Курс уголовного процесса (Головко Л.В., 2017)

Отдельные виды доказательств

Перечень отдельных видов доказательств

Как уже отмечалось в предыдущей главе, перечень отдельных видов (источников) доказательств содержится в ч. 2 ст. 74 УПК РФ и имеет исчерпывающий характере. Информация, полученная из других источников, не подлежит использованию в уголовно-процессуальном доказывании и признается недопустимой. Данный перечень может изменяться или дополняться только законом. Речь идет не просто о механическом перечне (списке) возможных источников получения доказательственной информации, а об их системе, которая сложилась исторически, опирается на глубокий эмпирический опыт расследования (рассмотрения) уголовных дел и фактически является универсальной, поскольку соответствующие виды доказательств с теми или иными минимальными изменениями или уточнениями (mutatis mutandis) наблюдаются во всех правопорядках.

Содержащийся в ч. 2 ст. 74 УПК РФ перечень отдельных видов доказательств является результатом определенного обобщения (клас-сификации1) гипотетически возможных и наиболее часто встречающихся источников доказательств. В результате такого обобщения мы получаем пять типов допустимых видов доказательств: 1) показания; 2) заключения; 3) вещественные доказательства; 4) протоколы; 5) документы.

Некоторые из указанных типов доказательств подлежат дальнейшей классификации, которая также находит отражение в законе при конструировании системы отдельных видов доказательств.

Так, любые показания, с одной стороны, характеризуются обязательными общими признаками: а) субъективным личным характером (это всегда информация, исходящая от конкретного лица, т.е. человека); б) устным (вербальным) характером; в) строгой процессуальной формой — показания могут быть получены только в результате производства определенного следственного действия (допроса2). С другой стороны, для юридической регламентации показаний большое значение имеет процессуальный статус допрашиваемого лица, что не дает законодателю возможности рассматривать показания как единый вид (источник) доказательств и вынуждает его прибегать к дальнейшей классификации показаний в зависимости от этого статуса. В результате такой классификации мы получаем шесть конкретных видов показаний, каждый из которых представляет собой автономный источник (вид) доказательств: 1) показания подозреваемого; 2) показания обвиняемого; 3) показания потерпевшего; 4) показания свидетеля; 5) показания эксперта; 6) показания специалиста. При этом показания эксперта и показания специалиста заметно выделяются из этого ряда, поскольку имеют строго акцессорную природу по отношению соответственно к заключению эксперта и заключению специалиста (эксперт и специалист могут быть допрошены исключительно в связи с данными ими заключениями). В то же время с учетом статуса допрашиваемых лиц показания подозреваемого тесно примыкают к показаниям обвиняемого, а показания потерпевшего — к показаниям свидетеля, что находит отражение не только в относительном теоретическом тождестве данных видов показаний, но и непосредственно в тексте закона (ч. 2 ст. 74 УПК РФ), который словно разбивает все виды показаний на своего рода «пары».

Заключение также существует на уровне единого понятия, но в процессуальном смысле делится на два автономных вида доказательств: 1) заключение эксперта и 2) заключение специалиста. Как отмечено выше, показания эксперта и специалиста значительно теснее связаны с заключениями данных лиц, нежели с остальными видами показаний, что и находит отражение в ч. 2 ст. 74 УПК РФ.

Протоколы в свою очередь подлежат дальнейшей классификации на: а) протоколы следственных действий (для досудебного производства) и б) протоколы судебно-следственных действий (для судебного производства, т.е. судебного разбирательства, апелляционного производства и т.п.). Кроме того, понятно, что при дальнейшем анализе мы приходим к перечню допускаемых законом следственных (судебно-следственных) действий, каждое из которых оформляется определенным протоколом, отражающим специфику данного следственного действия (протокол обыска, протокол следственного эксперимента и т.д.).

Установленный законом перечень отдельных видов доказательств весьма стабилен. Достаточно сказать, что за несколько последних десятилетий, включая период действия УПК РСФСР 1960 г., в него было внесено всего два изменения. Так, в 1995 г. законодатель дополнил данный перечень таким видом доказательств, как «акты ревизий и документальных проверок» (ст. 69 УПК РСФСР 1960 г.). Однако это нововведение оказалось недолговечным: в ч. 2 ст. 74 УПК РФ указанный вид доказательств отсутствует. В то же время Федеральный закон от 4 июля 2003 г. № 92-ФЗ дополнил перечень видов доказательств заключением и показаниями специалиста (п. 31 ч. 2 ст. 74 УПК РФ). Это последнее на сегодняшний день уточнение перечня отдельных видов доказательств.

Закрытый характер перечня отдельных видов доказательств и недопустимость использования в ходе доказывания информации, полученной из других источников, приводят к необходимости не только определения надлежащего вида доказательств при закреплении соответствующих сведений, но и правильного разграничения видов доказательств между собой. Ошибки здесь чреваты признанием того или иного доказательства недопустимым. Поиск для той или иной информации корректной доказательственной формы и верный выбор для нее соответствующего вида (источника) доказательств представляют собой важнейшую составляющую уголовно-процессуальной деятельности в ходе расследования и рассмотрения уголовных дел. Этим объясняется теоретическое и практическое значение особенной части теории доказательств (особенной части доказательственного права).

Показания подозреваемого и обвиняемого

Автономия показаний обвиняемого (подозреваемого) как отдельного вида доказательств является типичной характеристикой континентальной уголовно-процессуальной логики. В англосаксонских системах уголовного процесса такой автономии нет: обвиняемый либо отказывается от дачи показаний, либо дает показания в качестве свидетеля. При этом право давать показания в качестве свидетеля защиты появилось там у обвиняемого относительно недавно, скажем, в Англии только в самом конце XIX столетия. До этого обвиняемый в ходе судебного разбирательства обязан был молчать. В этом смысле Россия является ярким представителем континентальной модели процесса, поскольку необходимость выделения показаний подозреваемого (ст. 76 УПК РФ) и обвиняемого (ст. 77 УПК РФ) в качестве самостоятельных видов доказательств никогда не подвергалась у нас сомнению ни на теоретическом, ни на законодательном уровне.

Для характеристики показаний обвиняемого и подозреваемого очень важное значение имеет то обстоятельство, что речь идет не просто об участниках уголовного судопроизводства со стороны защиты, но о тех из них, кто непосредственно защищается от обвинения (против них направлено уголовное преследование). Поэтому дача показания этими лицами рассматривается не только в качестве способа получения доказательственной информации, но и как принадлежащее им средство защиты. Отсюда вытекает, что подозреваемый и обвиняемый, во-первых, вправе отказаться от дачи показаний и не несут никакой ответственности за такой отказ. Более того, они, напротив, даже должны быть специально предупреждены о том, что в случае согласия давать показания их показания «могут быть использованы в качестве доказательств по уголовному делу» (п. 2 ч. 4 ст. 46, п. 3 ч. 4 ст. 47 УПК РФ). Данное положение имеет конституционно-правовую природу, так как «никто не обязан свидетельствовать против себя самого» (ч. 1 ст. 51 Конституции РФ). Во-вторых, подозреваемый и обвиняемый не несут никакой ответственности за дачу ложных показаний. Существующий в российском уголовном процессе иммунитет подозреваемого и обвиняемого от уголовной ответственности за дачу ложных показаний также является континентальной спецификой. В англосаксонских странах выбор для обвиняемого является более жестким: либо отказаться от дачи показаний, либо дать правдивые показания и нести ответственность за дачу ложных показаний. Именно этим и объясняется тот факт, что в Англии или США обвиняемый дает показания исключительно в качестве ординарного свидетеля. Континентальная дифференциация показаний обвиняемых и свидетелей, напротив, связана с разными подходами к регламентации показаний обвиняемого (нет ответственности за дачу ложных показаний) и свидетельских показаний (такая ответственность имеется).

С сугубо доказательственной точки зрения разница между показаниями обвиняемого и подозреваемого невелика: регулирование здесь фактически тождественно. В то же время понятно, что речь идет о различных участниках уголовного процесса, поэтому показания подозреваемого чаще всего имеют место на начальных этапах движения уголовного дела и расследования (при задержании, сразу после возбуждении уголовного дела и т.п.). В судебных стадиях процесса ни о каких показаниях подозреваемого речь идти уже не может, так как такой фигуры, как подозреваемый там уже просто нет, в силу чего при разрешении уголовного дела судом можно лишь ставить вопрос об оглашении показаний подозреваемого, данных в ходе предварительного следствия и дознания. В отличие от подозреваемого обвиняемый появляется в ходе (по окончании) предварительного расследования и сохраняет свой статус на протяжении всего дальнейшего уголовного процесса. Отсюда показания обвиняемого могут быть даны на следствии, непосредственно в суде или даже, допустим, в апелляционной инстанции. Именно поэтому регулирование вопросов, связанных с показаниями обвиняемого, является более обширным: многие из них возникают только в судебных стадиях уголовного процесса.

Так, следует различать: а) показания обвиняемого и б) его позицию по делу.

Позиция обвиняемого по делу представляет собой его отношение к обвинению и, по сути, сводится к утвердительному или отрицательному ответу на вопрос о том, признает ли он себя виновным. Доказательственного значения позиция обвиняемого по делу не имеет. Во-первых, здесь нет никаких сведений об обстоятельствах преступления (содержательной стороны), что не позволяет считать доказательством краткий ответ обвиняемого суду на его вопрос об отношении к обвинению. Во-вторых, позиция обвиняемого по делу выясняется вне рамок допроса, что также не позволяет отнести ее к показаниям обвиняемого в доказательственном смысле. Речь идет об автономном уголовно-процессуальном институте, лежащем за пределами доказательственного права, значение которого прежде всего проявляется в возможности дифференциации судебного разбирательства в зависимости от согласия обвиняемого с обвинением или отсутствия такового. Так, например, применение гл. 40 УПК РФ допускается исключительно при согласии обвиняемого с предъявленным ему обвинением.

Показания обвиняемого — это содержательная информация (сведения), сообщенная им в ходе допроса дознавателю, следователю или суду и признаваемая доказательством (ч. 1 ст. 77 УПК РФ). В отличие от позиции обвиняемого по делу его показания институционально находятся в плоскости доказательственного права и являются видом доказательств. Но, давая в ходе допроса показания и отвечая на поставленные ему вопросы, обвиняемый также может, конечно, высказывать свое отношение к содеянному, признавать или не признавать вину и т.д. Поэтому в рамках доказательственного права также следует различать: а) показания обвиняемого, сопряженные с признанием вины (их иногда для краткости именуют «признанием вины»); б) показания обвиняемого, сопряженные с отрицанием вины. Можно сказать, что здесь мы имеем дело с классификацией показаний обвиняемого по содержательному критерию (в зависимости от отношения к содеянному). Практическое значение данной классификации заключается в том, что показаниям обвиняемого, сопряженным с признанием им своей вины, придается меньшая юридическая сила, чем всем остальным доказательствам. В соответствии с ч. 2 ст. 77 УПК РФ «признание обвиняемым своей вины в совершении преступления может быть положено в основу обвинения лишь при подтверждении его виновности совокупностью имеющихся по уголовному делу доказательств». Иначе говоря, показания обвиняемого в форме признания вины могут использоваться для обоснования виновности обвиняемого только при их подкреплении другими доказательствами. Данное положение уголовно-процессуального закона является типичным и единственным для современного российского уголовного процесса примером применения метода отрицательной формализации доказательств. Это необходимо в противовес действовавшему до Судебной реформы 1864 г. и характерному для инквизиционного уголовного судопроизводства правилу о том, что «собственное признание подсудимого есть лучшее свидетельство всего света» (ст. 1069 Свода законов 1832 г.). Если ранее речь шла о «царице доказательств», то сегодня, напротив, — о самом юридически слабом из всех возможных доказательств. Такой подход позволяет хотя бы отчасти преодолеть специальными юридическими методами все еще заложенную в подсознании многих (хотя уже полтора столетия нормативно не отраженную) фактическую переоценку доказательственного значения признания обвиняемым своей вины.

Показания потерпевшего и свидетеля

1. Понятие и значение. Разграничение показаний потерпевшего и свидетеля как двух автономных видов доказательств является следствием признания в российском уголовном процессе за потерпевшим особого процессуального статуса. Англосаксонский уголовный процесс принципиально не предоставляет потерпевшему процессуального статуса, дабы не возлагать на защиту «двойного бремени» (публичный обвинитель и потерпевший), поэтому там лицо, пострадавшее от преступления, допрашивается исключительно как свидетель (чаще всего — свидетель обвинения). Но и в континентальном уголовном процессе самостоятельный статус потерпевшему предоставляется далеко не всегда. Скажем, во Франции предъявивший гражданский иск потерпевший является гражданским истцом, а потерпевший, иск не предъявивший, — обычным свидетелем, в связи с чем в этой процессуальной системе не может идти речь об отдельных показаниях потерпевшего: любое лицо, пострадавшее от преступления, допрашивается в качестве свидетеля (даже если оно предъявило гражданский иск). Обособление не только процессуального статуса потерпевшего, но и его показаний на уровне доказательственного права является российской (и в более широком контексте постсоветской) спецификой, причем спецификой, безусловно, позитивной.

В то же время доказательственные различия между показаниями потерпевшего и свидетеля лежат не столько в институциональной, сколько в содержательной плоскости. В отличие от обычного свидетеля потерпевший представляет сторону обвинения и отстаивает в уголовном процессе свои интересы, что не может не учитываться при оценке его показаний. Это ни в коей мере не означает, что показания потерпевшего имеют меньшую силу по сравнению с остальными доказательствами, в частности показаниями свидетеля. Здесь в рамках концепции свободной оценки доказательств никакой иерархии нет и быть не может. Но принимать во внимание заинтересованность потерпевшего в исходе дела также необходимо. Что касается сугубо институциональных вопросов, то основное отличие показаний потерпевшего от показаний свидетеля заключается в том, что для потерпевшего дача показаний является не только обязанностью, но и правом (п. 2 ч. 2 ст. 42 УПК РФ). Поэтому дознаватель, следователь и суд при наличии соответствующего ходатайства потерпевшего обязаны получить его показания независимо от собственного мнения о необходимости данного доказательства, его ценности, достаточности других доказательств и др. Здесь они связаны в плане собирания доказательств, но, разумеется, не в плане оценки полученных показаний потерпевшего. В остальном между показаниями потерпевшего и свидетеля в доказательственном смысле разницы нет, что позволяет нам далее рассматривать данные виды доказательств совместно, не делая между ними различий, если не оговорено иное.

Российское уголовно-процессуальное право, как и большинство других правопорядков, принципиально отвергает даже какое-то подобие института свидетельской дееспособности, допуская дачу показаний несовершеннолетними, душевнобольными, малолетними и т.д. свидетелями и потерпевшими. Никакой возрастной или другой границы для свидетелей (потерпевших) нет и не должно быть. Любой человек может оказаться потерпевшим от преступления или его свидетелем, и было бы неразумно отказываться по формальным основаниям от той информации, которая может быть от него получена. В этом смысле способность или неспособность того или иного человека (например, малолетнего ребенка) давать показания определяется по внутреннему убеждению лица, ведущего производство по делу, т.е. на основании принципа свободной оценки доказательств. В случае наличия у следователя или суда сомнений в такой способности он вправе произвести экспертизу с целью выяснения способности свидетеля или потерпевшего правильно воспринимать обстоятельства окружающей действительности и давать показания, причем когда речь идет о потерпевшем, то данное право превращается в обязанность (одно из оснований обязательного назначения экспертизы в соответствии с п. 4 ст. 196 УПК РФ). В отношении несовершеннолетних свидетелей или потерпевших действует ряд дополнительных гарантий, позволяющих правильно оценивать возможности адекватного восприятия ими окружающей действительности. Речь прежде всего идет о факультативном, а для лиц, не достигших возраста 16 лет, об обязательном участии в допросе педагога или психолога, сокращенной продолжительности допроса и других гарантиях, предусмотренных ст. 191 УПК РФ. Несовершеннолетние свидетели и потерпевшие также не несут, разумеется, ответственности до достижения ими возраста 16 лет за отказ от дачи показаний и за дачу заведомо ложных показаний. Это должно учитываться при оценке полученных от них показаний, но без какой-либо дискриминации данных показаний, которая противоречит концепции оценки доказательств по внутреннему убеждению.

В отличие от обвиняемого (подозреваемого) для потерпевшего и свидетеля дача показаний является не правом, а обязанностью. Поэтому они несут ответственность как за отказ от дачи показаний, так и за дачу заведомо ложных показаний (за исключением тех, кто не достиг возраста уголовной ответственности, т.е. в данном случае 16 лет). Об этом как свидетель, так и потерпевший должны быть в обязательном порядке предупреждены перед допросом.

Однако существуют обстоятельства, когда определенные лица не только освобождаются от обязанности давать показания, но и вовсе не могут быть допрошены в качестве свидетелей. Эти обстоятельства охватываются двумя самостоятельными уголовно-процессуальными институтами: 1) свидетельской привилегии и 2) свидетельского иммунитета.

2. Свидетельская привилегия. Свидетельская привилегия заключается в возможности отказа лица от дачи свидетельских показаний и невозможности привлечения его к какой-либо ответственности за такой отказ. Иначе говоря, такое лицо может быть допрошено в качестве свидетеля, но перед допросом должно быть в обязательном порядке (под страхом признания доказательства недопустимым) предупреждено о праве отказаться от дачи показаний и о том, что в случае согласия дать показания последние будут потом использоваться в качестве доказательств (отказаться от них нельзя). Если же лицо согласилось давать показания, то оно обязано дать правдивые показания, т.е. несет уголовную ответственность за дачу заведомо ложных показаний (за исключением случая, указанного ниже).

Свидетельская привилегия основана на положениях ч. 1 ст. 51 Конституции РФ о том, что «никто не обязан свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников». Поэтому ею обладают супруги и близкие родственники лица, подвергающегося уголовному преследованию (обвиняемого и подозреваемого). Круг близких родственников определен п. 4 ст. 5 УПК РФ и включает родителей, детей, усыновителей, усыновленных, родных братьев и сестер, а также дедушек, бабушек и внуков. При этом данную норму следует толковать расширительно в том смысле, что нет никаких оснований лишать свидетельской привилегии, допустим, прабабушек, прадедушек, правнуков и т.д. Отсутствие упоминания о них в законе продиктовано скорее соображениями экономии текста, а также тем, что в силу естественных причин (средняя продолжительность жизни, возраст наступления уголовной ответственности и т.п.) возможность свидетельствования прадедушек и прабабушек против правнуков или наоборот возникает достаточно редко.

При этом свидетельская привилегия может существовать как в открытом, так и в скрытом виде. Ситуация, при которой в качестве свидетеля вызывается супруг, супруга и т.п. обвиняемого, понятна. В таком случае наличие свидетельской привилегии очевидно, в силу чего возникает обязанность разъяснить право отказа от дачи показаний и доказательственные последствия согласия давать показания. Но может возникнуть и иная ситуация, когда в качестве свидетеля вызывается лицо, не подвергающееся уголовному преследованию, но знающее в отличие от органов расследования или суда о своей причастности к нему, или близкий родственник такого лица. Предупредить его о праве отказаться от дачи показаний нет никакой возможности, поскольку факт причастности данного лица к совершению преступления органам расследования (суду) неизвестен, т.е. для них речь идет об обыкновенном свидетеле, привилегией не пользующемся. Однако свидетельская привилегия (наряду с привилегией против самообвинения) действует и в данном случае, пусть и в скрытой форме. Если затем выяснится, что свидетель подлежит уголовному преследованию, а до того лгал, пытаясь выгородить себя или своего близкого родственника, то его в любом случае нельзя будет привлечь к уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний.

Свидетельской привилегией наделены также члены Совета Федерации и депутаты Государственной Думы по поводу обстоятельств, ставших им известными в связи с осуществлением парламентских полномочий (п. 5 ч. 3 ст. 56 УПК РФ). Закон допускает их допрос, но только с согласия соответствующего члена Совета Федерации или депутата Государственной Думы. Такое согласие должно быть получено перед началом допроса. По сути, оно ничем не отличается от разъяснения права отказаться от дачи показаний.

3. Свидетельский иммунитет. Свидетельский иммунитет отличается от привилегии тем, что здесь исключен сам вызов соответствующего лица на допрос. Иначе говоря, незаконной является даже попытка привлечь лицо, пользующееся иммунитетом, к делу в качестве свидетеля. Более того, даже если такое лицо желает добровольно дать показания, то его допрос в качестве свидетеля все равно исключен. Связано это с тем, что наделение того или иного лица свидетельским иммунитетом защищает права не данного лица, а иных лиц, чьи интересы будут нарушены. Как правило, речь идет о случаях так называемой профессиональной тайны: человек, доверивший на законных основаниях свою тайну другому лицу, получившему к ней доступ в силу профессиональных занятий, должен быть уверен, что его тайна не будет разглашена даже в том случае, если ее обладатель не возражает выступить в качестве свидетеля. Поэтому мнение лица, обладающего свидетельским иммунитетом, и не имеет никакого значения, поскольку, давая показания, он выдает не свою, а чужую конфиденциальную информацию. Кроме того, надо учитывать, что свидетельским иммунитетом наделяются обладатели далеко не всех профессиональных тайн. Речь идет только о тех случаях, когда тайна связана с такими ценностями (как правило, конституционно-правового уровня), защита которых оказывается выше интересов расследования и рассмотрения уголовных дел. Такими ценностями являются, например, право на защиту, включающее возможность доверительного общения с адвокатом, передачи ему любой информации без страха, что она попадет к следователю, и т.д., или свобода вероисповедания, подразумевающая право на тайну исповеди. В то же время необходимость защиты, допустим, коммерческой тайны не приводит к наделению свидетельским иммунитетом работников коммерческих компаний, поскольку в данном конкретном случае речь не идет о ценностях, сопоставимых по значению с интересами правосудия. Здесь оказывается достаточно иных уголовно-процессуальных гарантий, скажем, тайны следствия или возможности проведения закрытого судебного разбирательства на основании п. 1 ч. 2 ст. 241 УПК РФ.

По действующему уголовно-процессуальному законодательству (ч. 3 ст. 56 УПК РФ) свидетельским иммунитетом обладают только следующие лица: 1) судьи и присяжные заседатели (они не могут быть допрошены, например, в случае отмены приговора и т.п., об обстоятельствах тех дел, в рассмотрении которых участвовали); 2) адвокаты и иные лица, выступившие защитником обвиняемого или подозреваемого (они не могут быть допрошены по делам, по которым оказывали юридическую помощь); 3) адвокаты, представлявшие интересы потерпевшего, гражданского истца, ответчика и любых иных лиц (они также не могут быть допрошены по делам, по которым оказывали юридическую помощь); 4) священнослужители (они не могут быть допрошены в связи со сведениями, ставшими им известными на исповеди).

Подчеркнем: во всех приведенных случаях речь идет не о праве указанных лиц отказаться от дачи показаний, а о недопустимости самого вызова их на допрос. При этом иммунитет может существовать только в рамках определенного уголовного дела, в связи с чем и не выглядит удачным его обозначение в качестве «абсолютного иммунитета». Никаким абсолютным иммунитетом никто не обладает. Скажем, если священнослужитель, судья или адвокат столкнулись с каким-то преступлением, совершенным, допустим, в квартире их соседей или на улице, то они обязаны дать свидетельские показания на общих основаниях. Иммунитет они приобретают только при выполнении ими своих профессиональных обязанностей, когда адвокат оказывал кому-то юридическую помощь, судья рассматривал чье-то дело, а священнослужитель исповедовал лицо, подвергнутое уголовному преследованию.

Помимо того, в случае со свидетельским иммунитетом защитников (адвокатов), оказывающих юридическую помощь подозреваемому или обвиняемому, возникли дополнительные проблемы. В некоторых ситуациях защитник оказывается единственным, кто вправе подтвердить определенные сведения, касающиеся расследования дела в отношении обвиняемого, например, факт оказания на него незаконного давления, наличие на нем физических повреждений после проведения следственных действий и т.п. Однако при попытке поставить в суде вопрос о недопустимости соответствующих доказательств или расследовании заявления лица о нарушении уголовного закона органами предварительного расследования наличие свидетельского иммунитета полностью исключало возможность допроса защитника в качестве свидетеля для подтверждения указанных фактов. Поэтому Конституционный Суд РФ сформулировал правовую позицию, в соответствии с которой допустил в исключение из положений п. 2 ч. 2 ст. 56 УПК РФ дачу защитником свидетельских показаний по делу его подзащитного, но только по инициативе самого защитника и лица, которому оказывается юридическая помощь, и исключительно в интересах последнего. Тем самым Конституционный Суд РФ подчеркнул, что свидетельский иммунитет адвокатов (защитников) не может толковаться формально. За положениями о нем надо видеть охраняемые законом ценности, в центре которых находится эффективная реализация лицом, подвергающимся уголовному преследованию, предоставленного ему Конституцией РФ права на защиту. Если интересы данного лица в конкретном случае направлены не на запрет допроса защитника в качестве свидетеля, а, напротив, на получение от защитника свидетельских показаний, то такое право должно быть беспрепятственно предоставлено.

Заключение эксперта и заключение специалиста

Заключение эксперта — это один из классических видов доказательств, который является результатом не менее классического следственного (судебно-следственного) действия: производства судебной экспертизы. Данный вид доказательства представляет собой сделанные на основе исследования выводы эксперта, т.е. лица, которое обладает специальными познаниями (в науке, технике, искусстве или ремесле), никак не связано с расследуемыми событиями и привлечено для дачи заключения специальным решением дознавателя, следователя или суда. Иначе говоря, когда установление того или иного факта выходит за пределы компетенции органа расследования или правосудия и требует специальных знаний, этот орган прибегает по своей инициативе (ex officio) или по просьбе сторон к помощи эксперта для дачи заключения по поставленным вопросам.

Возникновение экспертизы связывают с глубокой модернизацией уголовного процесса, произведенной в свое время инквизиционным (розыскным) уголовным процессом, отошедшим от архаичного представления о доказывании как исключительно о непосредственном обмене сторонами своими мнениями по поводу произошедшего события. Доказывание стало восприниматься как объективная деятельность по наиболее полному установлению всех обстоятельств дела (следственная идея), что немедленно потребовало привлечения к нему научных данных, которые хотя и смотрятся сегодня наивно, а иногда и курьезно, но для своего времени представляли собой новейшие достижения наук, прежде всего медицинских. После процессуальной институционализации экспертизы ее модернизация происходила уже не столько в юридической, сколько в естественнонаучной плоскости: с развитием наук менялась и экспертиза, постепенно приобретая свой современный вид. В этом смысле тезис о том, что экспертиза представляет собой «новейший вид судебных доказательств», верен по-прежнему, но не в процессуальном плане, так как для уголовного процесса она давно уже является хрестоматийным средством доказывания, а в плане научном. Экспертиза, всегда отражая новейшие научные достижения, перманентно развивается и с содержательной точки зрения трансформируется, что приводит к появлению новейших видов экспертиз и т.д.

В уголовно-процессуальном понятии заключения эксперта следует отличать друг от друга материальную (сущностную) и формальную стороны, причем заключение эксперта представляет собой неразрывный симбиоз (единство) этих двух сторон. В материальном смысле заключение эксперта представляет собой выводы лица, обладающего специальными знаниями. Здесь упор делается на содержательную сторону заключения, которое должно исходить от компетентного в соответствующих вопросах человека, обладающего особой квалификацией. В формальном смысле заключение эксперта предстает результатом специального следственного действия, произведенного следователем, дознавателем и судом. Здесь упор делается на процессуальную форму, т.е. совокупность решений и действий, которые приводят к появлению заключения эксперта. Строго говоря, понятие заключения эксперта отражает на более конкретном уровне общее понятие доказательства как обязательного единства сведения и источника4 с тем лишь уточнением, что «сведение» в данном случае должно непременно содержать специальные знания, а «источник» представать в виде сложного следственного действия — судебной экспертизы.

Заключение специалиста — это новейший вид доказательств, который в отличие от заключения эксперта не был известен российской уголовно-процессуальной системе до принятия Федерального закона от 4 июля 2003 г. № 92-ФЗ, дополнившего ч. 2 ст. 74 УПК РФ. Уже из его наименования видно, что речь здесь также идет об использовании в уголовном процессе специальных знаний. В чем смысл данного нововведения, какое место занимает заключение специалиста в системе отдельных видов доказательств и каково его соотношение с традиционным заключением эксперта? Эти вопросы немедленно возникли как в теории, так и на практике. Но ответ на них оказался крайне непрост, породив ряд научных дискуссий. Не будет преувеличением утверждать, что заключение специалиста до сих пор остается определенной загадкой для отечественной теории доказательств.

Наиболее распространенная точка зрения, нашедшая отражение не только в доктрине, но и в авторитетной судебной практике, основывается на терминологическом различии в нормативных определениях заключения эксперта и заключения специалиста. Если применительно к заключению эксперта говорится о том, что оно представляет собой содержание исследования (ч. 1 ст. 80 УПК РФ), то применительно к заключению специалиста речь идет о суждении (ч. 3 ст. 80 УПК РФ). Соответственно, там, где необходимо исследование, должна производиться экспертиза, там, где необходимости в исследовании нет и достаточно «суждения», можно ограничиться заключением специалиста. В такой ситуации заключение специалиста предстает как некое «облегченное» заключение эксперта.

Нетрудно заметить, что данный подход к разграничению заключения эксперта и заключения специалиста опирается на материальную сторону соответствующих понятий, т.е. на характер самой работы лица, обладающего специальными знаниями. От этого уже зависит формальная сторона: требуется производить экспертизу или нет. Однако работа лица, обладающего специальными знаниями, не подлежит процессуальной институционализации и всегда остается за кадром процессуального регулирования, поскольку подчинена сугубо научной логике. Иначе говоря, лабораторную и мыслительную работу ученого формализовать нельзя, так как она имеет чисто творческий характер. Что значит «исследование» (сколько требуется пробирок, растворов, колб и т.п.?) и чем оно по формальным признакам отличается от иных видов мыслительной деятельности? Ответить на этот вопрос невозможно, в силу чего возникает риск полного размывания экспертизы как сложного следственного действия и фактического пренебрежения сопутствующими ему гарантиями, когда заключение эксперта будет необоснованно подменяться заключением специалиста. В такой ситуации предложенный материальный критерий разграничения заключения эксперта и заключения специалиста, основанный на противопоставлении «исследований» и «суждений», является не только теоретически бесперспективным, но и практически опасным. Кроме того, принимая Федеральный закон от 4 июля 2003 г. № 92-ФЗ, законодатель стремился решить совершенно иные задачи.

На самом деле понять смысл данного нововведения можно только, оттолкнувшись от сравнительно-правового анализа. В теории принято выделять два типа экспертиз: континентальную и англосаксонскую:

— континентальная экспертиза характеризуется тем, что здесь назначение экспертизы, определение конкретного эксперта и постановка перед ним вопросов являются прерогативой лица, ведущего производство по делу (следователя или судьи), вследствие чего заключение эксперта становится результатом специального следственного (судебно-следственного) действия; стороны могут влиять на решение указанных вопросов путем заявления соответствующих ходатайств, но решающая роль им не принадлежит;

— англосаксонская экспертиза характеризуется децентрализованной природой, когда каждая из сторон производит собственное экспертное исследование (чаще всего за свой счет), после чего представляет полученное заключение в суд, где сам эксперт подвергается допросу сторон в качестве одного из свидетелей; в данной системе нет нейтрального эксперта, а есть «эксперт обвинения» и «эксперт защиты», в силу чего любое заключение эксперта предстает в качестве результата деятельности соответствующей стороны.

Обе модели имеют свои достоинства и недостатки. Континентальную экспертизу часто критикуют за малую роль сторон при ее производстве, бюрократизацию, «огосударствление», пренебрежение состязательностью и т.п. В свою очередь столь же очевидны и недостатки англосаксонской экспертизы: она абсолютно предсказуема, так как стороны представляют в суд только выгодные им заключения, в конечном итоге подбирая себе лояльного эксперта, в результате чего экспертное заключение, представленное стороной обвинения, и экспертное заключение, представленное стороной защиты, просто-напросто нейтрализуют друг друга, лишая по сути суд специальных знаний и объективного мнения. Поэтому неоднократно возникало желание найти компромисс между двумя моделями, очередным проявлением которого стал российский Федеральный закон от 4 июля 2003 г. № 92-ФЗ.

Совершенно очевидно, что традиционный для российского уголовного процесса институт заключения эксперта является отражением континентальной логики. В то же время стороны (защита и потерпевший), лишенные властных полномочий, часто пытаются прибегнуть к так называемой «альтернативной экспертизе», получают соответствующие заключения в государственных и негосударственных экспертных учреждениях, но сталкиваются с невозможностью приобщить их к материалам дела. Для них просто нет соответствующей процессуальной формы (надлежащего источника доказательств), поскольку такие «заключения» не являются заключениями эксперта в процессуальном смысле, не будучи результатом специального следственного действия, произведенного органами расследования или судом.

Для решения указанной проблемы законодатель и попытался им-плементировать в российский уголовный процесс «альтернативную экспертизу» англосаксонского типа, обозначив ее при помощи использования синонима в качестве заключения специалиста, чтобы терминологически разграничить с классическим заключением эксперта. Тем самым очевидно, что критерий разграничения заключения эксперта и заключения специалиста следует искать не в материальной, а в формальной плоскости. С материальной (сущностной) стороны речь в обоих случаях идет о заключении лица, обладающего специальными знаниями, т.е. специалиста в широком смысле (эксперта). Искать между ними различия бесперспективно, тем более что речь часто идет об одних и тех же лицах, работающих в экспертных (государственных или негосударственных) учреждениях. Но с формальной стороны заключение эксперта — это ответ на поставленные в установленной процессуальной форме перед экспертом вопросы лицом, ведущим производство по делу (ч. 1 ст. 80 УПК РФ), тогда как заключение специалиста — это ответ на вопросы, поставленные перед специалистом сторонами (ч. 3 ст. 80 УПК РФ). Иначе говоря, в одном случае мы сталкиваемся с классической континентальной экспертизой, тогда как в другом случае с ее альтернативой — экспертизой сторон англосаксонского типа.

Однако правильное толкование Федерального закона от 4 июля 2003 г. № 92-ФЗ столкнулось с тремя затруднениями.

Во-первых, в ч. 1 ст. 80 УПК РФ говорится, что заключение эксперта дается по вопросам, поставленным не только лицом, ведущим производство по делу, но и сторонами. Смысл данной оговорки понятен, так как стороны вправе заявлять ходатайства о назначении экспертизы, ее поручении конкретному эксперту, формулировании перед ним конкретных вопросов и т.п. Речь здесь идет о реализации сторонами принадлежащих им прав в рамках классической континентальной экспертизы, а не о производстве ими «альтернативной» экспертизы.

Во-вторых, следователь и дознаватель по действующему УПК РФ также относятся к участникам уголовного судопроизводства со стороны обвинения, т.е. формально считаются «сторонами». Ясно, что в ч. 3 ст. 80 УПК РФ законодатель имел в виду не их, а участвующих в уголовном судопроизводстве частных лиц и их представителей, лишенных властных полномочий. Однако буквальное и несистемное прочтение ч. 3 ст. 80 УПК РФ (без учета смысла реформы и вне связи с остальными уголовно-процессуальными нормами) открыло возможность использования заключения специалиста также следователем и дознавателем, что не охватывалось замыслом законодателя, попавшего в «терминологический капкан».

В-третьих, в уголовном процессе уже давно существовала процессуальная фигура специалиста (ст. 58 УПК РФ), не имевшая никакого отношения к реформе 4 июля 2003 г. Речь шла и до сих пор идет о лице, обладающем специальными знаниями и привлекаемом к производству следственных (судебно-следственных) действий (например, врач, выезжающий на место осмотра трупа, или криминалист, помогающий обнаружить и снять отпечатки пальцев на месте преступления, и т.д.). Никакого заключения такой специалист не дает: его участие лишь отмечается в протоколе следственного действия, который он подписывает вместе со следователем, понятыми (если они принимают участие в производстве следственного действия) и др.

Введя новый вид доказательства и нового процессуального субъекта — специалиста, дающего заключение, законодатель сумел терминологически отделить его от традиционного эксперта, но столкнулся с другой проблемой, когда новое понятие совпало по звучанию со старым, хотя речь идет о разных процессуальных явлениях и отождествлять их законодатель не предполагал. Возник феномен нормативной омонимии, когда два понятия (в данном случае «специалист») одинаково пишутся и звучат, но являются автономными по отношению друг к другу институтами.

Таким образом, следует различать:

а) эксперта (классическая экспертиза);
б) специалиста, дающего заключение («альтернативная» экспертиза сторон);
в) специалиста в традиционном понимании, участвующего в производстве следственных (судебно-следственных) действий.

В доказательственном плане в результате деятельности первых двух мы получаем самостоятельные виды доказательств: заключение эксперта и заключение специалиста. Деятельность третьего к появлению самостоятельного вида доказательств не приводит, а отражается в протоколах следственных и судебных действий.

Следует также добавить, что в последние годы широкое распространение получили различные заключения, которые дают по уголовным делам профессора права, известные адвокаты, зарубежные юристы и т.д. Речь идет о ситуациях, когда то или иное положение закона вызывает доктринальные споры или возникает, допустим, потребность в толковании норм смежных отраслей права, иностранного законодательства и т.п. Стороны нередко стремятся приобщить такие заключения, чаще всего действуя в своих интересах и оформляя их в виде «заключений специалиста». Нередко их ходатайства о приобщении удовлетворяются органами расследования и судами.

Необходимо иметь в виду, что в последнем случае мы сталкиваемся с феноменом, который не имеет в российском уголовном процессе четких институциональных оснований. С теоретической точки зрения, он наиболее близок к известному главным образом в англосаксонских странах и в деятельности международных судебных инстанций институту amicus curiae (дословно лат. — друг суда), предполагающему право сторон привлекать для подтверждения своей позиции носителей тех доктринальных правовых знаний, которые не обязательно известны суду, но могут быть ему полезны при рассмотрении дела. Каково бы ни было наше отношение к данной практике, следует учитывать, что речь в любом случае не идет о доказательствах, так как заключения такого рода специалистов (экспертов-юристов) не касаются и не должны касаться фактических обстоятельств дела. Иначе говоря, здесь речь идет не об установлении фактических обстоятельств дела, а о попытке представить свою позицию по вопросам применения правовых норм, что не позволяет отнести такие «заключения» ни к числу заключений эксперта, ни к числу заключений специалиста в строго доказательственном смысле. Что касается собственно доказывания, то в его рамках «постановка перед экспертом правовых вопросов, связанных с оценкой деяния, разрешение которых относится к исключительной компетенции органа, осуществляющего расследование, прокурора, суда (например, что имело место — убийство или самоубийство), как не входящих в его компетенцию, не допускается» (п. 4 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 21 декабря 2010 г. № 28 «О судебной экспертизе по уголовным делам»).

Показания эксперта и специалиста

Как уже отмечалось выше, показания эксперта и показания специалиста имеют акцессорную природу по отношению к данным ими заключениям. Это означает, что речь идет о двух особенных видах доказательств, которые не могут существовать в автономном режиме: они всегда следуют за соответствующими заключениями, являясь их дополнением. При этом взаимосвязь заключений и показаний эксперта (специалиста) характеризуется тем, что заключения без показаний возможны, если не возникло необходимости в допросе эксперта (специалиста) для дополнения или уточнения его показаний, а показания без заключений — нет.

Применительно к показаниям эксперта их акцессорная природа четко отражена в законе. Так, в соответствии с ч. 2 ст. 80 УПК РФ показания эксперта представляют собой «сведения, сообщенные им на допросе, проведенном после получения его заключения (выделено нами. — Л.У., Л.Г.), в целях разъяснения или уточнения данного заключения». В вопросе о показаниях специалиста законодатель проявляет меньше уверенности: буквальное прочтение ч. 4 ст. 80 УПК РФ оставляет впечатление, что данный вид доказательства может существовать независимо от заключения специалиста. Более того, неудачная отсылка к ст. 168, 271 и др. УПК РФ позволяет сделать вывод, что показания специалиста могут стать результатом допроса не только специалиста, ранее давшего заключение, но и специалиста в традиционном понимании, принимавшего участие в следственных (судебно-следственных) действиях. Однако такой вывод был бы ошибочным. Во-первых, показания специалиста как вид доказательства появились в законе только после закрепления в нем института заключения специалиста (Федеральный закон от 4 июля 2003 г. № 92-ФЗ). До того потребности в таком виде доказательств не существовало, хотя институт специалиста в традиционном понимании (ст. 58 УПК РФ) применяется в российском уголовном процессе достаточно давно, еще со времен действия УПК РСФСР 1960 г. Во-вторых, Верховный Суд РФ справедливо указал, что «специалист, участвовавший в производстве какого-либо следственного действия, при необходимости может быть допрошен в качестве свидетеля» (п. 21 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 21 декабря 2010 г. № 28 «О судебной экспертизе по уголовным делам»).

Таким образом, любой специалист, принимающий участие в следственных (судебно-следственных) действиях при производстве по уголовному делу, дает в случае необходимости1 показания в качестве свидетеля, что не приводит к появлению показаний специалиста как автономного вида доказательств. Единственным исключением является специалист, давший заключение в порядке ч. 3 ст. 80 УПК РФ. Такой специалист подлежит допросу не в качестве свидетеля, а в качестве именно специалиста, поскольку речь идет об «альтернативной экспертизе» сторон. Это подчеркивает акцессорную природу показаний специалиста по отношению к заключению последнего, т.е. здесь действует та же самая логика, что и в случае с экспертом.

Кроме того, следует учитывать, что возможность допроса специалиста в связи с данным им заключением является гарантией достоверности самого заключения. Не следует забывать, что в отличие от экспертизы получение заключения специалиста происходит вне рамок следственного действия, поскольку является результатом активности сторон, часто самостоятельно к тому же оплачивающих работу специалиста. Это может вызывать сомнения в объективности, непредвзятости и достоверности заключения специалиста, действующего, условно говоря, «по заказу» частных лиц (обвиняемого, потерпевшего и др.) или их представителей (защитников). В такой ситуации вызов органом расследования или судом специалиста для дачи показаний в связи с представленным им заключением, предупреждение его об уголовной ответственности по ст. 307 УПК РФ, постановка перед ним вопросов о примененных научных методиках и использованных материалах, об имевшихся в его распоряжении образцах для сравнительного исследования и т.д. становится достаточно надежным средством проверки заключения специалиста и стимулом надлежащего выполнения последним своих процессуальных обязанностей. В каком-то смысле допрос специалиста является средством процессуального восполнения тех сложных процессуальных форм, которые характерны для экспертизы и отсутствуют при даче заключения специалистом.

Остается добавить, что в остальном показания эксперта и специалиста подчиняются тем общим правилам, которые характерны для показаний вообще. Они даются в устной форме, могут быть получены только в результате допроса и т.д. Очевидны и отличия, касающиеся прежде всего содержания данных видов доказательств. В отличие от подозреваемого, обвиняемого, потерпевшего, свидетеля эксперт и специалист не являются непосредственными участниками расследуемых событий, поэтому ничего сказать о них не могут. Они дают показания лишь по поводу сделанных ими выводов при подготовке заключений, что опять-таки объясняет строго акцессорный характер данных видов доказательств.

Вещественные доказательства

Исторически институт вещественных доказательств стал формироваться в уголовно-процессуальной науке в тесной связи с понятием corpus delicti (дословно лат. «тело преступления»), которое означало телесное (материальное) выражение преступления. Постепенно в большинстве стран понятие corpus delicti утратило процессуальный смысл и стало восприниматься исключительно в материально-правовой плоскости. Изменился и его привычный перевод: вместо физического «тела преступления» возник умозрительный «состав преступления» — одна из несущих понятийных конструкций современного материального уголовного права. Процессуальной доктрине понадобилось собственное понятие, обозначающее материальные (предметные) внешние проявления преступления, которые могут фиксироваться и использоваться в качестве доказательств по уголовному делу. В России им стало понятие вещественных доказательств. Близкие по смыслу понятия появились и в других правопорядках (фр. pieces а conviction; нем. BeweisstUcke). В то же время в УПК Испании и некоторых других испаноязычных стран понятие corpus delicti по-прежнему используется в процессуальном смысле, обозначая не состав преступления, а вещественные доказательства.

Вещественные доказательства давно уже являются традиционным видом доказательств. Речь идет о предметах материального мира, обладающих свойствами, способными устанавливать обстоятельства, имеющие значение по делу. В более конкретной плоскости закон относит к числу таких предметов (ч. 1 ст. 81 УПК РФ):

1) предметы, которые служили орудием преступления (например, нож, которым было совершено убийство, лом, которым сорвали замок на двери гаража, и др.);

2) предметы, которые сохранили на себе следы преступления (например, одежда со следами крови, стакан с пальцевыми отпечатками, следы взлома замка на входной двери квартиры и др.);

3) предметы, на которые были направлены преступные действия (например, похищенные наличные деньги или ценные бумаги, угнанный автомобиль, украденный мобильный телефон и др.);

4) деньги, ценности и иное имущество, полученное в результате совершенного преступления; они представляют собой те материальные ценности, которые не были объектом преступных действий обвиняемого, но были приобретены в результате совершения преступления (например, драгоценности или оргтехника, купленные на украденные деньги или деньги, полученные в виде взяток, и др.);

5) иные предметы и документы, которые могут служить средством для обнаружения преступления и установления обстоятельств уголовного дела (например, забытые на месте совершения преступления паспорт, зажигалка, оставленный там окурок и др.).

Как видно, содержащийся в ч. 1 ст. 81 УПК РФ перечень приведенных разновидностей вещественных доказательств имеет примерный, но не исчерпывающий характер. Он обозначает лишь наиболее типичные вещественные доказательства, открывая возможность признавать вещественным доказательством любой иной предмет, если он позволяет установить подлежащие доказыванию обстоятельства. Кроме того, в последние годы особое значение в качестве вещественных доказательств приобрели электронные носители информации, позволяющие тем самым материализовать трудно уловимый в доказывании виртуальный мир. Однако виртуальная информация может быть признана вещественным доказательством только в том случае, когда отражена на материальном носителе, имеющем характер предмета (жесткий или CD-диск, USB-флеш-накопитель, ноутбук, планшетный компьютер и др.).

Поскольку вещественными доказательствами являются предметы материального мира, чаще всего по чисто физическим причинам не способные разместиться вместе с остальными материалами уголовного дела и вынужденные находиться отдельно от них, то здесь возникает несколько сугубо технических проблем, которые специфичны исключительно для данного вида доказательств.

Во-первых, соответствующие предметы могут стать вещественными доказательствами только после их официального признания таковыми и приобщения к уголовному делу. Эти решения призваны обозначить юридическую связь между уголовным делом и располагающимися отдельно от его материалов вещественными доказательствами, которые становятся словно «привязаны» к конкретному уголовному делу, что предполагает также необходимость индивидуально определить соответствующие предметы. Иногда сделать это просто, например, обозначив номера соответствующих денежных купюр, а иногда — не слишком просто (когда речь идет, допустим, о зажигалке или об обычном кухонном ноже), что предполагает более сложный алгоритм индивидуализации и приобщения вещественного доказательства к уголовному делу. Выглядит он следующим образом:

а) сначала совершается первичное следственное действие (обыск, осмотр места происшествия, допрос представившего предмет потерпевшего и т.д.), в результате которого предмет изымается, упаковывается, опечатывается и т.д.;

б) затем производится специальное следственное действие — осмотр вещественного доказательства, по итогам которого составляется протокол, где отражаются все индивидуальные особенности предмета;

в) наконец, после этого принимается специальное решение в форме постановления о признании предмета вещественным доказательством и его приобщении к уголовному делу.

Факультативно предмет может еще потом быть направлен на экспертизу, предъявлен для опознания и т.д. В итоге вокруг него формируется целый комплекс разнообразных доказательств (протокол обыска, протокол осмотра вещественного доказательства, заключение эксперта, протокол предъявления для опознания и др.), одним из которых является собственно вещественное доказательство, приобщенное к делу, т.е. сам предмет.

Особый режим ныне существует по делам о преступлениях в сфере экономики, предусмотренных ч. 1 ст. 81' УПК РФ (Федеральный закон от 3 июля 2016 г. № 323-ФЗ). Законодатель предусматривает специальные сроки приобщения изъятых по таким делам документов в качестве вещественных доказательств: 10 суток по общему правилу, но с возможностью продления срока еще на 30 суток при наличии объективной невозможности обработать изъятые документы в течение 10 суток (в силу их объема и т.п.). Если же документы переданы на экспертизу, то решение вопроса об их признании вещественными доказательствами должно быть принято не позднее 3 суток после получения заключения эксперта. В противном случае и не позднее 5 суток после истечения указанных сроков документы, не признанные вещественными доказательствами, подлежат возврату лицу (организации), у которых они изъяты. Введение в данной ситуации специальных сроков объясняется тем, что по делам об экономических преступлениях в ходе следственных действий, как правило, изымается большое количество документов, чей статус нередко остается неопределенным долгое время (иногда до окончания расследования и т.п.). Это затрудняет деятельность соответствующих предприятий.

Во-вторых, в связи с невозможностью размещения предмета в материалах уголовного дела возникает достаточно специфическая проблема хранения вещественного доказательства. Она является процессуальной в той мере, в какой необходимо обеспечить доказательственную аутентичность предмета при последующих исследовании, проверке, оценке и т.д. данного доказательства.

В соответствии с ч. 1 ст. 82 УПК РФ вещественные доказательства должны по общему правилу храниться при уголовном деле до вступления приговора в законную силу либо до истечения срока обжалования постановления или определения о прекращении уголовного дела.

Вместе с тем из этого правила существует ряд исключений, касающихся разнообразных случаев, когда длительное хранение вещественных доказательств при уголовном деле невозможно, затруднено или просто опасно. Речь идет, например, о слишком громоздких партиях товаров, о скоропортящихся товарах (продукты и др.), о наркотиках, алкоголе, взрывчатых веществах и т.п. Закон допускает их реализацию или уничтожение до окончания производства по уголовному делу, но требует, чтобы в каждом случае составлялся специальный протокол, позволяющий установить общий объем уничтоженных (реализованных) вещественных доказательств, а также сохранялись их образцы в количестве, достаточном для уголовно-процессуального доказывания, в том числе для производства в случае необходимости экспертиз и т.д. Детализация данных положений содержится в ст. 82 УПК РФ, а также в изданном на ее основании специальном Постановлении Правительства РФ от 23 августа 2012 г. № 848 «О порядке реализации или уничтожения предметов, являющихся вещественными доказательствами, хранение которых до окончания уголовного дела или при уголовном деле затруднено».

Особая проблема возникла в связи с тем, что в качестве вещественных доказательств нередко приобщаются компьютеры, жесткие диски и т.д., где содержится важная для уголовного дела информация. С одной стороны, уголовно-процессуальное законодательство предполагает необходимость хранения таких вещественных доказательств до окончания производства по уголовному делу (ч. 1 ст. 82 УПК РФ). С другой стороны, изъятые базы данных иногда имеют большое значение в повседневной деятельности предприятий, учреждений или частных лиц, и их отсутствие причиняет экономический или иной ущерб, а иногда и вовсе способно привести к разорению тех же предприятий. Поэтому федеральные законы от 28 июля 2012 г. № 141-ФЗ и от 29 ноября 2012 г. № 207-ФЗ предусмотрели здесь следующий механизм. Если с точки зрения интересов доказывания возврат владельцу электронных носителей информации возможен, то он должен последовать после производства необходимых следственных действий, т.е. не дожидаясь окончания производства по уголовному делу. Если же он невозможен, то информация должна быть скопирована и предоставлена законному владельцу, за исключением, разумеется, случаев, когда получение им этой информации воспрепятствует расследованию (например, владелец хочет получить доступ к информации, чтобы определить круг возможных свидетелей по делу, установить их электронные адреса, телефоны и т.д.).

В-третьих, поскольку производство по уголовному делу должно рано или поздно завершиться, то неизбежно возникает вопрос о дальнейшей судьбе вещественных доказательств, по крайней мере тех из них, которые хранились до окончания производства по уголовному делу и не были ранее в порядке исключения уничтожены, реализованы или возвращены законному владельцу. Этот вопрос важен тем более, что он затрагивает проблему собственности, в частности на предметы, нередко представляющие большую материальную (денежные знаки, драгоценности и др.) или нематериальную (семейные реликвии, памятные вещи, подарки и т.п.) ценность.

Поскольку речь идет о вопросах, связанных с правом собственности, то юридическая судьба вещественных доказательств должна определяться судом при разрешении уголовного дела по существу. Это один из вопросов, которые суд разрешает при постановлении приговора (п. 12 ч. 1 ст. 299 УПК РФ). Исключением является, разумеется, ситуация, когда уголовное дело прекращается на более ранних стадиях (этапах) уголовного процесса: в ходе предварительного расследования или судебного разбирательства. В такой ситуации судьба вещественных доказательств должна быть определена в постановлении о прекращении уголовного дела.

Если говорить о вариантах решений о судьбе вещественных доказательств, то по общему правилу они подлежат передаче законным владельцам. Однако из этого правила есть несколько исключений (ч. 3 ст. 81 УПК РФ), к которым относятся: а) уничтожение веще-ствен-ных доказательств (орудия преступления; предметы, изъятые из оборота или запрещенные к обращению; предметы, не представляющие ценности и никем не истребованные); б) передача вещественных доказательств в доход государства (если предмет представляет ценность, но его законный владелец не установлен или отсутствует, скажем, в случае отсутствия наследников у умершего владельца); в) конфискация (орудия преступления, не подлежащие уничтожению; деньги, ценности и иное имущество, указанные в п. «а»—«в» ч. 1 ст. 104.1 УК РФ); г) оставление при уголовном деле в течение срока его хранения (документы, признанные вещественными доказательствами, но не подлежащие передаче, например, документы со следами крови, отпечатков пальцев, являющиеся результатом поддел-ки и т.п.).

Протоколы следственных и судебных действий

Любое следственное действие отличается от иных процессуальных действий тем, что оно направлено на получение доказательства. При этом каждое следственное действие должно в обязательном порядке протоколироваться (ст. 166 УПК РФ). Поэтому протокол следственного действия, где отражаются его ход и результаты, признается самостоятельным видом доказательств, если в нем, разумеется, содержатся какие-либо сведения, имеющие отношение к предмету доказывания. Доказательством является не только сам протокол, но и приложения к нему в виде стенограммы, стенографической записи, аудио- и видеозаписи, фотографий и т.п., если при производстве следственного действия применялись соответствующие технические средства фиксации информации (ч. 2 ст. 166 УПК РФ).

Единственным исключением является такое следственное действие, как экспертиза, которое не протоколируется, поскольку невозможно запротоколировать научное или творческое исследование. Результатом экспертизы является не протокол, а заключение эксперта.

По общему правилу и если оставить в стороне экспертизу, протокол представляет собой доказательственное выражение каждого следственного действия, проведенного в установленном законом порядке и повлекшего выяснение каких-либо сведений о подлежащих доказыванию обстоятельствах уголовного дела. При этом не имеет значения, свидетельствуют ли эти сведения о наличии или об отсутствии преступления, о виновности или невиновности лица и т.д. Скажем, протокол обыска, в ходе которого искомые предметы не были обнаружены в квартире обвиняемого, в той же мере является доказательством, что и протокол обыска, завершившегося их изъятием, так как в обоих случаях удается установить важные сведения: в первом — об отсутствии интересующих нас предметов в жилище обвиняемого, во втором — об их наличии, причем окончательная оценка данных фактов может быть самой разнообразной. Например, отсутствие искомых предметов в квартире обвиняемого может означать как его невиновность, так и наличие оснований для производства обыска в другом месте (на даче, в квартире родственников и т.п.).

В некоторых случаях протокол является единственным доказательственным результатом следственного действия, а в других — лишь одним из полученных по итогам следственного действия доказательств. Это зависит от обстоятельств дела, природы следственного действия, его результатов. Скажем, при проведении следственного эксперимента никаких иных доказательств, кроме протокола, получить нельзя. С другой стороны, если в ходе обыска окажутся изъяты интересующие органы расследования предметы, то в доказательственном смысле это приведет к появлению как протокола обыска (одно доказательство), так и вещественного доказательства (другое доказательство). Но если в ходе обыска у обвиняемого ничего не обнаружится, то протокол станет единственным доказательством, полученным по итогам обыска.

Следственные действия могут совершаться не только в ходе предварительного расследования, но и при производстве судебного след-ствия1 в рамках судебного разбирательства уголовного дела по первой инстанции или апелляционного пересмотра приговора. Судебно-следственные действия также протоколируются, но не автономно, а в рамках общего протокола судебного заседания. Поэтому ст. 83 УПК РФ указывает, что доказательствами являются не только протоколы следственных действий, но и протокол судебного заседания. Однако здесь следует учитывать два обстоятельства. Во-первых, протокол судебного заседания является доказательством не в целом, а лишь в тех его частях, где отражаются результаты соответствующих следственных действий, произведенных в ходе судебного следствия (допросы, осмотры и т.п.). Остальные части протокола фиксируют ход судебного разбирательства и к доказыванию отношения не имеют (например, рассмотрение ходатайств об отводе суда, разъяснение прав и обязанностей участникам судебного разбирательства или речи сторон в ходе судебных прений). Во-вторых, протокол судебного заседания окончательно составляется уже после разрешения уголовного дела по существу (ч. 6 ст. 259 УПК РФ), поэтому он является в соответствующих частях доказательством не для суда, производившего судебно-следственные действия, а для вышестоящих судебных инстанций, если им потребуется оценить доказательства по жалобам сторон. Что касается суда, производившего судебно-следственные действия, то он обязан оценивать доказательства непосредственно (ст. 240 УПК РФ), пользуясь не протоколом, а непосредственным восприятием того, что происходит в зале суда. Поэтому в момент разрешения уголовного дела в первой или апелляционной инстанции суд не располагает таким доказательством, как протокол судебного заседания — его еще нет ни юридически, ни физически.

Непростой проблемой является разграничение таких видов доказательств, как показания и протоколы следственных действий. Что является доказательством, полученным, например, после допроса свидетеля: протокол следственного действия (допроса) или свидетельские показания? УПК РСФСР 1960 г. отвечал на этот вопрос однозначно — доказательством в данном случае являются исключительно показания, но не протокол. Такой теоретический подход находил отражение в ст. 87 УПК РСФСР 1960 г., где содержался исчерпывающий перечень следственных действий, протоколы которых признаются автономным видом доказательств (осмотр, освидетельствование, обыск, выемка и др.). Среди них не было ни допроса, ни очной ставки, поскольку результатом последних является не протокол, а показания. Этот подход до сих пор находит отражение в отечественной доказательственной доктрине. Его следует признать теоретически корректным, хотя и несколько оторванным от реальности.

Видимо, именно некоторая теоретическая умозрительность разграничения показаний и протоколов допросов как видов доказательств, положенная в основу ст. 87 УПК РСФСР 1960 г., привела к тому, что в ст. 83 УПК РФ мы не обнаружим никакого списка следственных действий, протоколы которых признаются самостоятельным видом доказательств. Из этого можно сделать вывод, что самостоятельным видом доказательств признается протокол любого следственного действия, включая допрос. Действительно, трудно отрицать самостоятельное доказательственное значение, например, за протоколом допроса свидетеля, потерпевшего или обвиняемого, полученным в ходе предварительного расследования и оглашаемым в суде в порядке ст. 281 УПК РФ. Но каково тогда значение показаний свидетеля, потерпевшего и обвиняемого? Не размываются ли уже эти виды доказательств, признаваемые законом автономными?

Представляется, что проблема разграничения показаний и протоколов допросов должна решаться в следующем ключе. При производстве допроса в ходе предварительного расследования доказательством следует признавать именно протокол следственного действия (допроса), поскольку оценка сообщенных на допросе сведений в дальнейшем производится исключительно по этому источнику (протоколу). Но при производстве допроса в суде первой или апелляционной инстанции доказательством являются уже показания, непосредственно воспринимаемые судом, тем более что, как отмечено выше, фиксирующий их протокол составляется уже после того, как суд оценил доказательства и вынес на этом основании итоговое процессуальное решение. В то же время при исследовании вышестоящим судом показаний, данных в ходе судебного разбирательства, доказательством вновь становится протокол допроса, являющийся частью протокола судебного заседания. Иначе говоря, критерием разграничения показаний и протоколов допросов является наличие или отсутствие принципа непосредственности: там, где он имеет место, мы сталкиваемся с показаниями; там, где его нет, с протоколом допроса как иным видом (источником) доказательств.

Иные документы

Речь идет о документах как доказательстве особого рода (sui generis). Они являются «иными» в том смысле, что не включают в свое число документы, указанные в некоторых других пунктах ч. 2 ст. 74 УПК РФ (заключения и протоколы). Данное понятие не делает установленный законом перечень отдельных видов доказательств открытым. Имеется в виду другое: в различных пунктах ч. 2 ст. 74 УПК РФ содержатся доказательства, которые предстают в виде документов в широком смысле слова. Среди этих документов следует различать, с одной стороны, заключения и протоколы, а с другой — «иные документы», не являющиеся ни протоколами, ни заключениями.

Поэтому понятие «иных документов» следует толковать ограничительно. При расширительном толковании перечень отдельных видов доказательств становится фактически открытым, поскольку под «иные документы» можно будет подвести все, что угодно, а это категорически противоречит основным постулатам отечественной доказательственной доктрины, в частности положениям о недопустимости доказательств, учению об исчерпывающем перечне отдельных видов доказательств и т.д. Более того, категория «иных документов» не должна использоваться для преодоления (обхода) различных запретов и ограничений в доказывании . Например, закон придает доказательственное значение показани -ям обвиняемого или свидетеля, полученным в ходе допроса, но не придает его их объяснениям, данным вне допроса. В силу этого объяснения различных лиц, полученные, например, в порядке ч. 1 ст. 144 УПК РФ, не могут считаться «иными документами» и использоваться в доказывании после возбуждения уголовного дела даже тогда, когда они зафиксированы в письменном виде и приобщены к его материалам.

Иные документы как самостоятельный вид доказательств делятся на две группы:

1) те документы, которые существуют независимо от уголовного дела и выданы не в связи с производством расследования (паспорт гражданина, водительское удостоверение, устав юридического лица, свидетельство о собственности и т.п.);

2) те документы, которые составлены по просьбе участников уголовного судопроизводства для целей расследования (справка о расписании движения поездов, справка о судимости или об отсутствии таковой, характеристика обвиняемого с места работы или учебы, выписка из реестра и т.п.).

Первая группа документов может быть получена путем как производства следственных действий, так и истребования лицом, ведущим производство по делу, либо представления другими участниками уголовного судопроизводства. Скажем, следователь может изъять устав юридического лица в ходе обыска, истребовать его из регистрирующего органа или приобщить к делу по ходатайству обвиняемого, его защитника, потерпевшего и др. Вторая группа документов может быть получена только путем истребования лицом, ведущим производство по делу, или представления другим участником уголовного судопроизводства. Допустим, характеристика обвиняемого либо истребуется следователем, либо приобщается к делу по ходатайству самого обвиняемого (его защитника). Получить ее путем производства следственного действия нельзя.

Документ не обязательно должен исходить от государственных органов, быть выдан в официальном порядке и т.п. Многие документы исходят от коммерческих и некоммерческих организаций или даже от граждан. Скажем, таковым должен быть признан договор или справка (характеристика и т.п.), выданная уполномоченным органом коммерческой (некоммерческой) организации. Важно, чтобы документ был надлежаще подписан, содержал сведения о лице (органе), от которого он исходит, имел необходимые реквизиты и т.п.

Отличительной особенностью иных документов как автономного вида доказательств является то, что они важны с точки зрения не материального носителя (письменный или электронный, качество бумаги, цвет чернил и т.п.), а содержания. Именно по такому критерию решается непростая проблема разграничения иных документов и вещественных доказательств. Как указывает закон (ч. 4 ст. 84 УПК РФ), документ, обладающий признаками вещественного доказательства, должен признаваться не документом, а именно вещественным доказательством. Иначе говоря, один и тот же документ может быть признан как вещественным доказательством, так и «иным документом». Во-первых, как только что отмечено, это зависит от того, интересует ли нас содержание документа или какие-то материальные следы, оставшиеся на нем. Например, если паспорт необходим в доказывании для установления даты рождения, фамилии, имени, отчества, места проживания лица, то речь идет об «ином документе». Если же важны сохранившиеся на обложке паспорта отпечатки пальцев или следы крови, то он превращается в вещественное доказательство. Точно так же поддельный паспорт является не «иным документом», а вещественным доказательством, поскольку здесь подлежит анализу сам материальный носитель, изучение которого и позволяет установить подделку. Во-вторых, документ, признаваемый вещественным доказательством, незаменим и индивидуально-определен (скажем, тот же паспорт со следами крови). В отличие от него «иной документ» всегда заменим, например, при утрате, поскольку нас интересует не индивидуально-определенная материальная оболочка конкретного документа, а исключительно содержащаяся в нем информация, которая может быть продублирована. Скажем, вместо утраченного паспорта может быть официально получен дубликат, который вполне приемлем в доказывании в качестве «иного документа».

Та же самая логика действует в том случае, когда в качестве «иного» выступает не письменный документ, а материалы фото- и киносъемки, аудио- и видеозаписи и т.п. (ч. 2 ст. 84 УПК РФ). Если в доказывании возникает потребность приобщить, допустим, к уголовному делу в качестве доказательства материалы теле- или радиопередачи, то соответствующая аудио- или видеозапись может быть представлена с сопроводительным письмом телестудией (радиостанцией) по запросу следователя (суда) в необходимом количестве копий. Это иной документ. Если же в качестве доказательства используется запись видеорегистратора автомобиля или видеокамеры у подъезда дома, то речь идет о вещественном доказательстве, так как такая запись индивидуально-определенна, незаменима и должна исследоваться с точки зрения не только содержания, но и материального носителя, чтобы установить, когда она сделана, насколько аутентична и т.п. Можно привести и другой пример, связанный с материалами из сети «Интернет», которые сегодня все чаще и чаще используются в доказывании. Материалы, в том числе видеозаписи, размещенные на официальных сайтах учреждений, в интернет-СМИ (интернет-газета, интернет-ТВ и т.п.) и др., признаются «иными документами», поскольку представляются по запросу следователя или суда, официально направленному в адрес редакции сетевого издания или соответствующего учреждения. Материалы, выложенные в интернет, социальные сети и т.п. «стихийно» частными лицами, включая анонимных пользователей, должны признаваться вещественными доказательствами, поскольку их необходимо зафиксировать на определенном материальном носителе, индивидуально определить, обеспечить последующую неприкосновенность и аутентичность и т.д. Категория иных документов данным целям не соответствует, поэтому здесь требуется уже оперировать понятием вещественных доказательств.