Вербальные (устные) контракты

Стипуляция

433. Определение. Вербальным (т.е. словесным, устным) контрактом называется договор, устанавливающий обязательство verbis (словами), т.е. договор, приобретающий обязывающую силу посредством и с момента произнесения известных формул или фраз.

Важнейшим видом вербальных контрактов является стипуляция. Гай дает следующее определение:

Verbis obligatio fit ex interrogatione et responsione, veluti dari spondes? spondeo; dabis? dabo; promittis? promitto; fidepromittis? fidepromitto; fideiubes? fideiubeo; facies? faciam (3. 92). —

Вербальное (словесное) обязательство возникает посредством вопроса и ответа, например: обещаешь ли дать? обещаю; дашь ли? дам;ручаешься ли?ручаюсь; сделаешь ли? сделаю.

Стипуляцией называется устный договор, заключенный посредством вопроса будущего кредитора и совпадающего с этим вопросом ответа со стороны лица, соглашающегося быть должником по обязательству:

Stipulatio autem est verborum conceptio, quibus is qui interro-gatur, daturum facturumve se, quod interrogatus est, respondent (D. 45. 1. 5. 1). — Стипуляция есть словесная формула, в которой лицо, которому задается вопрос, отвечает, что оно даст или сделает то, о чем его спросили.

434. Терминология. Значение терминов stipulatio и главнейшей ее формы sponsio, а в связи с этим и происхождение стипуляции, объясняется различно. В источниках римского права stipulatio иногда понимается как происходящая от stips монета (Фест), от stipula —стебель, палка (festuca, vindicta), от stipulus — крепкий, stipulum firmum (I. 3. 15. 1), stipulor от stipo, я утверждаю; слово sponsio, spondere объясняется иногда от sua sponte (т.е. добровольно), чаще — от греческого spondai, жертвенное возлияние (Verrius у Феста).

В науке римского права очень распространено объяснение возникновения stipulatio на почве обычая подтверждать обещания клятвой или присягой, защищавшейся религиозными (а не правовыми) нормами. В то время когда этот первоначальный религиозный характер стипуляции еще не изгладился, употреблялась только строгая форма стипуляции — sponsio; постепенно религиозный элемент — клятва, присяга — отпал, а обещание составило содержание светского договора стипуляции. Другие авторы считают sponsio первоначальной формой поручительства, получившей потом распространение в качестве общего способа установления договорных обязательств. Есть даже мнение, что sponsio и stipulatio имели различное происхождение: стипуляция как единый вербальный контракт стала известна только в классическом праве, первоначально же stipulari означало только акт кредитора, а spondere — акт должника; при этом применение sponsio (хотя оно и составляло существенный элемент votum, обета божеству) не позволяет заключить, что это обещание давалось на почве какого-то существовавшего до нее долга; sponsio с самого начала была юридическим актом, по которому одно лицо принимало на себя обязательство перед другим.

Неясность происхождения стипуляции сама по себе внушает мысль об очень древнем появлении этой договорной формы. Открытые в 1933 году новые фрагменты из Институций Гая доказывают, что этот договор был известен уже законам XII таблиц (sicuti lex XII tabularum de eo quod ex stipulatione petitur).

435. Односторонний характер обязательства. Обязательственное отношение, устанавливавшееся стипуляцией, имело односторонний характер: для stipulator, или reus stipulandi (кредитора), из этого договора возникало только право, для promissor, или reus promittendi (должника), — только обязанность,

436. Совершение стипуляции. Формальные требования, чрезвычайно строгие первоначально, с течением времени были значительно ослаблены. Так, первоначально требовалось, чтобы ответ буквально совпадал в своей редакции с вопросом; а в фрагменте D. 45.1. 1. 2 Ульпиану (II—III вв. н.э.) уже приписывается мнение, что для возникновения стипуляционного обязательства достаточно, если на вопрос dabis? последует ответ quidni? (т.е. почему бы нет?).

В современной науке, впрочем, считают, что такое свободное понимание формы стипуляции сложилось, вероятно, позднее, т.е. что приведенный отрывок источников интерполирован составителями Дигест, «Другое дело, — говорит Ульпиан, — если должник sine verbis adnuisset», т.е. кивнет утвердительно головой, не произнеся ни слова (D. 45. 1. 1. 2); в этом случае стипуляции нет: вербальный контракт не может быть заключен без verba. Точно так же первоначально придавали большое значение тому, чтобы ответ был выражен тем же глаголом, каким задан вопрос, С течением времени это стало несущественным; перестали придавать значение даже тому обстоятельству, на одном ли языке произносятся вопрос и ответ или на разных, лишь бы они были выражены congruenter, т.е. совпадали бы (D. 45, 1. 1. 6), и лишь бы стороны понимали друг друга; так, вопрос мог быть сформулирован на латинском языке, а ответ дан — на греческом.

По первоначальным понятиям из того, что стипуляция есть единый и цельный акт, следовало, что ответ должен следовать за вопросом непосредственно, а Ульпиан (D. 45. 1. 1. 1) уже считает, что если кредитор, задав вопрос, ненадолго (шох) удалится и получит ответ по возвращении, обязательство возникает: intervallum enim medium (по другому чтению — modicum) поп vitiavit obligationem, т.е. средний (по другому чтению — умеренный) промежуток времени между вопросом и ответом не препятствует установлению обязательства. Впрочем, и это ослабление формализма стипуляции, быть может, вошло в практику позднее и приписано Ульпиану составителями Дигест: между прочим, в другом месте Дигест (D. 45. 1. 137, отрывок из Венулея, III в. н.э.) прямо говорится, что требуется непрерывный (continuus) акт кредитора и должника; между вопросом и ответом допустим в качестве промежутка только aliquod momentum naturae (некоторый естественный промежуток).

В отношении одной разновидности стипуляции формальные требования оставались устойчивыми; это — форма sponsio (spondense? spondeo); она была доступна только римским гражданам, а не перегринам, и должна была произноситься непременно на латинском языке.

Но и в отношении других форм стипуляции, при всех смягчениях формальных требований, в классическом римском праве все-таки прочно сохранились некоторые черты стипуляции как вербального контракта: присутствие договаривающихся сторон в одном месте, устный вопрос кредитора и такой же устный ответ должника, совпадающий по смыслу с вопросом (congruenter). В качестве устного договора стипуляция оставалась недоступной как немому, который не может произнести вопроса или ответа, так и глухому, который не может непосредственно воспринять вопрос или ответ («кредитор должен слышать слова должника и, обратно, должник — слова кредитора», — говорит Гай — 3. 105); не может заключить стипуляции и отсутствующее лицо («так как стороны должны слышать друг друга» — Ульпиан. D. 45. 1. 1. pr.).

В позднейшую, императорскую эпоху былой характер стипуляции как договора, совершаемого в порядке вопроса кредитора и непосредственно следующего за ним и совпадающего с ним ответа должника, сгладился сильнее (в конституции императора Льва 472 г., С. 8. 37. 10, говорится, что все стипуляции, legibus cognitae, т.е. непротивозаконные по содержанию, имеют обязательную силу, хотя бы они были совершены по соглашению сторон не в торжественных или прямых выражениях, т.е. в форме вопроса и совпадающего с ним ответа, а quibuscumque verbis, в каких угодно выражениях; но и тогда стипуляция осталась недоступной для глухих и немых и требовалось, по крайней мере, в принципе — присутствие сторон).

437. Буквальное толкование содержания. Аналогичная эволюция формального начала наблюдается и в отношении самого содержания обязательства. Обязательство, возникавшее из стипуляции, было stricti iuris, т.е. подлежавшее строго буквальному толкованию; яркий пример такого толкования мы находим в источниках (D. 45.1.91. pr.) на таком казусе:

Некто стипулировал раба, но раб погиб и не мог быть передан кредитору; в числе других возник и такой вопрос: отвечает ли должник, если смерть последовала вследствие допущенной должником небрежности, если он negligat inf irmum (оставил слабого раба без заботы), другими словами, отвечает ли должник только за culpa in faciendo (т.е. за вину, выразившуюся в совершении положительного действия) или также за culpa in non faciendo (т.е. за вину, выразившуюся в несовершении действия). Юрист Павел, давая заключение, именно так ставит вопрос: ...an culpa quod ad stipulationem attinet, in faciendo accipienda sit, non in non faciendo (что касается стипуляции, следует ли понимать вину так, что она должна выразиться в совершении положительного действия, а не в упущении).

На этот вопрос Павел дает ответ: quod magis probandum est, т.е. следует признать, что вина или стипуляция должна пониматься в том смысле, что должник отвечает за culpa in faciendo, но не за простое упущение (culpa in non faciendo). Этот ответ мотивируется так: qui dari promisit, ad dandum, non faciendum tenetur — кто обещал дать, отвечает за передачу, а не за другое де11ствие (D. 45.1.91. pr.).

Выражающийся в этом заключении культ слова приводил также к тому, что еще Гай (3, 102) считал стипуляцию недействительной, если на вопрос кредитора: «обещаешь ли 10 сестерций», должник обещает 5; юрист даже не ставит вопроса о признании обязательства в меньшей сумме. Позднее формализм смягчился и в этом отношении: от имени юриста Ульпиана в Дигестах указывается (D, 45,1,1,4) как общеизвестное положение (constat, известно, — хотя, вероятно, и в данном случае известным оно стало уже ко времени составления кодификации Юстиниана, редакторы которой приписали это положение Ульпиану), что если на вопрос кредитора, обещаешь ли дать 20, должник отвечает «обещаю дать 10» или наоборот, то обязательство заключено в меньшей сумме, в отношении которой соглашение можно считать достигнутым. Несмотря на такое решение вопроса Институции Юстиниана (3, 19, 5), воспроизводят изложенный выше фрагмент Гая, исходящего из противоположного взгляда,

438. Действие стипуляции исключительно в отношении сторон. Формальный характер стипуляции сказывался также в том, что ее действие ограничивалось непосредственно участвовавшими в ней сторонами. Нельзя было по стипуляции между двумя лицами не только возложить обязательство на третье, не участвовавшее в стипуляции лицо (spondesne Titium mihi centum dare?), но и выговорить предоставление со стороны должника в пользу третьего лица; в этих случаях стипулянту не давали иска, так как стипулянт непосредственно не имел денежного интереса по договору стипуляции, а третьему лицу не давали иска как не участвовавшему в договоре. Только в том случае, когда стипулянт имеет и личный интерес в договоре, заключаемом в пользу третьего лица, стипуляция получает силу (D, 45. 1, 38, 20),

Равным образом, стипуляцию, по которой должник обещал совершение известного действия третьим лицом, делало действительным включение оговорки о платеже должником неустойки на случай неисполнения третьим лицом обязательства (1. 3. 19. 21). Не признавалась действительной стипуляция, когда кредитор стипулировал «post mortem meam (или tuam) dari spondes»?

В этих случаях проводился принцип «ab heredibus incipere obligationes non posse», т.е. действие обязательств не может начинаться с наследников: Гай (3. 100) называет это «неэлегантным». Однако это препятствие обходилось введением в договор добавочного кредитора (adstipulator, см. п. 444), который и мог получить исполнение после смерти главного кредитора, или, еще проще, путем некоторого словесного ухищрения, заменяя выражение post mortem meam — оговоркой cum moriar (и соответственно — post mortem tuam словами: cum morieris).

В праве Юстиниана все уловки стали уже ненужными; для окончательного разрешения этого вопроса, возбуждавшего в практике сомнения и представлявшегося неясным, конституцией 531 г. (С. 4.11.1) было установлено, что возможно et ab heredibus et contra heredes incipere actiones et obligationes, ne propter nimiam subtilitatem verborum latitudo voluntatis contrahentium impediatur (т.е. действие обязательств и исков может начинаться в лице наследников, как на активной стороне, так и на пассивной, чтобы от чрезмерной щепетильности в отношении употребляемых выражений не встречала помех широта замыслов контрагентов).

439. Абстрактный характер. Обязательство из стипуляции отличалось абстрактным характером (пп. 296—297). Если указанные выше требования относительно порядка заключения стипуляции (вопрос кредитора, совпадающий ответ должника, способность непосредственного восприятия каждым из контрагентов, одновременно присутствующих в месте совершения стипуляции, друг друга) соблюдены, обязательство возникает независимо от того, какое материальное основание привело стороны к заключению договора, какую хозяйственную цель они преследовали и достигнута ли эта цель.

С точки зрения интересов верхушки рабовладельческого общества, стремившегося всеми мерами закабалить должников, было выгодно оторвать силу договора от его материального основания: должник, и без того фактически находившийся в зависимости от своего социально и экономически более сильного кредитора, еще больше подпадает под его власть и усмотрение. Принцип абстрактности обязательства не лишал, правда, должника права доказывать, что основание, по которому он принял на себя обязательство, не осуществилось; но такое доказательство было для него не всегда фактически возможно, да и требовало нередко времени, а пока отсутствие основания не доказано, кредитор мог уже осуществить свое право.

Абстрактный характер стипуляции (помимо простоты и быстроты взыскания долга) представлял то удобство, что в эту форму можно было облечь любое обязательственное отношение — и заемное обязательство, и обязательство платежа цены за купленную вещь, и т.д. Стипуляцией пользовались нередко в целях новации, т.е. этот договор заключали для того, чтобы прекратить уже существующее обязательство, поставив на его место новое, возникающее из стипуляции (п. 354). Доказав факт стипуляции, кредитор тем самым получал возможность взыскания по обязательству.

Эта черта стипуляции, позволявшая вложить в нее любое содержание и быстро проводить ее в жизнь, делала стипуляцию самой употребительной в практике формой договора; в классическую эпоху это — основная форма оборота.

Необходимо, однако, для уточнения добавить, что абстрактный характер стипуляционного обязательства не доводился до таких крайних пределов, чтобы не признавать силы за стипуляцией, если она по желанию сторон поставлена в связь с той хозяйственной целью, для которой заключалась. Стороны не только могли упомянуть в тексте вопроса и ответа основание, по которому стипуляция совершалась, но и поставить силу стипуляции в зависимость от преследуемой цели посредством включения соответствующего условия или в иной форме, например, si qua mihi nupserit, decem dotis eius nomine dare spondes, т.е. «если кто-нибудь выйдет за меня замуж, обещаешь ли дать 10 в качестве приданого за ней?» (D. 45. 1.108).

440. Ответственность по стипуляции. Стипуляция не только требовала для самого установления обязательства соблюдения определенной формы, но и по содержанию возникавшее из нее обязательство рассматривалось формально: должник обязан был исполнить только то, что буквально вытекает из произнесенных вопроса и ответа. Эта точка зрения приводила к тому, например, что если должник обязался передать вещь, а она погибла или испорчена, то должник признавался ответственным лишь тогда, если он допустил culpa in faciendo, т.е. своим положительным действием вызвал невозможность исполнения обязательства или ухудшение предмета; если же такое последствие наступило ввиду непринятия должником необходимых мер или его упущений (culpa in non faciendo), должник по стипуляции ответственности не несет (приведенное выше, в п. 437, место источников — D. 45. 1. 91. рг). Если допущена culpa infaciendo, то, несмотря на гибель вещи, можно предъявить иск из стипуляции на тех же основаниях, как если бы вещь была цела (Pauli Sent. 5. 7. 4); за culpa in non faciendo должник не отвечает.

Установить, допустил ли должник culpa in faciendo или только culpa in non faciendo, не всегда легко. Поэтому кредиторы для ограждения своих интересов стали вносить в стипуляцию doli clausula — оговорку об ответственности за dolus, благодаря которой судья мог установить ответственность должника также в тех случаях, когда по букве договора ее признать было нельзя. По словам Юлиана (D. 45.1. 53), эта оговорка и имела своим назначением открыть возможность сослаться на такие факты, которые буквальной редакцией договора не могут быть охвачены (quae in praesentia occurrere non possint), a также разрешить всякого рода неясные случаи (ad incertos casus). Папиниан (D. 45. 1. 121. pr.) дает нам и формулировку такой clausula doli: dolumque malum huic rei promission-ique abesse abfuturumque esse stipulates est ille spopondit ille — кредитор стипулировал и должник обещал, что в этом деле нет и не будет злого умысла.

441. Cautio. Для обеспечения доказательства факта совершения стипуляции вошло в обычай составлять письменный акт, удостоверяющий это обстоятельство и называющийся cautio. С течением времени эти стипуляционные документы получили такое широкое применение, что значение стипуляционной формулы (вопрос и ответ) отошло на второй план, и если только обе стороны присутствовали в одном месте, то при наличии cautio предполагалось, что составлению документа предшествовали verba stipulationis (словесная форма стипуляции) (D. 45. 1. 134. 2). Павел выражается даже сильнее: «Если, — говорит он, — в документе написано, что некто обещал что-то, то это считается равносильным тому, что на заданный об этом вопрос был дан соответствующий ответ» (Сентенции. 5. 7. 2).

В конце концов пришли к тому, что документ о стипуляции сам по себе создает предположение о состоявшейся стипуляции: если в документе есть указание, что стороны присутствовали при его совершении, это указание признается за доказательство; и только если будут представлены manifestissimae probationes (очевиднейшие доказательства), что в течение всего того дня, когда составлялся документ, одна из сторон не находилась в месте его составления, не будет придано силы стипуляционному обязательству. Доказательственная сила документа о стипуляции мотивируется императором Юстинианом интересами контрагентов: huiusmodi scripturas propter utilitatem contrahentium esse credendas, т.е. такого рода документы должны приниматься за доказательство в интересах контрагентов (С. 8. 37-38. 14).

Сложные формы стипуляции. Корреальные обязательства. Adstipulatio. Adpromissio

442. Множественность лиц в стипуляции. Стипуляция допускала присоединение или к кредитору, или к должнику еще других лиц в качестве ли самостоятельных кредиторов (correi stipulandi) или самостоятельных должников (correi promittendi), добавочных кредиторов (adstipulatio) или добавочных должников (adpromissio).

443. Корреальные обязательства. Если два или несколько кредиторов задают должнику одинаковый вопрос, а он дает им сразу общий ответ, то устанавливается отношение, в котором при одном должнике убудет несколько кредиторов, равно самостоятельных. «Centum mini dare spondes?» (обещаешь ли дать мне 100?), — спрашивает один кредитор. Прежде чем должник дал ответ, тот же вопрос задает другой кредитор: «Eosdem centum mihi dare spondes?» Должник отвечает одновременно тому и другому: «Utrique vestrum dare spondeo» (обещаю дать каждому из вас). Таким путем возникает обязательство, которое раньше было принято называть корреальным, а теперь называют солидарным на активной стороне (см. п. 304). В Институциях Юстиниана (I. 3. 16. pr.) после описания этой формы поясняется, что если ответ должника не будет общим, данным после вопросов и первого, и второго кредиторов, а наоборот, после вопроса первого кредитора последует сейчас же ответ должника, а затем задаст вопрос второй кредитор и на него даст отдельный ответ должник, то корреального обязательства не будет, а будут два отдельных обязательства.

Корреальное (солидарное) обязательство может возникнуть и на пассивной стороне: кредитор предлагает каждому из нескольких должников один и тот же вопрос, одному за другим без перерыва: «Maevi, quinque aureos dare spondes? Sei, eosdem quinque aureos dare spondes?») («Мэвий, обещаешь ли дать пять золотых? Сей, обещаешь ли также дать пять золотых?»), а должники после этого общего всем вопроса отвечают поодиночке: «Spondeo».

Стипуляция с несколькими равно самостоятельными кредиторами называется активным корреальным (солидарным) обязательством, стипуляция с несколькими равно самостоятельными должниками — пассивным корреальным (солидарным) обязательством. По таким обязательствам et sitpulantibus solidum singulis debetur et promittentes singuli in solidum tenentur, in utraque tamen obligatione una res vertitur: et vel alter debitum accipiendo vel alter solvendo omnium peremit obligationem et omnes liberat (I. 3. 16. 1), т.е. каждый из кредиторов имеет право требовать весь предмет обязательства и каждый из должников отвечает в полном объеме; в обоих обязательствах, однако, содержанием является единый предмет, и, если один из кредиторов принимает платеж или один из должников платит, он этим прекращает обязательства всех и освобождает всех (п. 303 и сл.).

Установлением активного корреального (солидарного) обязательства создаются удобства для той и другой стороны: для кредиторов положение облегчается тем, что кто из них будет иметь возможность потребовать исполнения, тот и осуществит свое право; с другой стороны, должник получает то удобство, что может платить любому кредитору. Пассивная корреальность (солидарность) создает для кредитора больше шансов на удовлетворение по обязательству, так как при неплатежеспособности одного из должников сохраняется возможность взыскать с другого (только если кредитор предъявил иск к одному из должников и довел этот иск до litiscontestatio — см. п. 74), то хотя бы он и не получил удовлетворения, он лишался в доюстиниановом праве возможности предъявить иск к другому корреальному (солидарному) должнику; в праве Юстиниана одна litiscontestatio с одним из корреальных (солидарных) должников сама по себе не освобождала другого корреального (солидарного) должника; только с момента удовлетворения кредитора одним из корреальных (солидарных) должников освобождается и другой (С. 8.40. 28. 2-3).

Несмотря на единство предмета корреальных (солидарных) обязательств (una res vertitur) и тесную связь их между собой, все-таки каждое из них имеет свое самостоятельное существование и свой особый характер; например, одно может быть установлено безусловно, другое — in diem vel sub condicione (на срок или под условием, I. 3. 16. 2) (подробнее — п. 303 и сл.).

444. Adstipulatio. Adstipulatio объясняется Гаем (3. 110 и сл.) следующим образом. При заключении стипуляции между определенным кредитором и должником принимает участие добавочный кредитор, который стипулирует то же самое, что и основной кредитор, причем необязательно, чтобы в этой добавочной стипуляции употреблялись те же самые выражения, что и в основной. Например, основной кредитор задает вопрос: «dari spondes?»; получает соответствующий ответ должника; следом за тем задает вопрос adstipulator, добавочный кредитор, или в тех же выражениях, или в других: «idem fide tua promittis?», должник дает и ему соответствующий ответ. Тем самым первый кредитор становится основным, stipulator, второй — добавочным, adstipulator. В общем, adstipulator — такой же кредитор, как и stipulator: платеж, совершенный adstipulator'y, действителен в той же мере, как и платеж самому стипулянту; adstipulator может подобно stipulator'y предъявлять иск, даже прощать долг. Но он — кредитор добавочный, в интересах главного; все полученное или взысканное он обязан передать главному кредитору.

Полного совпадения по содержанию между стипуляцией основного стипулятора и добавочной стипуляцией adstipulator'a не требуется; но, во всяком случае, содержание adstipulatio как обязательства добавочного, акцессорного, не должно быть шире обязательства по основной стипуляции; наоборот, уменьшение добавочного обязательства по сравнению с главным — допустимо (будет ли уменьшение выражаться в размере суммы обязательства или в ослаблении условий, например основная стипуляция заключена риге, безоговорочно, а adstipulatio — под условием).

Какие практические надобности преследуются этой новой формой? Какие экономические запросы выдвинули ее?

В Институциях Гая (3. 215) мы находим такое указание. Передавая содержание закона Аквилия, Гай сообщает, что второй главой этого закона предусматривался иск против adstipulator'a, совершившего acceptilatio (т.е. прекратившего обязательство) in fraudem stipulatoris, во вред главному кредитору. Из этого можно заключить, что adstipulatio служила правовой формой, отчасти заменявшей принципиально не допускавшееся в то время представительство: вводя в стипуляцию добавочного кредитора, главный кредитор получал возможность заменить себя этим добавочным кредитором при взыскании долга. В классическую эпоху с допущением процессуального представительства это значение adstipulatio отпало.

Другая функция, выполнявшаяся adstipulatio, состояла в том, что с ее помощью можно было получить обещание сделать что-то после смерти кредитора. Обычная (простая) стипуляция была для этой цели недостаточна (п. 438); привлекая добавочного кредитора, выходили таким путем из затруднения: когда умирал основной кредитор, выступал добавочный и требовал от должника исполнения по обязательству (Гай. 3. 117). В праве Юстиниана, когда было допущено стипулировать действие post mortem suam, adstipulatio утратила это значение, а потому вышла из употребления.

445. Adpromissio. Adpromissio описывается Гаем (3. 115 и сл.) так. После того как кредитор задал должнику вопрос: «centum dare spondes?», или «fidepromittis?», или «fide tua iubes?» и получил от него совпадающий ответ, он обращается к другому лицу, которое должно участвовать в качестве добавочного должника, с вопросом: «idem dari spondes? idem fidepromittis? idem fide tua esse iubes?», a TOT отвечает: «spondeo, fidepromitto, fide mea esse iubeo». Так получается три формы adpromissio: sponsio, fidepromissio, fideiussio.

Общее для всех этих трех форм Гай определяет словами, что здесь за того, кто обещает по стипуляции, обязываются также другие (3. 115), т.е. adpromissio представляет собой поручительство, или договор, по которому третье лицо, в целях обеспечения кредитора (ut diligentius nobis cautum sit, Гай. 3. 117), принимает на себя ответственность по обязательству должника (главного). Обязательство поручителя является акцессорным, добавочным к обязательству главного должника, и в этом качестве существует лишь постольку, поскольку существует главное обязательство, обеспечиваемое поручительством, и в размере, не превышающем размера главного обязательства: пес plus in accessione esse potest quam in principal! re — в придатке (каким является поручительство) не может быть большее содержание, чем в основном отношении (Гай. 3. 126); поручительство в меньшей сумме по сравнению с главным обязательством допустимо (Гай. 3. 126); вообще, можно привлечь поручителя in leviorem causam; но если поручитель привлечен in duriorem causam, его обязательство не возникает (D. 46. 1. 8. 7). Законом Корнелия (I в. до н.э.) ограничена вообще ответственность по обязательству creditae pecuniae одного лица перед одним и тем же лицом в одном и том же году 20 тысячами сестерций (Гай. 3. 124).

Из трех названных форм поручительства, sponsio и fidepro-missio, по словам Гая (3. 118), являются сходными, положение же fideiussor сильно отличается (valde dissimilis). Именно, sponsio и fidepromissio могут обеспечивать только вербальное обязательство; напротив, fideiussio употребляется одинаково, возникло ли главное обязательство verbis, или litteris, или re, или consensu. В отличие от sponsio и fidepromissio, fideiussio обеспечивает одинаково и цивильное, и натуральное (т.е. не снабженное иском) обязательство. Далее, sponsor и fidepromissor отвечают только лично, их наследники ответственности по adpromissio не несут; напротив, в случае fideiussio ответственность ложится также и на наследника fideiussor. Ответственность sponsor и fidepromissor была ограничена (по закону Фурия приблизительно II в. до н.э., действие которого распространялось только на Италию) двухлетним сроком; fideiussor отвечает без ограничения сроком.

Существенное значение имело различие в положении sponsores и fidepromissores, с одной стороны, fideiussores — с другой, когда выступало несколько поручителей по одному обязательству. В отношении ответственности нескольких сопоручителей — sponsores и fidepromissores закон Апулея (lex Appuleia неизвестной нам даты) установил, по словам Гая (3. 122), quandam societatem, т.е. своего рода товарищество: если одним из сопоручителей будет уплачено больше, чем причитается на его долю, он может в отношении излишка предъявлять иски к другим поручителям. Более поздним законом Фурия установлено, что несколько sponsores и fidepromissores несут ответственность по обязательству только в падающих на них долях (по времени взыскания) (in... partes diducitur inter eos obligatio et singuli in viriles partes obligantur, Гай. 3. 121). Отменил ли закон Фурия В отношении Италии, пределами которой ограничивалось его действие, закон Апулея — для Гая (3. 122) было неясно (valde quaeritur). Поскольку sponsores и fidepromissores отвечали в пределах падающей на них доли, им было важно знать, сколько же поручителей выступает по данному обязательству и кто они.

Специальным законом (lex Cicereia, приблизительно II в. до н.э.) должник обязывался объявлять заранее, сколько поручительств устанавливается в обеспечение его долга и кто именно эти поручители (неисполнение этой обязанности должником давало право поручителям потребовать praeiudicium и освободиться от ответственности по обязательству).

Иначе была поставлена ответственность нескольких fideiussores. Гай говорит о них: сколько их будет числом, каждый из них несет ответственность in solidum, в полном объеме, и кредитору предоставлено искать с того, с кого он желает (3. 121). Некоторое смягчение их ответственности внесено во II в. н.э.: fideiussores (подобно sponsores и fidepromissores) перестали отвечать солидарно: им было предоставлено beneficium divisionis, льгота, состоявшая в том, что, если кредитор требует с одного из сопоручителей полную сумму обязательства, этот сопоручитель мог теперь потребовать, чтобы кредитор разделил сумму долга между всеми поручителями; но если кто-нибудь из сопоручителей умрет, не оставив наследника, или станет неимущим, его доля распределяется между остальными (D. 46.1.26). По словам Гая (3.123), практика распространила на fideiussores также только что изложенное правило lex Cicereia. Однако и после этого осталось различие в этом отношении между sponsores и fidepromissores, с одной стороны, fideiussores — с другой: если кто-либо из sponsores и fidepromissores окажется неплатежеспособным, его доля не падает на остальных поручителей; если же из нескольких fideiussores окажется платежеспособным только один, на него ляжет вся ответственность.

Поручительство было в Риме распространенной формой обеспечения обязательств. Здесь сказывались, как и вообще в праве, социально-экономические условия римского общества. Бедняк, нуждавшийся в кредите, не мог обеспечить кредитора установлением залогового права, так как не располагал для этого свободным имуществом и должен был прибегать для этой цели к поручительству. Богатые рабовладельцы были не прочь выступать в качестве поручителей потому, что ставили этим лиц, нуждавшихся в поручительстве, в зависимость от себя, приобретая, таким образом, и лишние голоса при выборах, и иные возможности лучшего использования своего влияния. Кроме того, оказывая такого рода «услугу» бедняку, богатый поручитель фактически умел вознаградить себя за это в форме прямой эксплуатации должника, за которого он ручался. Наконец, широкой практике поручительства отчасти способствовала недоразвитость залогового права (п. 418).

Назначение поручительства как средства обеспечения должнику возможности получить необходимый кредит, естественно, требовало предоставления поручителю каких-то средств защиты для возмещения понесенных им затрат на удовлетворение кредитора. Для sponsores, которым пришлось произвести платеж за главного должника, специальный закон Публилия (lex Publilia), вероятно, III в. до н.э., предоставил иск, называвшийся actio depensi (иск об уплаченном) для осуществления обратного требования (регресса) sponsor'a к главному должнику, причем уплаченная сумма взыскивалась в двойном размере (in duplum). Всякий вообще поручитель был вправе воспользоваться для целей регресса иском из основания, по которому поручительство было установлено (обычно это было поручение со стороны должника, mandatum, а потому для целей регресса пользовались actio mandati).

В позднейшую, императорскую эпоху в пользу поручителей было установлено несколько льгот.

Классическое римское право, подчеркивая акцессорный характер поручительства, не признавало, однако, за ним субсидиарного характера, т.е. не считало ответственность поручителя запасной, вспомогательной, наступающей лишь при невозможности для кредитора получить удовлетворение с главного должника. Напротив, кредитору, не получившему в срок исполнения, предоставлялось по его усмотрению обратить взыскание или на главного должника, или на поручителя. Это положение изменено 4-й новеллой (гл. I) императора Юстиниана 535 г.

Этим законом Юстиниана fideiussor'y (другие формы стипуляционного поручительства к этому времени уже не практиковались) предоставлено beneficium excussionis sive ordinis — буквально, льгота, позволяющая стряхнуть с себя первоочередную ответственность, или льгота, состоящая в очередности ответственности.

На основании этого поручитель, против которого кредитор предъявлял иск, мог выставить возражение против иска с требованием, чтобы кредитор в первую очередь обратил взыскание на главного должника.

Для осуществления права обратного требования (регресса) поручителю, уплатившему долг, предоставлено beneficium cedendarum actionum, т.е. право требовать от кредитора, чтобы он уступил свои иски к должнику.

другие формы устных договоров (dotis dictio, iurata operarum promissio)

446. Dotis dictio. Специфическую разновидность вербальных (устных) договоров представляет dotis dictio, назначение приданого. Предполагают, что первоначально это было специальное выражение воли, делавшееся при обручении, совершавшемся в форме sponsio и носившем наименование sponsalia (см. п. 137), почему эта специальная оговорка называется lex sponsalibus dicta. Такого рода обещание получало санкцию в форме actio ех sponsu. С тех пор как договор обручения не стал пользоваться исковой защитой, обещание установить приданое приобрело самостоятельное значение как отдельная форма устного договора.

В отличие от стипуляции, dotis dictio не содержала в себе вопроса и ответа; здесь было устное заявление — обещание установителя приданого и выражение согласия со стороны того, в чью пользу это обещание давалось.

447. Iurata operarum promissio. Iurata operarum promissio представляла собой клятвенное обещание услуг со стороны вольноотпущенника по отношению к его патрону, отпустившему его на свободу. Вообще говоря, на вольноотпущеннике лежала обязанность проявлять преданность и вытекавшие из нее услуги своему патрону (орегае officiales). Эта обязанность приобретала юридический и исковой характер только тогда, если вольноотпущенник принимал на себя специальное обязательство этого рода, которое скреплял присягой или клятвой. Из такого клятвенного обещания услуг (iurata operarum promissio) патрон получал operarum actio. На этой почве для патрона, несомненно, открывалась возможность эксплуатации вольноотпущенника.