и т.д. Необходимость пересмотра по жалобам сторон фактических обстоятельств дела неизбежно приводит к исследованию доказательств, что вызывает обязательное появление в апелляционной инстанции повторного судебного следствия. При этом такое следствие вовсе не означает неограниченной возможности сторон представлять новые доказательства и обязанности апелляционного суда непосредственно исследовать все доказательства, ставшие предметом рассмотрения суда первой инстанции. Вышестоящий суд исследует лишь те новые доказательства, которые стороны не смогли представить в первой инстанции по объективным (не зависящим от них) причинам, а также те из ранее исследованных судом первой инстанции доказательств, которые сам апелляционный суд сочтет необходимым исследовать для повторного разрешения дела и с учетом характера жалобы сторон. Поскольку у апелляционного суда есть все процессуальные возможности, в том числе судебно-следственные, для полноценного рассмотрения дела, то он лишается права отменять приговор и направлять его в первую инстанцию. Апелляционный суд должен либо отклонить жалобу, либо постановить самостоятельный (новый) приговор. Иначе говоря, наличие судебно-следственного инструментария приводит к обязанности повторного разрешения дела путем вынесения решения по его существу (приговора). Если предметом жалобы стали ссылки стороны на наличие существенных нарушений уголовно-процессуального закона, допущенных в первой инстанции, что приводит к процессуальной недействительности всего производства по первой инстанции (нарушение правил подсудности, незаконный состав суда и т.п.), то классическая апелляция также не предполагает направление дела на новое рассмотрение в первую инстанцию. Апелляционный суд в ситуации, когда сочтет жалобу обоснованной, сам полностью принимает дело к своему производству и рассматривает его в качестве суда первой инстанции, что опять-таки приводит к постановлению нового приговора. В западной теории данный подход называется теорией эвокации (от фр. evoquation): в силу отмены на основании его процессуальной порочности решения суда первой инстанции последнее аннулируется, после чего первая и вторая инстанции как бы «сливаются» в единое целое на уровне апелляционного суда.

После рассмотрения дела в двух инстанциях (первой и апелляционной), одной из которых является суд достаточно высокого (апелляционного) уровня, приговор становится окончательным с точки зрения установления фактических обстоятельств дела. Двух инстанций достаточно, чтобы более не спорить о фактах и их доказательствах («бил или не бил», «стрелял или не стрелял» и т.п.), считая их окончательно установленными. Такого рода споры более не допускаются. Именно поэтому судебное следствие и исследование доказательств существуют только в первой и апелляционной инстанциях, к чему и сводится суть принципа «двух инстанций».

Но окончательный приговор и приговор, вступивший в законную силу, — это далеко не совпадающие понятия, в процессуальном смысле они совершенно различны. Более того, именно противопоставление этих двух этапов становления res Judicata и лежит в значительной мере в основе разграничения апелляции и кассации.

Поэтому после того, как приговор стал окончательным с точки зрения установления фактических обстоятельств дела, он еще не вступает в законную силу, поскольку у сторон есть право обратиться в высший судебный орган страны с претензиями на неправильное применение судами первой и апелляционной инстанций материально-правовых или процессуальных норм, превышение ими компетенции, незаконный состав вынесшего решение суда, т.е. у них возникает право на кассацию. Под этим и понимается возможность оспорить приговор исключительно по правовым основаниям, что характерно для классической кассации. На реализацию данного права также отводится несколько суток (скажем, в сегодняшней Франции пять). После их истечения либо приговор вступает наконец в законную силу, либо в высший судебный орган страны поступает кассационная жалоба, на которую необходимо дать мотивированный ответ.

Исключительно правовой характер кассационного пересмотра приговоров приводит к тому, что он считается не только и не столько способом устранения судебных ошибок в интересах сторон, сколько механизмом гармонизации судебной практики, обеспечивающим ее единство. Отсюда возникает принцип единства кассационной инстанции: оценкой толкования судами первой инстанции и апелляционными судами правовых норм должна заниматься только одна инстанция — высший суд страны. Поэтому, скажем, во Франции, Италии, Бельгии и некоторых других странах высший суд страны (аналог нашего Верховного Суда) исторически и именуется Кассационным судом, находящимся на самой вершине судебной пирамиды.

Кассационная инстанция при любых обстоятельствах не входит в рассмотрение фактических обстоятельств дела: они уже установлены в двух инстанциях (приговор является окончательным). Это приводит к тому, что при кассационном пересмотре дела нет и не может быть ни исследования доказательств, ни судебного следствия. Они с кассацией несовместимы. Отсутствие судебного следствия предполагает и невозможность постановления кассационной инстанцией нового приговора, а также изменение ранее постановленного приговора, так как нельзя разрешать уголовное дело приговором, не зная и не устанавливая его фактических обстоятельств.

Если «правовая проблема» мнимая, то кассационная жалоба отклоняется, как правило, без специального рассмотрения, но с развернутой мотивировкой. Если же поставленная в жалобе проблема серьезна, то высший судебный орган рассматривает ее по существу, не проводя, как сказано, судебного следствия. В такой ситуации кассационное рассмотрение представляет собой обмен правовыми аргументами, т.е. краткую концентрированную дискуссию по важной проблеме толкования права. По итогам рассмотрения кассационный суд либо отклоняет жалобу, либо удовлетворяет ее. В последнем случае, не обладая знаниями о фактических обстоятельствах дела, он может лишь отменить решение, т.е. «сломать» его (отсюда и термин «кассация» от французского глагола casser, т.е. «разбивать», «ломать»), и направить дело на новое рассмотрение в суд первой или апелляционной инстанции, обладающий уже судебно-следственным инструментарием, необходимым для установления фактических обстоятельств дела и его разрешения по существу.

В конечном итоге приговор вступает в законную силу либо после прохождения дела через высший судебный орган страны, являющийся единственной кассационной инстанцией, либо в случае отказа сторон от подачи кассационной жалобы и обращения в высший суд страны, что предполагает отсутствие претензий по поводу толкования тех или иных материально-правовых или процессуальных норм нижестоящими судами. Тем самым посредством прохождения уголовного дела через первую, апелляционную и кассационную инстанции происходит становление непоколебимого и подлежащего обязательному исполнению судебного решения, прежде всего приговора: сначала он постанавливается в первой инстанции, затем становится окончательным с точки зрения фактических обстоятельств в апелляционной инстанции, после чего вступает в законную силу и приобретает силу res judicata в кассационной инстанции (на вершине судебной пирамиды).

Необходимо также иметь в виду, что при поступательном движении уголовного дела вверх по судебно-инстанционной пирамиде каждый раз возникает вопрос о том, в каких пределах происходит это движение. Движется ли уголовное дело по инстанциям полностью или только в какой-то части? От ответа на данный вопрос зависит и объем полномочий как апелляционной, так и кассационной инстанции. В классической континентальной теории выработаны два возможных ответа на поставленный вопрос. При первом подходе пределы прав вышестоящей инстанции определяются объемом поданной жалобы. Скажем, если сторона защиты обжалует только справедливость назначенного наказания, то апелляционная инстанция повторно рассматривает дело только в этих пределах, не входя в обсуждения вопросов преступления, его доказанности и т.п. В теории такой подход называется принципом tantum devolutum quantum appellatum, что в переводе с латыни означает «дело настолько движется вверх по инстанциям, насколько я апеллирую». При втором подходе пределы прав вышестоящей инстанции не связаны доводами поданной жалобы, в силу чего вышестоящий суд вправе проверить дело в полном объеме, выходя за пределы требований, изложенных в жалобе. Скажем, если сторона защиты оспаривает только справедливость наказания, то это не мешает апелляционной (кассационной) инстанции при наличии у нее сомнений проверить и обоснованность самого обвинения. В теории такой подход называется ревизионным началом или принципом ultra petita, что в переводе с латыни означает «сверх жалобы». Классическая континентальная модель пересмотра приговоров основывается на первом из обозначенных подходов, отвергая ревизионное начало как в апелляции, так и в кассации. Рассмотрение апелляционных и кассационных жалоб ultra petita допускается разве что в виде крайне редко встречающихся исключений.

Сбалансированная система пересмотра приговоров, построенная на сочетании апелляции и кассации до вступления приговора в законную силу, приводит к тому, что после его вступления в законную силу и начала исполнения любые споры (как по вопросам факта, так и по вопросам права) считаются оконченными и исчерпанными. Поэтому классическая континентальная уголовно-процессуальная система саму возможность пересмотра приговора, вступившего в законную силу, воспринимает как нечто чрезвычайное и встречающееся исключительно редко.

В то же время полностью исключить грубые судебные ошибки, конечно, нельзя, каковы бы ни были качество и институциональное совершенство апелляционной и кассационной инстанций. Для их устранения используются особые уголовно-процессуальные механизмы, не столько встроенные в инстанционное движение дела, сколько существующие несколько автономно в виде особых институтов. Кроме того, они используются только в интересах защиты (in favorem), поскольку ситуация, при которой невиновный оказывается лишен свободы или как-то иначе строго наказан, морально недопустима ни при каких обстоятельствах. В то же время обвинению, всегда представленному профессиональным обвинителем (прокурором), предоставлены достаточные возможности, чтобы добиться осуждения виновного, включая доступ в апелляционную инстанцию и в высший суд страны, действующий в качестве кассационной инстанции. Если обвинение данные возможности не реализовало, то это не означает, что над оправданным вечно должен висеть «дамоклов меч» отмены приговора. Отсюда после вступления в законную силу ни оправдательный приговор, ни обвинительный приговор по мотивам его мягкости не могут быть отменены даже при обнаружении грубой судебной ошибки. Сегодня положение об абсолютной непоколебимости вступившего в законную силу оправдательного (обвинительного за мягкостью) приговора остается в континентальных правопорядках незыблемым. Оно не подверглось сомнению даже в рамках современной тенденции укрепления прав потерпевших, во всяком случае пока не подверглось.

Хрестоматийным способом пересмотра приговоров, вступивших в законную силу, является возобновление производства по уголовному делу по вновь открывшимся обстоятельствам, которое, например, во Франции именуется ревизионным производством. Речь идет о ситуациях, когда после вступления приговора в законную силу появляются какие-то важнейшие факты, которые не были и не могли быть известны рассматривавшим дело судам и которые ставят под сомнение либо само преступление, либо осуждение подлинно виновного в нем лица. К числу таких фактов относятся, например, установленное судебным приговором лжесвидетельство, появление новых и ранее неизвестных свидетелей, явка с повинной настоящего виновного, обнаружение в живых предполагаемой жертвы убийства и т.п. Возобновление дела в данном случае предполагает расследование вскрывшихся обстоятельств, которое, как правило, проводится на самом высоком уровне (часто судьями высшего суда страны), а также рассмотрение и оценку результатов расследования опять-таки коллегией судей высшего суда страны. Именно они и принимают окончательное решение о возобновлении производства по делу, отмене вступившего в силу приговора, направлении дела на новое рассмотрение и т.п. На практике это случается крайне редко и при наличии очень веских оснований. К инстанционному движению дела данный способ пересмотра приговоров, разумеется, отношения не имеет. Он позволяет исправлять грубые ошибки в фактах, что и следует понимать под «вновь открывшимися обстоятельствами».

Что касается исправления правовых ошибок, то здесь также встречаются некоторые механизмы, которые используются, пожалуй, еще реже и опять-таки только в тех случаях, когда результатом ошибки является заведомо необоснованное осуждение невиновного. Скажем, во Франции инициировать пересмотр вступившего в законную силу приговора по правовым основаниям вправе лишь министр юстиции, который обязывает прокуратуру принести соответствующий протест в рамках особого института — так называемой «кассации в интересах закона» (ст. 620 УПК Франции). Случается это в единичных случаях по делам, имеющим особый общественный резонанс.

В целом классическая континентальная система пересмотра приговоров построена на пересмотре в инстанционном порядке только тех приговоров, которые не вступили в законную силу. Пересмотр приговоров, вступивших в законную силу, рассматривается как чрезвычайное явление и производится лишь в единичных исключительных случаях.

Развитие способов пересмотра приговоров в российском уголовном процессе

1. Установление и слом классической системы пересмотра приговоров.

Судебная реформа 1864 г. установила в России классическую систему пересмотра приговоров континентального типа: по делам, подсудным общим судебным установлениям, окружные суды являлись первой инстанцией, судебные палаты — апелляционной, а Правительствующий Сенат выступал единой кассационной инстанцией для всей Империи. Примерно аналогичная схема существовала и по делам, подсудным мировым судьям. При этом апелляционному обжалованию подлежали «приговоры неокончательные и не вошедшие в законную силу», а кассационному обжалованию — «приговоры окончательные, но не вошедшие в законную силу». Возобновление уголовных дел являлось чрезвычайным способом пересмотра приговоров, вступивших в законную силу.

Именно в дореволюционный период после проведения Судебной реформы 1864 г. и принятия Устава уголовного судопроизводства был сформирован и понятийный инструментарий, имплементировавший в российскую доктрину ключевые научно-теоретические конструкции континентальной системы пересмотра приговоров, такие как апелляция, кассация, возобновление уголовных дел, деволютивный эффект, окончательный и неокончательный приговор и др. Многие из этих понятий и конструкций используются в законодательстве и доктрине до наших дней, став неотъемлемой частью отечественного юридического языка. Скажем, самим разграничением понятий апелляции и кассации мы, безусловно, обязаны разработчикам Судебных уставов 1864 г.

Однако в советский период классическая инстанционная система континентального типа была в России в значительной мере сломана. Что же с ней произошло? Здесь надо отталкиваться от событий первых лет или даже месяцев советской власти, происходивших в чрезвычайных обстоятельствах революционной эпохи. Эти события повлияли и до сих пор продолжают влиять не только на советскую, но и на современную российскую систему пересмотра приговоров.

Декреты Совета народных комиссаров (СНК) «О суде» от 24 ноября 1917 г. № 1 и Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК) «О суде» от 7 марта 1918 г. № 2 провозгласили, что «обжалование в апелляционном порядке отменяется и допускается только кассация решений». В то же время сами большевики прекрасно отдавали себе отчет в том, что кассация не является второй инстанцией, в силу чего возможность «просьбы о кассации» не дезавуирует фундаментального постулата, согласно которому «приговоры и решения местных судов окончательны и обжалованию не подлежат». В тот момент фактически был уничтожен фундаментальный принцип двух инстанций, что и привело к исчезновению апелляции, причем в рамках советского права, как оказалось, навсегда.

Могла ли система долго существовать без второй инстанции, т.е. без апелляции, но с классической кассацией? Конечно, нет. В результате кассация постепенно «сползла» вниз — на уровень второй инстанции, хотя при этом так и не превратилась в хрестоматийную апелляцию, поскольку сохранила некоторые классические кассационные признаки. Тем самым возникла так называемая советская кассация. По большинству признаков она скорее напоминала апелляцию. К таким признакам относились: а) неограниченный круг оснований обжалования (как правовые, так и фактические); б) отсутствие принципа единства кассационной инстанции (вторая инстанция не может быть единой, т.е. находиться на вершине пирамиды); в) право кассационной инстанции самостоятельно вносить изменения в приговор и др.

В то же время советская кассация сохранила одно из важнейших качеств, унаследованных от классической кассации: отсутствие судебного следствия, т.е. запрет непосредственно собирать и исследовать доказательства. Соответственно, кассационный суд не имел права и постановить новый приговор, так как не может быть приговора без судебного следствия.

В отсутствии судебного следствия (права непосредственно собирать и исследовать доказательства) заключалось, пожалуй, основная проблема советского подхода ко второй (кассационной) инстанции. Как можно оценивать фактические обстоятельства дела, не имея в руках судебно-следственного инструментария? С процессуальной точки зрения это nonsens. В результате сложился, по сути, письменный судебный процесс, где решающую роль играл анализ протокола судебного заседания, составленного в первой инстанции, а также ситуация, при которой вторая (кассационная) инстанция в течение краткого судебного заседания, проводимого не в апелляционном, а в кассационном стиле, оценивала обоснованность судебного решения, нередко принятого по итогам многомесячного судебного следствия.

Снижение кассации до уровня второй инстанции образовало пустоту уже на вершине судебно-инстанционной пирамиды, где ранее находилась кассация. В первые годы советской власти эта пустота оказалась быстро заполнена появлением нового и специфически советского механизма пересмотра приговоров, отсутствующего в классической континентальной системе, — производства в порядке надзора. Взяв на вооружение дореволюционное учение Правительствующего Сената о праве высших судов инициировать по собственной инициативе пересмотр «в порядке надзора» приговоров в случае обнаружения в них ошибок, советская власть сконструировала на его основе подлинный уголовно-процессуальный институт, закрепленный на законодательном уровне в УПК РСФСР 1923 г., а впоследствии в УПК РСФСР 1960 г.

Изначально задумывалось, что «в то время, когда кассационный контроль ограничен по обыкновению сроком, судебный надзор, как правило, никаким сроком не ограничен; в то время, как кассационный контроль связан определенными формами, судебный надзор никакими формами не связан, и дело может быть направлено на перерешение не только по формальным признакам неправильности того или иного решения, но и в силу несогласия контролирующей инстанции по существу с решением». Однако судебная практика очень быстро нивелировала эти различия между кассацией и надзором, в силу чего «разница между кассационным и надзорным производством имеется лишь в порядке прохождения дел, но не в методах их рассмотрения и разрешения».

Если кассационное обжалование допускалось только на приговоры, не вступившие в законную силу, что неизбежно порождало отмеченный выше суспенсивный эффект, пересмотр в порядке надзора осуществлялся в отношении приговоров, вступивших в законную силу, в силу чего никаким суспенсивным эффектом по общему правилу не обладал. Появление надзора вместо классической кассации в значительной мере привело к тому, что споры сторон активно продолжались и после вступления приговора в законную силу (в классической системе это невозможно). В качестве неизбежного для пересмотра приговоров, вступивших в законную, фильтра между сторонами и надзорной инстанцией выступали высшие должностные лица суда и прокуратуры, обладавшие монопольным правом на принесение протестов в порядке надзора, что являлось обязательным условием для передачи дела в надзорный суд. При этом законодатель не стал руководствоваться принципом единства надзорной инстанции (по аналогии с классической кассацией): надзорными полномочиями последовательно обладали президиумы областных (краевых) судов, судебные коллегии (по уголовным делам и военная) Верховного Суда РСФСР и Президиум последнего, а также впоследствии Пленум Верховного Суда СССР. В результате возникла множественность надзорных инстанций, которые к тому же могли пересматривать решения друг друга. В то же время с точки зрения оснований обжалования (пересмотра) приговоров между кассационной и всеми надзорными инстанциями не было никакой разницы: они являлись как фактическими, так и правовыми (законность и обоснованность приговора, а также справедливость наказания), т.е. по своей теоретической природе апелляционными.

Наделение вышестоящих судов правом оценивать не только законность, но и обоснованность судебных решений при отсутствии права на проведение повторного судебного следствия полностью разорвало фундаментальную процессуальную аксиому, сообразно с которой судебно-следственный инструментарий есть неотъемлемый атрибут любой судебной оценки фактических обстоятельств дела, и деформировало теорию дифференциации оснований обжалования судебных решений. Каждая очередная судебная инстанция оказалась вправе оценивать «законность, обоснованность и справедливость» приговора, независимо от того, идет ли речь о кассационной (второй) или одной из надзорных инстанций. В итоге оказалась утраченной стройная инстанционная логика континентальной системы пересмотра приговоров, приобретенная в ходе Судебной реформы 1864 г. Помимо того, отсутствие полноценного повторного судебного следствия во второй (кассационной) инстанции приводило к тому, что по-прежнему актуальным оставалось положение, когда-то сформулированное в ст. 25 Основ уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик 1924 г.: «Все дела рассматриваются по существу в одной инстанции. Апелляция не допускается». Хотя советская доктрина и не признавала затем принцип «одной инстанции», ссылаясь на наличие советской кассации, но в теоретическом смысле законодатель образца 1924 г. был во многом более точен и последователен.

Остается добавить, что советская система сохранила институт возобновления дел, получивший по УПК РСФСР 1960 г. наименование «возобновления дел по вновь открывшимся обстоятельствам». По иронии судьбы именно этот далеко не центральный способ пересмотра приговоров, вступивших в законную силу, оказался в советском уголовном процессе в наибольшей мере приближен к классическим образцам.

2. Постсоветские реформы и современное развитие. В постсоветский период проблема с отсутствием апелляции и наличием во второй инстанции советской кассации без судебного следствия стала очевидной, особенно после ратификации нашей страной Конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г. и Протокола № 7 к данной Конвенции. Возник резонный вопрос: что с этим делать? На самом деле вариантов, если не вдаваться в детали, было два:

1) сохранить институт кассации во второй инстанции и наделить его недостающими элементами апелляции, прежде всего, полноценным судебным следствием, а надзор постепенно превратить в подобие классической кассации. Иначе говоря, российская апелляция стала бы называться «кассацией», а российская кассация — «надзором». Отличия от классической модели остались бы в такой ситуации сугубо терминологическими, что не имеет принципиального значения, тем более что подобного рода терминологические расхождения известны и в Европе, скажем, в Германии классическая кассация, как уже отмечалось, называется «ревизией»;

2) восстановить классическую апелляцию (в том числе на терминологическом уровне) и поднять «вверх» кассацию, превратив ее в утраченную досоветскую модель, которая описана выше. По сути, такой подход требует также отказа от надзора (он становится не нужен) и означает возрождение классического инстанционного подхода, знакомого нам в период с 1864 по 1917 гг.

Но постсоветские реформаторы, в частности при подготовке УПК РФ, сначала попытались пойти по третьему (эклектическому) пути, стремясь соединить воедино классическую и советскую модели, т.е. восстановить апелляцию, но оставить неизменными советские кассацию и надзор. Поскольку кассация при таком подходе остается второй инстанцией, то возникает вопрос: где найти место для апелляции? Оно было найдено на уровне мировых судей, когда районные суды стали выступать в их отношении апелляционной инстанцией. Это позволило формально восстановить апелляцию в УПК РФ. Но понятно, что такого рода мера не могла никого удовлетворить. Во-первых, по наиболее мелким уголовным делам оказалось максимальное количество инстанций, хотя должно быть наоборот. Во-вторых, по большинству уголовных дел по-прежнему никакого повторного судебного следствия не существовало. Как быть с этими делами?

Поэтому в отношении большинства уголовных дел, не подсудных мировым судьям, где восстановления апелляции при принятии УПК РФ не произошло, законодатель продемонстрировал пусть и робкое, но заметное движение в сторону первого варианта, сохранив кассацию в качестве второй инстанции и упомянув в ст. 377 УПК РФ о праве суда кассационной инстанции «непосредственно исследовать доказательства». Такой подход мог привести к постепенному зарождению в рамках «советской кассации» полноценного судебного следствия, что и означает первый из обозначенных путей развития. Однако практика этот подход не поддержала, фактически заблокировав возможное появление в кассации судебного следствия. В такой ситуации вопрос об отсутствии двух полноценных судебных инстанций по большинству уголовных дел становился все более и более острым, в том числе с точки зрения оценки существующего положения Европейским судом по правам человека.

Законодатель был вынужден предпринять обширную реформу судебных инстанций, приняв Федеральный закон от 29 декабря 2010 г. М 433-ФЗ (далее — Закон от 29 декабря 2010 г.), вступивший в силу с 1 января 2013 г. и достаточно кардинально изменивший ставшую привычной с советских времен систему пересмотра приговоров. При этом в ходе новейшей реформы судебных инстанций вектор развития сменился в сторону второго варианта, когда по всем уголовным делам появляется апелляция, а кассация переходит наверх, утрачивает ряд советских признаков, в частности, возможность пересмотра в этой инстанции дел по любым, в том числе фактическим, основаниям, и постепенно превращается в подобие классической кассации. Собственно, принятие Закона от 29 декабря 2010 г. и происходило под лозунгом полного восстановления в отечественном уголовном процессе апелляции (по всем уголовным делам) и приближения к классической континентальной модели кассации. Удалось ли выполнить поставленную задачу?

Отчасти, но не до конца. Невзирая на новейшую реформу, сохранился ряд нерешенных проблем и оставшихся с советских времен рудиментов, не позволяющих говорить об обретении стройной классической судебно-инстанционной логики. Прежде всего, восстановив по всем уголовным делам апелляцию, на этот раз законодатель не нашел оптимального места для кассации, решив при этом еще и сохранить советский надзор. В результате если не вдаваться в детали, из трех дореформенных надзорных инстанций две (президиумы судов уровня субъектов Федерации и судебные коллегии Верховного Суда РФ) были просто переименованы в кассационные инстанции, а третья (Президиум Верховного Суда РФ) так и осталась надзорной инстанцией. Речь здесь скорее идет о слиянии кассации и надзора, а не о восстановлении классической кассации. Отметим еще несколько нерешенных проблем, связанных как с апелляционным пересмотром судебных решений, так и с наметившимся концептуальным слиянием кассации и надзора.

Во-первых, введение апелляции не сопровождалось созданием апелляционных судов. Законодатель сохранил многоступенчатую систему первых и апелляционных инстанций, в результате чего апелляционной инстанцией стал даже Верховный Суд РФ (по отношению к приговорам судов уровня субъекта Федерации, постановленным по первой инстанции). Но можно ли представить себе полноценное судебное следствие в Верховном Суде, когда свидетели приезжают для дачи показаний из Приморского края, Якутии или Магаданской области, что часто необходимо для непосредственного исследования доказательств? В результате, с одной стороны, резко возросла нагрузка Верховного Суда РФ, а с другой стороны — не по всем делам удается обеспечить полноценное судебное следствие, учитывая географические расстояния, отделяющие первую инстанцию от апелляционной.

Во-вторых, реформа 2010 г. воспроизвела для уголовного процесса очевидную институциональную ошибку, допущенную еще в 1990-е годы применительно к системе российских арбитражных судов. Речь идет о непонятном отнесении кассации к тем способам пересмотра, которые имеют место в отношении уже вступивших в законную силу судебных решений (приговоров), подлежащих принудительному исполнению (обладающих силой res judicata), что совершенно не соответствует классическим подходам. В результате так и не удалось преодолеть путаницу между двумя фундаментальными процессуальными понятиями: окончательным судебным решением и вступившим в законную силу судебным решением. Их разграничение в отечественном уголовном процессе по-прежнему не проводится, без чего невозможно никакое восстановление классической логики континентальной судебно-инстанционной системы.

В-третьих, в силу того, что законодатель при всех вариантах реформ остается склонен к эклектике, пытаясь совместить, в частности, подобие классической кассации с советских надзором, остаются непонятными не только соотношение кассации и надзора, но и смысл этого дуализма. Теоретических оснований для их дифференциации сегодня нет, тем более что тенденция к слиянию для всех очевидна. Но если кассация и надзор, как отмечалось выше, окончательно совпадут, что уже почти произошло (если не принимать во внимание сугубо терминологические аспекты и некоторые детали), то тогда возникнут три кассационные инстанции: 1) президиумы судов уровня субъектов Федерации, 2) соответствующие коллегии Верховного Суда РФ и 3) его Президиум. Такого рода множественность вряд ли необходима. Более того, она опять-таки не позволяет говорить о классическом принципе единства кассационной инстанции, находящейся на вершине судебной пирамиды.

Это далеко не полный перечень сохраняющихся проблем, но и перечисленного достаточно, чтобы понять: российская система пересмотра приговоров по-прежнему находится на перепутье — в некоем «переходном состоянии». Хотя ее движение к классической континентальной модели началось, но оно еще далеко до завершения. Поэтому скорее всего реформы в этом направлении продолжатся.

Закон от 29 декабря 2010 г., реформировавший российскую систему пересмотра приговоров, привнес еще одно нововведение, одинаково важное для всех способов пересмотра (обжалования) и ранее не знакомое ни законодательству, ни доктрине. Речь идет о делении всех судебных решений на итоговые и промежуточные. Оно требует специального анализа, поскольку без него нельзя понять движение по инстанциям при обжаловании в уголовно-процессуальном порядке того или иного судебного решения.

Промежуточные и итоговые судебные решения

В теории уголовного процесса хорошо известно понятие частного обжалования, которое может быть противопоставлено апелляционному, кассационному, надзорному и т.п. обжалованию. Именно такой подход наблюдался в дореволюционном российском праве в период действия Устава уголовного судопроизводства 1864 г. Критерием служил вид решения, подлежавшего обжалованию: предметом апелляционного и кассационного обжалования являлся приговор суда, т.е. решение по существу уголовного дела; предметом частного обжалования — постановления судебно-следственной власти (судебного следователя) или решения суда по отдельным вопросам, возникающим в ходе производства по делу, но не связанным с его существом (за исключением тех вопросов, которые могли обжаловаться только одновременно с приговором, т.е. вовсе не подлежали автономному обжалованию). Иначе говоря, конструкция частного обжалования позволяла добиваться пересмотра отдельных судебных решений автономно от приговора в особом инстанционном порядке, который не считался ни апелляционным, ни кассационным. Смысл такого разграничения сводился к тому, чтобы не связывать частное обжалование определенными правилами, действующими в апелляционном и кассационном порядках, но здесь лишними. Это касалось, например, особого срока на обжалование; отсутствия при частном обжаловании суспенсивного эффекта (иначе производство по делу все время приостанавливалось бы до рассмотрения частной жалобы); единства вышестоящей инстанции, т.е. отсутствия в данном случае последовательных апелляционного и кассационного пересмотров (это слишком громоздко для «иных» судебных решений, не связанных с его существом), которые как бы сливались здесь в единую вторую инстанцию, и т.п.

В советский период концепция частного обжалования поначалу сохранялась. Как отмечалось в литературе, «в противоположность обжалованию приговора, частное обжалование имеет своим предметом частное определение суда или постановление судьи, решающее отдельный вопрос дела». Однако постепенно теоретическая подоплека выделения частного обжалования оказалась утрачена. Все фактически свелось к сугубо терминологическому разграничению между кассационными жалобами и прокурорскими протестами, которые подаются на приговор, и частными жалобами и протестами, которые подаются на судебные решения по иным возникающим в ходе уголовного дела вопросам, подлежащим автономному обжалованию. Но сам порядок рассмотрения частных жалоб (протестов) являлся не особым, как раньше, а кассационным (надзорным), что привело к исчезновению частного обжалования как автономного способа пересмотра приговоров.

Поэтому составители УПК РФ вовсе отказались даже от таких рудиментов концепции частного обжалования, как понятия частной жалобы и частного протеста (представления). Все жалобы и представления, независимо от того, направляются они на приговор или иные судебные решения, стали именоваться апелляционными, кассационными, надзорными и т.п. Ничего даже отдаленно похожего на концепцию частного обжалования УПК РФ в начальный период своего действия не знал.

Однако при принятии Закона от 29 декабря 2010 г. и реформе судебных инстанций законодатель был вынужден пересмотреть такой подход. Руководствовался он при этом сугубо прагматическими соображениями, в частности, необходимостью снизить нагрузку Верховного Суда РФ, который не может рассматривать в апелляционном, кассационном, надзорном порядке основную массу жалоб не только на приговоры, но и на иные судебные решения, иначе эти жалобы его попросту захлестнут. Поэтому потребовалось дифференцировать инстан-ционное прохождение, с одной стороны, наиболее важных уголовно-процессуальных решений, прежде всего приговоров, а с другой стороны — тех решений, которые можно считать текущими, поскольку они не связаны с разрешением уголовного дела по существу или полной остановкой производства по нему.

В теоретической плоскости для решения обозначенной проблемы и была в свое время сконструирована концепция частного обжалования, прекрасно к тому же известная отечественному уголовному процессу. Но вместо того, чтобы ее официально реанимировать, законодатель предпочел иной подход. Этот подход, сопряженный с разграничением всех судебных решений на итоговые и промежуточные и определенной дифференциацией порядка их инстанционного пересмотра, можно считать фактическим восстановлением в российском уголовном процессе концепции частного обжалования. Но юридически это восстановление никак не оформлено ни на терминологическом уровне, ни на уровне кодификационной техники (отдельные главы или статьи УПК РФ).

Процессуальные последствия отделения промежуточных судебных решений от итоговых заключаются в следующем. Во-первых, при рассмотрении уголовного дела по первой инстанции судом уровня субъекта Федерации (областным, краевым и т.п.)1 в отличие от итоговых решений промежуточные решения обжалуются в апелляционном порядке не в Верховный Суд РФ, а в ту же коллегию по уголовным дела суда уровня субъекта Федерации (п. 3 ч. 2 ст. 3893 УПК РФ). Иначе говоря, здесь нет деволютивного эффекта, хотя рассматривать апелляционную жалобу должны другие судьи в силу принципа недопустимости повторного участия судьи в рассмотрении одного и того же дела (ст. 63 УПК РФ). Во-вторых, при рассмотрении уголовного дела по первой инстанции судом уровня субъекта Федерации вынесенные им промежуточные судебные решения в кассационном порядке обжалуются в президиум того же суда (п. 1 ч. 2 ст. 401.3 УПК РФ).

Не следует также забывать, что при обжаловании промежуточных судебных решений подача жалобы не приостанавливает производство по делу (ч. 4 ст. 389.2 УПК РФ), т.е. здесь нет суспенсивного эффекта, что в принципе всегда характерно для частного обжалования. Впрочем, данное положение действовало и до принятия Закона от 29 декабря 2010 г.

Какие решения считаются итоговыми, а какие — промежуточными? Формальные определения в законе имеются. Так, под итоговым решением понимается: а) либо приговор, б) либо иное решение суда, вынесенное в ходе судебного разбирательства, которым уголовное дело разрешается по существу (п. 532 УПК РФ). Промежуточными считаются все остальные решения суда, принимаемые в ходе производства по делу (п. 533 УПК РФ), т.е. здесь действует так называемый «остаточный принцип».

Если по поводу приговора все ясно, то при более пристальном рассмотрении вопросы появляются с «иными судебными решениями», часть из которых относится к итоговым, а часть — к промежуточным. Здесь возникло два возможных подхода к оценке критериев разграничения итоговых и промежуточных судебных решений.

Первый подход предполагает буквальное толкование понятия промежуточного решения, которое может признаваться таковым только при продолжении производства по делу. Иными словами, при таком подходе промежуточные решения выносятся только до разрешения уголовного дела по существу — в противном случае промежуточными они не являются. Основной его недостаток заключается в заметном расширении числа итоговых судебных решений. К ним, например, должны относиться решения, принимаемые в стадии исполнения приговора, или решения о выдаче для уголовного преследования на территории иностранного государства, принимаемые в порядке международного сотрудничества, поскольку эти решения сложно назвать промежуточными в буквальном смысле слова. В то же время понятно, что названные решения никак не связаны с разрешением уголовного дела по существу.

Второй подход предполагает упор на такой признак итогового решения, как разрешение им уголовного дела по существу. Соответственно, все решения, данному признаку не соответствующие, автоматически признаются промежуточными. При таком подходе решения, принимаемые в стадии исполнения приговора или в порядке, например, международного сотрудничества, должны уже считаться промежуточными, так как с разрешением дела по существу они не связаны. Это позволяет чрезмерно не расширять круг итоговых судебных решений, но делает весьма и весьма условным термин «промежуточное» судебное решение, лишая нас возможности его буквального толкования.

Верховный Суд РФ в целом склоняется ко второму из обозначенных подходов, что следует признать справедливым. Так, в числе итоговых судебных решений он прямо называет, помимо приговора, только решение о прекращении судом уголовного дела (преследования), о применении (об отказе в применении) принудительных мер медицинского характера, решение о прекращении уголовного дела с применением к несовершеннолетнему принудительных мер воспитательного воздействия. При этом остальные решения отнесены к числу промежуточных, в том числе решения, принимаемые в стадии исполнения приговора. В то же время нельзя, конечно, сказать, что Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27 ноября 2012 г. № 26 раз и навсегда решило обозначенную проблему, тем более что оно и не претендует на исчерпывающее перечисление всех возможных решений уголовно-процессуального характера с точки зрения отнесения их к числу итоговых или промежуточных.

В заключение нельзя не заметить, что проблемы, вызванные непростым разграничением итоговых и промежуточных судебных решений, заставляют вновь вспомнить об упомянутой выше концепции частного обжалования. Разница в механизме обжалования приговоров и остальных судебных решений требует не одной лишь классификация судебных решений (в духе их деления на «итоговые» и «промежуточные»), а официальной институционализации автономного способа пересмотра (обжалования) судебных решений, не связанных с разрешением уголовного дела по существу, что и составляет суть частного обжалования. На данный момент о восстановлении в России частного обжалования можно говорить лишь в доктринальном смысле.