Соотношение международного уголовного и внутригосударственного права

Имплементация международно-правовых актов в уголовноправовую систему Республики Узбекистан

Нарастающие интеграционные процессы обусловливают более тесное взаимодействие национального и международного уголовного права.

В этом плане слабое знание сотрудниками органов уголовной юстиции законов, норм международного уголовного права, неприменения соответствующих правовых норм, и отрицательный уровень в правоприменительной деятельности правосознания сотрудников органов уголовной юстиции создают большой разрыв между нормативно-правовыми установлениями и их воплощением.

Взаимовлияние национального и международного уголовного права становится одной из тенденцией развития законодательства.

Причем взаимовлияние внутреннего права и "внешних" правовых систем весьма своеобразно.

К отрасли национального права как бы примыкают соответствующие международные нормативные массивы, становясь в известной степени их источником.

В свою очередь, отраслевая система национального права воздействует на отраслевую специализацию международного права.

Да и общую теорию государства и права теперь нельзя развивать сугубо на национальной основе, ибо международное право и сравнительное правоведение расширяют ее источниковедческую базу.

Кроме того, в государственно-правовой практике возникают острые проблемы, для решения которых необходимо творчески разрабатывать систему международных норм и механизм их реализации и действия в национальной правовой системе1.

Наиболее основательно эта проблема разработана в последнее время И.И.Лукашуком и С.Ю.Марочкиным2.

Значение общепризнанных принципов и иных международных норм нельзя недооценивать.

Спецификой международно-правовых актов и норм объясняются особенности способов и процедур их реализации.

Поскольку любая система юридических норм, как бы блестяще она ни была разработана, не имеет права на существование, если она реально не воздействует на общественную жизнь.

Во-первых, право ничто, если его положения не находят своей реализации в деятельности людей и их организаций, в общественных отношениях.

Во-вторых, сами по себе правовые нормы являются лишь выражением абстрактной возможности и долженствования к действительному поведению субъектов, а поэтому реальное содержание регулятивных свойств может проявиться лишь через процесс реализации.

Иначе говоря, без осуществления права, без наполнения его норм живым практическим содержанием не может быть правового регулирования общественных отношений, являющегося функцией права.

Проблема реализации правовых предписаний является центральной как для внутригосударственного, так и для международного права.

В международном праве для обозначения понятия "осуществление" норм международного права широкое распространение приобрел термин "имплементация", который прочно укоренился в международно-правовой практике.

Его можно встретить в многочисленных резолюциях Генеральной Ассамблеи ООН и ее органов, решениях иных международных организаций, принятых в связи с обсуждением вопросов о ходе реализации международных договоров в различной сфере, в том числе в сфере защиты прав человека.

Суверенное равенство государств, их независимость в осуществлении внутренней и внешней политики обусловили то обстоятельство, что они, являясь создателями международно-правовых норм, выступают в тоже время основными субъектами их имплементации.

Подавляющее большинство международно-правовых норм, реализуется через национальный механизм имплементации.

Однако имплементация норм международного права на национальном уровне — основной, но не единственный путь их реализации.

В нормах международного права закреплены дополнительные международноправовые и организационные средства обеспечения имплементации на международном уровне, которые в своей совокупности составляют международный механизм имплементации норм международного права.

В советской науке международного права теоретические аспекты содержания международного механизма имплементации были исследованы недостаточно.

Особенности международного механизма имплементации норм международного права в обеспечении прав человека практически не рассматривались вообще.

Видимо, такое отношение объяснялось, прежде всего, утвердившимися в науке идеологическими догмами и особенностями внешней политики СССР.

После обретения независимости в отечественной науке появились первые монографические исследования, посвященные проблемам международного права, его взаимосвязи с правовой системой Республики Узбекистан, особо акцентируя внимание на имплементацию международно-правовых норм по правам человека в национальное законодательство.

Среди ученых, в той или иной степени затрагивавших этот вопрос, можно выделить И.П. Блищенко, А.С.Гавердовского, Н.В. Миронова, Р.А. Мюллерсона, Е.Т. Усенко.

Попытка комплексного исследования этой проблемы впервые была предпринята известным украинским юристом А.С. Гавердовским в монографии "Имплементация международного права", который, давая общее определение этому понятию, под международным механизмом имплементации понимает совокупность средств обеспечения реализации международно-правовых норм, создаваемых усилиями государств.

Рассматривая приведенное определение в контексте проблемы реализации международного права направленных на обеспечение и защиту прав человека, следует отметить, что оно не охватывает всего спектра правоотношений, возникающих при имплементации норм международного права на международном уровне.

Данное замечание касается прежде всего роли государства как субъекта международного права в этом процессе.

В теоретических работах, посвященных исследованию имплементации норм международного права, вопрос о юридическом содержании процесса подключения национального права к обеспечению процесса достижения целей, заложенных в международно-правовых нормах, практически не исследован.

Однако в рамках обсуждения таких центральных межотраслевых проблем международного права, как реализация его правовых предписаний и соотношение международного и национального права, этому вопросу отводится значительное место.

Более того, вопрос о юридическом содержании процессов подключения национального права был и до настоящего времени остается одним из наиболее дискуссионных среди юристов-международников из стран СНГ, а также стран Восточной Европы.

В концентрированном виде эти дискуссии выражаются в обсуждении концепции трансформации, в само понятие которой разными авторами вкладывается отнюдь не адекватный смысл.

Ряд юристов (Д.Б. Левин, П.Радионов, Ю.Г. Ткаченко, Л.Х. Мингазов) рассматривают трансформацию в качестве способа приведения в действие норм международного права наряду с отсылкой, инкорпорацией.

Например, Л.Х. Мингазов пишет о "различных способах и средствах имплементации в форме отсылки, инкорпорации, трансформации".

Е.Т. Усенко трактует понятие трансформации в широком смысле и пишет о ней как об "объективном явлении, выражающемся в различных способах осуществления международных обязательств государства посредством издания им национальных правовых актов".

Причем рецепцию и отсылку данный автор рассматривает в качестве разновидностей трансформации.

Но в целом все разновидности трансформации он подразделяет на два вида: генеральную и специальную.

Генеральная трансформация, по его мнению, заключается в установлении государством в своем внутреннем праве общей нормы, придающей международно-правовым нормам силу внутригосударственного действия.

Специальная трансформация заключается в придании государством конкретным нормам международного права силы внутригосударственного действия путем воспроизведения их в законе текстуально либо в виде положений, адаптированных к национальному праву, или путем законодательного выражения согласия на их применение иным способом.

Также в широком смысле понимает трансформацию С.В. Черниченко.

Он определяет данное понятие как путь применения норм международного права, обязывающих какое-либо государство в сфере его внутренней юрисдикции.

При этом он различает две формы трансформации — фактическую и юридическую, и выделяет пять видов юридической трансформации: автоматическая инкорпорация, отсылка, индивидуальная инкорпорация, адаптация и легитимация.7 В юридической литературе уже высказаны доводы, обосновывающие уязвимость как широкого понимания трансформации, так и оценки трансформации как способа имплементации международного права.

Не вступая в дискуссию по данному вопросу, следует признать условность и неточность данного понятия для описания юридической природы отношений, возникающих в процессе имплементации международного права на внутригосударственном уровне, прежде всего потому, что приведенные точки зрения не учитывают всего многообразия правореализационного процесса.

Приведенные воззрения не учитывают, с одной стороны, такое важное обстоятельство, как то, что имплементация не завершается правовыми мерами государства, а предполагает проведение целого ряда мер правоприменительного характера на всех уровнях внутригосударственной иерархии.

С другой стороны, широкое понимание трансформации не объясняет отсутствие элементов превращения, преобразования, присущих трансформации как объективному явлению.

В связи с этим более точной представляется точка зрения А.С.Гавердовского о возможности использования понятия "рецепция" для описания процесса подключения национального права для решения задачи по воплощению на внутригосударственном уровне предписаний международно-правовых норм и понимания терминов "инкорпорация", "трансформация" и "отсылка" как способов восприятия национальным законодательством норм международного права.

Он обращает внимание на то, что непосредственная имплементация норм международного права на национальном уровне не может быть достигнута только усилиями государства.

Это обеспечивается за счет совокупной, организованной властными актами соответствующих органов государства деятельности субъектов внутреннего права.

В качестве основного инструмента функциональной регламентации деятельности подвластных ему органов по имплементации предписаний норм международного права государство использует свое национальное право.

Совокупность правовых мер государства по принятию нормативных правовых актов в целях выполнения международных обязательств и представляет, по мнению автора, известный в истории права процесс восприятия (рецепции) национальным правом правил международных договоров.

Рецепция включает в себя два существенных момента: во-первых, восприятие национальным правом предписаний международного права через механизм ратификации или одобрения (утверждения) международных договоров и, во-вторых, передачу (трансмиссию) прав и обязанностей, возложенных договором на государство, компетентным государственным органам с целью непосредственной их реализации.

При этом, считает А.С.Гавердовский, сама норма международного права, как форма существования предписаний международного права, как регулятор межгосударственных отношений, остается непоколебимой и равно обязательной для создавших ее субъектов.

Формирующиеся в результате правовой имплементации международных договоров новые нормы являются типичными нормами внутреннего права, по своей сущности не отличающимися от норм национальной системы права.

Они функционируют как элементы этой системы, подчиняются ее принципам и процессуальным формам.

Содержание и форма рецепированной национально-правовой нормы могут не совпадать с содержанием и формой предписаний нормы международного права.

Однако, воспринимая национальным правом правила международно-правовых норм, государство не может извращать существа норм международного права, ибо это означало бы нарушение международного права с вытекающими отсюда последствиями в виде ответственности или санкций.

Действительно, средствами осуществления международного права на международном уровне являются средства, созданные совместными усилиями государств, основной целью которых является обеспечение принятых международных обязательств.

К таким средствам можно отнести, прежде всего, контрольные механизмы, ибо функционирование эффективного механизма имплементации международного права в национальной правовой системе обеспечило бы гражданам лучшую защиту их прав и свобод, гарантированных им международным правом.

В то же время, эффективный имплементационный механизм облегчил бы деятельность государственных органов власти по своевременной разработке и принятию национальных правовых актов во исполнение международных обязательств государства.

Все это, в свою очередь, существенно снизило бы риск международно-правовой ответственности государства за несвоевременное и не должное выполнение этих обязательств.

Наконец, эффективный механизм имплементации международного права позволил бы избежать коллизий международного и национального права и обеспечил бы сбалансированное взаимодействие ветвей государственной власти в области международного правотворчества.

Основу национального механизма имплементации международного права составляет национальная система нормативного обеспечения.

Данная система, как это определяет В.Ю. Калугин, "включает в себя, во-первых, нормативно-правовые акты общего характера о соотношении международного и внутригосударственного права, о порядке заключения, исполнения и денонсации международных договоров, об осуществлении правотворческой деятельности, компетенции государственных органов в области имплементации и, во-вторых, национальные правовые акты, принимаемые в целях обеспечения реализации международных обязательств по конкретным международным договорам (имплементационные правовые акты)"9.

Помимо этого, важными элементами национального механизма имплементации международного права являются система государственных органов, уполномоченных на реализацию международно-правовых обязательств, и национальная правоприменительная практика.

Итак, если имплементационный механизм совершенен, то, в принципе, в национальной правовой системе можно применять все нормы международного права, которые не запрещено непосредственно применять самим международным правом.

Государство может обеспечить наибольшую защиту установленных международным правом прав и свобод находящимся под его юрисдикцией лицам, если в своем законодательстве установит, что соответствие критериям самоисполнимости является лишь доказательством возможности эффективного непосредственного применения норм, однако несоответствие данным критериям не является основанием для установления внутренней неприменимости норм.

Презумпция внутренней применимости всех норм (и принципов) международного права целесообразна, так как вряд ли разумное лицо в подтверждение своих требований будет ссылаться на не относящуюся к делу и неприменимую норму.

Отсутствие у потерпевшего права непосредственно ссылаться на нарушенную норму международного права в каждом конкретном случае должно доказываться тем, что причиненный ущерб не находится в прямой причинно-следственной связи с нарушением рассматриваемой нормы, а поведение государства или лица не является виновным, коль скоро потерпевший не имел законного основания ожидать иного поведения со стороны государства либо лица.

В этом плане, представляют интерес две основные фазы международноправового регулирования: правотворческую фазу, в которой протекает процесс создания международно-правовых норм, и правоприменительная фаза, в которой происходит процесс осуществления норм.

Отсюда, имплементация норм международного права есть не что иное, как процесс, в ходе которого соответствующие субъекты, в том числе органы внутренних дел, которым адресована норма, действуют в согласии с ее положениями.

Нередко требуются дополнительные правовые и организационные меры со стороны государств для всестороннего и полного осуществления норм международного права.

Поскольку весь смысл международно-правового регулирования состоит в достижении определенного конечного результата, к которому стремятся участники международного общения, то, по справедливому замечанию известного российского юриста И.И. Лукашука, "осуществление международно-правовых норм является, как правило, гораздо более сложной и ответственной задачей, чем их принятие".

Разрешение этой задачи возможно лишь при наличии оптимального механизма имплементации как определенной совокупности правовых и организационных средств, используемых субъектами международного права на международном и национальном уровнях с целью воплощения предписаний норм международного права.

В большинстве случаев имплементация норм международного права — это прерогатива суверенных государств, использующих в этих целях свой внутренний организационно-правовой механизм.

Основным способом выполнения норм международного права является непосредственное выполнение определенных правил поведения теми, для кого они предназначены.

Не преуменьшая роль государства в правореализационной деятельности, тем не менее, следует отметить, что в конечном счете "адресатом" абсолютного большинства норм международного права являются государственные органы и физические лица государства — участники международного договора.

Однако нормы международного права порождают правоотношения только между субъектами международного права и не порождают одновременно таковых между субъектами внутреннего права.

В связи с этим непосредственная имплементация норм международного права на национальном уровне не может быть достигнута только одними усилиями государства как субъекта международного права.

В проекте статей об ответственности государств, рассматривая недозволенное действие, которое может быть приписано государству, Комиссия по международному праву ООН очень верно обратила внимание на эту ситуацию: "Государство — реальная организованная целостность, однако признание этой "реальности" не означает отрицания элементарной истины, что государство как таковое не способно действовать физически.

Следовательно, в конечном счете поведение, рассматриваемое как "акт государства", не может быть ничем иным, кроме как действием или отсутствием действия, физически реализованным человеком или сообществом людей".

Поэтому в ряде случаев для того, чтобы превратить цели, заложенные в нормах международного права, в реальные действия или, в ряде случаев, бездействие находящихся под государственной юрисдикцией органов и физических лиц, необходимо принятие определенных мер на внутригосударственном уровне.

Принятие этих мер возможно лишь в рамках внутригосударственного механизма имплементации.

Под механизмом имплементации норм международного права на внутригосударственном уровне, на наш взгляд, следует понимать совокупность национальных правовых и организационных средств, применяемых государством, в частности в области защиты прав человека и ограничения средств и методов ведения уголовного преследования в целях всестороннего, своевременного и полного осуществления принятых в соответствии с международным правом обязательств.

Содержание правовых и организационных средств обеспечения осуществления нормативных предписаний, вытекающих из международного права в каждом государстве, зависит, во-первых, от характера международно-правовых норм, а во-вторых, — от особенностей внутригосударственной правовой системы.

Рассматривая влияние правового содержания норм международного права на процесс их реализации на внутригосударственном уровне, следует отметить, что по характеру нормативных предписаний и возможности их применения внутри государства в нем содержится два вида норм: первое, как было упомянуто выше самоисполнимые и второе исполнение которых зависит от помощи национального права.

Впервые критерий самоисполнимости международно-правовых норм был сформулирован еще в 1829 г. Верховным Судом США: международный договор является самоисполнимым "каждый раз, когда он действителен сам по себе без обращения к законодательным мерам".

Следует признать, что данный подход с некоторыми уточнениями не утерял своей актуальности до настоящего времени.

Для того, чтобы положения международных договоров были точно определены как самоисполнимые нормы, их формулировка должна быть достаточно ясной и полной, с тем чтобы дать непосредственные результаты в пределах национального права, т. е. содержащиеся в них предписания должны прямо наделять государственные органы, юридических и физических лиц участника договора правами и обязанностями без вмешательства со стороны национального законодателя.

Иными словами, возможность прямого применения должна быть санкционирована национальным правом.

В этом смысле решение данной задачи происходит при помощи актов, которыми выражается согласие государства на обязательность для него международного договора (о ратификации, присоединении, утверждении и т. п.), поскольку в них содержится санкция на осуществление международно-правовых норм не только в межгосударственных отношениях, но и внутри государства.

Однако при этом акт о выражении согласия на обязательность для государства международного договора не изменяет юридической природы самоисполнимых международно-правовых норм, связанной с возможностью прямо наделять государственные органы, юридических и физических лиц участника договора правами и обязанностями без дополнительного внутригосударственного нормотворчества.

Главным в содержании исполнимых обязательств является то, что принятие соответствующего национального законодательства должно признаваться одной из фундаментальных обязанностей государств-членов.

Национальное законодательство должно составлять основную часть от общего массива мер, принимаемых для гарантирования должной имплементации международного права, а применение норм обеспечивающих защиту прав человека в большой степени зависит от эффективного включения его правил в национальное право.

Поэтому окончательная цель, которая должна быть при этом достигнута, — полная согласованность национального законодательства во всех странах с международным правом.

Вместе с тем, несмотря на столь большое значение имплементационного законодательства, процесс имплементации на внутригосударственном уровне не ограничивается только этими мерами правового характера.

Немаловажную роль играют и меры организационного характера.

В основе этих мер лежит не связанная с дополнительным внутригосударственным нормотворчеством оперативно-исполнительная деятельность государственных органов и индивидов по воплощению в жизнь предписаний норм международного права.

Безусловно, определение, хотя бы в общем виде, перечня мер является важной научной и практической задачей.

Такие попытки предпринимались неоднократно различными авторами.

В частности, немецкий юрист Дитер Флек предлагает свою классификацию мер, которые должны быть приняты на внутригосударственном и международном уровнях в целях реализации международных обязательств, вытекающих из международного права.

Более полный перечень мер, которые должны быть приняты на национальном уровне, предлагается швейцарским юристом К. Свинарски.

Вместе с тем, решение задачи по определению единого полного перечня мер по имплементации международного права на внутригосударственном уровне, который мог бы быть использован в любом государстве, достаточно условно.

Дело в том, что перечень этих мер по отношению к конкретному государству не будет совпадать в связи с наличием ряда причин.

Во-первых, это невозможно обеспечить в силу того, что не все государства являются участниками всех международных договоров в обеспечении и защиты прав человека.

Во-вторых, из-за различий внутренних правовых систем вопрос об отнесении тех или иных положений международного права к самоисполнимым нормам или требующим помощи со стороны национального законодательства в разных государствах будет решаться по-разному.

Поэтому представляется важным заметить, что определение перечня мер по имплементации международного права, которые должны быть приняты на внутригосударственном уровне, для каждого государства должен решаться отдельно с учетом их участия в международных договорах и особенностей национального имплементационного механизма.

Поскольку национальный механизм имплементации норм международного права каждого конкретного государства обладает присущими только ему чертами, зависящими от особенностей внутренней правовой системы.

Однако ряд признаков, прежде всего характеризующих его структуру, являются общими для любого государства.

Отсюда, по нашему мнению, структура национального механизма имплементации включает в себя следующие элементы: закрепленные в национальном правопорядке правовые средства обеспечения выполнения международных обязательств на внутригосударственном уровне; система государственных органов, уполномоченных на реализацию международных обязательств; национальная правоприменительная практика; организационные средства, применяемые на внутригосударственном уровне для обеспечения имплементации международного права.

Достижение социально значимых целей норм международного права возможно только если используются правовые средства, которые призваны обеспечить решение этой задачи.

К правовым средствам обеспечения имплементации на внутригосударственном уровне международных обязательств следует отнести национальную систему нормативного обеспечения имплементации международного права и способы восприятия национальным законодательством положений международного права.

Национальная система нормативного обеспечения имплементации международного права составляет правовую основу осуществления международно-правовых предписаний на внутригосударственном уровне и включает в себя, во-первых, нормативные правовые акты общего характера о соотношении международного и внутригосударственного права, о порядке заключения, исполнения и денонсации международных договоров, об осуществлении правотворческой деятельности, компетенции государственных органов в области имплементации и, во-вторых, национальные правовые акты, принимаемые в целях обеспечения реализации международных обязательств по конкретным международным договорам (имплементационные правовые акты).

В целях решения вопроса о соотношении международного и национального права государства в своих конституциях или иных нормативных правовых актах закрепляют положения, которые определяют юридическую силу международных договоров и их внутригосударственную применимость, регулируют порядок заключения, исполнения и денонсации международных договоров.

Так, в одних государствах международный договор становится частью национального права и, следовательно, действенным источником внутригосударственного права, на который ссылаются и на котором основываются национальные суды при разрешении споров (США, Франция, Бельгия, Нидерланды, Швейцария, Литва и др.).

В других государствах создается соответствующее законодательство, чтобы отразить юридические положения международного договора в национальных законодательных системах, используя более точные термины и адаптируя их к специфике своих внутренних законодательств.

Например, в ряде стран восприятие норм международных договоров происходит путем принятия специального правового акта, например закона, в котором воспроизводятся положения договора; акта об обнародовании и т. п. (Великобритания, Канада, Казахстан, Израиль и др.).

При рассмотрении вопроса о месте международного договора во внутригосударственной правовой иерархии следует отметить, что, поскольку ряд государств не признают международный договор как источник права, имеющий силу во внутригосударственном плане, вопрос о помещении международного договора в национальную правовую иерархию в таких странах вообще не возникает.

В большинстве государств место международных договоров в иерархии правовых актов неодинаково и решается в зависимости от соответствующих положений национального законодательства конкретного государства.

В некоторых странах, хотя и немногих, должным образом заключенный международный договор имеет преимущество над национальным правом, включая конституцию (ФРГ, Италия, Греция, Туркменистан).

Другая часть государств признает примат международного договора над законом или их равенство между собой (Франция, Россия, США и др.).

Правотворческая деятельность государств осуществляется в различных видах и формах.

Поскольку в каждой стране имеются свои особенности этой деятельности, которые проявляются в наличии у государства тех или иных видов правотворческой деятельности, характерных только для его внутренней правовой системы (в государствах англо-саксонской правовой системы, например, существует судебная правотворческая деятельность, в Российской Федерации — правотворчество с помощью референдумов и т. п.); в существовании различной процедуры принятия и вступления нормативноправовых актов; в установлении особого порядка законодательного закрепления правотворческой деятельности государственных органов и др.

Все эти особенности оказывают влияние на процесс имплементации государствами обязательств, вытекающих из международного права.

Наиболее сильно влияние национальной правотворческой процедуры сказывается на выборе участниками международных соглашений видов имплементационных нормативных правовых актов, призванных урегулировать отношения, вытекающие из их международных обязательств, а также на способах восприятия норм международного права внутренним законодательством.

Правовым основанием для рецепции законодательством Узбекистана норм международного права служат положения Закона Республики Узбекистан "О международных договорах Республики Узбекистан" от 22 декабря 1995г., в соответствии с которой Правительство Республики Узбекистан принимает меры для обеспечения исполнения международных договоров путем принятия соответствующих решений путем поручения компетентному государственному органу внести предложения о приведении законодательства Республики Узбекистан в соответствие с вступившим в силу международным договором.

Однако важная роль в имплементации международного права на внутригосударственном уровне принадлежит такому элементу национального имплементационного механизма, как правоприменительная практика.

Именно она призвана решать задачи по адаптации международного права к постоянно меняющимся условиям окружающего мира, согласованному применению как самоисполнимых международно-правовых норм, так и норм национального права, обеспечивающих реализацию обязательств, вытекающих из международных договоров.

Российский юрист И.И. Лукашук справедливо отмечает: "Практика применения, а точнее, неприменения нормы может привести ее в замороженное состояние, при котором она существует формально.

С другой стороны, практика способна наполнить норму реальным содержанием, выходящим за формальные рамки.

Норма — это возможность, которая усилиями субъектов может быть превращена в действительность".

Правоприменительная практика представляет собой единство властной деятельности компетентных органов, направленной на вынесение индивидуально-конкретных предписаний, и выработанного в ходе такой деятельности правового опыта.

Именно практика позволяет обеспечить выбор правовой нормы, подлежащей применению (произвести квалификацию), и решить те или иные ситуации путем интерпретации норм международного и национального права на основе накопленного опыта, в частности в сфере борьбы с преступностью, обеспечения общественной безопасности и защиты прав человека органами уголовной юстиции.

При условии обязательности для органов уголовной юстиции обязательными являются все международные межгосударственные договоры, заключенные Узбекистаном и прошедшие процедуру ратификации.

Это международные пакты о правах человека, Конвенция против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания 1984 года, Женевские конвенции о защите прав человека в период вооруженных конфликтов и Дополнительные протоколы к ним, Конвенция о правах ребенка 1989 года и другие.

Деятельность органов уголовной юстиции может основываться и на ряд международных соглашений, направленных на борьбу с военными преступлениями и преступлениями против человечества: Конвенция о ликвидации всех форм расовой дискриминации 1966 года, Конвенция о предупреждении преступления и наказания за него 1948 года, конвенция о преступлении апартеида и наказании за него 1973 года и другие.

Существует также много международных документов, регулирующих определенные сферы деятельности правоохранительных органов либо определенные виды преступных деяний.

Это Конвенция о предупреждении и наказании преступлений против лиц, пользующихся международной защитой, 1973 года, единая конвенция о наркотических средствах 1961 года, конвенция о физической защите ядерного материала 1978 года, международная конвенция о борьбе с захватом заложников и многие другие.

В качестве обязательного документа следует также назвать Всеобщую декларацию прав человека 1948 года, являющуюся примером общепризнанной нормы международного права.

Вместе с тем, отраслевая система национального права воздействует на отраслевую специализацию международного права.

Однако признанная доктрина международного права исходит из того, что международное и национальное уголовное право представляют собой самостоятельные и особые правовые системы, неподчиненные одна другой.

И все же в государственно-правовой практике возникают острые проблемы, для решения которых необходимо творчески разрабатывать систему международных норм и механизм их реализации и действия в национальной правовой системе.

Причем акцент делается на имплементацию преимущественно международно-договорных правил, когда значение общепризнанных принципов и иных международных норм нельзя недооценивать.

Спецификой международно-правовых актов и норм объясняются особенности способов и процедур их реализации, в процессе которой эти акты "встречаются" и с другими, связанными между собой, в связи, с чем и оказывают влияние, как на законотворчество, так и на правоприменение.

Относительно норм международного уголовного права то они реализуются только путем трансформации в национальное законодательство.

Уголовные кодексы государств постоянно "пополняются" за счет таких конвенционных преступлений, как "отмывание" преступных денег, терроризм, нарушения законов и обычаев войны, преступления на воздушном транспорте и т.п.

Не случайно, поэтому Заключительный Акт ОБСЕ 1975 г. подчеркивает требование устанавливать государственные законы и административные правила в соответствии с их юридическими обязательствами по международному праву.

Необходимо отметить, что законодательство и практика иностранных государств неоднозначны по вопросу о соотношении внутригосударственного права и общепризнанных принципов и норм международного права.

Согласно ст. 25 Конституции ФРГ 1949 года "общепризнанные нормы международного права являются составной частью права Федерации.

Они имеют преимущество перед законами и непосредственно порождают права и обязанности для жителей федеральной территории".

Единообразное обеспечение применения норм международного права в государстве возложено на Конституционный Суд ФРГ.

В силу ст.100 Конституции ФРГ "если в юридическом споре возникает сомнение, является ли норма международного права составной частью федерального права и порождает ли она непосредственно права и обязанности для индивида, суд должен получить решение федерального конституционного суда." Как показывает судебная практика, Суд не только констатирует наличие той или иной нормы общего международного права, но и ее отсутствие.

В одном из дел Федеральный конституционный суд, изучая вопрос о возможности привлечения к уголовной ответственности посла, представляющего интересы своего государства в ГДР, пришел к выводу, что "в общем международном праве отсутствует какая-либо норма, предусматривающая обеспечение дипломатического иммунитета на территории третьих государств".

Конституция Швейцарской Конфедерации 1874 года прямо не предусматривает положения, касающегося соотношения нормы общего международного права и национального законодательства.

Однако судебная практика следует правилу, согласно которому обычное международное право действует в стране непосредственно.

Военный трибунал Швейцарии, рассматривая вопрос о привлечении к уголовной ответственности лица, обвиняемого в нарушении правил и обычаев войны на территории бывшей Югославии, отметил, что "согласно общему и договорному международному праву военный конфликт на территории бывшей Югославии носил международный характер".

По своему статусу нормы общего международного права приравниваются к договорным нормам, которые по своей юридической силе равны закону.

В случае наличия коллизии между нормой международного права и нормой внутригосударственного права, суд исходит из следующих принципов: "закон последующий отменяет закон предыдущий", "специальный закон отменяет закон общий".

Судебная практика США, связанная с применением норм международного права, свидетельствует, что обычно-правовые нормы занимают одно из последних мест в нормативной иерархии.

В решении Верховного суда США по делу о пакетботе "Гавана" было отмечено, что "международное право является частью нашего права и должно определяться и применяться судами, обладающими соответствующей юрисдикцией, каждый раз, когда связанные с ним вопросы права должным образом представлены на его рассмотрение.

В этих делах, если нет договора, и нет регулирующего акта исполнительной власти или судебного решения, то можно обращаться к обычаям и обыкновением цивилизованных стран".

Таким образом, в случае возникновения коллизии между общей нормой международного права и каким-либо внутригосударственным нормативным актом, суд применит норму, содержащуюся в таком акте.

В опубликованной судебной практике за 19961998 годы нет ни одного дела, в котором бы суд США сослался на норму международного обычного права.

Конституция Японии 1947 года предусматривает, что "настоящая Конституция является Верховным законом страны, и никакие законы, указы, рескрипты, противоречащие в целом или в части ее положениям, не имеют законной силы.

Заключенные Японией договоры и установленные нормы международного права должны добросовестно соблюдаться".

Судебная практика свидетельствует, что общие нормы международного права пользуются приоритетом в применении перед нормами национального законодательства.

Районный Суд Японии, оценивая соответствие международного соглашения с Южной Кореей, регулирующего вопросы рыболовства, имплементирующему данное соглашение законодательству, подчеркнул что "обычное международное право всегда имеет приоритет перед внутренним законодательством, независимо от того, когда норма международного права возникла".

Таким образом, законодательство и судебная практика большинства государств при возникновении коллизии между нормой общего международного права и законом отдают предпочтение в применении обычно-правовой норме.

Можно предположить, что норма общего международного права могла бы иметь равную юридическую силу с законом.

Однако и в этой ситуации не исключается возможность нарушения государством своих международноправовых обязательств, так как суды при наличии коллизии между этой нормой и законом будут руководствоваться общими принципами права: закон последующий отменяет закон предыдущий и / или специальный закон отменяет общий закон.

Однако при всех обстоятельствах национальный уголовный закон не может противоречить межгосударственному соглашению.

Эта сторона взаимосвязи проявляется и в том, что наказания за совершение преступлений международного характера в настоящее время назначаются национальными судами.

С другой стороны, национальное уголовное право оказывает положительное влияние на разработку и функционирование международных договоров по борьбе с преступностью.

При разработке проектов договоров изучается законодательный опыт государств, которые в начале сами установили уголовную ответственность за незаконное распространение наркотиков, угон воздушных судов, фальшивомонетничество и другие преступления.

Кроме того на базе общих принципов уголовного права государств строятся такие специфические институты международного уголовного права, как соучастие, покушение на преступление, преступный приказ, назначение наказания и др.

Если в качестве примера взять институт международной уголовной ответственности индивида, то надо отметить, что основа формирования этого института - идея о преступности и наказании за агрессивную войну.

Эта идея оказала влияние на формировании в период между двумя мировыми войнами принципа запрета агрессивной войны, квалификации её как международного преступления, оформления ответственности государства агрессора и индивидуальной уголовной ответственности.

Основой для формирования всех названных институтов было национальное уголовное право.

То же самое можно сказать о порядке предварительного расследования международных преступлений, предания суду, международного военного трибунала и других уголовнопроцессуальных вопросах, включенных в уставы международных судов с учетом национального законодательства.

Но для без проблемного развития национального уголовного права с международным необходимо согласовать процедуру имплементации международных норм в уголовно-правовую систему Республики Узбекистан.

Прежде чем выработать принципы соответствия международных норм и норм внутригосударственного права следует помнить, что они являются самостоятельными нормативными системами.

Из указанного положения вытекает два важных вывода: а) внутригосударственный нормативный акт не может являться источником международного права; б) международный договор или обычай не являются источниками внутригосударственного права.

Однако, то обстоятельство, что норма международного права не может непосредственно являться моделью для поведения граждан и юридических лиц, не означает, что международное право вообще не может оказывать регулирующего воздействия на внутригосударственные отношения.

Нормы международного права могут быть использованы при регулировании отношений внутри государства, но это происходит исключительно при помощи национального права.

Следовательно, международное право может регулировать внутригосударственные отношения и, следовательно, применяться судебными органами только в том случае, если государство с помощью национального права санкционирует такое действие норм международного права.

Государство тем самым наделяет нормы международного права юридическим свойством регулировать отношения между субъектами национального права.

Данный процесс происходит с целью согласования норм международного и внутригосударственного права.

Как подчеркивает профессор С.В.Черниченко, сущность согласования "всегда одинакова: приведение государством своего внутреннего права в соответствие с международным с целью обеспечить выполнение предписаний, дозволений и запретов, установленных последним".

Необходимо отметить, что в юридической литературе неоднозначно именуется процесс согласования норм внутригосударственного и международного права.

Наиболее часто предлагаются следующие термины: "рецепция", "трансформация", "национально-правовая имплементация" или просто "имплементация".

Практически все авторы понимают под этими наименованиями механизм осуществления (реализации) норм международного права.

Представляется, что процесс реализации норм международного права в порядке согласования международного и внутригосударственного права было бы логичным именовать национально-правовой имплементацией.

Понятие имплементации (реализации) шире по объему и включает в себя как национально-правовую имплементацию, так и ныне механизмы реализации международно-правовых норм, не связанные с согласованием норм международного и национального права.

Трансформация является механизмом, благодаря которому нормы одной системы становятся нормами другой системы.

Однако, согласование норм международного и внутригосударственного права может и не влечь за собой появление в национальном законодательстве новых внутригосударственных нормативных актов, а в праве - новых норм.

Как справедливо подчеркивает Р.А.Мюлерсон, "когда государство принимает на себя международно-правовые обязательства, и нормы, содержащиеся в них, предполагается использовать при регулировании внутригосударственных отношений, то возможны два основных варианта помощи национального права...

Государство может включить в свое национальное законодательство норму, которая отсылает субъектов внутригосударственного права к правовым моделям, сформулированным в нормах международного права.

Этот способ согласования принято называть отсылкой.

Второй возможностью является принятие государством норм национального законодательства.

Так как в этой ситуации вводятся новые нормы внутригосударственного права, то этот способ именуют 17 инкорпорацией".17 В соответствии с ч. 3 ст. 2 Закона Республики Узбекистан "О международных договорах" от 22 декабря 1995 года в случаях, когда в целях исполнения международного договора Республики Узбекистан необходимо принятие закона и других нормативных актов заинтересованные министерства и ведомства по согласованию с Министерством юстиции и Министерством иностранных дел в установленном порядке представляют предложения о принятии надлежащего акта.

Следовательно, законодатель допускает положение, согласно которому на территории Республики Узбекистан возможно реализация международноправовых норм посредством издания конкретизирующих государственноправовых актов.

Вместе с тем, ст. 27 названного Закона указывает на обязательное соблюдение Республикой Узбекистан всех международных договоров в соответствии с нормами международного права, что свидетельствует о возможности непосредственного действия международного договора.

В первом случае подразумевается инкорпорация, а во втором отсылка.

Правотворческая практика государств указывает на существование нескольких форм (видов) отсылок.

Отсылка может относиться ко всему международному праву, к какому- либо виду источников международного права или к определенной категории норм международного права.

Так, Конституция США предусматривает, что международные договоры являются частью права страны.

В силу ст. VI Конституции США "все международные договоры, которые заключены или будут заключены от имени соединенных Штатов, являются высшим правом страны".

Согласно ст.55 Конституции Франции "международные договоры или соглашения, должным образом ратифицированные или одобренные, имеют силу, превышающую силу закона, с момента опубликования, при условии применения каждого соглашения или договора другой стороной.

В отличие от Конституций США и Франции, Конституция ФРГ объявляет частью права Федерации общие нормы международного права.

Статья 25 Конституции ФРГ гласит "общие нормы международного права являются составной частью права Федерации.

Они имеют преимущество перед законами и непосредственно порождают права и обязанности для жителей федеральной территории".

Известны две категории отсылочных норм: материальные и процессуальные.

Если норма национального законодательства может объявлять международного - правовые нормы частью права страны, то в этом случае можно говорить о материальных отсылочных нормах.

Однако, норма, предусмотренная внутригосударственным, может быть направлена и на решение процессуального вопроса: нормой международного права или национально-правовой нормой надлежит руководствоваться правоприменителю при возникновении несоответствия между ними.

Сущность отсылки состоит в указании национального закона на то, что отношения, возникшие или возникающие между субъектами национального права, должны регулироваться правовыми моделями, содержащимися в нормах международного права, тем самым происходит согласование.

Нормы международного права могут регулировать только межгосударственные отношения.

Несмотря на то, что отношения между субъектами внутригосударственного права подпадают под регулирование международного права, данные отношения не становятся межгосударственными.

Отсылка может применяться при регулировании международных отношений негосударственного характера, а также чисто внутригосударственных отношений.

Представляется, что определение характера регулируемых отношений имеет значение для последствий применения процессуальной отсылочной нормы.

Что же происходит с законом, если правила международного договора противоречат правилам, содержащимся в законе? Если договор регулирует международные отношения негосударственного характера, то правила договора необходимо рассматривать как специальную норму, а правила закона - как общую.

В этой ситуации положения закона продолжают действовать, однако.

В конкретной ситуации приоритет в применение отдается специальной норме, предусмотренной в международном договоре.

Как известно, договоры, предусматривающие только рамки, в пределах которых государства осуществляют внутригосударственное правотворчество с целью урегулирования отношения с участием субъектов национального права, не могут применяться внутри страны посредством отсылки.

Если нормы международного права позволяют определить содержание правоотношений, включая конкретные права и обязанности субъектов национального права, то такие нормы могут применяться посредством отсылки, в противном случае требуется издание конкретизирующего законодательства.

Таким образом, государственные органы в пределах предоставленных им полномочий, наряду с принятием иных мер, направленных на реализацию международно-правовых обязательств.

Осуществляют инкорпорацию норм международного права, конкретизируя и адаптируя обязательства к условиям правовой системы Республики Узбекистан.

С учетом этих замечаний необходимо выработать предварительные условия имплементации международных норм в национальное уголовное законодательство.

В частности: 1) обеспечение национально государственных интересов, закрепленных Конституцией; 2) соответствие принципам построения уголовно-правовой системы; 3) сохранение устойчивой компетенции органов уголовной юстиции и их взаимоотношений; 4) охрана прав и свобод человека и гражданина; 5) наличие правовых процедур реализации норм и защиты законных интересов граждан и юридических лиц.

При этом немаловажное значение имеет соизмерение уголовно - правовой системы с общепризнанными международными стандартами (в частности, Минимальные стандартные правила обращения с заключенными, 1955 г; Минимальные стандартные правила ООН, касающиеся отправления правосудия в отношении несовершеннолетних, 1984).

Эти предварительные условия содержат в себе два заслуживающих особого внимания требований: первое - оценка соответствия договора уголовному законодательству Республики Узбекистан; второе - процедура установления соответствия Конституции подписанного от имени Республики Узбекистан международного договора, что необходимо при решении вопроса ратификации договора парламентом.

Аналогично, перед вступлением в международные структуры и выполнением связанных с этим международноправовых обязательств и стандартов целесообразно дать юридическую, организационную и финансовую оценку готовности государства.

Лишь при соблюдении предварительных условий может быть задействован механизм реализации международных актов в уголовно - правовую систему Республики Узбекистан, который включает в себе следующие этапы: а) общепризнанные принципы международного уголовного права служат стабильной основой для национальной уголовно-правовой системы и её основных частей; б) понятия, используемые в международных актах, дают устойчивую нормативную ориентацию; в) все более значительной становятся роль международного уголовного права как средство сравнительного правоведения в целях сближения и гармонизации национальных законодательств, а также разработки общих юридических понятий, подготовке глоссариев, критериев "соответствия".

Поскольку правильное применение "набора средств" сравнения и сближения исключает как навязывание, так и механическое копирование "иностранных образцов". г) в процессе планирования законопроектной деятельности следует учитывать международные обязательства Республики Узбекистан, принятом в сфере уголовного правосудия; д) выполнение международных обязательств поставлено в зависимость от систематической деятельности правоохранительных структур.

Так, возникают немалые трудности, когда в Уставах и других ведомственных актах почти не отражены функции органов уголовной юстиции по обеспечению в пределах своих полномочий выполнение международных договоров Республики Узбекистан; е) разрешение юридических коллизий международным уголовным и национальными нормами, причем признание приоритета первых в соответствии с преамбулой Конституции Республики Узбекистан, не дает всех оснований для упреждения этих коллизий.

В этой связи возрастает роль суда в применении ратифицированных или одобренных международно-правовых актов.

Изложенные этапы характеризуют общие требования к имплементации международных норм в уголовно - правовую систему Республики Узбекистан и представляют с собой внешнюю сторону данного правового явления.

Ряд сложных проблем порождает сам процесс трансформации, который может сводиться к "переписыванию" или "воспроизведению" международной нормы в Уголовном кодексе Республики Узбекистан, что, по сути, есть буквальная, точнее текстуальная имплементация, либо смысловой имплементации, когда деяние криминализируется через призму смыслового значения международно-правовой нормы.

Эти правила применимы для пробельных случаев в национально-уголовном законодательстве, когда законодатель во исполнении возложенных международным договором Республики Узбекистан обязательств вносит дополнения в действующие УК, УПК.

К примеру, Узбекистан стал участником Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания, 1987г.

В соответствии, с которой государство - участник должен предпринять эффективные законодательные, административные, судебные или другие меры для предупреждения актов пыток на любой территории под его юрисдикцией (ст.2).

Следовательно, в Уголовном Кодексе следует предусмотреть самостоятельную норму, регламентирующую ответственность за совершение данного преступления.

В ст. 1 дано определение пытки, под которой понимается: "Любое действие, которым какому - либо лицу умышленно причиняется сильная боль или страдание, физическое или нравственное, чтобы получить от него или от третьего лица сведения или признания, наказать его за действие, которое совершило оно, а также третье лицо или в совершении которого оно подозревается, а также запугать его или принудить его или третье лицо, или по любой причине, основанной на дискриминации любого характера, когда такая боль или страдание причиняются государственным должностным лицом или иным лицом, выступающим в официальном качестве, или по их подстрекательству, или с 18 их ведома или молчаливого согласия".18 Здесь приемлем тот вариант имплементации (буквальное или смысловое) который будет отвечать правилам законодательной техники с учетом степени удачности предложенных формулировок.

В связи с чем, ст.235 УК (принуждение к даче показаний) не совсем отвечает предъявляемым требованиям.

Поскольку в уголовно-правовой норме должны быть сохранены все перечисленные в международной норме случаи проявления пыток.

Аналогичным образом трансформируется в уголовнопроцессуальное законодательство Республики Узбекистан требование о запрете на выдачу какого-либо лица другому государству, если существует серьезные основания полагать, что ему может угрожать там применение пыток.

Известно, что при имплементации международных договоров во внутригосударственном законодательстве часто применяются такие методы трансформации международных норм как рецепция, адаптация и/или отсылка к тексту основополагающего международного документа.

Так, в ходе разработки Уголовного кодекса Республики Узбекистан законодатель, применяя лишь метод рецепции, не смог проявить гибкость к международным стандартам имплементации международных норм о преступлениях против мира и безопасности человечества.

Это привело в результате к отсутствию в Кодексе ряда признаков преступления против человечества, составляющих целый комплекс преступлений в виде "систематических и массовых нарушений прав человека".

Данный состав международного преступления предусматривает те признаки и элементы преступлений против человечества, которые не возможно включить в составы преступлений в виде агрессии, нарушений законов и обычаев войны или геноцида, хотя имеют с ними взаимосвязь.

Более того, были бы также тщетными попытки находить соответствующие международно-правовые акты, указывающие на их прямую и открытую взаимосвязь. Такое утверждение обосновывается тем, что, например, военные преступления, согласно Женевским конвенциям 1949г. и Дополнительному Протоколу I 1977г., не обязательно требуют систематичность и массовость в их совершении для того, чтобы инкриминировать содеянное, т.е. грубое нарушение законов войны в отношении даже одного лица может служить доказательством совершения военного преступления.

Что касается геноцида, то систематические и массовые нарушения прав человека отличаются от него по нескольким своим признакам.

В качестве подобных признаков целесообразно указать этническую чистку, насильственное исчезновение, а также установление и поддержание в отношении лиц подневольного состояния.

Более того, при геноциде определяющим условием является "полное или частичное физическое истребление", а систематические и массовые нарушения прав человека не предусматривают такое условие.

С другой стороны, систематические и массовые нарушения прав человека могут быть совершены как в мирное время, так и во время войны, значить возможно в результате акта агрессии, нарушения законов и обычаев войны или одновременно с геноцидом.

Поэтому многие страны, такие как Канада, Австралия, Соединенное Королевство Великобритании в своих Статусах о военных преступлениях, а также Франция в своем новом Уголовном кодексе имеют положения, предусматривающие наличие взаимосвязи данного состава преступления с другими преступлениями против мира и безопасности человечества.

К тому же, Статус Международного Трибунала по Югославии и Устав Международного уголовного суда также предусматривают взаимосвязь.

Разумеется при определении признаков данного состава международного преступления в Уголовном Кодексе Республики Узбекистан следовало бы учитывать и статью 21 Проекта Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества 1996г.

В ней указаны такие признаки как убийство, пытки, установление или поддержание в отношении лиц подневольного состояние или принудительного труда, депортация или принудительное перемещение населения, преследование.

Более того, имеется ряд региональных и иных международно-правовых актов, которые добавляют данному виду международного преступления новые признаки, такие как насильственное исчезновение (насильственная пропажа без \ 24 вести)24 и этническая чистка.

В законотворческой и правоприменительной практике имеют место и коллизии, когда в уголовном законе уже содержится норма, которая не претерпевает изменений после присоединения государства к тому или иному международному договору и его ратификации парламентом даже по тем международным договорам участником которого Узбекистан не является, поскольку из содержания преамбулы Конституции не усматривается приоритет каких международных норм устанавливается Конституцией, специальным законом Республики Узбекистан этот вопрос не оговорен.

К примеру, существует несоответствие между понятием "наемник", предусмотренным Уголовным кодексом Республики Узбекистан, и понятием вытекающим из Дополнительного протокола №1 к Женевским Конвенциям от 12 августа 1949 года.

Как следует из названного международного акта, касающегося защиты жертв международных вооруженных конфликтов от 8 июля 1977 года, под наемником понимается любое лицо, которое специально завербовано на месте или за границей для того, чтобы сражаться в вооруженном конфликте; фактически принимает участие в военных действиях; принимает участие в военных действиях, руководствуясь, главным образом, желанием получить личную выгоду, и которому в действительности обещано стороной или по поручению стороны, находящейся в конфликте, материальное вознаграждение, существенно превышающее вознаграждение, обещанное или выплачиваемое комбатантам такого же ранга, входящим в личный состав вооруженных сил данной стороны; не является ни гражданином стороны, находящейся в конфликте, ни лицом, постоянно проживающим на территории, постоянно контролируемой стороной, находящейся в конфликте; не входит в личный состав вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте и не послано государством, которое не является стороной, находящейся в конфликте, для выполнения официальных обязанностей в качестве лица, входящего в состав его вооруженных сил.

Указанное определение нашло также отражение и в Международной конвенции о борьбе с вербовкой, использованием, финансированием и обучением наемников от 4 декабря 1989 года.

Однако, как вытекает из ст. 154 Уголовного Кодекса Республики Узбекистан наемником признается лицо, которое принимает участие на территории или стороне иностранного государства в вооруженном конфликте или военных действиях, не являющегося гражданином или военнослужащим страны, находящийся в конфликте или постоянно не проживающего на территории контролируемой стороной находящийся в конфликте, либо неуполномоченного никаким государством для выполнения официальных обязанностей в составе вооруженных сил, с целью получения материального вознаграждения или иных личных выгод.

Как видно, Уголовный кодекс не полностью раскрыл понятие "наемник", существующее в международном праве, что породил пробел в уголовном законодательстве.

Проблема заключается в том, что согласно ст. 1 и 4 УК РУз суд, квалифицируя те или иные действия с точки зрения уголовного права, обязан руководствоваться исключительно уголовным законом.

Представляется, что применение судом исключительно формулировки, предусмотренной Уголовным кодексом РУз можно было рассматривать как ненадлежащее исполнение Узбекистаном соответствующих международно-правовых обязательств.

Если суд, являющийся органом государственной власти, решит надлежащим образом исполнить международно-правовые обязательства Республики Узбекистан и применить формулировку, предусмотренную в международном соглашении, то он в своем решении должен сослаться на преамбулу Конституции.

Тем самым, положения международного договора РУз смогут восполнить пробел во внутригосударственном правовом регулировании.

Предвидев вероятность появления проблемы, связанной с определением данного понятия, казахстанский законодатель в статье 162 Уголовного Кодекса Республики Казахстан дифференцировал как диспозицию, так и санкцию в зависимости от таких квалифицирующих элементов состава преступления как способ совершения преступления, степень участия и личность преступника, время и место совершения преступления, а также характер преступного последствия.

Конечно же, имплементация возможна при наличии конкретной нормы, а в случаях если в международно-правовых договорах отражены принципиальные положения декларативного содержания (к примеру, Всеобщая декларация прав человека, 1948г.) то государствам-участникам рекомендуется формировать и корректировать уголовную политику по борьбе с преступностью в соответствии с общепризнанными принципами международного уголовного права, соответствие которым определяется путем оценки нормы национального уголовного права.

Это отвечает требованиям смысловой имплементации международных актов в уголовно-правовую систему Республики Узбекистан.

Так, в Декларации основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотреблений властью, 1985г. сформулированы положения относительно "жертвы" преступлений и злоупотребления властью, исходя из которой рекомендуется государствам - членам принимать защищающие их национальные уголовные законы, включая законы, запрещающие преступное злоупотребление властью, регулировать вопросы реституции, компенсации и оказания жертвам преступлений социальной помощи.

Возрастающее влияние норм международного права на развитие уголовного законодательства Республики Узбекистан порождает основание для более планомерной их трансформации в национальную правовую систему, что несомненно будет связано с выделением разделов о приведении уголовного законодательства в соответствии с международными актами в программах подготовки законопроектов и упорядочением процедур реализации международно-правовых актов, начиная с публикации и кончая контролем за их действием.

Международные договоры в судебной системе Республики Узбекистан

Осуществление национальными судами уголовной юрисдикции над военными и иными международными преступлениями закономерно ставит вопрос о возможности применения ими при рассмотрении соответствующих дел наряду с национальным законодательством также и норм международного права.

В связи с чем, суды в случае осуществления международных функций ( к которым можно отнести и функцию уголовного преследования лиц, виновных в совершении международных преступлений) выступают в качестве органов международного сообщества.

Юридически же суды являются органами государства и именно в таком качестве они участвуют в осуществлении норм международного права, руководствуясь национальным правом.

Применение национальными судами норм международного права обусловлено внутригосударственной системой, в которой учрежден и действует судебный орган.

Компетенция национального суда применять международно-правовые нормы основывается на соответствующих положениях внутреннего права государства, нередко закрепленных в преамбуле основного закона.

Современная процедура интерпретации международных договоров, в том числе и судебного толкования, определяется рядом формальных моментов, отмеченных в Венской конвенции о праве международных договоров 1969 года.

К важнейшим из них относятся правила о том, что в процессе судебного толкования: а) соблюдаются положения об объекте и целях договора; б) термины договора принимаются в их обычном значении; в) последующие соглашения и международная практика применения договора учитывается при применении отдельных норм договора.

Соблюдение этих принципиальных моментов призвано способствовать эффективному применению национальными судами норм международного права при рассмотрении споров, отягощенных "иностранным элементом".

Судебной практикой накапливается опыт применения норм международного права в процессе судебных разбирательств.

К примеру, Международной конвенцией "О передаче лиц, осужденных к лишению свободы, для отбытия наказания в государстве, гражданами которого они являются" от 19 мая 1978 года, закреплены конкретные процедурные условия принятия судами решения об исполнении таких приговоров.

Так, в ст. 10 Конвенции предусмотрено, что назначенное осужденному наказание отбывается на основании приговора суда того государства, в котором он был осужден.

При этом суд государства, гражданином которого является осужденный, принимает решение об исполнении приговора, переквалифицируя деяние осужденного на соответствующие статьи своего Уголовного кодекса и определяя по закону своего государства, если позволяют санкции статей, такой же срок лишения свободы, как и назначенный по приговору.

Рассуждая о применении судом в процессе осуществления уголовного судопроизводства норм международного права, нельзя не отметить, что суд может применять международные нормы, носящие только процедурный характер.

Однако, что касается норм материального права, то международное право лишь восполняет пробелы, существующие в силу тех или иных причин в действующем национальном законодательстве.

Поэтому, суд, осуществляя уголовное правосудие, не вправе применять нормы международного права, относящиеся к уголовной сфере и носящие материальный характер.

Для того, чтобы такие нормы международного права применялись бы судом, они должны быть имплементированы в национальное уголовное законодательство в форме закона.

Однако, как и в любой отрасли права, существуют коллизии между уголовным материальным законодательством и нормами международного права.

При осуществлении судопроизводства суд, как правило, не рассматривает вопрос, существует ли коллизия между внутригосударственным актом и международным договором.

Если в ходе судебного разбирательства обнаруживается, что существует международный договор, вступивший в силу для Узбекистана и регулирующий отношения, являющиеся предметом судебного рассмотрения, то суд применяет положения договора.

Таким образом, с целью надлежащего исполнения международных обязательств суды применяют положения международного договора в ситуациях, когда уже существует национальное законодательство, нормы которого могут и не противоречить международно-правовым обязательствам Узбекистана.

В этой связи необходимо отметить, что формулировка "непосредственное действие" не означает прямое применение международноправовых норм помимо национальной правовой системы.

В государствах существуют разные порядки взаимодействия международного и внутригосударственного права, но во всех случаях они определяются правом государства.

Уже в силу этого обстоятельства о прямом или непосредственном действии (самоисполнимости) норм международного права не приходится говорить.

Непосредственное действие международного договора носит условный характер.

Самоисполнимыми договорными нормами международного права являются такие нормы, которые для своего применения не требуют издания внутригосударственного нормативного акта.

Иначе говоря, они пригодны для применения, так как сформулированы в договоре.

И только в этом смысле они действуют непосредственно.

Несамоисполнимыми договорным нормами международного права являются такие нормы, для осуществления которых необходимо издать конкретизирующий их внутригосударственный правовой акт, и поэтому они не могут применяться непосредственно.

Если международный договор Республики Узбекистан содержит положение, в соответствии с которым договор подлежит применению в Узбекистане после издания компетентным государственным органом конкретизирующего его внутригосударственного нормативного акта, вопроса о самоисполнении положений, предусмотренных в таком договоре, не возникает.

Положения такого договора будут применяться после того, как будет принят соответствующий внутригосударственный правовой акт.

Однако, если международный договор не содержит положения о необходимости принятия конкретизирующего правового акта, вопрос о самоисполнимости и несамоисполнимости приобретает практическое значение, носящее оценочный характер.Тот или иной государственный орган, не желая применять международный договор Республики Узбекистан, может заявить, что положения международного договора невозможно применить, так как правила, содержащиеся в нем, являются несамоисполнимыми.

Несамоисполнимый международный договор не обладает свойствами непосредственного применения.

Поскольку в случае принятия соответствующего национального акта у международного договора проявляются свойства самоисполнимости содержащихся в нем положений.

Если в данной ситуации можно применять положения международного договора даже наряду с соответствующим нормативным актом, то необходимость в принятии такого внутригосударственного акта отпадает.

Представляется, что с точки зрения юридической техники суды при применении соответствующего внутригосударственного правового акта, принятого во исполнении международного договора, должны ссылаться на международный договор.

В этой связи следует заметить, что вопрос самоисполнимости и несамоисполнимости договорных норм международного права относится исключительно к применению положений международного договора.

В международном праве самоисполнимые договоры отличаются по своей природе от не самоисполнимых.

Однако проведение различительной линии порождает несовместимость и противоречия в процессе их воплощения во внутригосударственную уголовно-правовую систему.

Как утверждают американские ученые, научные исследования еще не смогли дать четкий ответ задачам данной области международного права. Отсутствие строго установленной позиции в судебной практике и в комментариях ученых относительно юридической природы самоисполнимых международных договоров стало причиной появления в свет четырех своеобразных правовых доктрин: доктрина "намерения", доктрина "применимости в судебной практике", доктрина "конституционности", доктрина "частного права обращения в суд".

Как правило, под самоисполнимым международным договором подразумевается международный акт, который находит прямое применение в судопроизводстве страны без всякого внутригосударственного законодательства.

А не самоисполнимый международный договор, наоборот, рассматривается как международный акт, который без надлежащего внутригосударственного законотворчества не приобретает юридическую силу в национально-правовой системе страны.

Данные дефиниции помогут понять природу действия конституционного принципа разделения властей.

Конкретнее, соблюдение международного договора всеми, т.е. физическими лицами, государством, представителями исполнительной ветви власти, законодательными и судебными органами, кого он касается, предполагает его относительную самоисполнимость.

Доктрина самоисполнимости договора различает международные договора, требующие имплементирующего законодательства прежде чем они применяются в судопроизводстве, от тех, которые предусматривают модификацию правоохранительной функции самого суда.

В американской правовой системе рассматриваемая доктрина действует в рамках конституционной нормы о верховенстве [международного договора] ('Supremacy Clause').

Данная конституционная норма устанавливает, что "все договора [Соединенных Штатов Америки] признаются как верховный закон страны".

Как показывает практика подобные конституционные нормы имеют целью минимизировать случаи нарушения международно-правовых обязательств.

Дело в том, что при самоисполнимости договора индивид наделяется правом требовать от суда применения определенного международного договора без какого-либо законотворческой инициативы парламента.

Таким образом, американская конституционная норма о верховенстве [международного договора] своеобразно устанавливает один из методов распределения власти посредством различия между самоисполнимыми и не самоисполнимыми договорами.

Обычно приводятся четыре довода, почему судебный орган наделяется правом требовать законотворческой инициативы, юридически разрешающую ему применять предполагаемый международный договор.

Во-первых, законодательный акт необходим, если составители договора изначально подразумевали, что намеченные в договоре цели реализуются посредством внутригосударственного законотворчества.

Во-вторых, требуется соответствующее законодательство, если норма договора имеет конституционную значимость.

В-третьих, обеспечивается исполнение законодательства, если согласно конституции высокой договаривающейся стороны задачи, составляющие основу договора, не возможно решить иначе чем через имплементационного механизма национального законодательства.

И наконец, необходимо принятие соответствующего закона, если действующее законодательство не наделяет лица правом требовать в судебном разбирательстве применения конкретного договора.

В отличии от американских методов имплементации международного договора, в странах Соединенного Королевства индивиды не имеют право требовать в суде прямого применения положений, указанных в конкретном международном договоре, ибо только внутригосударственное законотворчество придает юридическую силу положениям международного договора.

Это означает не само-исполнимость договоров.

На практике правоохранительные органы обращаются не к самому договору, а законодательному акту, придавшего ему юридическую силу внутри государства.

Логическое умозаключение таково, что все международные договора являются не самоисполнимыми.

Следовательно, все международные акты, независимо от их положений и намерений их составителей, должны пройти процесс законодательной имплементации.

Различия между подходами национально-правовых систем к самоисполнимости договоров выражают условность и относительность прямого воздействия доктрины на внутригосударственное законотворчество.

В этой связи, исследуя в свое время значимость американской конституционной нормы о верховенстве международного договора, Стори (Story) писал: "[Договора] несомненно возлагают обязательство и имеют силу закона, беспрекословно соблюдаемого судебной властью и имеющего юридическую силу как все другие законы...

Рассмотрение их в виде закона или контракта, подлежащего исполнению, является чрезмерно важным в управлении вопросами юстиции.

Если они есть, то судебные органы придают им юридическую силу во всех случаях, при которых они являются подходящими...

Если они рассматриваются в виде контракта, состоящего из обязательств, тогда судебные органы колеблются в их прямом применении и могут быть вынуждены оставить решение этой задачи через другие институты государственной власти." Однако признание верховенства международного договора на конституционном уровне и его прямого применения судебными органами без законодательной трансформации в уголовно-правовую систему страны не означают, что международные договоры могут быть применены в судебном процессе любым индивидом в любое время.

С одной стороны, в следствии приобретения международным договором статус верховного закона страны все внутригосударственные законодательные акты, действовавшие до этого, как правило, теряют свою юридическую силу в случае, если они входят в противоречие с данным международным соглашением государства.

Более того, правовые механизмы реализации законов внутри страны применяются и для имплементации международного акта.

Следовательно международный договор приобретает статус муниципального права, применяемого судебными органами по просьбе частных лиц.

С другой стороны, согласно принципу "последнего по времени" в судебном процессе последний по времени принятый договор применяется преимущественно нежели чем предыдущий, даже если он противоречит предшествующему договору.

Если полномочие судебного органа применять предполагаемый договор может быть изменено или упразднено посредством заключения уполномоченными представителями государства нового соглашения с другим государством, то трудно настаивать на позицию, что полномочие суда применять международные договора в практике не возможно изменить посредством последующего соглашения.

Разные конституционные нормы стран о методах инкорпорации международного договора в национальную уголовно-правовую систему не дают делать строгое заключение о том, что договорное намерение сторон всегда определяет самоисполнимость или не самоисполнимость данного международного соглашения.

Как было указано выше, для некоторых государств международные договоры всегда имплементируются через внутригосударственное законодательство.

Поэтому текст соглашения часто обуславливает необходимость для некоторых стран-участниц внутригосударственного законодательства, с тем, чтобы ввести договор в силу.

Суды и большинство комментаторов придерживаются единой позиции о том, что самоисполнимость договора определяется намерением сторон.

Когда намерение сторон трудно выявить из положений договора, суды изучают источники и переговорные этапы заключения договора для того, чтобы определить, насколько договор может быть самоисполнимым.

Такой подход судебных органов стал новым сдвигом в методах интерпретации юридических актов.

Если договор содержит положение о том, что он является не самоисполнимым доктрина самоисполнимости теряет свою значимость.

Однако если в договоре ничего не предусматривается на счет методов его исполнения и позиция государства тоже не совсем ясно, тогда чтобы облегчить эту задачу может быть учтено заявление главы государства касательно придания этому договору юридической силы и его официальное обращение в парламент в целях ратификации данного договора.

Более того, позиция парламента представляется важной для реализации договора.

При этом не намерение договаривающихся сторон, а условия разделения власти между ее законодательной, исполнительной и судебной ветвями предопределяют метод имплементации договора.

II. Доктрина "применимости в судебной практике".

Дихотомия концепции самоисполнимости/не самоисполнимости международных договоров выявляется не только в результате сопоставления намерения составителей договора с конституционной нормой, устанавливающей верховенство международного договора.

Дело в том, что в судебной практике критическому анализу подвергаются общепризнанные правовые нормы, присущие данной области международного договорного права.

В частности, такими нормами считаются те, которые устанавливают условия прямого применения договора в судебной практике, право обвиняемого на обжалование судебного приговора над ним в высшую инстанцию.

Прямая применимость договора в судебном процессе без надлежащего национального законодательства обуславливается также нижеследующими факторами: язык и цели договора в целом; обстоятельства, предопределяющие реализацию договора; характер обязательств, оговоренные договором; доступность и применимость альтернативных правоприменительных механизмов; правовые последствия личного обжалования в суд; способность судебного органа эффективно отправлять правосудие.

Подобно всем законам международные договоры имеют юридическую силу только в том случае, если они налагают правовые обязательства.

Некоторые договоры не налагают обязательства, а выражают определенные устремления.

Договоры такого рода носят декларативный характер и не имеют прямого применения в судопроизводстве.

В силу своей политической окраски положения договора декларативного характера не находят свою практическую применимость в отправлении правосудия и для них не требуется ни какого имплементационного механизма.

Но решение вопроса, насколько конкретный международный договор носит декларативный или обязывающий характер, является чисто задачей внутригосударственного законодательства.

Главное требование для таких договоров заключается в их соответствии с основополагающими конституционными принципами государства и его общим внешнеполитическим курсом.

Кроме вышеизложенных, применение в судопроизводстве некоторых международных договоров могут быть ограничено из-за затрагивания вопроса обеспечения национальной безопасности или сужения экстерриториального действия юрисдикции государства.

III. Доктрина "конституционности".

Обычно международный договор становится не самоисполнимым не в силу наличия подобного намерения высоких договаривающихся сторон или составителей договора, а из за его не соответствия конституционным нормам и принципам в результате превышения составителями договора своих конституционных полномочий.

Здесь вновь поднимается вопрос разделения власти для имплементации конкретного договора.

Данная задача проявляется в несколько ином ракурсе, чем это было в предыдущей доктрине.

Дело в том, что исполнение договора переходит из области взаимоотношений между законодательными и судебными органами власти в сферу взаимодействия между составителями договора и законодателями.

При переговорах и составлении договора уполномоченные дипломатические представители государства не должны возлагать на себя ту функцию, которая относится в сферу деятельности законодательного органа, что может устанавливать само-исполнимость договора незаконным путем.

IV. Доктрина "частного права обращения в суд".

Данная доктрина понимается как наличие у индивида в данном договоре права обращения в суд.

Было бы ошибкой сказать, что индивид не наделяется правом обращаться в суд, если в предполагаемом договоре такого положения не существует.

Многие договоры подобно конституционным нормам открыто не устанавливают частного права обращения в суд.

Вместо этого они обычно налагают правовые обязательства на индивиды без указания механизма их осуществления.4 Договоры, которые не предусматривают частное право обращения в суд, не менее приемлемы для практического применения, чем конституционные или иные законодательные нормы, не предоставляющие индивиду права обжалования в суд.

Например, в США индивид имеет право требовать от суда применения международного договора, даже если судебное дело проводится по национальному закону, противоречащему данному договору.

При этом признается примат международного договора, в результате чего аннулируется несоответствующие этому договору внутригосударственные правовые нормы.

Резюмируя можно объяснить причины отнесения некоторых международных договоров в разряд не самоисполнимых.

Во-первых, высокие договаривающиеся стороны заранее согласовывают между собой не самоисполнимость договора.

Во-вторых, договор в силу объективных обстоятельств не возможно прямо применять в судебной практике.

В-третьих, когда составители договора не имеют достаточного полномочия достичь посредством международного акта то, что они собирались реализовать.

И, наконец, договор может быть юридически не применим в судопроизводстве, потому что он не устанавливает частного права обращения в суд, и, более того, не существует никакой национально-правовой нормы, наделяющая индивида правом прибегать к применению международного договора.

Действующее национальное законодательство, в частности, Закон о международных договорах Республики Узбекистан от 22 декабря 1995 г. ни открыто, ни имитационно не устанавливает правовые принципы трансформации международных договоров на внутригосударственном уровне, что объясняется необходимостью: Первое - уточнения вида международного договора имеющего прямое действие без законотворческой инициативы, или же установлению отдельной нормы о не самоисполнимости международных договоров без внутригосударственного законодательства.

Говоря о ценных формах исполнимости договора можно сказать, что договор считается самоисполнимым, если он реализуется Узбекистаном без издания соответствующего внутригосударственного законодательства, с целью придать ему юридическую силу во внутри страны.

Иначе, договор считается не самоисполнимым, поскольку только изданием внутригосударственного закона следует судить о наличии правового обязательства его осуществления.

Так, несмотря на норму в Конституции США "Оговорка Верховенства", существуют четыре довода о важности издания законодательного акта, предусматривающего национальной имплементации договора.

Во-первых, издание национального законодательства необходимо, если стороны договора предусмотрели отдельным положением издание имплементационного акта национального законодательства.

Во-вторых, законодательная инициатива представляется необходимой, если положения наделены юридическим статутом конституциональной значимости.

В-третьих, выработка законодательства требуется, если конституция страны обуславливает реализацию договора посредством внутригосударственного законодательства.

И наконец, национальное законодательство является необходимым при условии, что не существует какой-либо закон, предоставляющий индивиду права прямого обращения к международному договору.

Второе, важно определить какие виды оговорок или деклараций допустимы для применения в договорной практике Республики Узбекистан.

В отсутствие национально-правовых норм устанавливающих форму имплементации договора, бремя договорных обязательств можно смягчить с помощью соответствующих оговорок или деклараций в соответствии со ст. 24 Закона Республики Узбекистан "О международных договорах".

Относительно деклараций, при подписании договора Узбекистан может представить другим участникам свое видение о том, как имплементировать в национальное законодательство данный акт и прилагать дополнительную декларацию на этот счет.

Важность подобных юридических документов объяснима конкретным примером.

Ст. 3 Конвенции против пыток от 10 декабря 1984 года, в частности, запрещает Узбекистану осуществлять экстрадицию лиц, туда, где есть вероятность их подвержения пыткам и другим бесчеловечным обращениям.

Из-за отсутствия декларации со стороны Узбекистана об имплементации данной Конвенции вышеуказанная статья усложняет во многих случаях выполнение запроса об экстрадиции преступника.

Это объясняется тем, что подлежащее выдаче лица могут достичь решения суда об их освобождении ссылаясь на habeas corpus.

Третье, в статье 2 Закона о международных договорах Республики Узбекистан от 22 декабря 1995 г. акцентировано, что международные договоры Республики Узбекистан исполняются в соответствии с общепризнанными принципами и нормами международного права.

Так, исходя из опыта зарубежных стран, уголовное законодательство Республики Узбекистан может выработать свои собственные принципы реализации договоров на основе тех принципов, которые действуют в международном уголовном праве, в частности nullum crimen sine lege.