Судебное разбирательство в США

Понятие и значение судебного разбирательства

Разбирательство и разрешение судами гражданских дел по существу (trial) - важная стадия процесса, в ходе которой органы юстиции США выполняют свои главные задачи по защите доминирующих общественных отношений имущественного характера, капиталистического уклада хозяйства, угодных господствующему меньшинству порядков, идеологической обработке населения. Заключительные акты судов первой инстанции создают фактическую основу для развития обширнейшего прецедентного права.

Чаще всего исследование споров осуществляется в открытых судебных заседаниях. Здесь наступает момент, когда обычно длительная, требовавшая крупных затрат средств и энергии закулисная подготовка уступает место публичному противоборству конфликтующих субъектов. Но, как уже было отмечено, в США лишь малая часть начатых гражданских дел достигает этого этапа процесса. Хотя статистические данные, которыми оперируют отдельные американские юристы, не абсолютно тождественны, несовпадения отражают колебания практики конкретных судебных органов на различных отрезках времени. Впрочем, амплитуда колебаний не столь уж значительна. Превалируют заявления о том, что в судах федеральных и штатов примерно 85-90% зарегистрированных дел оканчивается до заседания; последнее тем самым выступает исключением, а не общим правилом. За двенадцать месяцев финансового года, завершившегося 30 июня 1973 г., через районные суды США прошло 98 259 гражданских дел, в заседаниях же было рассмотрено только 8297, т.е. менее 8,5%.

Даже начало судебного разбирательства не гарантирует его нормального исхода. По мнению судей штата Нью-Йорк, только 3% споров из списков для слушания доходят после длительных задержек до вердикта и решения. Причем главными виновниками такого положения судьи объявляют адвокатов, которые возбуждают много дел без намерения вести процесс до логического конца, умышленно завышают размеры исковых требований с целью исключения их из компетенции низших инстанций, нарушают индивидуально или по сговору друг с другом сроки для совершения различных действий, без конца ходатайствуют об отложении заседаний по мотивам занятости и т.д.*(

357) Упреки адвокатам основательны. Вместе с тем американские теоретики констатируют, что и сами судьи не оказывают большого влияния на движение гражданских дел. Они часто не используют предоставляемых им законодательством возможностей контроля за соблюдением графиков слушания дел и применения к недисциплинированным участникам процесса санкций вплоть до аннулирования производства, излишне либерально удовлетворяют просьбы об отсрочках разбирательства, затягивают рассмотрение заявляемых ходатайств, в том числе явно имеющих целью создать волокиту.

Списки дел, назначаемых к слушанию (trial calendar), обычно фиксируют последовательность обращения заинтересованных субъектов с соответствующими просьбами после окончания подготовительной части процесса. Очередь движется медленно и с остановками.

Каждый из судов избирает для себя методику установления времени слушания дел (calendar system). Существуют три главные системы. Первая сводится к указанию точной даты заседания по конкретному спору ("date certain" system), она наиболее характерна для федеральной юстиции. Ее недостатки: вынужденное откладывание дела из-за занятости судей в еще не завершенном предыдущем процессе или, напротив, своего рода простой в работе, если предшествующее заседание окончено быстрее, чем рассчитывали. Вторая система получила наименование ползущей (trailing calendar): для судебной сессии, длящейся, например, шесть недель, отбирают известное количество дел и рассматривают их непрерывно друг за другом. Отсюда возникают еще большие технические трудности, так как заинтересованным лицам почти невозможно рассчитать, когда подойдет их очередь, а это может случиться неожиданно. Сравнительно удобной считают третью, гибридную систему (hybrid calendar): отобранные для данной сессии дела делятся на мелкие партии, каждая из которых должна быть рассмотрена по ползущему графику в течение одной-двух недель.

Большинство судов имеет два или более списков, т.е. некоторые категории споров наделены известными привилегиями в плане ускорения сроков их разбирательства, например конфликты коммерческого характера, из причинения вреда личности, с участием США, штатов, государственных органов и должностных лиц. Согласно § 3403 ЗПГП Н.-Й. судьи по личному усмотрению могут распространять эту привилегию на дела, которые нужно "в интересах правосудия" закончить быстрее.

Своеобразная практика более быстрого и удобного разрешения гражданских дел возникла в середине 70-х годов в Калифорнии, а затем распространилась на штаты Нью-Йорк, Орегон, Род-Айленд, Южная Каролина, Вашингтон и некоторые другие. Исходным пунктом считают следующий случай. В 1976 г. два адвоката из Лос-Анджелеса, столкнувшись с необходимостью четырехлетнего ожидания судебного разбирательства дела своих клиентов, прибегли к использованию института, закрепленного § 638-645 ГПК Калифорнии. Эти параграфы устанавливают, что по соглашению сторон судья назначает рефери и передает ему на рассмотрение отдельные или все спорные вопросы. Для заседания пригодно любое помещение, фактически оно закрытое, решение письменное с мотивировкой фактических и правовых выводов, оно приравнивается к постановлению государственного суда и подлежит обжалованию в установленном порядке.

Приведенные нормы существуют давно. Они перекликаются со ст. VI конституции Калифорнии, предусматривающей право участников конфликта просить государственного судью передать спор на разбирательство так называемому временному судье, назначаемому из адвокатов. Увеличение числа случаев применения указанных форм объясняется растущей длительностью гражданских процессов. В том же Лос-Анджелесе гражданские дела ждут своего разрешения более пяти лет, в Сан-Франциско имеется запас дел не менее чем на два года. Неудивительно, что органы юстиции поощряют расширение практики своего рода "частного правосудия".

Но есть одно немаловажное обстоятельство, а именно то, что рефери (или временному судье) нужно выплачивать гонорар из расчета 50-100 дол. за час работы. Это в известной мере стимулирует выход государственных судей в отставку, давая им возможность дополнительного заработка к пенсии. Известен эпизод, когда отставной судья провел умышленно длительное заседание, доведя собственное вознаграждение до 40 тыс. дол. Этого типа люди ныне составляют немалую прослойку обществ и групп, объединяющих потенциальных кандидатов для столь специфического обслуживания клиентуры.

Не без оснований критики изложенного метода разрешения споров заявляют, что здесь имеет место наем или просто покупка судьи, которая по карману лишь богатым тяжущимся. Тем самым они получают возможность быстрее завершать свои процессы, избегая длинной, растянутой на годы очереди. Юристы вновь вспоминают ставшую крылатой фразу одного из деятелей буржуазной юстиции: "Правосудие у нас также доступно для всех, как и отель Риц" (синоним наиболее фешенебельных и дорогих гостиниц. - В.П.). В обществе, где есть богатые и бедные и господствуют рыночные отношения, нет оснований считать, будто покупка юстиции чем-либо принципиально отличается от покупки медицинских или иных видов услуг.

Перевес юридических способов завершения конфликтов без полновесных заседаний, безусловно, оказывает влияние на состояние правопорядка, является уязвимым пунктом для критических замечаний по адресу американской юстиции, но было бы ошибкой выводить отсюда тезис о незначительности роли стадии судебного разбирательства в США. Эта стадия, как ранее отмечалось, обеспечивает реализацию целей буржуазного правосудия. Она в то же время может быть использована прогрессивными силами, стремящимися привлечь внимание общественности к актуальным проблемам в области борьбы против различных форм дискриминации людей, защиты интересов потребителей товаров и услуг, охраны окружающей среды и т.п. Обжалование вынесенных решений позволяет перенести спор в более высокие инстанции, если же конфликт завершается иначе, в частности мировым соглашением, право на апелляцию обычно отсутствует.

Разбирательство гражданских дел по общему правилу должно происходить в отведенных для этого помещениях занимаемых судами зданий. Не исключено проведение заседания или отдельных его частей (осмотр нетранспортабельных вещественных доказательств) в другом месте, иногда даже за границами территориальной компетенции суда, но обычно при условии согласия субъектов процесса (ст. 77 ФПГП, § 4013 ЗПГП Н.-Й.).

Продолжительность заседаний зависит от сложности дела, участия присяжных заседателей, количества исследуемых доказательств и иных факторов. Затянувшееся разбирательство должно быть доведено до конца, даже если судебная сессия формально закончилась (§ 4014 ЗПГП Н.-Й.). Чем больше времени тратится на рассмотрение спора, тем значительнее материальные издержки, растрата энергии, накопление общей усталости. К числу длительных национальная статистика относит заседания, на которые затрачивается 20 и более дней. Есть примеры четырехмесячных разбирательств. Согласно официальной информации, за период 1970-1975 гг. федеральные районные суды из каждой тысячи заседаний провели 44 длительных со средней продолжительностью 33 дня каждое.

Недовольство граждан вызывает далекая от совершенства, особенно в низших судах штатов, координация работы. Суды не всегда успевают рассмотреть назначенные на определенный день дела, что приводит к необходимости повторной явки сторон, свидетелей, экспертов, т.е. порождает дорогостоящую волокиту. Председатель Верховного суда США на конференции работников юстиции в 1979 г. говорил, что за минувшее десятилетие в федеральных районных судах удвоилось число дел, рассматриваемых больше месяца; есть примеры сроков до шести и более месяцев. Это рождает сложные проблемы, в частности, касающиеся нагрузки судов и участия присяжных заседателей.

Если подготовительные действия совершаются в отсутствие публики, по принятой терминологии "судьей в кабинете" (judge in chomber), то разбирательство по существу дел в открытых заседаниях есть реализация идеи, давно провозглашенной англосаксонской юстицией. Правда, шестая поправка к Конституции США говорит об этом принципе лишь в связи с уголовными процессами. Но его фиксируют другие нормативные акты более низкого ранга (см. ст. 77 ФПГП). Все же отсутствие конституционных гарантий гласности гражданского судопроизводства дает о себе знать. Законодательные органы федерации и штатов более свободно устанавливают разнообразные исключения, применяемые при наличии некоторых обстоятельств (необходимость сохранения в тайне конфиденциальной информации) или по отношению к целым категориям дел (бракоразводные, с участием несовершеннолетних или, например, как в Северной Каролине, по спорам о восстановлении на работе учителей). Судьи также исходят из дозволенности более гибкого комбинирования при разбирательстве споров элементов гласности и закрытого производства.

Гласность судопроизводства служит одним из каналов, с помощью которых буржуазное государство осуществляет функцию воспитания людей, стремится внедрить в их сознание уважение к официально рекламируемым ценностям "свободного мира". Но, как указывалось в советской правовой литературе применительно к американской уголовной юстиции, ныне имеет место значительное уменьшение эффективности такого рода пропагандистской работы, ее обрекает на неудачу реальная, объективно складывающаяся обстановка. Эти выводы можно распространить также на область правосудия по гражданским делам. Падение авторитета судебных органов империалистических государств превратилось в устойчивую тенденцию.

Затяжки, отсрочки, переносы судебных разбирательств, значительные расходы по гражданским делам оказывают немалое влияние на практику американской юстиции. Одним из последствий этих отрицательных факторов является сужение сферы действия принципа гласности. Речь идет о все большем интересе адвокатов и судей к так называемым "телефонным заседаниям" (telephone conferences), иначе говоря, к рассмотрению и разрешению прежде всего на стадии подготовки дела спорных вопросов с помощью телефонной связи, что позволяет исключить затраты времени и денег на личное прибытие в суд, многочасовые ожидания в очереди, чтобы предстать перед судьей, и т.п.

Американская ассоциация адвокатов и Институт проблем судебного управления провели исследования в штатах Колорадо, Мэн, Нью-Джерси, которые показали, что при удовлетворении ходатайства о телефонном заседании адвокатам сообщаются время его проведения и подлежащие обсуждению вопросы. Дискуссия ведется через микрофоны, подключенные к телефонным аппаратам в кабинете судьи и в адвокатских конторах. Такая техника применяется к случаям, когда для выводов по всему или части дела достаточна чисто юридическая аргументация без скрупулезного анализа доказательственных материалов.

За истекшие полвека были осуществлены изменения различных институтов и форм американского гражданского процесса, однако модификации почти не затронули стадию судебного разбирательства. Внешне структура заседаний уже долгое время довольно стабильна, хотя эта стабильность относительна. Прежде всего, нет единого типа процедуры, ее детали не тождественны для различных категорий судов первой инстанции. Далее нужно учитывать слабую регламентацию законодательством деятельности низших судов штатов (мировых, малых исков и др.), где многое зависит от непредсказуемого диктата судей. Наконец, даже в органах юстиции типа федеральных районных судов и равноценных им учреждений штатов на движение процесса решающее воздействие оказывает участие или отсутствие присяжных заседателей. К сказанному нужно еще добавить необходимость учета специфических деталей конкретных дел и полномочие судей корректировать ход производства, чтобы, как гласит § 4011 ЗПГП Н.-Й., добиться быстрого и беспристрастного разрешения всех спорных вопросов с соблюдением надлежащего декорума.

Если оставить в стороне указанные варианты, типовая схема располагаемых последовательно отрезков рассмотрения гражданских дел по первой инстанции с участием жюри выглядит следующим образом: 1) открытие заседания и формирование скамьи присяжных заседателей, 2) вступительные заявления сторон (адвокатов), 3) представление и исследование доказательств, 4) заключительные выступления (прения) сторон, 5) напутствие судьи присяжным заседателям, 6) вынесение присяжными заседателями вердикта, 7) вынесение судом решения, 8) ходатайства сторон по поводу вердикта и решения. Можно, конечно, дать еще более дробную программу, уточнив, например, очередность проверки доказательств, порядок речей адвокатов в разных ситуациях и т.д. Очевидно, этой схемы надлежит придерживаться в ходе анализа главных аспектов стадии судебного разбирательства американского гражданского процесса.

Общая характеристика института присяжных заседателей

Основной текст Конституции США содержит лишь одну ссылку на институт присяжных заседателей применительно к уголовным делам (ст. 3). Об участии неюристов в отправлении гражданского правосудия говорит седьмая поправка к Конституции США. Она устанавливает, что по делам с ценой иска более 20 дол., разрешаемым на основе норм общего права, тяжущиеся могут требовать разбирательства спора с участием присяжных заседателей. Развивая эту конституционную гарантию, § 1861 разд. 28 Свода законов США провозглашает неизменной политику, направленную на обеспечение беспристрастности членов жюри при рассмотрении споров федеральными судами, а ст. 38 ФПГП запрещает лишать участников конфликтов полномочий на ведение процесса с участием жюри.

Седьмая поправка - составная часть первой серии дополнений американской конституции, датированных 1791 г. и известных как "Билль о правах". Согласно генеральному правилу они равно обязательны и для федерации, и для штатов; отступление нормативных актов или судебных инстанций от предписаний Билля считается нарушением требования о соблюдении так называемой "надлежащей правовой процедуры" (четырнадцатая поправка). Но именно седьмой поправке Верховный суд США еще в прошлом веке дал ограничительное толкование, распространив ее действие лишь на гражданские дела, отнесенные к компетенции федеральных органов юстиции.

Прямой результат такого толкования - сохранение за штатами полной свободы нормотворческого регулирования всех аспектов деятельности присяжных в гражданском судопроизводстве. Основы этого регулирования заложены конституциями штатов, причем статьи в них, посвященные указанным вопросам, не тождественны по содержанию и объему, иногда объявляют неотъемлемым право граждан на жюри только по уголовным делам или вовсе отсутствуют, что открывает большой простор для нововведений с помощью текущего законодательства и прецедентов. Заимствовав положение седьмой поправки к Конституции США о суде присяжных, не все штаты изложили ее одинаково в своих конституциях. Конституции штатов обычно называют право на участие жюри нерушимым (Нью-Йорк, Калифорния, Коннектикут, Миннесота), неизменно сохраняющимся (Аляска) или даже священным (Вирджиния, Массачусетс). Критерии отбора дел, где такое полномочие существует, разнообразны. Учитываются характер споров, положение тяжущихся, сумма иска. Чаще всего многие штаты вслед за федерацией намечают в качестве демаркационной линию разграничения между спорными вопросами, регулируемыми нормами общего права, с одной стороны, и права справедливости - с другой.

Для конца XVIII в., когда утверждался "Билль о правах", названный критерий был относительно точным. Попросту говоря, американские законодатели избрали ориентиром практику Англии, где параллельно существовали и имели обособленную компетенцию суды общего права и канцлерские суды. Между тем в США, да и в Англии современная юридическая надстройка отнюдь не тождественна надстройке тех далеких времен: созданы единые системы органов юстиции, исчезли формализированные типы исков, каждый суд может применять любые нормы и допускаемые ими способы защит независимо от истоков их происхождения, многие из старых институтов изменены законодательными актами, возникли новые правовые конструкции и т.д. Как зачастую случается в буржуазном обществе, нововведения, упрощая одни проблемы, тут же усложняют разрешение других. Именно это произошло с институтом жюри.

После указанных реформ для юристов стало необходимым производить исторические изыскания с целью разграничения категорий общего права и права справедливости, что особенно затруднительно, когда нужно классифицировать вновь создаваемые юридические формы. В случаях соединения исков двух различных типов более просто решается вопрос при отсутствии между ними неразрывной связи. Здесь одно требование рассматривается с жюри, другое - без него (ст. 42 ФПГП).

Но как быть, если притязание, базирующееся на нормах общего права, и притязание, вытекающее из норм права справедливости, основаны на каком-либо едином факте или фактах?. На практике возникали различные направления, сторонники одних наделяли жюри приоритетом перед единоличным судьей, других - наоборот. Верховный суд США в 1959 г. создал прецедент, где хотя и разделил первую точку зрения, однако не исключил допустимости иного варианта при наличии специфических обстоятельств. Тем самым неопределенность до конца не устранена, особенно если учитывать, что прецедент 1959 г. не имеет силы для органов юстиции штатов. Проблема уточнения границ между сферами общего права и права справедливости не теряет своей теоретической и практической актуальности.

Отдельные нормативные акты федерации и штатов содержат дополнительные указания по поводу конкретных разновидностей или признаков гражданских дел, рассматриваемых с жюри или без него. Так, согласно § 4101 ЗПГП Н.-Й. присяжные могут участвовать в процессах по спорам о восстановлении владения недвижимостью, наследственных правах пережившей супруги, порче арендованного имущества, устранении источника вреда и компенсации причиненных им убытков, возвращении движимых вещей. Другие законы штата Нью-Йорк относят к данной группе дела о разводах по мотиву нарушения супружеской верности, ненадлежащем использовании правомочий юридического лица, ликвидации корпораций и т.д. Если же ответчик прибегает к возражениям или встречному иску, регулируемым правом справедливости, эту часть производства должен вести единолично судья.

Существуют нормативные предписания и противоположного характера. Есть штаты, где по примеру федерации установлены минимальные размеры цены иска, ниже которых нет права на жюри: Аляска - 250 дол., Нью-Гемпшир - 500, Гавайи - 100 дол. Американский юрист М. Блумштейн видит здесь подтверждение латинского афоризма о безразличии права к мелочам (de minimis non curat lex) и, возможно, тенденцию к ограничению участия присяжных в гражданских делах. Далее. Так называемые морские дела по общему правилу (ст. 38 ФПГП), хотя и с некоторыми исключениями (см., напр., § 1873 разд. 28 Свода законов США), идут без присяжных. То же характерно для дел о банкротствах, многих семейных споров, исков к правительству США о возмещении причиненного действиями его служащих внедоговорного вреда.

Предлагаемое теорией объяснение целесообразности последнего из указанных отступлений обычно сводится к тому, что присяжные нередко испытывают антипатию по отношению к некоторым классам участников конфликтов, включая правительственный аппарат и крупные корпорации. Иначе говоря, рядовые американцы не отождествляют себя с государством и склонны считать "дядюшку Сэма" достаточно богатым, чтобы компенсировать убытки гражданину с небольшими доходами, даже если его притязание не слишком юридически обосновано в принципе или по размеру. Кстати, той же причиной объясняют недовольство институтом жюри со стороны богатейших монополий типа страховых компаний.

Наделение заинтересованных лиц полномочием требовать рассмотрения правовых конфликтов с присяжными косвенно влияет на определение подведомственности судебных инстанций. Американская доктрина даже формулирует тезис, согласно которому изъятие из судов целых категорий гражданских дел с передачей их другим учреждениям недопустимо, поскольку равносильно утрате гражданами и организациями конституционного права на процесс с участием жюри. Впрочем, эта концепция не мешает американской администрации и законодателям по мере необходимости сокращать компетенцию судов. В качестве примеров можно привести создание специальных трибуналов для разбора претензий рабочих к предпринимателям о компенсации за производственные травмы или образование все более возрастающего количества различных форм третейского разбирательства споров на относительно небольшие суммы. Высшие звенья правосудия штатов и федерации не склонны объявлять подобного рода новеллы антиконституционными.

За последние полтора десятилетия органы американской юстиции изобрели и постепенно развивают идею, согласно которой члены жюри неспособны достаточно компетентно разрешать вопросы факта по "сложным" делам, например, связанным с применением антитрестовского или страхового законодательства и требующим судебного разбирательства продолжительностью в несколько месяцев. Эта идея уже поддержана некоторыми федеральными апелляционными судами, причем главным мотивом здесь выступает ссылка на необходимость обеспечения тяжущимся "надлежащей процедуры" (due process) при рассмотрении спора, а такую процедуру не могут обеспечить люди без опыта юридической работы.

Критики указанного направления в своих возражениях говорят о недоказанности тезиса, будто единолично действующий судья лучше уяснит обстоятельства сложного конфликта, чем заседающие вместе с ним 12 непрофессионалов. Кроме того, обычное жюри нельзя просто исключить из гражданских процессов, не предложив какой-либо альтернативы, скажем, в виде формирования скамьи присяжных из специально подобранных граждан (special jury), расширения использования экспертизы и т.п. Разногласия на практике и теоретическая дискуссия продолжаются.

Вообще амплитуда оценок американскими юристами института жюри применительно к гражданским делам чрезвычайно широка: на крайних флангах они носят восторженный и резко отрицательный характер, а между полярными точками расположилась целая гамма промежуточных мнений, авторы которых оперируют разнообразными комбинациями достоинств и минусов системы. Эпизодически проводятся эксперименты и анкетирование групп судей на тему выявления их солидарности или несогласия с вердиктами присяжных в конкретных случаях. Есть рассуждения о том, что институт терпят как неизбежное зло и если бы он с давних пор не существовал, образовывать его на современном этапе было бы затруднительно, да и не нужно. Однако редко кто говорит о реальности ликвидации древней традиции в близком будущем, в частности, из-за затруднительности необходимого для этого изменения конституций федерации и штатов и отсутствия твердых, обоснованных статистическими выкладками национального масштаба доказательств вредности привлечения населения к отправлению правосудия. Значит, остается "совершенствование" института, реально означающее приспосабливание старых конструкций к новым условиям для улучшения защиты привилегированных интересов.

Главные аргументы "за" и "против" жюри довольно любопытны, нередко полемически откровенны и, в конечном счете, отражают внутренне противоречивую суть института в условиях антагонистического общества. Доводы и контрдоводы тесно переплетены, разграничить их нелегко. Интересно наблюдать, как одни и те же авторы, излагая мотивы "за", тут же нивелируют их сомнениями и возражениями.

Институт жюри оказал немалое влияние на развитие англосаксонского не только процессуального, но и материального права. В средневековой Англии он способствовал утверждению идей грядущей буржуазной юстиции (гласность, устность, состязательность, свободная оценка доказательств и т.п.), в период борьбы североамериканских колоний за независимость амортизировал применение слишком одиозных английских королевских статутов. Неоднократно деятельность жюри приводила к корректировке законодательства и учитывалась при издании новых нормативных актов.

Однако, по мнению ряда теоретиков, заслуги прошлого не оправдывают механически необходимости бережной консервации устаревшей системы. На современном этапе она фактически утратила роль гаранта против несправедливого давления на общество со стороны государственного аппарата и не может ему активно противостоять. Право создает аппарат, а не разрозненные группки случайно объединенных людей.

Потенциальную способность присяжных иначе, чем коронные судьи, расценивать направленность, значение, содержание норм, регулирующих спорные отношения, гибко приспосабливать их к конкретным условиям и тем самым вроде бы создавать собственное право американская доктрина трактует неоднозначно. Отдельным положительным образцам подобного рода противостоят рассуждения о том, что ныне уклонение жюри от скрупулезного исполнения законодательства в его интерпретации судьями исключительно редко носит умышленный характер или хотя бы является следствием инстинктивного неодобрения правовых норм. Чаще это результат элементарного непонимания инструкций судьи относительно смысла нормативных предписаний, особенно когда они сложны, а комментарии неудачны, чрезмерно лаконичны, изобилуют специфическими терминами и т.п.

Язвительные замечания сопровождают даже канонические тезисы, согласно которым присяжные привносят в юстицию народный элемент, житейскую мудрость, здравый смысл и совесть, обеспечивают людям "суд равных", материализуют идеи участия населения в управлении общественными делами и его правового воспитания. Критики заявляют, что рядовое жюри не есть конгломерат представителей всех социальных слоев; судья встречается не с американцами, жаждущими искренне и с энтузиазмом выполнять свои обязанности, а с группой равнодушных лиц, мало или абсолютно не знакомых с отправлением правосудия, часто раздраженных отвлечением их от рутинных занятий, теряющих заработок и время, испытывающих различные неудобства. И разве допустимо осуществлять управление и воспитание за счет тяжущихся

Критики называют смехотворными утверждения, будто присяжные благодаря житейскому опыту лучше профессиональных судей оценивают доказательства, устанавливают факты и выносят решения. Для любой области жизни нужны квалифицированные специалисты, а не легко заблуждающиеся дилетанты. Этот изъян хорошо учитывают адвокаты, компенсирующие недостаток или отсутствие логики собственной импозантной внешностью, напускной искренностью, агрессивным красноречием, нарочитым усложнением материалов, эмоциональным воздействием на чувства и инстинкты. "Их, кажется, волнует только одно: смогут ли они "расшевелить присяжных", таким образом, они убеждены, что закон и факты не столь уже важны". Перед судьями адвокаты театрализованных представлений не устраивают.

Скептицизм разъедает тезис, объявляющий ядром и главным достоинством системы присяжных их имманентную способность выявлять реальные взаимоотношения конфликтующих субъектов. По сложным спорам, затрагивающим, например, изобретательское право, членам жюри лишь демонстрируют чертежи, графики, диаграммы, модели, которые можно было бы понять только лишь после тщательного изучения с помощью эксперта. Психологически неразрешимую задачу ставит присяжным судья, заставляя их как бы исключать из сознания и далее не принимать во внимание услышанную информацию, объявленную недопустимой согласно каким-либо формальным доказательственным нормам (свидетельства по слуху и пр.).

В длительных процессах трудно запомнить все, даже несложные доказательства, тем более что их преподносят беспорядочно, например свидетель говорит сразу о разных обстоятельствах. Некоторые судьи дозволяют присяжным делать на заседании заметки, но этот метод компенсации несовершенства памяти лимитирован отсутствием у многих людей навыков быстро распознавать в массе информации главные моменты, составлять исчерпывающие конспекты, адекватно расшифровывать собственные краткие и условные знаки. И разве не абсурдно заставлять присяжных немедленно приступать к вынесению вердикта, тогда как единолично действующему судье установлен щадящий режим? Судья может отложить вынесение решения на срок, необходимый для анализа материалов, изучения прецедентов и размышлений. От более резких нареканий присяжных спасают тайна совещательной комнаты и, еще значительнее, ненужность изложения мотивов формулируемых выводов.

Аналогично идет полемика и дальше. Одни считают жюри бастионом, мешающим коррупции и предвзятости судей, другие тотчас заявляют, что при господстве правила единогласия легко завести в тупик процесс, обеспечив подкупом, давлением или иными методами поддержку единственного присяжного. Тезису о беспристрастности представителей народа противопоставляют утверждение об их безразличии, инертности, незаинтересованности в качестве отправления правосудия в отличие от судей, заботящихся о своей репутации и карьере. Есть, однако, вопросы, по которым мнения комментаторов близки или тождественны. Они не без оснований утверждают, что рассмотрение дел с участием жюри увеличивает авторитет американской юстиции, помогает сохранять веру широких кругов населения в ее независимость, беспристрастность, честность. К этому выводу примыкает другой: на присяжных сваливают ответственность при вынесении явно несправедливых, беззаконных решений, возмущающих демократическую общественность; за их спиной, как за ширмой, укрываются, спасаясь от фронтальной критики, главные режиссеры событий - государственные судьи. Равным образом судьям удобно ссылками на своеволие присяжных оправдывать собственные ошибки, допущенные в ходе процесса. Аналогично поступают адвокаты для реабилитации перед своими клиентами при проигрыше дела. Так что жюри с этих позиций вполне справедливо именуют мальчиком для битья или козлом отпущения.

Бесспорны доказательства, свидетельствующие о том, что функционирование института жюри налагает дополнительное финансовое бремя на участников конкретных процессов и государство. По оценкам судьи Э. Девитта, на присяжных по гражданским делам в федеральных судах общие затраты в форме прямых выплат (косвенные потери в результате отвлечения людей от производительного труда исчислить затруднительно) составили 3,2 млн. дол. в 1970 г., т.е. ничтожную долю национального бюджета и менее двух центов из расчета на каждого жителя страны. Конечно, общие выкладки не утешают малоимущего истца или ответчика, вынужденного платить из собственного кармана. Однако указанные расходы без труда могло бы компенсировать государство, сумма в 3-4 млн. долл. мизерна по сравнению с затратами на галопирующую гонку вооружений, поддержку реакционных режимов, ведение необъявленных войн, тайные махинации спецслужб, идеологическую войну против демократии и социализма. Администрация Белого дома не склонна разрабатывать и финансировать социальные программы, имеющие целью облегчить положение трудящихся.

Использование института жюри увеличивает объем работы судов, замедляет общее движение дел и резко увеличивает длительность заседаний по сравнению с процессами, которые ведут только судьи. Здесь время растягивается вследствие необходимости формирования скамьи присяжных, усложнения тактики адвокатов и т.п. Особенно неудовлетворительная ситуация возникает, когда совещание завершилось безрезультатно из-за разногласий между членами жюри, судья аннулировал вердикт по какому-либо мотиву, апелляционная инстанция отменила решение и направила дело на новое рассмотрение. Тем не менее явно гипертрофированный характер носят адресуемые иногда упреки присяжным, как главным виновникам медлительности американского судопроизводства.

Каковы же итоги? В советской юридической литературе есть указания на противоречивую природу системы присяжных, которая довольно исправно служит интересам господствующего класса и одновременно позволяет выразить недоверие государственному суду. Развивая дальше эту мысль, нужно констатировать, что система уязвима для критики и сверху и снизу. Монополии и правительственные учреждения относятся к жюри настороженно, не забывают об эпизодически имеющих место случаях игнорирования присяжными наставлений судей, вынесения ими непредсказуемых, эксцентричных вердиктов. А трудящимся институт не обеспечивает надежных и стабильных гарантий защиты нарушенных интересов даже в рамках буржуазного режима, в то же время увеличивая и без того значительные трудности судебной тяжбы.

Концентрированное давление указанных факторов создало и поддерживает направление практики, ведущее к закату института жюри в англосаксонском мире. Встречаются уже рассуждения о том, что юристам США пора изучить и начать заимствовать опыт родины американских правовых конструкций - Великобритании, где фактическому уничтожению народного элемента в гражданском процессе не сопутствовали какие-либо катаклизмы. Отсюда идут частично реализованные идеи о сокращении числа присяжных, смягчении принципа единогласия. Тем же конечным целям служат рассуждения о целесообразности изъятия более сложных дел из компетенции жюри, поскольку нельзя от него требовать больше, чем оно может дать.

Не так просто дать американскому варианту системы присяжных классовую оценку. Она, как свидетельствует анализ практики, в целом устраивает власть имущих. Убедительные доказательства этому дают социологические исследования, которые подтверждают одобрение главными функционерами юстиции - судьями абсолютного большинства вердиктов полностью или с непринципиальными замечаниями. Ситуация парадоксальна: эталоном "хорошего" правосудия считают деятельность государственных судей, присяжных хвалят за послушание инструкциям, не замечая, что тем самым наносится удар классическим аргументам, обосновывающим рациональность участия народа в отправлении правосудия.

Однако потенциальные возможности сопротивления реакции и произволу, заложенные в институте жюри, оправдывают борьбу прогрессивных элементов общества за его сохранение. "Участие народных представителей в суде, - писал В.И. Ленин, - есть, несомненно, начало демократическое". Можно констатировать, что трудящимся выгоднее не ликвидация, а развитие этого начала в направлении усиления его демократических черт.

Отправной тезис проблемы распределения функций между жюри и судьями гласит: первые решают спорные вопросы факта, вторые - права. Это зафиксировано законодательством применительно к деятельности судов первой инстанции, включая Верховный суд США (см. § 1872 разд. 28 Свода законов США, § 190 ГПК Калифорнии). Указанный тезис американские юристы не критикуют, но неизменно исходят из того, что простота его содержания обманчива. Вокруг, казалось бы, элементарной формулы практика и доктрина построили целый лабиринт замысловатых процессуальных конструкций.

Различные проявления деформации основной идеи буржуазные теоретики привычно объясняют сложностью и разностильностью материалов, с которыми работают органы юстиции. Аргументы формально-догматического характера игнорировать полностью не следует. Однако за ними нельзя упускать из виду главного. Диалектический анализ истории развития и нынешнего состояния института жюри позволяет обнаружить стабильное, мощное, хотя и укрытое под поверхностью явлений течение, свидетельствующее о перманентном стремлении господствующей верхушки общества эффективно контролировать через государственных судей деятельность присяжных на всех ее отрезках. Поэтому американские судьи имеют возможность регулировать поступление и исследование доказательств, параллельно с членами жюри оценивать информацию и далеко не бессильны по отношению к вердиктам, кажущимся им неразумными или ошибочными, в частности, из-за игнорирования инструкций по юридическим аспектам дела, их подмены собственными воззрениями на право и справедливость.

Начать с того, что конечные результаты любого производства немало зависят от содержания его подготовительных этапов (обмена состязательными бумагами, раскрытия сведений, контактов судей с адвокатами), где действует только судейский персонал. Но и на заседании именно судья контролирует поступление информации присяжным, решая, согласно предписаниям законодательства, обычно в их отсутствие вопросы относимости и допустимости доказательств, наличия исключений из норм о запрещении производных источников или об использовании только наилучших материалов, о достаточности квалификации экспертов, о принятии или отклонении аффидевитов с учетом возможности личной явки свидетелей, обоснованности их отказа давать показания и т.д. Одна конкретная иллюстрация: истец представляет копию договора, ссылаясь на утрату оригинала; по утверждению же ответчика, никакого контракта между сторонами вообще не было. При согласии судьи с доводами истца вопрос будет передан жюри, если же его убедят аргументы ответчика, то копия исключается из дела, а вопрос о договоре - из ведения присяжных (ст. 103, 104 и 108 ФПД).

Значительны последствия специфики трактовки "спорности" фактов. Американская юриспруденция не ограничивает содержание этого понятия лишь моментом субъективного плана, т.е. наличием или отсутствием противоречивых взаимоисключающих утверждений заинтересованных лиц о каких-либо обстоятельствах. Здесь добавлен еще критерий, по внешнему виду носящий объективный характер, но расплывчатый, бесформенный, а потому очень расширяющий границы судейского усмотрения. Речь идет о случаях, когда из предмета исследования и собранных доказательств якобы может следовать только единственный "разумный" вывод о необходимости отклонения или удовлетворения иска. Сложилась ли в ходе заседания подходящая обстановка, определяет судья, который затем дает соответствующие наставления присяжным или изымает у них дело и сам объявляет решение, иногда даже вопреки уже имеющемуся вердикту. Это еще один метод укрепления доминирующей роли судей в гражданском процессе.

Некоторые американские юристы склонны на указанные случаи распространить генеральный тезис о распределении сфер влияния между судьями и жюри. Изобретенный ход своеобразен: констатацию явной необоснованности позиции той или иной стороны, например из-за слабости доказательств, просто относят к разряду аспектов юридических. Но это мнение не общепризнано, алогичность приема слишком наглядна.

На базе такой же фикции росли прецеденты, согласно которым судье надлежало целиком брать на себя разрешение спора, если при отсутствии прямых доказательств из косвенных улик вытекали с равной вероятностью исключающие друг друга заключения. Напротив, прецеденты другой линии оставляли за присяжными полномочие сформулировать ответы, кажущиеся им наиболее правдоподобными. Вторую точку зрения разделил Верховный суд США по делу, где установленные данные относительно гибели стрелочника железнодорожной станции допускали ее причиной и убийство посторонним лицом, и смерть от удара выступом движущегося вагона. Суд указал, что выводы о фактах, содержащие элементы предположений и догадок, компетентны формулировать присяжные.

Далее. Согласно прецеденту 1873 г. по иску о компенсации ущерба при бесспорности реальной обстановки события, оценку поведения его участников, исходя из критериев должной предусмотрительности, рациональной осторожности и т.п., производят члены жюри. Вместе с тем, когда наличие или, напротив, отсутствие небрежности совершенно ясны, решение берет на себя судья. Такая линия наблюдается и на современном этапе. Федеральный Апелляционный суд 4-го округа по делу о возмещении вреда, причиненного автомашине истца грузовиком почтового ведомства, констатировал: законодательство Вирджинии в принципе относит установление вины причинителя к разряду вопросов факта, но если детали дорожного происшествия с очевидностью свидетельствуют о допущенной шофером небрежности, судам этого штата дозволено считать ее элементом правовой части конфликта. По аналогичным соображениям Апелляционный суд 5-го округа при рассмотрении жалобы на решение по иску об убытках за обман при заключении договора купли-продажи лесотехнического оборудования выяснение добросовестности поведения контрагентов объявил смешанным вопросом факта и права.

Американские теоретики, цитируя такого рода акты органов юстиции, оставляют без анализа главную проблему, а именно: не намечают рубежи, разграничивающие спорные и бесспорные ситуации. Значит, доминирующую роль играет воля конкретного судьи. Корректировка сферы полномочий жюри методом искусственного перекрашивания вопросов факта в правовые рождает фикции и довольно сложные построения. Так, вопреки нормальной логике расшифровка содержания документов отнесена к компетенции судьи, но если, по его мнению, какие-либо условия договора носят двусмысленный характер, выбор одного из вариантов делают присяжные. Следует, наконец, упомянуть еще одно исключение. Англосаксонская юриспруденция издавна трактует установление существования и содержания норм иностранного законодательства как вопросы фактического порядка. Однако ныне их разрешают судьи.

Формирование скамьи присяжных

Федеральное законодательство провозглашает, что для конкретных дел членов жюри нужно отбирать наугад (at rendom) из различных прослоек населения района, где идет процесс. Все американские граждане, достигшие 18 лет, должны иметь благоприятную возможность принять участие в отправлении правосудия; запрещается любая дискриминация по мотивам расы, цвета кожи, религиозных убеждений, пола, национального происхождения или экономического положения (§ 1861 и 1862 разд. 28 Свода законов США). Эти нормы отменили существовавшие ранее различные ограничения, исключавшие исполнение функций членов жюри в судах США людьми, не обладавшими установленным минимумом имущества или по иным мотивам. Такого рода цензы изжили себя, они выглядят слишком одиозно в современном мире, а главное, господствующая верхушка уже не способна защитить их в борьбе против демократических сил общества.

Тем не менее, ряд ограничений сохранился. Согласно § 1863 разд. 28 Свода законов США нельзя включать в списки присяжных военнослужащих, полицейских, пожарных и должностных лиц законодательных, исполнительных и судебных органов. Кроме того, каждый районный суд наделен полномочием расширить, исходя из "публичных интересов", ограничительный список за счет иных групп и профессий, правда, не допуская дискриминации. На практике расширение осуществляется с учетом соответствующих норм процессуального права штата, на территории которого расположен федеральный суд. Эти нормы не тождественны. В отдельных штатах членами жюри не должны выступать или могут быть отведены юристы, доктора, зубные врачи, медицинские сестры, аптекари, преподаватели, священники, журналисты, содержатели похоронных бюро, хироманты, работники транспорта, связи, тюрем и т.д. (см., напр., § 200 ГПК Калифорнии). Ныне в большинстве штатов допускаются в качестве присяжных женщины, но в одних штатах - на общих с мужчинами условиях, в других - на добровольных началах. Так или иначе различные женские организации продолжают борьбу за равноправие людей в данной области, и американские юристы надеются, что это будет достигнуто.

В § 1865 и 1866 разд. 28 Свода законов США сформулированы квалификационные критерии для кандидатов на скамью присяжных. Необходимо, чтобы гражданин не менее года проживал на территории данного района; умел читать, писать и понимать по-английски в объеме, достаточном для заполнения присланных ему из суда регистрационных карточек; владел разговорным английским языком; не имел психических или физических недостатков, мешающих участию в осуществлении правосудия; не находился под следствием или не был осужден за преступление, наказываемое тюремным заключением на срок более одного года, исключая случаи, когда его гражданские права восстановлены помилованием или амнистией; не относился к типу субъектов, способных разгласить секреты правосудия или без разумных причин добиваться раскола мнений при вынесении вердиктов.

Круг аналогичных критериев в законодательстве отдельных штатов более широк, и главное, содержание ряда из них крайне неопределенно. А ведь от кого, как не от работников суда, зависит расшифровка абстрактных формул типа: "достаточный ум", "трезвость суждений", "должное образование", "хорошая репутация" и т.д. Гражданам направляются различные вопросники, с ними возможно личное собеседование или использование специально заготовленных тестов для проверки грамотности, знания юридической терминологии и процедуры и даже для определения умственных способностей, памяти, разумности суждений. Верховный суд США не считал такие формы неправильными, хотя и признавал, что они деформируют квоты представительства в жюри от различных социальных групп.

На первый взгляд речь идет вроде бы о составлении чисто психологических характеристик людей без учета каких-либо общественных, политических факторов, но завуалированная возможность их воздействия несомненна. Значит, ничего экстраординарного не содержат обнаруженные специальным комитетом ООН факты исключения в ряде американских штатов из состава присяжных негров по расовым мотивам, что, по мнению проводивших исследования юристов, есть в значительной мере результат неурегулированности усмотрения должностных лиц при подготовке списков кандидатов. Интересен вывод профессора Колумбийского университета X. Смита о несоответствии такого рода произвольной дискриминации нормам федеральной конституции о гарантированности всем равной защиты интересов. Иные американские авторы также отмечают, что наиболее опасная и острая форма дискриминации при составлении списков присяжных есть дискриминация по расовым мотивам.

Каждый федеральный районный суд должен иметь разработанный порядок привлечения присяжных (§ 1863 разд. 28 Свода законов США). Конкретно эту работу выполняет судебный клерк или возглавляемая им комиссия. Исходной базой для набора потенциальных кандидатов служат списки зарегистрированных или фактически проголосовавших избирателей данной административно-территориальной единицы (графство, приход и пр.). Однако дозволены и иные дополнительные каналы информации (справочники о жителях города, телефонные справочники, данные переписи). На основе указанных источников сначала нужно выделить определенную группу лиц, из которых затем будут формироваться скамьи присяжных для конкретных дел. Количество имен не может насчитывать меньше тысячи, а срок полной замены одной группы следующей - превышать четырех лет.

Аналогичные схемы характерны и для законодательства штатов, хотя в каждом из них есть свои особенности, нередко свидетельствующие о сохранении консервативных тенденций прошлого, например использование для отбора присяжных списков налогоплательщиков с учетом размера уплачиваемых налогов, рекомендаций каких-либо почетных известных членов данной общины и др. Причем даже отбор с помощью только списков избирателей может скрывать дискриминацию, если она заложена в самой избирательной системе штата (цензы). Некоторые суды приглашают потенциальных присяжных на своеобразные инструктажи для ознакомления с функциями жюри. Но нормативных предписаний на этот счет нет, а потому в литературе подвергается сомнению полномочие органов юстиции заставлять граждан посещать подобные семинары.

Федеральное законодательство предписывает направлять всем членам отобранной группы вопросники установленного содержания. Ответы необходимы для окончательного отбора, непредставление их влечет вызов адресата к судебному чиновнику. За отказ явиться без уважительных причин, а равно за сообщение ложных сведений с целью уклонения от участия в жюри или наоборот виновному угрожает штраф на сумму до 100 дол., или тюремное заключение на срок до трех дней, либо то и другое вместе. Окончательно составленный список кандидатов в жюри доступен для широкого обозрения, хотя по усмотрению судей возможно его сохранение в тайне "в интересах правосудия" (§ 1863-1865 разд. 28 Свода законов США).

Из сформированной таким образом группы для участия в рассмотрении назначенных к слушанию дел клерк отбирает затем методом жеребьевки определенное число кандидатов, причем их всегда больше, чем фактически необходимо для комплектования скамьи присяжных, включая запасных членов жюри (alternate jurors). Количество дублеров в федеральных судах может доходить до шести человек, они присутствуют на заседании, наблюдают за ходом производства и предназначены для замены без отложения дела любого присяжного, по той или иной причине выбывающего из процесса до постановления вердикта (ст. 47 ФПГП). Число запасных присяжных неодинаково по законодательству различных штатов; так, согласно § 4106 ЗПГП Н.-Й. их может быть 1-2 человека.

Приглашение большего, чем будет нужно, числа кандидатов необходимо из-за возможных самоотводов и отводов. Вызванные лица еще до начала заседания вправе просить освободить их на этот раз от выполнения обязанностей присяжного ввиду особых трудностей и неудобств: нельзя оставить работу, место заседания слишком далеко от места жительства, потеря заработка причинит значительный урон, с момента прошлого участия в отправлении правосудия не прошло еще двух лет и т.п. Исследователи констатируют, что в составах жюри редко можно обнаружить фамилии политических и профсоюзных лидеров, крупных промышленников, банкиров, бизнесменов района. Представители высокооплачиваемых групп населения стараются разными путями уклониться от выполнения обязанностей присяжных по политическим, социальным, экономическим мотивам. Рядовые граждане нередко не желают выступать членами жюри из-за боязни неизвестного, опасений подвергнуться допросу адвокатами при окончательном формировании состава и т.д.

Суд управомочен отвести кандидата, считая, что он не выполнит функций присяжного беспристрастно или способен нарушить нормальное движение процесса. Но главные инициаторы отводов, разумеется, участники дела и их адвокаты. Этой процедуре, т.е. формированию состава жюри (вместе с дублерами), отведено специальное место в начале судебного заседания. По характеру и юридическим последствиям отводы делятся на три вида.

а) Отвод всему составу приглашенных на заседание присяжных (challenge to the array или to the panel) можно заявить по мотивам существенного искажения установленного режима отбора кандидатов. Согласно § 1867 разд. 28 Свода законов США такое ходатайство допустимо в начале заседания или позднее, в течение семи дней после того, как заявителю стало известно о нарушениях. Отводы указанного типа чаще всего базируются на следующих мотивах: процедуру выбора потенциальных кандидатов осуществляли неуправомоченные лица, были применены неверные технические средства селекции (без жребия и т.п.), имела место дискриминация по отношению к конкретным группам или прослойкам населения.

Автор ходатайства должен своей присягой удостоверить излагаемые им факты и представить доказательства, которыми могут быть объяснения надлежащих чиновников судебного ведомства, использованные для отбора присяжных списки избирателей, справочники, иные материалы. Удовлетворение ходатайства влечет за собой приостановление движения дела до исправления зафиксированных упущений.

Но достичь успеха далеко не просто. На данном отрезке гражданского процесса наиболее острые коллизии социального значения возникают, когда ставятся вопросы о дискриминационных приемах отбора. Объектами здесь, конечно, выступает не господствующая элита, а цветное население, отдельные категории работников, прогрессивные ассоциации и т.п. Поскольку же такая практика ныне маскируется, обнаружить ее и доказать наличие в действиях виновных злого умысла крайне затруднительно. Немало усложняет и затемняет проблему указание Верховного суда США о том, что состав любого конкретного жюри вовсе не должен отражать соотношение между экономическими, политическими, религиозными, расовыми группами населения данного региона или включать представителей каждой из них и что для удовлетворения отвода всего жюри необходимо установить наличие систематической и намеренной дискриминации какой-либо группы.

б) Отводы отдельным присяжным по конкретным мотивам (challenges for cause или to the favour) согласно официальной доктрине призваны гарантировать формирование беспристрастных составов жюри. Но многие американские юристы не делают секрета из того, что абсолютная объективность вряд ли достижима и что генеральной целью тактики каждого адвоката является подбор таких лиц, от которых разумно ожидать максимальной благосклонности к их клиентам. Отсюда множество сугубо утилитарных, иногда довольно умозрительных или наивных рекомендаций относительно желательных фигур в числе присяжных применительно к индивидуальным чертам заявленных исковых требований. Например, если стороной выступает ребенок, нужно стараться иметь в составе жюри женщин предпочтительно более пожилого возраста, если участник спора миловидная девушка, наиболее подходящими присяжными считаются мужчины и наоборот. Представителю истицы по делу о возмещении вреда от гибели ее супруга советуют заботиться о том, чтобы в жюри были вдовы, недавно потерявшие и еще оплакивающие своих мужей. Есть авторы, признающие, что наиболее значительную роль играют проблемы расовой и национальной принадлежности.

Разрешение ходатайств об отводах чаще всего отнесено законодательством к компетенции судей (см. § 1870 разд. 28 Свода законов США). Но в ряде штатов санкция суда на исключение какого-либо присяжного из участия в процессе не нужна, если стороны пришли по этому вопросу к обоюдному соглашению (см., напр., § 4108 ЗПГП Н.-Й.). Так зачастую и бывает в реальной жизни.

Мотивы отводов с большей или меньшей степенью детализации фиксируют нормативные акты (см. § 4110 ЗПГП Н.-Й., § 32-202 Свода законов Южной Каролины и др.); накопилось также немалое количество прецедентов. Основой ходатайств могут быть строго определенные факты: гражданин включен в списки присяжных с нарушением квалификационных требований относительно возраста, местожительства и т.д., находится с какой-либо из сторон или адвокатов в отношениях родственных (в штате Нью-Йорк - до шестой степени), дружеских, враждебных, найма и подчинения, финансовых (держание пакета акций), имеет известную заинтересованность в исходе дела.

Но есть и другие, гораздо более зыбкие критерии: пристрастность или предубеждение (bias or prejudice). Были попытки расшифровать эти укоренившиеся штампы. Например, Верховный суд Техаса разъяснял, что первое понятие означает склонность присяжного вследствие склада ума, душевного состояния, родственных или дружеских отношений симпатизировать какой-нибудь стороне и действовать в ее пользу при вынесении вердикта; другое понятие шире и означает наличие у присяжного любого предвзятого мнения, мешающего рациональной оценке исследуемых материалов.

Реальная ценность подобных указаний невелика, если их и цитируют нижестоящие инстанции, то скорее для чисто формального обоснования собственного усмотрения. В конечном же счете именно от рассматривающего вопрос судьи зависит, квалифицирует ли он факты биографии, прошлого опыта, рода занятий, личного, имущественного, социального положения гражданина такими, которые способны нанести ущерб объективному подходу к доказательствам и аргументам тяжущихся. Очевидно, к этой же группе нужно добавить случаи, когда кандидат в жюри критически настроен против законодательства, регулирующего спорные взаимоотношения, или на него сильно повлиял ажиотаж, например в прессе, вокруг какого-либо крупного, актуального, скандального дела. Имеют место и столь оригинальные мотивировки отвода, как ссылки на то, что человек благодаря своей эрудиции, практическим навыкам, авторитету в области проблем, касающихся существа конфликта между сторонами, способен воздействовать на других присяжных, помешать формированию их личного убеждения, увлечь за собой.

в) Безмотивные отводы (perempory challenges) следует заявлять до завершения комплектования скамьи присяжных. Наименование буквально отражает их природу: участникам дела нет нужды излагать причины, по которым они не желают иметь в составе жюри то или иное лицо. Естественно, что количество таких отводов ограничено, цифра варьируется применительно к различным учреждениям юстиции. В федеральных судах каждая сторона имеет право на три безмотивных отвода. Это число суд может увеличить, когда действует несколько истцов или несколько ответчиков. На запасных присяжных есть добавочная квота: один отвод при одном или двух дублерах, два - при трех или четырех, три - при пяти или шести (§ 1870 разд. 28 Свода законов США, ст. 47 ФПГП). Согласно § 4109 ЗПГП Н.-Й. количество отводов у любого участника процесса равно шести плюс один на запасных присяжных; при соучастии суд управомочен дать дополнительные отводы той стороне, где соучастников меньше.

Установленные лимиты заставляют адвокатов осторожно их расходовать. Исследователи практики констатируют, что опытные юристы, исходя из интересов своего клиента, нередко ощущают нежелательность включения некоторого гражданина в жюри, но поскольку нет или мало доказательств его предубеждений, они заявляют безмотивный отвод. Аналогичный прием используется, когда судья отклонил соответствующее ходатайство. Более того, теоретики даже рекомендуют при подобных неудачах прибегать к отводам без аргументов, ссылаясь на опасность возникновения у присяжного, оставленного судьей вопреки намерению стороны, чувств обиды, негодования, раздражения, желания досадить действительному или мнимому оскорбителю.

Окончательное комплектование состава присяжных осуществляется в ходе процедуры, называемой французскими словами voir dire. Содержание этой процедуры сводится к допросу (обычно под присягой) судьями, адвокатами, сторонами отобранных клерком кандидатов в жюри. Последовательность бывает различной. По ст. 47 ФПГП судья разрешает участникам спора первыми задавать вопросы указанным лицам или сначала делает это сам, затем адвокаты вправе дополнительно выяснять интересующие их моменты непосредственно или через судью. Правила судопроизводства Калифорнии устанавливают, что допрос всегда начинает судья, но он может при согласии адвокатов явившихся сторон позволить им действовать самостоятельно и покидает зал, сохраняя за собой общий контроль (§ 228 и 516). Согласно же § 4107 ЗПГП Н.-Й. судья, причем не обязательно тот, кто будет вести процесс, присутствует на процедуре voir dire лишь по требованию какой-либо стороны. Такое присутствие считают известной гарантией против некорректных попыток юристов оказать воздействие на жюри.

Некоторые теоретические разногласия относительно достоинств и недостатков закрепленных американским законодательством схем допросов присяжных не заслоняют того, что главную активность проявляют не судьи, зачастую выясняющие лишь поверхностные факты, а адвокаты, стремящиеся глубже изучить каждого присяжного. Санкционированная нормами цель - выяснить наличие обстоятельств, достаточных для заявления отвода. Но адвокаты, хотя это запрещено многими прецедентами, нередко идут дальше, используя процедуру для установления добрых контактов с присяжными, завуалированного их информирования о существе гражданского дела и доказательствах, оказания косвенного воздействия, так как объяснения присяжного относительно своих склонностей и умонастроения вроде бы обязывают его затем соответственно вести себя. Отсюда острота проблемы тематики собеседований. А поскольку наметить здесь точные критерии невозможно, выход известен: регулирование осуществляют судьи применительно к конкретным ситуациям. В результате некоторые из них позволяют адвокатам действовать свободно, другие сужают рамки опросов. По общему правилу присяжный может промолчать, если ответ на вопрос способен ущемить его репутацию или привести к самообвинению в преступлении. Если присяжный сомневается, отвечать ли ему на заданный вопрос, решающее слово принадлежит судье.

Безоговорочного одобрения существующих форм voir dire в американской правовой литературе не наблюдается. Критические замечания иногда носят резкий характер. Так, некоторые авторы отмечают, что при отборе присяжных юристы правительственных учреждений, если считают это необходимым и важным, привлекают для получения информации о кандидатах разные источники, вплоть до досье ФБР. Возможности граждан более ограничены, но те из них, кто имеет средства, могут прибегнуть к услугам частных детективов, полицейским архивам и т.п. Такого рода расследования жизни, привычек, склонностей членов жюри осуществляют адвокаты без какого-либо контроля со стороны судей.

По мнению ряда судей, адвокаты используют свои правомочия, чтобы втереться в доверие к присяжным или осуществлять тактику проволочек. Дж. Лобенталь приводит случай, когда по делу о возмещении вреда свидетель регулярно приходил к началу заседания, но так как отбор присяжных все тянулся, он с аппетитом завтракал за счет стороны и уезжал на службу. Предлагают реформы, например, улучшение методов первоначального отбора и замену устного собеседования письменным опросом. Но пока все остается неизменным. Так что способно вызвать, по меньшей мере, удивление замечание некоторых американских юристов об отсутствии противоречия между целями законодательства, стремящегося гарантировать отбор квалифицированных и объективных присяжных, и целями адвокатов, заботящихся о создании наиболее либерального жюри по отношению к своим доверителям.

Каковы же результаты совокупности действий, с помощью которых происходит комплектование жюри? Интересна закономерность, свидетельствующая о том, что в составах присяжных лиц наемного труда оказывается в процентном отношении меньше по сравнению с их долей в составе населения какого-либо района. Одна из причин - нежелание трудящихся, особенно квалифицированных рабочих, нести материальный ущерб, т.е. терять разницу между заработной платой и обычно меньшим вознаграждением присяжному.

Размер вознаграждения неодинаков. Для федеральной юстиции он установлен § 1871 разд. 28 Свода законов США. За фактическое исполнение функций члена жюри, включая время проезда от дома к месту заседания и обратно, гражданин ежедневно получает 30 дол., а по усмотрению судьи - дополнительную сумму за каждый день работы свыше 45 дней. Проезды оплачиваются из расчета 10 центов за милю маршрута.

С точки зрения оплаты присяжные судов федеральных занимают привилегированное положение. Ставки в органах юстиции штатов обычно значительно меньше, иногда суды не склонны оплачивать время, затраченное на процедуру отбора. Правда, государственные агентства и нередко корпорации компенсируют разницу между жалованьем и полученным в суде вознаграждением своим служащим, призванным выполнять нагрузку членов жюри. Но на рабочих благодеяния не распространяются, их потери могут быть существенны, особенно если дело растягивается на месяц и более. Об этом говорил председатель Верховного суда США У. Бергер на конференции американских судей в августе 1979 г. Отсюда стремление уклониться от участия в процессах, большое количество самоотводов. Тенденция к такому уклонению характерна и для представителей высших эшелонов американского общества. Крупные дельцы не желают отвлекаться от коммерции ради сомнительного удовольствия лично участвовать в отправлении правосудия. Отсюда вывод о том, что отбираемые для рассмотрения конкретных дел составы присяжных вовсе не являются уменьшенной моделью общества.

Концентрированное влияние экономических, политических, идеологических факторов приводит к тому, что в составах жюри преобладают не представители рабочего класса, а обычно среднего калибра управляющие, собственники, бизнесмены. Таким образом, не утратило актуальности замечание В.И. Ленина, сделанное им в статье "Международный съезд судей" (август 1912 г.): "Среди присяжных в настоящее время, вследствие исключения рабочих, преобладает нередко особенно реакционное мещанство. Лекарство от этого зла должно состоять в развитии демократизма до его последовательной и цельной формы, а вовсе не в подлом отречении от демократизма".

Порядок реализации правомочия на рассмотрение дела с присяжными по законодательству федерации и большинства штатов во многом тождествен (ст. 38, 39, 81 ФПГП, § 4102, 4103, 4211 ЗПГП Н.-Й. и др.). Сторона должна не позднее десяти дней после завершения плидирования информировать письменно о своем намерении других участников спора. Уведомление может быть частью состязательной бумаги или в форме отдельного документа. Не исключено удовлетворение судом соответствующей просьбы стороны и на более поздних этапах производства, но это бывает редко. Уведомление нельзя затем дезавуировать, взять назад без согласия всех заинтересованных лиц. Но его отсутствие практика безоговорочно расценивает как добровольный отказ от жюри. Причем если затем элементы иска будут изменены и одновременно заявлено ходатайство о привлечении жюри, то компетенция присяжных сведется к рассмотрению лишь вопросов, подвергшихся изменению.

Формально абсолютная свобода выбора формы процесса его субъектами теряет в реальной жизни кажущуюся безграничность. Прежде всего заявитель должен одновременно с ходатайством депонировать в суде определенную сумму денег. В конечном счете расходы на жюри будут распределены с учетом результатов процесса.

Стороны и адвокаты, играющие только на выигрыш, должны учитывать ряд сугубо конкретных факторов, чтобы исходя из главной цели определить, есть ли резон настаивать на участии жюри. Рекомендаций на этот счет юридическая литература содержит предостаточно.

Вот некоторые из них. Если, по мнению адвоката, шансы его нанимателя не зависят от того, будет ли спор рассматривать только судья или вместе с присяжными, нужно при выигрышной позиции избирать первый вариант, а при сомнительной - второй. Объяснение чисто утилитарное и специфическое для американской юстиции: список дел, направляемых судье без жюри, чаще короче и очередь движется быстрее; тот же, кто рассчитывает максимально оттянуть исполнение обязанности, удорожить процедуру, заставить оппонента идти на уступки с помощью мирового соглашения, настаивает на привлечении присяжных.

Не оставлены без внимания и аспекты психологического характера, скажем, инстинктивная неприязнь рядовых граждан к выступающим сторонами правительственным агентствам и крупным монополиям или даже актерские данные и способности адвоката, его умение эмоционально воздействовать на членов жюри. Стороны иногда согласованно не подают соответствующих ходатайств по делам сложным, где фигурирует множество документов, выступают эксперты и т.д. Иной подход к случаям, когда применение юридических норм надлежит осуществлять с учетом критериев типовых стандартов поведения, нравственности, правил общежития (определение размера ущерба при диффамации, расторжение брака, воспитание детей и пр.).

Каковы общие итоги? После того как в Англии институт жюри в гражданском процессе фактически развалился, почти 100% гражданских дел, рассматриваемых с присяжными юстицией всего буржуазного мира, падает на долю США. Но внутри этой страны доминирует форсируемая комплексом факторов тенденция к расширению сферы единоличной деятельности государственных судей. Комментаторы единодушно заявляют, что участники крупных торговых споров редко используют свое право на суд присяжных; их чаще привлекают, когда речь идет о деликтах, примерно на две трети состоящих из так называемых "автомобильных дел", т.е. инцидентов на дорогах. Выводы обоснованы статистикой. Так, в 1969 г. органы федеральной юстиции провели без жюри 64% судебных заседаний, в 1973 г. с участием жюри было 3380 производств из 8297, т.е. менее 40%. Процент резко упадет, если будут осуществлены планируемые реформы о передаче "автомобильных дел" каким-либо специализированным трибуналам наподобие трибуналов для претензий рабочих к нанимателям в связи с травмами на производстве.

После записи в список дел, ожидающих суда присяжных, рассмотрение спора только судьями возможно по совместному заявлению субъектов конфликта, изложенному письменно до начала или устно в ходе заседания. Аналогичен результат, если суд по ходатайству заинтересованного лица или собственной инициативе установит, что нормы гражданского процесса не наделяют участников споров данной разновидности правомочием требовать участия жюри. Но здесь надлежит учитывать два момента.

Во-первых, нормативные акты федерации ряда штатов дозволяют органам юстиции при согласии обеих сторон привлекать жюри к делам, где упомянутое правомочие отсутствует, т.е. для рассмотрения отношений, регулируемых институтами права справедливости, морского и т.д. Такая ситуация возможна, например, согласно ст. 38 ФПГП в любых процессах, за исключением случаев, когда статутами прямо запрещено разбирательство с присяжными исков непосредственно к Соединенным Штатам.

Во-вторых, при аналогичных обстоятельствах по ходатайству какого-либо субъекта или своему усмотрению суд может использовать конструкцию так называемого консультативного, совещательного жюри (advisory Jury) для постановления вердикта по всем или отдельным вопросам (ст. 38 ФПГП, § 4212 ЗПГП Н.-Й.). Обычное жюри способно выполнять функции консультативного в сложных делах, объединяющих ряд претензий и контртребований, применительно к тем из них, которые присяжные в принципе не рассматривают. Главной особенностью здесь является то, что вердикт консультативного жюри носит лишь характер рекомендации, для судей не обязателен, т.е. они вправе его игнорировать и прийти к иным, даже противоположным выводам, хотя на практике, по утверждениям отдельных авторов, это бывает не часто. При несогласии с мнением присяжных судье нужно лишь более тщательно формулировать мотивы, касающиеся установления фактов.

Наконец, еще одно замечание. Участник спора, решивший реализовать свое право на процесс с жюри, может точно наметить круг вопросов, которые он желает отнести к ведению присяжных. Тогда оставленными за этими границами частями дела будет заниматься только судья. Следует, однако, учитывать, что другие заинтересованные лица, получив соответствующую информацию, могут в течение определенного срока расширить указанный перечень или просто заявить о своем желании передать на рассмотрение жюри все без исключения вопросы факта. Тем самым первоначально созданные ограничения сужаются или исчезают целиком.

Определение гражданского процесса с участием жюри, изложенное в 1899 г. Верховным судом США и расцениваемое американской доктриной как классическое, начинается с утверждения, что скамья присяжных насчитывает 12 человек. Тайна рождения именно этой, а не другой цифры уходит в глубину истории англосаксонской юриспруденции; по догадкам теоретиков, она возникла под влиянием и мировоззренческих, и религиозно-мистических мотивов (12 знаков зодиака, 12 племен Израиля, 12 апостолов. Великую хартию вольностей наряду с королем подписали 12 баронов и 12 епископов). Так или иначе до недавних времен количество присяжных в органах федеральной юстиции оставалось неизменным. Правда, законодательство ряда штатов издавна допускало сокращение состава жюри по прямому или молчаливому соглашению между сторонами и по их требованию, например, до трех человек (§ 80-28.21 Свода законов Виргинии), шести человек (§ 4104 ЗПГП Н.-И.) или не указывало нижнего лимита (§ 194 ГПК Калифорнии). Последнего типа правило заимствовала ст. 48 ФПГП, дающая сторонам возможность договориться о комплектовании жюри из любого, меньшего, чем 12, числа граждан.

Что же касается установления точной исходной цифры количества присяжных, то конституции многих штатов делегировали своим законодательным ассамблеям полномочия сокращать ее до шести и даже менее человек с учетом места, занимаемого тем или иным судом в системе органов юстиции. Полномочия эти реализовывались. Верховный суд США в решениях по доходившим до него делам длительное время требовал, чтобы жюри состояло из 12 лиц. Но с 1970 г. он меняет политику, объявив конституционным статут Флориды о жюри в составе шести членов для уголовных процессов.

Ничто не мешало распространить такое решение на процессы гражданские. Здесь был использован своеобразный прием. В 1971 г. конференция судей США рекомендовала сокращать скамью присяжных при рассмотрении правовых споров. На базе этой рекомендации федеральные районные суды начали дополнять изданные ими самими местные правила судопроизводства нормами об уменьшении состава жюри до шести членов. Новеллы были одобрены сначала апелляционными инстанциями, а затем и Верховным судом США.

Таким образом, налицо ломка канонов общего права; американское процессуальное законодательство уже не считает цифру 12 исходной для формирования суда присяжных по гражданским делам, базовой ныне скорее выступает цифра 6. Но разнообразие увеличивается, так как в конкретных случаях многое зависит от компромиссов между адвокатами, волеизъявлений участников конфликтов, суммы искового требования и иных факторов. Не исключено, что наметившаяся тенденция сокращения численности жюри еще не достигла своего апогея и с точки зрения количественной этот институт будет и дальше приближаться к суду шеффенов западноевропейского типа.

Отобранные для рассмотрения конкретного дела члены жюри дают присягу, содержание и форма которой установлены законодательством. Они берут на себя обязанность поступать справедливо и не разглашать тайн совещательной комнаты. Присяга содержит обещание внимательно относиться к фактам и доказательствам, оценивая их с учетом источников, специфики формирования и т.п. (well and truly to try the case), и обещание вынести справедливое решение на основе всех исследованных материалов (true verdict render). Впрочем, в некоторых штатах в гражданских процессах можно обойтись без присяги. Это объясняют тем, что прежняя религиозная концепция клятвы, за нарушением которой следует божья кара, утратила значение и ныне такая клятва есть не более чем моральная обязанность действовать справедливо.

Председатель (старшина) состава присяжных (foreman) избирается ими из собственной среды, а в некоторых штатах его назначают судьи. Социологические исследования обнаружили тенденцию возлагать эту функцию на лиц из более высоких общественных слоев, и они, как оказалось, влияют на исход процесса, главным образом, методами руководства при обсуждении проекта вердикта.

Исследование дела по существу

Исследование гражданского дела по существу начинается речами сторон или, если говорить о доминирующей практике, их адвокатов. Кто же выступает первым, т.е. согласно принятой терминологии открывает свое дело (opens his case), излагает вступительное заявление (opening statement)? Ответ на этот вопрос имеет существенное значение, от него зависит, как будет далее идти производство в плане представления доказательств, заключительных прений и т.д.

Адвокаты особенно ценят право первого выступления, если спор рассматривается с участием жюри, так как здесь скрыт хороший шанс оказать первоначальное воздействие на умы и чувства присяжных, закрепить в их сознании исходные данные о характере и рамках конфликта. Еще более значительно то, что по давней англосаксонской традиции участник процесса, открывающий дело, затем для подведения итогов получает слово последним, непосредственно перед удалением членов жюри на совещание или перед вынесением судьей решения, и противник уже не может полноценно ему возразить. Правда, при отсутствии жюри вступительные заявления адвокатов более скромны по содержанию и форме или даже вообще не имеют места, когда судья дает понять, что в них нет необходимости.

Существует основной критерий: первоначально с заявлением выступает сторона, на которой лежит бремя доказывания к моменту начала судебного заседания. Для ее определения надлежит исходить из результатов подготовительной части процесса, главным образом из итогов обмена состязательными бумагами. При возникновении разногласий по данному вопросу решающее слово принадлежит судье.

Чаще всего, естественно, обязанность быть инициатором доказывания несет истец. На долю ответчика это выпадает лишь при использовании формы утвердительной защиты (affirmative defence), т.е. когда он не оспаривает никаких фактов основания требований, но выдвигает новые обстоятельства, исключающие удовлетворение притязания. Например, признавая наличие договора, объявляет его недействительным вследствие обмана, злоупотребления доверием и т.п. Иногда адвокаты ответчиков намеренно не оспаривают утверждаемых истцом фактов, особенно когда они убеждены, что опровергнуть их не удастся, исключительно с целью перехватить право выступить первым и - соответственно - последним.

Нормативные акты только упоминают о вступительных декларациях сторон, не расшифровывая их задач и содержания (см. § 4016 ЗПГП Н.-Й., § 610 ГПК Калифорнии и др.). Расшифровку дают практика и теория. Выступающий первым адвокат истца имеет целью наметить контуры предстоящего разбирательства, прежде всего, дать информацию о том, какие обстоятельства формируют основание иска, спорны и далее будут подтверждены доказательствами. Это особенно важно в процессах с присяжными, которые в отличие от судьи, имеющего перед собой материалы собранного досье, о деле совершенно не осведомлены. Речь адвоката выполняет функцию своеобразной инструкции, помогающей членам жюри ориентироваться в обстановке, более уверенно затем фиксировать существенные элементы исследуемых доказательств. Здесь же адвокат предлагает юридическую квалификацию отношений между участниками производства. Не только содержанием, но и формой речи он стремится подчеркнуть силу позиции своего клиента и безнадежность сопротивления противника, заранее нейтрализовать его будущие аргументы.

Опытный адвокат неизменно учитывает социальную принадлежность, уровень образованности, вероятные пристрастия и антипатии членов жюри, да и личные качества судьи, при необходимости повторяет одно и то же разными словами, стремится наладить доверительные контакты, задать тон процессу. Длительности выступления законодательство не лимитирует, комментаторы же рекомендуют говорить не более четверти часа. Не исключены со стороны судьи вопросы относительно каких-либо фактов, тогда адвокату надлежит оперативно внести коррективы в изложение, уделив больше внимания интересующим судью моментам. Адвокат неизменно должен следить за тем, чтобы упомянуть все существенные детали основания иска. Иначе возникает опасность немедленного контрудара ответчика в виде ходатайства о вынесении в его пользу решения по мотиву юридической несостоятельности требования.

Вступительное заявление по своей природе не является доказательством, о чем судья должен специально предупредить жюри. В ходе него нельзя излагать показания свидетелей или зачитывать большие цитаты из документов. Допустимо лишь указать на то, какие источники информации будут привлечены. Если адвокат нарушает эти условия, суд по своей инициативе или ходатайству ответчика вправе прервать его речь. К такому же результату приводит просьба ответчика запретить выступающему адвокату оперировать фактами, иррелевантными для дела или дезориентирующими присяжных. Нарушение адвокатом запрещения может послужить мотивом для обвинения его в неуважении к суду или для апелляционной жалобы. Из указанных правил есть одно исключение: суды федерации и многих штатов дозволяют иллюстрировать отдельные части речи фотографиями, схемами, графиками (demonstrative exhibits), подготовленными для дела и являющимися подлинными.

Тезисы первоначального выступления с большим вниманием выслушивает и анализирует адвокат ответчика. Это ему нужно для того, чтобы впоследствии, когда будут исчерпаны доказательства истца, обратить внимание на невыполнение им ранее данных обещаний, т.е. показать членам жюри и судье, какие из утверждений остались голословными или слабо подкрепленными доказательствами. Если такого рода обвинения окажутся убедительными, они могут кардинально повлиять на развитие и исход процесса. Некоторые теоретики права рекомендуют адвокатам брать от имени клиента лишь обязательства, которые они считают выполнимыми. Но как быть, если количество заготовленной информации невелико или ее качество оставляет желать лучшего? Здесь, очевидно, снова начинает играть роль мастерство, тактическая ловкость адвоката, его умение замаскировать уязвимые места своей позиции.

После завершения вводного выступления у другой стороны есть выбор. Она может немедленно "открыть свое дело", т.е. сразу информировать жюри и судей о том, что будет предпринято для опровержения основания иска и заявленного требования. Или она вправе отложить сообщение такого рода информации до завершения исследования представленных истцом доказательств (см., напр., § 607 ГПК Калифорнии). Адвокаты ответчиков чаще предпочитают первый вариант, имея целью заронить в сознание присяжных и судей сомнения относительно прочности позиции истца и силы его доказательств. Независимо от момента выступления этих адвокатов задачи, содержание, рамки вступительного заявления в значительной мере те же самые, о которых уже говорилось при анализе аналогичных действий истцовой стороны.

Американское право не регулирует детально вопросы последовательности представления доказательств. Точнее говоря, есть одно главное правило: сначала должны быть исследованы все источники информации, которыми располагает сторона, открывшая процесс, а затем - материалы, собранные противником. Внутри каждого из этих этапов заинтересованные лица действуют свободно, т.е. по собственному разумению без вмешательства суда устанавливают очередность появления на заседании носителей сведений о фактических обстоятельствах дела. Практические руководства рекомендуют адвокатам обычно, если нет каких-либо специфических моментов, ставить на первое место наиболее сильные, убедительные, надежные доказательства, например ключевого свидетеля, чтобы создать у членов жюри и судей выгодное данной стороне представление о сути разногласий и затем дополнительно укреплять его. Нужно быть также готовым к тому, чтобы оперативно изменить ранее намеченный план при возникновении новых ситуаций, ответных ходов противника, реакции судей и т.д.

В ходе судебного разбирательства самый эффективный контроль друг над другом осуществляют участники спора. Противоборствующие адвокаты ревностно наблюдают за тем, какими доказательствами намерен оперировать соперник, анализируя их прежде всего с учетом критериев относимости и допустимости. Эти категории англосаксонского права сложны и расплывчаты. За точным исполнением составляющих их норм судьи скрупулезного надзора по своей инициативе не осуществляют, они дают надлежащие указания преимущественно в ответ на возражения участников дела против использования сведений, не отвечающих бытующим стандартам.

Эти особенности, вытекающие из принципа состязательности буржуазного процесса, открывают дорогу для различных тактических ухищрений. Так, адвокаты нередко умышленно предлагают доказательства, которые по источнику или содержанию нельзя использовать, в расчете на неосведомленность противника или потерю им бдительности. Правда, теоретики не советуют такими методами злоупотреблять, особенно если они вызывают отпор, чтобы не раздражать суд. Адвокатам рекомендуют также оставлять без внимания малозначительные нарушения оппонентами правил допустимости, так как бесконечные придирки могут настроить против их клиентов членов жюри, заставить их думать, будто адвокат пытается скрыть некоторые важные детали. Цель молчания может состоять и в том, чтобы не привлекать к этим моментам внимания.

Иногда даже прилежный адвокат физически бессилен предотвратить сообщение вредоносной информации: внезапно зачитан не подлежавший оглашению фрагмент из документа, свидетель что-то лишнее рассказал, не ожидая вопроса, и т.п. Здесь возникает дилемма. По соответствующему ходатайству судья дает секретарю указание вычеркнуть записи из протокола, а присяжным - не учитывать этих сведений, как бы забыть их, либо, если нарушение слишком значительно и его последствия необратимы, аннулировать производство и назначить новое разбирательство с иным составом присяжных.

Непосредственной целью возражения против использования недопустимой информации является ее устранение из материалов дела. Но возражение нужно еще и для того, чтобы закрепить основу последующих шагов, включая подачу апелляционной жалобы в случае отклонения судом первой инстанции просьбы стороны. Если же она сразу не была заявлена, то согласно общему правилу затем спор по данному вопросу исключается. Суд штата Иллинойс по делу о наследстве расценил отсутствие немедленного протеста против повествования допрашиваемого о его взаимоотношениях с умершим лицом как безусловный отказ стороны от реализации закрепленного статутами правомочия требовать запрещения использования подобного рода данных. Значит, незнание или забвение таких формальностей может принести участнику спора крупные неприятности вплоть до поражения.

В ходе разбирательства гражданских дел американскими судами наибольших затрат времени и энергии обычно требует допрос свидетелей. Эта характерная черта судопроизводства англосаксонского типа сформировалась под влиянием ряда факторов. Значительна роль института жюри, органически расширившего действие начала устности. Благодаря ограниченному использованию производных доказательств (hearsay rule) нельзя, за известными исключениями, принимать документы без вызова в качестве свидетелей их составителей или авторов зафиксированных сведений. Свидетельские показания способны заменить осмотр вещественных доказательств. Процессуальный статус ординарных свидетелей распространен на экспертов и стороны. Показания могут давать любые граждане, включая малолетних и душевнобольных, даже поставленных под опеку в установленном порядке. Способность таких лиц воспринимать, запоминать и излагать конкретные факты, а также уважать обязанность говорить правду удостоверяет рассматривающий дело судья после беседы с ними (процедура, так же как и изложенная ранее форма отбора присяжных, носит наименование voir dire).

Целесообразно выделить некоторые общие положения, касающиеся допроса свидетелей. Допрос осуществляется в присутствии всех юридически заинтересованных участников процесса, если они того пожелают. Свидетели допрашиваются порознь. Предложения некоторых теоретиков для экономии времени и более логичного порядка исследования фактов опрашивать сразу группу лиц не нашли распространения на практике. Длительность показаний иногда весьма значительна. По делу "Аквариус" против "Светлогорска", рассматривавшемуся федеральным судом (г. Хьюстон, штат Техас), капитана советского теплохода "Светлогорск" допрашивали в течение 11 дней, помощника капитана - немного меньше.

Первоначально свидетель в установленной законодательством форме дает клятву или торжественное обещание не искажать истины. Умышленное нарушение обязательства может привести к уголовной ответственности за лжесвидетельство.

Стороны наделены полномочием требовать удаления из зала заседания свидетелей, чтобы они не слышали объяснений других лиц. Аналогичные действия суд осуществляет по своей инициативе. Если же свидетель скрытно игнорировал предписание, не покинул зал, находился среди публики, то от дискреционного усмотрения судьи будет зависеть, оставить его показания или исключить их из протокола. Но эти положения характерны только для законодательства федерации (§ 615 ФПД) и ряда штатов. Остальные штаты предоставляют судьям значительную свободу решать, где надлежит пребывать еще не допрошенным свидетелям. Есть поклонники старой практики, позволяющие свидетелям ожидать допроса в зале заседания. Они убеждены, что это заставляет каждого дающего показания тщательно обдумывать их содержание, быть более искренним и правдивым, так как за ним наблюдают очевидцы соответствующих фактов, которые могут затем указать на искажение информации. Кроме того, память свидетеля начинает работать более продуктивно, восстанавливая забытые детали под воздействием рассказов других лиц. Сторонники другой точки зрения исходят из диаметрально противоположных посылок; они изолируют свидетелей перед допросом, чтобы на них не влияли ранее исследованные источники сведений. По мнению некоторых теоретиков, ни одну из концепций нельзя считать идеальной. Но с точки зрения психологической науки второй метод очевидно лучше гарантирует достоверность.

Свидетель дает показания устно, не разрешено заранее фиксировать их на бумаге, чтобы затем просто целиком зачитать текст суду. Англосаксонская юриспруденция издавна отдает предпочтение допросу путем вопросов и ответов. Авторы многих работ утверждают, что свободный рассказ неприемлем по нескольким причинам. Рядовому свидетелю неизвестны правила, устанавливающие границы предмета доказывания, запрещающие оперировать слухами или сведениями "из вторых рук", подменять информацию о фактах мнениями, домыслами, предположениями. Значит, реальны такие опасности, как повествование о юридически безразличных для процесса событиях и действиях, дублирование, топтание на месте, т.е. в лучшем случае пустая трата времени, нивелировка различия между личными наблюдениями и почерпнутыми из других источников знаниями, насыщение показаний умозаключениями и оценками, рассуждения об обстоятельствах, которые нужно подтверждать исключительно документами, и пр.

Подобного рода тезисы заслуживают известного внимания, но комплексно создаваемая ими картина неоправданно мрачна. Упомянутые неблагоприятные моменты можно парировать процессуальными средствами. Практически гораздо важнее другое. Метод "вопрос-ответ" позволяет ведущему допрос адвокату извлекать из свидетеля только выгодные его клиенту сведения и ослаблять силу отрицательной информации. Адвокат как бы ведет свидетеля на поводке, непрерывно осуществляя над ним контроль. Эффективность контроля возрастает еще и потому, что каждый вопрос должен касаться лишь единичного акта, действия, события; ответ же должен соответствовать вопросу, не выходить за его границы, быть выраженным словами, а не движением рук, кивком головы и другими жестами. Неточные или расплывчатые ответы по ходатайству любой стороны могут быть исключены из стенограммы (см., напр., § 766 Кодекса о доказательствах Калифорнии).

Американская юриспруденция разработала ряд правил относительно получения показаний. Нельзя спрашивать свидетеля о том, что не имеет отношения к делу, и тем более о фактах, выяснение которых прямо запрещено (так называемые подобные факты, репутации и т.д.). Наводящие вопросы дозволены лишь при перекрестном допросе или с разрешения суда. Не считаются правомерными вопросы, дезориентирующие свидетеля, либо рассчитанные лишь на одобрение свидетелем изложенных адвокатом выводов относительно интерпретации некоторых обстоятельств и реальных взаимоотношений сторон, либо сформулированные исходя из предположения, будто определенный факт уже бесспорно установлен в ходе следствия, хотя в действительности это не так.

Отнюдь не все американские юристы и психологи безоговорочно одобряют сложившуюся на практике форму ведения допросов. Она вызывает критику, как мешающая получению ценной информации. Классическим считается эпизод из дела о столкновении ночью автомашины с поездом. Дежурный по переезду через железную дорогу, отвечая адвокату, сказал, что при прохождении состава он повернул сигнальный фонарь красным стеклом в направлении подъезжавшего автомобиля. После заседания дежурного спросили о его переживаниях на свидетельском месте. Ответ был ошеломляющим: "Я ужасно боялся, что мне зададут вопрос о том, горел ли фонарь".

Ряд авторов, исходя из научных исследований, отдает предпочтение свободному рассказу свидетеля, так как по сравнению с показаниями типа "вопрос-ответ" рассказ более естествен, точен, надежнее гарантирует от ошибок, а также интереснее для присяжных и сильнее на них воздействует. Последнее обстоятельство, очевидно, является главным фактором, объясняющим, почему признанные авторитеты американского юридического мира рекомендуют адвокатам в ходе допросов максимально использовать вопросы широкого профиля с целью создать у членов жюри убеждение в непринужденности и диктуемой ходом событий последовательности раскрываемой свидетелем информации. Конечно, одновременно адвокат должен тщательно следить за тем, чтобы свидетель не выходил за намеченные ему рамки, и быть готовым прервать рассказ или восполнить его пробелы.

Англосаксонской юстицией было создано правило, запрещавшее стороне дискредитировать в глазах судей и членов жюри свидетеля, которого она вызвала на заседание (impeach his own witness). Правило базировалось на презумпции о том, что субъект, приглашающий свидетеля, как бы гарантирует его искренность; кроме того, необходимо устранить угрозу давления на свидетеля. Исключение составляли лишь некоторые случаи, например, когда осуществлялся допрос противной стороны, или свидетель вдруг начинал давать непредвиденные показания и объявлялся "враждебным" (hostile witness), или речь шла о человеке, собственной подписью удостоверившем оформление в его присутствии завещания, какой-либо сделки и т.п. (attesting witness). Общее запрещение подрывать доверие к своему свидетелю увеличивало силу сообщаемой им информации. Правда, невыгодные ее части сторона под лозунгом установления действительного положения вещей могла опровергать иными доказательствами (impeachment by contradiction).

Изложенные положения продолжают применять суды некоторых штатов. В большинстве же штатов они отменены (см. § 785 Кодекса о доказательствах Калифорнии) либо так или иначе изменены статутами. К примеру, согласно § 4514 ЗПГП Н.-Й. допустимо разоблачать лживость показаний ссылками на ранее сделанные данным свидетелем заявления противоположного содержания, если они были им подписаны или совершены под присягой.

В федеральном законодательстве различные отступления от тенденций общего права появились уже давно. Но наиболее радикальный шаг связан с ФПД 1975 г. Из § 607 следует, что подрывать доверие (credibility) к свидетелю дозволено любой стороне, включая его вызвавшую. Старые концепции аннулированы как базировавшиеся на неверном фундаменте и ставившие заинтересованных участников процесса в большую зависимость от милости свидетелей. Отдельные американские юристы, исходя из буквального толкования § 607-609 ФПД, выражают сомнения относительно допустимости импичмента своего свидетеля ссылками на его плохую репутацию или предшествующее осуждение. Впрочем, они не исключают иного толкования указанных норм.

Допускаемые процессуальным правом федерации и штатов методы подрыва доверия к свидетелям разнообразны, перекрещиваются друг с другом, снабжены оговорками и условиями. Распутать этот клубок до конца крайне затруднительно. Непросто даже составить исчерпывающий реестр такого рода методов и научно их классифицировать. Возможна лишь некоторая условная систематизация.

Сначала нужно выделить группу приемов, известных любой системе правосудия, поскольку их основой выступает так называемая психология свидетельских показаний. Речь идет о необходимости анализа объективных и субъективных факторов, действующих на восприятие, запоминание, воспроизведение человеком явлений внешнего мира. Нельзя, конечно, доброкачественно исследовать и оценить сообщаемую на заседании информацию без учета реальной обстановки, в которой происходили определенные факты, умственного и физического развития, состояния органов чувств допрашиваемого субъекта. Но каждую разумную идею легко довести до абсурда, злоупотребить ею. А именно это наблюдается в гражданском процессе США, когда адвокаты с целью бросить тень на свидетеля бесцеремонно начинают подвергать критике рациональность его мышления, качества памяти, способность адекватно выражать свои мысли, гипертрофированно акцентируя внимание на индивидуальных особенностях черт конкретной личности, их деформации под влиянием предполагаемого злоупотребления алкоголем, наркотиками и т.п.

Следующий метод обесценивания показаний сводится к установлению значительного расхождения между их содержанием и заявлениями того же лица, совершенными ранее устно, письменно или иным способом в определенной ситуации (prior inconsistent statements). Признание этого самим свидетелем обычно существенно подрывает доверие к нему судей и присяжных, при отрицании сторона может доказывать выдвинутое обвинение с помощью объяснений других граждан, документов, аффидевитов, протоколов.

Проблема далеко не проста, поскольку законодательство и прецеденты каждой из внутриамериканских юрисдикции создали разнообразные исключения, касающиеся допустимости использования предшествующих заявлений, их самостоятельной доказательственной силы и т.д. Например, § 4514 ЗПГП Н.-Й. разрешает стороне подрывать доверие к своим свидетелям лишь ссылками на сообщения, зафиксированные ими письменно или данные под присягой; в отношении же чужих свидетелей такого ограничения нет.

По общему правилу любые подобного рода материалы имеют целью уличить допрашиваемого в том, что ранее он утверждал одно, теперь другое; сами же они основой для установления релевантных фактов быть не могут. Но § 801 ФПД не распространяет эту норму на случаи, когда речь идет о ранее официально запротоколированных показаниях под присягой. Разноречива практика по вопросу о том, раскрывать ли допрашиваемому содержание его прежних заявлений. Из § 613 ФПД следует отрицательный ответ с оговоркой, дающей адвокату противной стороны право требовать ознакомления его лично с соответствующими материалами.

Немалое усердие демонстрируют адвокаты, рассчитывающие обесценить нежелательную информацию по мотивам небезразличного отношения ее автора к участникам спора или исходу процесса. Среди таких мотивов называют предвзятость, заинтересованность, подкуп, враждебность (bias, interest, corruption, hostility). Более конкретная расшифровка зависит от содержания возникающих жизненных ситуаций и очень разнообразна. Здесь можно утверждать, что свидетель рассчитывает получить материальные выгоды при надлежащем завершении дела, согласился исказить факты за вознаграждение, настроен в пользу или против какой-либо стороны, будучи ее родственником, другом, недоброжелателем, работником или даже ранее отвергнутым претендентом на вступление в брак.

В судебных отчетах есть указания на то, что предубежденность свидетеля должна быть способной оказать непосредственное и безусловное воздействие на содержание показаний, а не иметь слишком неопределенного и слабого характера. К примеру, суд по одному делу не принял во внимание конфликт между свидетелем и стороной, происшедший за 15 лет до процесса. Абстрактность таких критериев и зависимость рамок их толкования от судейского усмотрения очевидны.

Нормативные акты федерации и ряда штатов (см., напр., § 610 ФПД, § 789 Кодекса о доказательствах Калифорнии) запрещают исследовать религиозные или атеистические взгляды свидетеля с целью усилить или ослабить доверие к показаниям. Но это не исключено, если речь идет о выяснении мировоззрения для установления пристрастности гражданина, например, когда участником спора выступает религиозная организация.

Один из наиболее неприятных, болезненных для гражданина способов дискриминации связан с допускаемым американским законодательством доказыванием лживости свидетеля по его натуре. Причем склонность к фальсификации можно устанавливать с помощью других свидетелей, которые сообщают суду об отрицательной репутации человека с точки зрения его правдивости, сложившейся у них персонально (opinion) или в определенных кругах (reputation). Таких свидетелей разрешено даже (не во всех штатах) просто спрашивать, верят ли они показаниям допрошенного лица. Здесь исключение из канонов англосаксонского процессуального права, в принципе запрещающего подтверждать факты ссылками на общую характеристику человека или на умозаключения свидетелей.

Далее можно констатировать, что предрасположение к лживости доказывается свободно, устанавливать же честность и правдивость свидетеля или хотя бы опровергать наличие сложившегося о нем плохого общественного мнения можно лишь после того, как противная сторона сделала попытку опорочить репутацию допрашиваемого (§ 608 ФПД, § 790 Кодекса о доказательствах Калифорнии). Нетрудно представить себе состояние рядового гражданина, моральные устои и нравственные качества которого стараются всемерно дискредитировать адвокаты, не слишком щепетильные в выборе средств. Даже защита от этих нападок психологически неприятна считающему себя честным человеку.

Наконец, еще один существенный момент. До издания ФПД 1975 г. в американской юриспруденции, очевидно, доминировало мнение о недопустимости появления на судебном процессе материалов, добытых с помощью детекторов лжи (lie detector), сывороток правды (truth serums) и т.п. Но § 608 указанного акта санкционировал возможность доказывания в федеральных судах лживости или правдивости свидетелей путем ссылок на мнения об этом других лиц. Комментаторы незамедлительно отметили неопределенность границ применения данной нормы, поскольку она не исключает обращения к показаниям операторов полиграфов, агентов ФБР, собиравших досье о свидетеле, психиатров, обследовавших свидетеля или наблюдавших за ним из зала суда. Нужно добавить, что такого рода потенциальные резервы могут быть легко пущены в ход отдельными реакционно настроенными судьями или в более широком масштабе - органами юстиции при очередной волне разгула антидемократических тенденций.

Удар по достоверности показаний свидетеля может быть нанесен установлением факта его предшествующего осуждения за уголовное преступление. Это генеральное правило, из которого законодательные акты федерации и штатов делают разные исключения. Вероятно, наибольшее количество оговорок содержит § 609 ФПД. Здесь указано, что речь идет о преступлениях, повлекших наказание свыше одного года тюремного заключения либо связанных с бесчестными действиями или лживыми заявлениями, если с момента вынесения приговора или отбытия наказания истекло не более десяти лет. Есть и другие условия, касающиеся помилования, реабилитации, осуждения судом для несовершеннолетних и т.п. В нормативных актах штатов исключений из основного правила обычно меньше; нет, например, ссылок на сроки осуждения и давности (см. § 4513 ЗПГП Н.-Й., § 788 Кодекса о доказательствах Калифорнии).

Интересна практика толкования понятия преступления. Так, федеральный Апелляционный суд 8-го округа по делу о взыскании с нескольких врачей и медсестер компенсации за вред от неправильного лечения пациента заключил, что для общей дискредитации свидетеля пригодны лишь приговоры за тяжкие (felony), а не другие уголовные деяния (misdemeanour), если они не содержат элементов позорящего характера. Аналогичную точку зрения изложил Апелляционный суд штата Иллинойс по иску о возмещении имущественного ущерба.

Казалось бы, такое направление практики усиливает защиту личности свидетеля. Но одновременно эта защита довольно основательно разрушается, поскольку адвокаты при перекрестном допросе могут спрашивать о любых преступных, аморальных, недостойных, порочных поступках, говорящих о нравственной развращенности допрашиваемого (участие в нереспектабельном бизнесе, посещение злачных мест и т.п.). Теоретически отрицательные ответы свидетеля нельзя опровергать другими материалами, но, как заявляют американские юристы, сама постановка умелым адвокатом указанных вопросов оказывает влияние на членов жюри и способна породить большую несправедливость. Столь же эфемерны гарантии, якобы создаваемые наделением судей правом контролировать пределы дозволенности различных форм дискриминации свидетелей. Судьи не в силах пресечь многообразные выпады адвокатов.

Англосаксонская юриспруденция издавна уделяла чрезвычайное внимание регламентированию порядка допроса свидетелей. Здесь действуют почтенного возраста традиции и каноны, с известной гордостью афишируемые западными теоретиками. Насколько же обоснована эта гордость

Американское право заимствовало из Англии кардинальную идею о разделении допроса на части, последовательно сменяющие друг друга. Так сложились категории прямого, перекрестного, повторного прямого, повторного перекрестного допроса. В принципе каждая новая фаза должна наступать по завершении ей предшествующей, хотя нормативные акты наделяют судей полномочием вносить коррективы, диктуемые особенностями конкретных ситуаций (см., напр., § 772 Кодекса о доказательствах Калифорнии).

Обычно для раскрытия понятия прямого допроса (direct examination) выдвигают два критерия: это начальный этап свидетельских показаний, и ведет его сторона (адвокат), пригласившая данного свидетеля. Оба критерия наглядны и в большинстве случаев достаточны для ориентации на практике. Но некоторые нормативные акты дают более сложные определения. Так, § 760 Кодекса о доказательствах Калифорнии прямым называет допрос, в ходе которого свидетель, отвечая на задаваемые ему вопросы, излагает фактические данные, ранее им не упоминавшиеся. Здесь центр тяжести перемещен с внешних на внутренние черты, т.е. решающим признаком является получение новой информации, независимо от того, кто и когда ее на судебном заседании из данного источника извлекает.

Все же для простоты анализа рациональнее оперировать более распространенными критериями. Итак, прямой допрос (его также называют первоначальным, главным) есть исходный этап показаний, и ведет его адвокат стороны, вызвавшей свидетеля. Отсюда вытекает ряд характерных последствий.

Прежде всего, нужно отметить, что в принципе рамки допроса ограничены содержанием состязательных бумаг, иначе говоря, зависят от предмета доказывания - круга спорных фактов дела. Это конкретизация тезиса о недопустимости "сюрпризов" на заседании для сторон. Тем самым возрастает значимость подготовительной стадии процесса, умелого ее проведения адвокатами. Но целиком исключить "сюрпризы" невозможно. Запрещение расширять границы исследования действует в большей мере по отношению к фактам юридическим. Факты же доказательственные, косвенные, побочные или конкретизирующие главные могут впервые начать фигурировать на заседании суда. Опытный юрист, учитывая такую особенность, может неожиданными ходами поставить соперника в затруднительное положение.

Еще более существенно другое. Чаще всего каждое заинтересованное лицо разыскивает и вызывает свидетелей, от которых намерено получить благоприятную информацию. Это обстоятельство составляет основу американской концепции допроса вообще, и прямого в частности. Особую роль играет наличие у адвоката права до заседания конфиденциально беседовать со своими свидетелями. Работы американских юристов по вопросам доказывания заполнены инструкциями о целях таких бесед. Для приличия делают общее предупреждение о недопустимости учить человека лгать, затем идут конкретные рекомендации.

Направления подготовки свидетеля разнообразны. Нужно узнать о характере осведомленности свидетеля, "освежить" его память, выявить словарный запас и особенности речи, сформулировать главные вопросы, которые затем будут заданы, сообщить о возможном предъявлении документов и предметов для опознания. Считается целесообразным познакомить свидетеля с чертами судебной процедуры (ожидание в специальной комнате, присяга, ход допроса, мотивы отказа отвечать и т.д.), посоветовать внимательно и до конца заслушивать вопросы, не спешить, давать обдуманные ответы, излагать факты, а не свои мнения, говорить ясно, громко, уверенно. Считается очень важным провести со свидетелем как бы репетицию вероятного перекрестного допроса, рассказать о методах адвокатов противника, дискредитирующих вопросах, нелестных замечаниях, ловушках, куда его постараются загнать, рекомендовать не поддаваться гневу и другим эмоциям.

Любопытны указания о содержании заключительных напутствий адвоката своему свидетелю: если вас на заседании будут спрашивать, обсуждали ли вы будущие показания с адвокатом, отвечайте утвердительно, подчеркивая, что адвокат учил говорить правду и ничего не забыть сообщить суду.

На страницах юридических сочинений предварительная беседа со свидетелем выглядит, конечно, благороднее, чем в реальной жизни, где она сводится к натаскиванию или просто к обучению лгать. Не случайно в юридической практике бытует нечто вроде афоризма: нет плохих свидетелей, есть свидетели, плохо подготовленные или допрошенные.

Итак, характерной чертой начальной стадии допроса является то, что ведущему его адвокату известно, какой информацией располагает свидетель. Однако солидные авторитеты призывают не обольщаться слишком этим обстоятельством и высоко оценивают искусство прямого допроса.

Адвокат, естественно, имеет целью извлечь все полезные его клиенту сведения. Но в американском процессе, основанном на идеях буржуазной состязательности и формальной истины, существенна роль тактики. Считается, например, важным начать прямой допрос с наиболее сильного пункта, чтобы создать благоприятное впечатление у суда, и эффектно его завершить для закрепления этого впечатления. Вопросы должны быть тщательно сформулированы, не быть длинными или назойливо дублирующими друг друга. Нужно внимательно наблюдать за реакцией судей и присяжных, соответственно корректируя ход показаний. Если свидетелю известны неутешительные для вызвавшей его стороны факты и есть разумные опасения полагать, что при перекрестном допросе противник их выявит, адвокату надлежит самому проявить инициативу, задать свидетелю вопросы о таких фактах, чтобы показать, как честно и объективно ведется дело, а главное, смягчить вредоносность информации для клиента, дать ей приемлемое объяснение, защитить свидетеля от нападок на следующих этапах допроса.

Некоторые работники американского правосудия считают, что первоначальный допрос более труден, чем перекрестный. Несмотря на допущенную законодательством федеральным и многих штатов возможность дискредитации своего свидетеля, к этому стараются не прибегать, кроме случаев, когда он начинает выдавать "незапланированные" сведения и по ходатайству стороны объявляется "враждебным". Еще не забыты традиции старого общего права, абсолютно исключавшие такие приемы. Но гораздо важнее реальные практические соображения, т.е. стремление расположить к себе свидетеля, завоевать его благосклонность и доверие, усилить гарантии получения максимально выгодных по содержанию и форме показаний.

К числу факторов, увеличивающих трудности главного допроса, относят запрет задавать свидетелям наводящие вопросы, без которых сложнее уточнить момент совершения определенных действий, их характер и т.п. Кодекс о доказательствах Калифорнии называет наводящими (leading) вопросы, подсказывающие ответ, который желательно получить (§ 764). Этот же статут устанавливает в качестве общих правил, что такого рода вопросы исключаются при прямом и дозволены при перекрестном допросе, если нет особых обстоятельств, требующих иного решения в интересах правосудия (§ 767). Оговорка развязывает руки практике.

Сходные, хотя иначе сформулированные, оговорки содержат и другие нормативные акты. Так, согласно § 611 ФПД при прямом допросе наводящие вопросы могут быть адресованы враждебному свидетелю, противной стороне или солидарному с ним лицу (родственник, друг, компаньон и т.п.), а также использованы "для развития показаний". Эта неопределенная норма узаконивает любые созданные практикой исключения, например разрешение с помощью наводящих вопросов дать нужное направление показаниям, активизировать их, когда свидетель слишком молод, стар, болен, чрезмерно робок, умственно неразвит, говорит на иностранном или плохом английском языке, с трудом припоминает факты, рассказывает неохотно, умалчивает о деталях. Исключения весьма любопытны. Они наносят серьезный удар тезису, согласно которому главным мотивом для запрещения наводящих вопросов выступает ссылка на опасность неправомерного воздействия на свидетеля. Но с точки зрения психологической науки как раз при допросах детей, лиц с плохой памятью или речью опасность воздействия многократно увеличивается.

Нормативные и доктринальные определения понятия наводящих вопросов на первый взгляд кажутся исчерпывающе точными. Реальная жизнь опровергает это. Характер вопросов зависит не от формы, а от содержания фразы. Не считаются наводящими вопросы, направленные на выяснение предварительных, побочных, малосущественных, хорошо известных или легко устанавливаемых фактов, например: "Ваше имя Смит?", "Вы врач?", "Эта газета называется...?" и т.п. Уловить содержание вопроса не всегда просто, подсказка может быть выражена даже модуляцией голоса адвоката. Неудивительно, что на заседании между адвокатами нередки стычки по поводу квалификации того или иного вопроса. Тогда суд решает, должен ли свидетель отвечать, а если ответ уже дан, намечает меры исправления ошибки (корректировка стенограммы, специальные инструкции присяжным и пр.).

Из принципа устности американского судопроизводства вытекает, что свидетель не может давать показания, зачитывая ранее заготовленный текст или документы. Но использование таких материалов возможно при необходимости "освежить память" (refresh memory) свидетеля. Процессуальные нормы наделяют противную сторону правом ознакомиться с записями и ставить вопросы по поводу их происхождения и содержания (§ 612 ФПД, § 771 Кодекса о доказательствах Калифорнии). Эта конструкция тесно связана с тем исключением из запрещения оперировать производной информацией (hearsay rule), которое допускает представление записей, совершенных или одобренных свидетелем, а затем им полностью или частично забытых.

Но при "освежении памяти" не имеет решающего значения, кем и когда составлен текст, представлены его оригинал или копия; сам же по себе текст доказательством не считается. В реальной жизни это открывает дорогу бумагам, специально изготовленным для процесса. А истинное "освежение" имеет место до заседания, когда адвокат еще готовит дело и приватно беседует со свидетелями. В результате таких бесед свидетели "вспоминают" факты, которых не наблюдали, проще говоря, лгут.

Вторая часть свидетельских показаний - перекрестный допрос (cross-examination), осуществляемый уже не стороной, вызвавшей свидетеля, а ее противником. Американские источники нередко воспроизводят слова Дж. Уигмора о том, что перекрестный допрос есть, несомненно, важнейший элемент доказательственного права, величайший инструмент, изобретенный для раскрытия правды. Но вслед за этой цитатой хвалебного содержания некоторые авторы спрашивают, является ли истина действительной целью перекрестного допроса. Ответ однозначен: нет, истина подчинена победе над соперником. Независимо от любых оценок перекрестный допрос выступает как продукт и существенны элемент состязательного процесса англосаксонского типа, на практике от его неудачи или успеха в немалой степени зависит исход тяжбы. Адвокаты редко отказываются от ведения перекрестных допросов, в частности потому, чтобы не быть обвиненными в неопытности или плохой заботе о защите доверителя.

Комментаторы заявляют, что каждая сторона имеет абсолютное право на перекрестный допрос, и если она лишена возможности это право реализовать (свидетель внезапно умер, заболел, куда-то исчез, просто отказывается отвечать и т.п.), то зафиксированные в ходе прямого допроса показания обычно исключаются из стенограммы по ходатайству заинтересованного лица. Правда, действуют различные прецеденты, которые передают решение вопросов о корректировке протоколов на усмотрение судей с учетом мотивов невозможности продолжения допроса. Иногда допустимо сохранение ранее данных показаний, и судья должен разъяснить присяжным возникшую ситуацию. При незначительном заболевании свидетеля его перекрестный допрос или все дело могут быть отложены.

Тактические цели адвоката: получить благоприятную для своего клиента информацию от чужого свидетеля и опорочить невыгодные сведения подрывом доверия к их источнику и его словам. Ранее уже были изложены основные направления дискредитации свидетелей. Кроме того, адвокаты стремятся уличить свидетеля в непоследовательности, противоречиях, сокрытии некоторых фактов, заставить его отречься от части показаний или дать им другое истолкование и т.д. Широко применяются наводящие вопросы. Исключить их судья может лишь в случаях, когда допрос является перекрестным лишь по форме, а не по существу: например, адвокат допрашивает своего же клиента, его родственника или друга.

Обычно дозволенность наводящих вопросов оправдывают тем, что стороне заранее неизвестно, какими сведениями располагает свидетель противника. Но этот мотив значительно обесценен расширением практики допросов до судебного заседания. А наводящие вопросы все же сохраняются; они служат инструментом запутывания свидетеля, драматизируют и обостряют рассмотрение дела.

Большое количество руководств посвящено методам, уловкам, психологическим аспектам перекрестного допроса. Какими только рекомендациями не снабжают практикующего деятеля американской юстиции, причем большая их часть находится на грани или за гранью нормальной человеческой этики и элементарных приличий. Адвокатов учат использовать черты характера человека, его нервное возбуждение, сдержанность или болтливость, степень общей и юридической образованности, убежденность или колебания при даче показаний. Не считается зазорным прибегать к "сюрпризам", боковым атакам, усиливать эффективность воздействия тоном голоса, мимикой, жестами, красноречивым молчанием, тенденциозными комментариями ответов. С чем можно сравнить такой, например, совет: если свидетель честен и говорит правду, старайтесь раздробить показание на мелочи, отвлекайте от главного, бросайте тень на его память, не задавайте вопросов, не будучи уверенными в том, что последует в ответ.

Изложенные ранее способы дискриминации свидетелей в принципе может применить любая сторона. Но в ходе прямого допроса это бывает редко, собственных свидетелей адвокаты щадят. Иное дело допрос перекрестный. Слово американским авторам. Ф. Велман: "...юридический джентльмен... начинает показывать Вам, что Вы полностью ошиблись во всех своих утверждениях, что Вы не были очевидцем тех фактов, об истинности которых присягали... короче, что Вы совершили умышленное лжесвидетельство. Он хочет знать, содержались ли Вы ранее в тюрьме, и выслушивает Ваш отрицательный ответ с видом человека, полагающего, что Вам следовало там быть..." Коллисон: "Обращение американского адвоката со свидетелями - это стыд и позор... Позволительно задать вопрос, на каком основании можно вмешиваться в частную жизнь свидетеля и его семьи, высмеивать его, подвергать нападкам его нравственные качества... Почему вопросы формулируются и ставятся так, чтобы создать у присяжных и публики неправильное представление, что свидетель - клятвопреступник, бездельник, вор или какая-нибудь иная разновидность человеческого отребья?" Совсем уже незавидно положение свидетелей, вызванных по инициативе суда. Обе стороны подвергают их перекрестному допросу (§ 614 ФПД). Правда, такие случаи редки.

Ныне в США есть два подхода к определению границ перекрестного допроса. Для судов примерно пятой части штатов характерен широкий (wide-open), или "английский", подход, согласно которому свидетелю можно задавать вопросы относительно любых существенных для разрешения спора фактов (см., напр., § 43.02 Правил гражданского процесса Теннесси).

Суды федеральные и большинства штатов придерживаются ограничительного (restrictive), или "американского", правила, устанавливающего, что перекрестный допрос не должен выходить за рамки фактов, затронутых в ходе допроса прямого. Именно такое определение дает § 761 Кодекса о доказательствах Калифорнии.

Но эти две крайние позиции не фигурируют в чистом виде, каждая из них имеет модификации, снабжена исключениями, размыта прецедентами. Так, никаких ограничений нет для дискредитации свидетеля, подрыва доверия к его показаниям или для опровержения сделанных им умозаключений.

Суды наделены дискреционными полномочиями по своему усмотрению разрешить затронуть новые аспекты дела; это усиливает судейскую власть (§ 611 ФПД). Норма критикуется некоторыми юристами как вредная и мешающая эффективному рассмотрению сложных дел.

Еще один важный момент. На практике сильна тенденция считать допустимым расширение объема перекрестного допроса с тем условием, что здесь свидетель из чужого превращается в своего с вытекающими отсюда последствиями относительно наводящих вопросов, возможности перекрестного допроса по новым фактам первоначально вызвавшей свидетеля стороной и т.д.

Наконец, в конкретных случаях не всегда легко уяснить: действительно затрагиваются новые обстоятельства или продолжается уточнение ранее изложенной свидетелем информации.

Вслед за двумя главными частями показаний свидетеля могут следовать повторные прямой (redirect) и перекрестный (recross) допросы, которые ведут соответственно участник процесса, вызвавший свидетеля, и затем его противник. Нормативными актами (см., напр., § 774 Кодекса о доказательствах Калифорнии) и прецедентами установлено, что каждая сторона наделена правом требовать продолжения допроса, если на предыдущем его этапе впервые были затронуты какие-либо новые аспекты дела. Если же этого нет, то судьи по своему усмотрению решают, дозволить ли повторные допросы и каким должно быть их содержание. Таким образом, свидетель дает показания по все сокращающемуся кругу вопросов.

Распространение англосаксонской юриспруденцией правового статуса свидетелей на экспертов и стороны не исключает значительных различий между перечисленными источниками доказательств. Механическое отождествление привело бы к деформации судопроизводства, так как качественные характеристики, порядок исследования, критерии оценки показаний свидетелей, заключений экспертов, объяснений сторон совпадать не могут по самой их природе.

Экспертов в отличие от свидетелей по общему правилу не вызывают принудительно на заседание судебной повесткой. Их приглашают (источники употребляют даже термин "нанимают") стороны. В редких случаях, особенно когда нужен анализ многочисленных статистических данных, к помощи экспертов обращаются судьи с целью облегчить собственную работу (здесь эксперт не столько необходим, сколько полезен). Характерно, что затем эксперты сторон извлекают выгодные для себя положения из заключения судебного эксперта.

Свидетели информируют суд о конкретных обстоятельствах, а главная ценность эксперта - научные, технические и иные специальные знания, которые позволяют делать выводы из определенных доказательств и фактов (иногда гипотетических). Причем американское законодательство не обязывает эксперта начинать свое заключение с изложения его основы, если этого не требует суд или сторона, ведущая перекрестный допрос (§ 705 ФПД, § 4515 ЗПГП Н.-Й.).

Участники конфликта стараются привлекать специалистов, которых нельзя было бы открыто и аргументировано обвинить в предвзятости. Впрочем, заинтересованность в исходе дела согласно американской практике не есть основание для отвода кандидатуры эксперта и способна лишь повлиять на убедительность его умозаключений в глазах членов жюри и судей. Иллюзорность беспристрастности раскрывают методы подбора сторонами благожелательно настроенных или просто купленных специалистов, их подготовка адвокатами к возможным осложнениям на заседаниях, репетирование вероятных вопросов противников и т.п.

Подобно свидетелю, эксперт может быть, особенно в ходе перекрестного допроса, атакован с различных позиций (заинтересованность, предубеждения и пр.). Дополнительно и чаще всего имеет место ситуация, когда одна сторона убеждает суд в ненадлежащей квалификации эксперта, а другая - наоборот. Быстрое развитие науки и техники, их специализация, дробление на разделы и подразделы объективно расширяют возможность для споров относительно компетентности того или иного эксперта (например, в области медицины).

Правда, есть ряд условий и ограничений. Так, гражданина нельзя подвергнуть формальному экзамену для выяснения объема и глубины его знаний. Обычно в ходе допроса запрещено спрашивать эксперта относительно содержания профессиональных трудов (монографий, руководств, статей), которые не фигурируют в качестве доказательств, если он сам ранее не ссылался на данные труды или не признавал их авторов крупными авторитетами (см. § 721 Кодекса о доказательствах Калифорнии). Законодательство некоторых штатов не знает такого запрещения, но и при таких условиях адвокаты предпочитают сначала добиться от эксперта признания авторитетности исследований какого-либо ученого, а затем вскрыть противоречие между опубликованными им тезисами и выводами экспертного заключения. Это выигрышно звучит при перекрестном допросе. Вообще же вне рамок перекрестного допроса необоснованность и алогичность аргументации специалиста доказывается любыми дозволенными способами.

Есть значительные особенности допроса самих сторон, критики и оценки их объяснений. Причины очевидны: речь идет о непосредственно заинтересованных лицах, враждебно настроенных друг к другу и всемерно стремящихся к успеху. Самую возможность получения информации из такого рода источников американские теоретики мотивируют тем, что стандарты доказывания и убежденности суда в гражданских процессах ("перевес доказательств") на порядок ниже, чем в уголовных ("отсутствие разумных сомнений"). Этот тезис подобно бумерангу разбивает лозунги о беспристрастности, справедливости, объективности буржуазной юстиции.

На содержание показаний накладывает отпечаток присутствие сторон на заседании и их участие в исследовании других доказательств. В отличие от рядовых свидетелей из зала суда не могут быть удалены субъекты рассматриваемого конфликта или должностные лица корпораций и других объединений (см., напр., § 615 ФПД).

При получении объяснений сторон может иметь место переплетение элементов прямого и перекрестного допросов, например на начальном этапе допроса дозволены наводящие вопросы, на втором суд управомочен их запретить. Отказ отвечать противнику приводит к безоговорочному исключению из дела данных ранее объяснений.

По отношению к сторонам не применяется норма о возможности опровержения сообщаемой суду информации их предшествующими заявлениями до или вне процесса. Исключение делается для случаев, когда эти заявления подпадают под категорию признания, т.е. представляют собой высказывания или действия, направленные против собственных интересов, как они сложились ко времени судебного заседания, а не на момент совершения признания. Имеются в виду признания внесудебные (экстраординарные, доказательственного характера), их можно опровергать или различным образом истолковывать.

Американские юристы настоятельно рекомендуют участникам конфликта особенно тщательно готовиться к предстоящему допросу, обращая внимание как на содержание, так и на форму. Ответы советуют давать уверенно, манипулируя голосом и жестами, не мямлить, без необходимости не повторять одно и то же и т.п. Иначе говоря, нужно произвести на членов жюри и судей хорошее впечатление, способное оказать влияние на исход тяжбы.

Каковы задачи судей при допросе ординарных свидетелей и приравненных к ним лиц? Формулируя эти задачи, американские законодатели явно утратили чувство реальности. Так, § 611 ФПД возлагает на судей осуществление разумного контроля за методами и порядком извлечения информации с тем, чтобы добиться установления правды, исключить бесцельную трату времени, оградить допрашиваемого от тревог и беспокойства. Аналогично содержание § 765 Кодекса о доказательствах Калифорнии.

Реальную практику рисует Коллисон: "Судья безмолвствует, в то время когда свидетеля травят, оскорбляют... когда оспаривают пригодность и относимость к делу его показаний, когда показания, имеющие отношение к делу, стараются устранить, и в результате свидетель настолько подавлен, что теряет возможность связно что-либо рассказать. Непрерывные схватки представителей сторон отвлекают внимание, поглощают время судьи и жюри и вместо ясности вносят в дело еще большую путаницу".

При допросе свидетелей сторонами судья действительно чаще молчит, хотя не исключена его реакция на происходящее жестами или мимикой. Дж. Лобенталь приводит пример, когда судья во время показаний главного свидетеля демонстративно отвернулся к окну и читал газету. Это игра, рассчитанная на жюри и безопасная с точки зрения поводов для апелляции, поскольку она никак не отражается протоколами.

По своей инициативе судья в лучшем случае отводит лишь те вопросы, которые слишком одиозны, далеко выходят за рамки благопристойности, грубо оскорбляют свидетеля, назойливо дублируют друг друга и ведут к ненужной задержке. Но и здесь судья не обязан проявлять инициативу, а потому на практике он реагирует обычно только на возражение адвоката против вопроса другой стороны, поддерживая или отклоняя возражение. Отсюда юридические уловки и тактические хитрости. Адвокат заявляет: "возражаю" (I object), хотя вопрос вполне корректен. Цель - запутать присяжных или, напротив, не спорить против ненадлежащего вопроса, чтобы ответ дал ему возможность самому на следующем этапе допроса раскрыть далее подробности не относящихся к делу, но чем-то выгодных его клиенту фактов.

В случае принятия возражения против вопроса сама его постановка и тем более частичный ответ свидетеля, если он успевает что-либо сказать, оказывают воздействие прежде всего на присяжных, несмотря на предписание судьи изъять из протокола информацию и не обращать на нее внимания. Кроме того, адвокат, задавший отведенный затем вопрос, может заявить возражение (exception) против решения судьи и указать (в отсутствие присяжных), какие именно сведения он хотел получить от свидетеля. Этот прием рассчитан на будущую апелляционную жалобу. Вышестоящие инстанции неизменно подтверждают тезис о широкой амплитуде усмотрения судьи в связи с его полномочием снимать вопросы, предлагаемые свидетелям сторонами.

Американская модель принципа состязательности позволяет судьям допрашивать любых свидетелей. Это закреплено нормативными актами (см. § 614 ФПД), осуществляется на практике и не критикуется доктриной. Однако существенные разногласия возникают при установлении границ судейской инициативы. Налицо гамма разноречивых мнений теоретиков и практиков. Причем контуры каждой точки зрения расплывчаты, да и не могут быть иными. Комментаторы отмечают наличие тенденции к усилению активизации судей. Однако вышестоящие инстанции не отменяют решений по мотивам плохо проведенного судьями допроса свидетелей; напротив, отмена не исключена, если судья слишком рьяно вмешивается в допрос, прерывает адвокатов, берет на себя их функции.

Таким образом, у американского судьи есть право задавать вопросы свидетелям, но нет обязанности вести допрос так, чтобы нейтрализовать своекорыстные уловки адвокатов и добиться правдивой информации. Установление такой обязанности противоречило бы коренным устоям буржуазной юстиции с ее формальной истиной. Поэтому целью судьи является уточнить отдельные моменты показаний, а главное - обратить на них внимание жюри. Для американского правосудия характерно причудливое сочетание норм о широком судейском усмотрении при ведении допросов и нелимитированном применении наводящих вопросов с нормами о праве сторон возражать (обычно в отсутствие присяжных) против действий судьи в ходе показаний свидетелей (см. § 614 ФПД) и бесконечными предупреждениями судьям о том, чтобы они были беспристрастными, не подменяли собой адвокатов, не пытались своими вопросами восполнять бреши в доказательственной аргументации сторон.

А как ведут себя присяжные? Почти абсолютная пассивность - такова доминирующая черта поведения членов жюри на судебных заседаниях. Это молчаливая группа наблюдателей, которые слушают участников дела или рассматривают передаваемые им документы и вещественные доказательства. Запрещено даже задавать устно вопросы для разъяснения каких-либо неясных мест показаний сторон, свидетелей, экспертов; в лучшем случае можно просить судью, чтобы он поставил тот или иной вопрос. Подобная практика неудобна и малооперативна. Отсюда тщетность рекомендаций некоторых теоретиков о желательности более активного участия присяжных в разбирательстве споров.

Американские законодательные акты хранят молчание относительно полномочий присяжных вести при рассмотрении гражданских дел записи, чтобы далее руководствоваться ими на совещании. Отсутствие нормативных предписаний развязывает руки судьям, и они чаще всего не считают какие-либо письменные заметки целесообразными, исключая случаи, когда нужно закрепить ряд цифровых данных. Разумность запрещения обосновывают стандартными аргументами; рядовой присяжный не способен зафиксировать все действительно существенное, следовательно, его отрывочные и, вероятно, неточные записи могут приобрести гипертрофированную значимость, оставить в тени другие материалы, деформировать соотношение записанной и остальной информации, наконец, оказать непроизвольно давление на коллег по скамье. Не так уж трудно дать критику этих тезисов с позиций логики и психологии. Но, пожалуй, лучшим контраргументом будет ссылка на то, что, например, статутное право штата Нью-Йорк дозволяет присяжным вести записи в уголовном процессе.

Обычно сторона, представляющая доказательства, оперирует не только свидетельскими показаниями, но также материалами - письменными и вещественными. По некоторым категориям гражданских дел (антитрестовские, патентные) документы преобладают, их набирается огромное количество, крайне осложняющее задачи судей и тем более жюри. Сила различных бумаг неоднородна. К примеру, направленное суду конфликтующими субъектами согласованное заявление о существовании какой-либо совокупности фактов (при автодорожных происшествиях и т.п.) исключает необходимость их проверки. Строго говоря, это даже не доказательство, а конгломерат взаимных признаний, уменьшающих предмет доказывания.

Методы исследования письменных доказательств зависят от ряда факторов, среди которых немалую роль играет деление на: а) документы публично-правового характера; б) записи, совершаемые в ходе деловой жизни (торговые книги и пр.); в) частные бумаги.

Идентификация письменных материалов осуществляется различными способами. Главными среди них являются признание подлинности противником, вызов автора документа или лица, наблюдавшего за изготовлением подлинника дубликата или копии, отождествление почерка. Здесь сложнейшее переплетение концепций о наилучших доказательствах (best evidence rule), запрещении производной информации (hearsay rule), иных правил допустимости. Если публично-правовые документы имеют значение без свидетельских показаний их составителей и в надлежаще удостоверенных копиях, то документы второго и особенно третьего классов желательно доставлять в подлиннике и вместе со свидетелями, которые должны подтвердить правильность содержания текста или точность дубликата. Впрочем, исключения довольно многочисленны; суд принимает документ, если автора нельзя доставить на заседание, поскольку он умер, тяжело болен, утратил дееспособность, неизвестно где находится, недоступен для вручения повестки и т.п. (см., напр., § 4517 ЗПГП Н.-Й.). В ходе допроса по поводу документа его не обязательно показывать, зачитывать либо предъявлять целиком или частично свидетелю, хотя эти действия также возможны (§ 768 Кодекса о доказательствах Калифорнии).

На практику работы с письменными материалами оказывает немалое влияние своеобразная доктрина "освежения памяти" (rule of past recollection recorded). С различными вариациями нормативные акты (см., напр., § 1237 Кодекса о доказательствах Калифорнии) и судебные решения формулируют условия, при которых допрашиваемый на заседании гражданин может обращаться к ранее составленным бумагам. Обычно считается необходимым, чтобы свидетель располагал непосредственным знанием о зафиксированном событии, а запись имела место в момент или вскоре после наблюдавшихся фактов. И хотя ко времени судебного разбирательства свидетель забыл их полностью или частично, он перед судом ручается за точность текста. Таким образом, не следует удивляться случаям, когда свидетель (особенно если речь идет о цифровых выкладках, длинных инвентаризационных реестрах имущества, торговых операциях, давнишних рапортах полицейских о транспортных инцидентах и т.п.) способен лишь повторить только что прочитанное и не вспомнить ничего больше. Принятие же самой записи в качестве самостоятельного доказательства, наряду со свидетельским показанием, зависит от ряда условий, в частности, иногда от согласия участников дела.

Отдельные черты правового режима документов распространены на вещественные доказательства, которыми считаются одушевленные и неодушевленные предметы, способные воздействовать на органы зрения, слуха, вкуса, обоняния, осязания присяжных и судей. Цель - установление определенных фактов. Практика знает довольно своеобразные разновидности вещественных доказательств. По иску о возмещении личного вреда, причиненного студенту инструктором по обучению каратэ, суд предписал ответчику воспроизвести для видеозаписи технику, примененную им в ходе тренировки некоторых приемов борьбы, отклонив возражение о том, что к этому нельзя принуждать сторону.

Вообще американские суды, рассматривая гражданские дела, не очень склонны тратить время на обозрение материальных объектов. Мотивы различны: трудность получения и доставки на заседание, недопустимость нарушения благопристойности (при осмотре тела человека), низкая доказательственная ценность в сочетании с опасностью большого эмоционального воздействия (обезображение лица), технические неудобства использования (нет условий для демонстрации кинолент) и др. Нетранспортабельные или прикрепленные к чему-либо предметы могут исследоваться по месту их нахождения, но выезд туда присяжных или только самих судей зависит от усмотрения последних. Осмотр членами жюри вещей, помещений, местности частным образом способен создать повод для апелляции.

По общему правилу вещи приобретают значение доказательств, если только они сопровождаются показаниями свидетелей, удостоверяющих идентичность предметов, подробности их обнаружения и т.п. Это тем более необходимо, когда в деле фигурируют производные вещественные доказательства - фотографии людей, механизмов, строений, транспортных средств, причем не обязательно, чтобы свидетель сам фотографировал или знал о времени и условиях фотографирования. В принципе же допущение фотографий зависит от воли суда и его положительное или отрицательное решение не подлежит пересмотру, поскольку не будет установлено явного злоупотребления.

Деятельность стороны, начавшей представлять доказательства, имеет конкретную цель: убедить присяжных и судей в существовании фактов, обосновывающих ее юридическую позицию. Теоретически этой стороне на данном этапе нет необходимости заранее опровергать известные ей из состязательных бумаг или предполагаемые утверждения противника, однако в жизни так действовать приходится, поскольку контраргументы конфликтующих субъектов нередко бывают тесно взаимоувязаны, переплетены. К примеру, потерпевший сразу начинает доказывать отсутствие собственной небрежности, кредитор настаивает на соблюдении им сроков давности и т.п.

Наконец заготовленные материалы исчерпаны и адвокат стороны заявляет, что для них пришло время "закрыть свое дело" (to close the case или to rest the case). Теперь наступает очередь противника.

Тот участник конфликта (в большинстве случаев - ответчик), которому выпало действовать вторым, может избрать разные варианты поведения. Прежде всего, он имеет полномочие, если дело рассматривается без жюри или с совещательным жюри, сразу поставить вопрос об отклонении иска, поскольку фактические и правовые утверждения истца недостаточны для выигрыша дела или он оставил без прикрытия какие-либо важные обстоятельства, оперировал легковесными доказательствами, что было обнаружено в ходе их исследования, и т.д. Удовлетворение судом ходатайства приносит победу ответчику, при отклонении он сохраняет право начать представление собственных доказательств (ст. 41 ФПГП).

Но как быть, если процесс идет с присяжными? Довольно существенное значение для американской юстиции имеет наделение судей полномочием при определенных условиях давать присяжным категорические указания о содержании всего или части вердикта, который надлежит постановить (directed verdict). Правда, судьи не называют сумму взыскания, если ее нельзя исчислить чисто арифметическими методами (договор займа и т.п.). Каковы условия реализации указанного правомочия или, говоря иначе, какими мотивами должна обосновать соответствующее ходатайство сторона для достижения успеха? Нормативные акты крайне лаконичны: ст. 50 ФПГП лишь упоминает о существовании категории предписанных вердиктов; § 4401 ЗПГП Н.-Й. ограничивается туманным указанием на то, что здесь возникает вопрос права; ст. 50 Правил судопроизводства штата Индиана говорит о расширении власти суда в случаях недостаточности доказательств, представленных какой-либо из сторон.

Нормативный вакуум до известной степени заполняют прецеденты. Главный из них - решение Верховного суда США по делу Gailoway v. United States. Для получения страхового вознаграждения нужно было установить, что муж истицы 11 лет страдал психическим расстройством, однако наличие болезни на протяжении пятилетнего отрезка из этого срока подтверждалось лишь гипотетическим заключением эксперта. Большинством в шесть голосов против трех Верховный суд США одобрил удовлетворение нижестоящими инстанциями ходатайства ответчика о вынесении в его пользу предписанного вердикта. Член суда Блэк, сформулировавший особое мнение, назвал позицию большинства дальнейшим шагом по пути давно уже начатого размывания процессуальных гарантий, дарованных седьмой поправкой к конституции. Он разграничил случаи полного отсутствия данных о некоторых фактах и случаи, когда доказательства есть, хотя и выглядят малоубедительными. Распространять на вторую группу механизм предписанного вердикта, по Блэку, значит сокращать компетенцию присяжных, нарушая "Билль о правах". Характерно, что в объявленном большинством решении откровенно признавалась невозможность установления сколько-нибудь точных стандартных критериев для определения ситуаций, при которых присяжным можно давать категорические предписания. Банальное рассуждение о необходимости разумного подхода, по существу, свидетельствовало о бессилии регламентировать судейское усмотрение даже методом прецедентного нормотворчества.

Этот вывод не опровергло дальнейшее развитие практики и ее нынешнее состояние. Действительно, такие упрощенные формы завершения конфликтов, как вынесение решения по материалам состязательных бумаг и решений суммарных, прекращение производства (demurrer) и т.п., хотя они нередко ущемляют интересы плохо юридически защищенной стороны, могут иметь место при более точных обстоятельствах: бесспорность фактического состава, явная неполнота основания иска или возражений, совершенно голословные ссылки на главные юридические факты.

Но конструкция предписанного вердикта предполагает наличие доказательств. Значит, их нужно оценить, что и осуществляет судья, прогнозируя судьбу процесса. На фоне столь очевидной реальности крайне наивно выглядит широко эксплуатируемый американскими теоретиками и практиками тезис об отнесении оценки данного типа к числу юридических аспектов дела. Впрочем, юристы закрывают глаза на явную алогичность довода, поскольку он нужен для обоснования видимости соблюдения органами юстиции конституционных норм о функциях жюри.

Отсутствие научных критериев для разграничения комплектов существенных и малозначительных доказательств пытаются завуалировать шаблонным для буржуазной идеологии приемом: на сцене возникает фигура "разумного" человека, кочующего по страницам научных трактатов и судебных отчетов. Апелляционный суд 1-го округа по спору о размере налога рекомендует выносить предписанные вердикты, когда из заслушанных показаний свидетелей и иных данных разумная личность способна сделать лишь однозначный вывод, если же не исключены разные выводы, ходатайство о даче членам жюри категорических инструкций судья отклоняет. Те же рассуждения изложил Апелляционный суд 5-го округа, подтверждая решение об отказе в иске о возмещении вреда, причиненного столкновением автомашины с оставленной на переезде железнодорожной платформой.

Количество иллюстраций легко увеличить. Но возникает естественное недоумение: зачем обижать присяжных подозрением в неспособности рационально мыслить, превращать их в марионеток, заставляя безоговорочно исполнять наставления, к чему этот механизм предписанных вердиктов, который не способен хотя бы ради соблюдения приличий затушевать диктат судей. Очевидно, вся бутафория предназначена для сохранения фикции участия жюри в такого рода гражданских делах, т.е. фикции соблюдения конституционных норм. По существу, американское право, признавая только за судьей способность быть олицетворением разума, мимоходом разрушает один из главных мотивов целесообразности участия населения в судопроизводстве, а именно необходимость использования житейской мудрости и здравого смысла граждан.

С расчетом на конкретизацию условий допустимости обязательных напутствий прецедентами сформулированы тезисы о том, что при рассмотрении заявленного стороной ходатайства суд должен расценивать доказательства наиболее благоприятно для другой стороны и толковать в ее пользу любые возникающие сомнения. Но практически это - эфемерное уточнение, нисколько не ограничивающее господствующего критерия "разумности". Кстати, он начинает выглядеть довольно странно на фоне немалого числа случаев, когда апелляционные инстанции лишь большинством голосов подтверждали законность предписанных вердиктов, тогда как меньшинство отстаивало противоположную точку зрения. Перед комментаторами возникает дилемма: объявить участников группы меньшинства людьми иррационально мыслящими, а значит, недостойными занимать высокие судейские должности, либо констатировать неправомерность позиции большинства, игнорировавшего наличие материалов, которые присяжным надлежало оценить самостоятельно.

Реально осязаемую норму содержат прецеденты, целиком отвергающие возможность вынесения обязательных вердиктов в пользу стороны, несущей бремя доказывания. Исходным выступает соображение о том, что установление силы и убедительности собранной этим участником дела информации есть компетенция жюри. Однако другая серия прецедентов свидетельствует о гораздо более широком распространении диаметрально иного подхода, т.е. большинство судов применительно к данному вопросу не придает значения тому, как распределяется обязанность представления доказательств.

Законодательство намечает два узловых момента в развитии судебного разбирательства, когда заинтересованные лица могут ходатайствовать о даче жюри категорических инструкций. Как уже было отмечено, первый следует за завершением исследования доказательств начавшей разбирательство стороны, чаще всего истца. Здесь инициатива принадлежит только противнику, он должен обосновать просьбу, т.е. убедительно раскрыть несостоятельность данных контрагента. Дискуссия относительно ходатайства обычно идет без присяжных, не объявляют им и мотивов его отклонения. Ныне в судах федерации и многих штатов безрезультатность выпада стороны не грозит ей серьезными неблагоприятными последствиями. При неудаче она спокойно переходит к представлению свидетелей, документов, предметов, которыми располагает, иначе говоря, спорит по существу. Но есть еще штаты, где возбуждение указанного ходатайства автоматически лишает заявителя права затем в случае отклонения этого ходатайства использовать имеющиеся материалы. Неудачнику остается уповать на благоприятность обычного вердикта. Выбор между формами защиты немало зависит от тактической ловкости адвоката.

Второй момент наступает после завершения исследования доказательств, представленных участниками конфликта. Теперь просить судью дать присяжным обязательные рекомендации вправе любая сторона. Нормативные акты федеральные и ряда штатов (ст. 50 ФПГП, § 4401 ЗПГП Н.-Й. и др.) специально предупреждают, что если однотипную просьбу выдвинули все заинтересованные лица, это не должно быть расценено как их добровольный отказ от субъективных прав на процесс с жюри. Напротив, § 270.26 Свода законов Висконсина дает именно такую трактовку подобного рода ситуациям.

Обязательные указания судьи охватывают гражданское дело в целом либо отдельные его элементы или участников. Зачастую жюри выносит продиктованные вердикты немедленно, хотя не исключено его удаление в совещательную комнату. Если вердикт противоречит рекомендациям, судья заставляет присяжных продолжить совещание, распускает непокорный состав с назначением нового разбирательства либо выносит решение сам вопреки мнению жюри. Игнорирование приказа отдельными присяжными может даже быть расценено как неуважение к суду.

Удовлетворение апелляционной инстанцией жалобы на решение, базирующееся на предписанном вердикте, имеет следствием возвращение дела на новое рассмотрение. Но как поступить вышестоящему суду в случаях, когда он признает неправильным отклонение ходатайства стороны о даче присяжным обязательных указаний с последующим вынесением против нее вердикта и решения? Практика судов федеральных и многих штатов ныне идет по пути наделения апелляционных инстанций полномочием в подобных ситуациях отменять обжалованное и выносить собственное постановление в пользу апеллянта. В некоторых штатах законодательство требует возврата дела суду первой инстанции для дублирования разбирательства.

Конструкция предписанных вердиктов вызывает естественный протест у граждан, уверенных, что их пригласили для активного участия в осуществлении правосудия, а вместо этого заставляют безоговорочно действовать по указке. Большую часть общественности также приводит в недоумение подобное использование судейской власти. Такого рода настроения не могут поколебать утверждения юристов о правовом характере проблемы распознавания недостаточности доказательств. Неубедительность аргумента неисцелима, так как он просто ошибочен по существу. От более резкой критики американскую юстицию спасает относительно небольшой удельный вес случаев, когда судьи дают безоговорочные рекомендации жюри, гораздо чаще они используют инструкции обычного типа, сохраняя за собой право затем аннулировать ошибочный, по их мнению, вердикт.

Если собранная истцом доказательственная информация выглядит достаточно солидно и ответчик не заявил ходатайства о немедленном отказе в иске или предписанном вердикте либо ходатайство отклонено, судебное разбирательство идет по типовой схеме. Адвокат ответчика "открывает свое дело", т.е. выступает на заседании с вводной речью, напоминающей ту, которую ранее произносил его соперник, представляющий интересы истца. Главное содержание - изложение целей и программы представления доказательств.

Реальная программа зависит от ряда взаимодействующих факторов конкретного дела. Прежде всего, имеет значение форма защиты, если она носит положительный характер (affirmative defence), то главным будет подтверждение фактов, исключающих удовлетворение иска. В других случаях ответная сторона направляет острие ударов на разрушение основания иска или опровержение достоверности и убедительности представленных истцом сведений и т.п. Нередко происходит сложное, даже внутренне противоречивое сочетание разностильных методов защиты.

Что касается исследования доказательств ответчика, то оно происходит в таком же порядке, как и ранее завершенный анализ источников, представленных истцом. Только подобно зеркальному отражению фигуры меняются местами. Например, первоначальный допрос вызванного ответчиком свидетеля ведет его адвокат, а перекрестный - адвокат противника и т.д. Когда все материалы исчерпаны, ответная сторона "закрывает свое дело".

Далее ход событий различен. Истец вправе просить предписанный вердикт по мотиву несостоятельности выдвинутой защиты. Он также может обратиться к суду за разрешением продлить следствие, так как ему нужны дополнительные сведения для опровержения доказательств ответчика (plaintiff's evidence in rebuttal). Здесь допустим, например, вызов новых свидетелей или повторный допрос с иных позиций лиц, ранее дававших показания. Затем аналогичные действия возможны со стороны ответчика, но в рамках опровержения добавочных материалов истца (defendant's evidence in rejoinder). Простое дублирование уже известной суду информации для усиления эффекта ее воздействия запрещено, равно как и умышленное "придерживание" некоторых фактических данных для их использования на более поздних этапах судебного разбирательства. Расплывчатость всех приведенных критериев означает делегирование судьям реальной власти по их толкованию и применению.

Прения сторон и напутствие судьи присяжным

После завершения исследования доказательств суд переходит к заслушиванию заключительных заявлений (closing statements или summations) сторон (адвокатов), т.е. к судебным прениям. Иногда этому предшествует встреча адвокатов с судьей у него в кабинете для урегулирования предварительных вопросов (исключение доказательств по мотиву их неотносимости к делу и т.п.). Из процессуального общего права Англии американская юстиция заимствовала схему, по которой (если иное не установлено каким-либо нормативным актом) сначала держит речь тот, кто согласно распределению бремени доказывания первым "открывал дело", а затем его противник и снова адвокат, начинавший прения. Таким образом, одна из сторон говорит дважды. Практики считают, что тем самым она имеет известные преимущества, особенно в процессе с жюри. При соучастии или иной множественности заинтересованных субъектов очередность речей регулирует суд (см. § 607 ГПК Калифорнии).

Главная цель адвокатских заявлений - укрепить позиции собственных доверителей и получить благоприятное решение. Желаемого результата нельзя достигнуть, если адвокат признает факты, разрушающие основание требований или возражений, либо упустит из виду поддерживающие их важные обстоятельства, либо прямо заявит о недоказанности этих обстоятельств. Такого рода "честность" равносильна вынесению решения против самого себя, оформление поражения становится лишь вопросом техники.

Поэтому каждый участник прений обычно начинает с безапелляционно формулируемого тезиса о том, что он выполнил обещания, изложенные при "открытии" дела, и теперь рассчитывает на положительный результат. Речи сами по себе не есть доказательства, но главное их содержание обычно составляют анализ и оценка продемонстрированных на заседании сведений, естественно, под весьма субъективным углом зрения. Каждый оратор всемерно подчеркивает достоверность полезной для него информации и надежность ее источников, маскирует слабые места собственной позиции, атакует собранные противником данные как неразумные, необоснованные, бесполезные для дела, добытые из сомнительных каналов. Абстрактное запрещение искажать ход и содержание проведенного судебного следствия мало кого смущает. Препарированные такими методами доказательственные материалы кладутся в основу выводов о том, какие обстоятельства нужно считать установленными или опровергнутыми.

Непримиримое столкновение диаметрально противоположных точек зрения способно дезориентировать присяжных. Чашу весов могут перетянуть внепроцессуальные факторы: красноречие, актерские склонности, обаяние адвокатов, умение придать значительность тривиальным вещам и учесть состав, уровень мышления членов жюри с целью повлиять на их чувства, особенно по делам (например, о возмещении личного вреда), где есть простор для эмоциональных оценок и рассчитанных на обывателя банальных штампов типа "слабая женщина", "бедный младенец" и т.п. Впрочем, нужно соблюдать некоторые границы.

Так, федеральный Апелляционный суд 5-го округа возвратил на новое рассмотрение дело по иску родственников погибшего к компании по изготовлению автомобильных шин, недоброкачественность которых была причиной аварии со смертельным исходом. Одним из мотивов отмены решения послужило содержание заключительного выступления адвоката истцов, предлагавшего присяжным поставить себя на место сирот и драматически рассказывавшего, как дети рыдают на могиле отца.

По тому же делу вышестоящий суд объявил недопустимым утверждение в итоговой речи адвоката, что после аварии ответчик снял шины данного сорта с производства, поскольку оно не было основано на материалах судебного разбирательства. Равным образом нельзя оперировать в прениях новыми доказательствами.

Существенный элемент заключительных выступлений - правовая аргументация, т.е. юридическая оценка фактической ситуации и формулируемый на этой основе вывод относительно содержания резолютивной части будущего решения. Аргументация может быть весьма сложной, поскольку она складывается из обнаружения, анализа, толкования статей нормативных актов и многочисленных прецедентов. Здесь не исключены неожиданные повороты дела, "сюрпризы" для противника, так как стороны не обязаны целиком раскрывать свою правовую позицию на более ранних этапах процесса.

За исключением некоторых штатов длительность судебных прений законодательством не ограничивается. Однако право установить регламент есть у судей. Наряду с устными выступлениями сложилась практика представления суду адвокатами письменных меморандумов (briefs), суммирующих итоги рассмотрения дела. Судьи, особенно если они действуют без присяжных, более благосклонны к таким меморандумам, чем к длительным речам, дублирующим материалы процесса.

Изучение американских нормативных актов, прецедентов, доктрины позволяет сформулировать две официально провозглашаемые цели судейского напутствия присяжным (charge или instruction). Первая - оказать людям, не имеющим юридического образования и практики, конкретную помощь, гарантирующую успешную оценку доказательств и установление фактов. Вторая - доходчивое изложение и толкование действующего законодательства, подлежащего обязательному применению. Напутствие судьи есть имманентная черта института присяжных, без которой он вряд ли мог бы существовать в обществе с антагонистическими классами.

В самом начале заседания судья может дать членам жюри суммарные разъяснения относительно их функций, полномочий и обязанностей. По ходу разбирательства он иногда кратко комментирует некоторые аспекты спора. Но главный инструктаж имеет место после завершения исследования доказательств. Есть штаты, законодательство которых устанавливает, что напутствие судьи предшествует заключительным аргументам адвокатов. Но в судах федерации и большинства штатов порядок обратный, т.е. речь судьи присяжные выслушивают непосредственно перед удалением на совещание (ст. 51 ФПГП, § 70-207 Свода законов Джорджии). От усмотрения судьи зависит, будет ли он дублировать ранее высказанные им замечания (§ 51 Правил гражданского судопроизводства Миннесоты).

Обычно судье дозволено делать критические замечания по поводу сказанного адвокатами, в некоторых штатах ему можно лишь объявить, что сами по себе речи сторон не следует трактовать как доказательства. Неверные рассуждения адвокатов считаются теряющими силу после указания судьи на допущенные ошибки.

Должно ли напутствие быть составлено письменно и затем оглашено или достаточно устной импровизации? Единства здесь нет. Доминирует устная форма, хотя с немалыми исключениями, причем законодательство федеральное и ряда штатов разрешает, а других штатов - запрещает снабжать присяжных копией напутствия. Объем текста может достигать десятков страниц.

Стремление уменьшить количество ошибок в напутствии, облегчить работу судьям, а главное - унифицировать практику породило идею о целесообразности издания типовых инструкций по наиболее распространенным категориям гражданских дел. Идея сначала была реализована в Калифорнии, затем штатами Иллинойс, Айова, Огайо, Юта, Висконсин. Тенденция продолжает расширяться. Судьи одобряют такие стандарты при условии, что их допустимо корректировать с учетом индивидуальных черт конкретных случаев. Наряду с официально санкционированными образцами напутствий существуют дополнительные схемы, разрабатываемые теоретиками, причем рекомендации касаются также разъяснения отдельных юридических терминов и категорий (вина, небрежность, убытки, договор, разумное сомнение и т.п.).

Главную роль при подготовке инструкций играет судья, на нем же лежит ответственность за их содержание. Но немалое влияние способны оказать стороны, точнее, их адвокаты. На базе ст. 151 ФПГП можно составить представление о наиболее типичных формах контактов между судьями и адвокатами. Последние наделены полномочием направить судье тексты рекомендаций, которые, с их точки зрения, должны найти место в обращении к присяжным, и затем получить информацию о том, удовлетворены ли и до какой степени их ходатайства. Фактически речь идет о совещании судьи с адвокатами по вопросу о характере рекомендаций, проводимом без участия жюри, в закрытом кабинете, где идут дебаты, используются разнообразные контраргументы; иначе говоря, каждый адвокат затрачивает максимум усилий, добиваясь наиболее благоприятных для своего клиента инструкций. Разумеется, такое "абстрактное" понятие, как объективная истина, в расчет не принимается, цель - обеспечить желательный вердикт и не дать повода для апелляции. Окончательное решение зависит от судьи. Отвергнутые им предложения адвокаты могут развивать в ходе прений сторон. В некоторых штатах заключительное обращение судьи к присяжным вообще не производится, если этого не требуют стороны (см., напр., § 11-7-55 Свода законов штата Миссисипи).

Пестрота нормативного регулирования не дает возможности составить единый для всех американских судебных инстанций ассортимент вопросов, из раскрытия которых должно состоять напутствие членам жюри. Статья 51 ФПГП, хотя и снабжена заголовком "Инструкции присяжным" (Instructions to jury), ничего не говорит об их характере. Аналогичное положение существует в законодательстве немалого числа штатов. Такое умолчание практика и доктрина расценивают как сохранение верности традициям старого общего права. Их контуры тоже расплывчаты, но центральная идея ясна достаточно: дать судье возможность эффективно воздействовать на содержание вердикта, т.е. не только толковать присяжным юридические нормы, но равно намечать пути оценки доказательств и установления фактов.

Американские теоретики предлагают типовые стандарты инструктажей. Так, С. Маккарт указывает, что членам жюри нужно разъяснить: 1) какие аспекты дела бесспорны и существо спорных вопросов; 2) позиции, занятые участниками конфликта; 3) принципы доказательственного права и их реализацию (например, о распределении бремени доказывания, оценке доказательств); 4) положения материального права, которыми нужно руководствоваться применительно к вариантам обнаруженных фактических ситуаций. С формальной точки зрения такая схема подлежит корректировке для штатов, где судье запрещено касаться доказательств (Миссисипи и др.). Федеральным судам нужно учитывать специфические черты законодательства штатов, поскольку они влияют на определение сущности инструкций. Но главное, конечно, не в абстрактных схемах, а в конкретизации их элементов при рассмотрении индивидуальных гражданских дел.

Конституции Джорджии и Орегона дают основания называть присяжных судьями не только факта, но и права. Однако такого рода нормы есть не более чем бессодержательные декларации, поскольку члены жюри, применяя законодательство, должны следовать предписаниям государственных судей. Эти предписания - неизменная составная часть любых напутствий. К примеру, по делу о возмещении вреда судья излагает нормы о деликтной ответственности, разъясняет понятия неосторожности, причинной связи, вины потерпевшего, критерии исчисления размера компенсации и т.д. Руководящие указания обычно имеют форму условных предложений. Судья говорит: "Если вы посчитаете установленными такие-то факты, ваш вердикт должен быть таким-то; если же вы упомянутые факты не признаете достоверными, нужно вынести противоположный вердикт".

Было бы, однако, заблуждением считать подобного рода инструктаж занятием простым и неизменно однозначным. Напротив, здесь скрыто немало сложностей, вытекающих из глубин американской юридической системы с ее развитым прецедентным методом нормотворчества. Значит, при подготовке напутствия судье надлежит отобрать надлежащие прецеденты, разобраться в противоречиях между ними, учесть разногласия между членами апелляционных судов по различным вопросам, при отсутствии решений вышестоящих инстанций по сходным проблемам поставить мысленно себя на их место, заполняя обнаруженный пробел. Иначе говоря, судья в немалой степени творит право.

Одобренный Верховным судом США проект ФПД содержал норму, фиксировавшую полномочие судьи суммировать исследованные материалы, комментировать их силу и достоверность при инструктировании присяжных (ст. 105 проекта). Но конгресс США, утверждая в 1975 г. окончательный вариант правил, соответствующую статью из текста исключил, что отнюдь не означало ликвидации данного полномочия, которое закреплено многочисленными прецедентами федеральных органов юстиции. Теоретики расценивают этот шаг как нежелание поощрять чрезмерно широкое вмешательство судей в установление фактической стороны дел и стремление очистить законодательный акт, посвященный доказыванию, от норм процессуального содержания. Одновременно исключение упомянутой статьи вызвало сожаление, так как на практике имеет место разнобой при толковании смысла прецедентов, известны случаи неохотного использования судьями своих полномочий, а между тем значимость инструктажей растет вследствие расширения рамок допустимости информации (например, возможности изложения мнений свидетелями). Высокая квалификация федеральных судей, заключает американский юрист П. Ротштейн, способна гарантировать благотворный эффект напутствия в части анализа добытых сведений о фактах.

Нормативное регулирование содержания обращения судьи к присяжным далеко от единообразия. Однако лидирующие направления наметить можно. Прежде всего, некоторые штаты формально запретили судьям затрагивать вопросы доказывания или даже вообще без специальных ходатайств сторон выступать перед жюри (Миссисипи, Колорадо).

В гражданском судопроизводстве значительного числа штатов судьи не могут суммировать накопленную информацию, хотя не исключено разъяснение ими ряда аспектов института доказательств. Речь идет как бы о дальних подступах к конкретной ситуации. Судья указывает, исходя из основания требований истца и форм защиты ответчика, кто несет бремя первичного доказывания спорных фактов и должен выиграть процесс, если материалов недостаточно или из них следуют равно вероятные выводы в пользу той или другой стороны, что такое "перевес доказательств" (preponderance of evidence) и его последствия, какое значение имеет деление доказательств на прямые и косвенные, допустимо ли установление некоторых обстоятельств теми или иными средствами доказывания. Присяжным советуют исходить из фактов, а не предположений (например, при исчислении размера убытков), отрешиться от любых предубеждений, симпатий, антипатий личного или социального характера, быть абсолютно беспристрастными и т.п.

Для третьего направления, сложившегося в еще одной группе штатов, характерен тезис: при обращении к присяжным судьи могут суммировать доказательства (sum up the evidence). Дополнительно к толкованию юридических норм дозволено акцентировать внимание жюри на особенностях рассматриваемого дела. Так, судья разъясняет значение удовлетворения или отклонения на заседании ходатайства сторон относительно деятельности по доказыванию, роль фактов, расшатывающих правдоподобность той или иной информации, например, подрывающих доверие к свидетелю, наблюдавшему факты в неблагоприятных условиях, дававшему путаные, неясные, уклончивые, неуверенные показания, частично уличенному в искажении фактов, заинтересованному в исходе дела и пр.

Наконец, федеральное право и правовые нормы ряда штатов дозволяют судьям в напутствии анализировать и комментировать силу доказательств (comment on the weight of the evidence) для оказания "помощи" жюри, правда, с предупреждением, что его мнение не имеет обязывающей силы. Этот момент судьи заботливо подчеркивают, предупреждая отмену решения по формальному основанию.

Рамки и оттенки комментирования различны. Апелляционные инстанции одобряют внешне более сдержанный стиль. "Цель инструкции - разъяснить жюри надлежащие юридические стандарты, которые нужно учесть для разрешения вопросов факта". Не считается хорошей практикой, если комментарии заходят слишком далеко. По иску о возмещении вреда федеральный Апелляционный суд 2-го округа указал, что американский судья не безучастный арбитр или посредник и в напутствии, если желает, анализирует доказательства. Но есть границы комментирования. Судья не должен играть роль адвоката какой-либо стороны, изыскивая полезные ей дополнительные аргументы, оперировать предположениями, строго не обоснованными материалами процесса и т.п. В данном деле судья напрасно рекомендовал присяжным верить факту о несчастном случае, так как он был составлен юристом, а юристы обычно не допускают умышленного искажения обстановки события. Ошибкой было также умаление значимости показаний двух свидетелей по мотиву, что они из одного профсоюза с истцом.

Можно найти в сборниках актов юстиции немало и других примеров, когда высшие инстанции призывали нижестоящих судей комментировать доказательства беспристрастно. Ничего удивительного - тезисы о независимости, беспристрастности, объективности деятелей буржуазного правосудия зарубежная процессуальная теория эксплуатирует широко и без колебаний. Ради этой легенды не грех пожертвовать единичными решениями и выразить неудовольствие судьям, которые излишне прямолинейно навязывают жюри свои оценки и выводы относительно доказанности спорных фактов.

Наметить реально осязаемые разграничительные линии между всеми указанными направлениями затруднительно теоретически, на практике же они переплетены. Многое зависит не от законодательных формул, а от их интерпретации отдельными судьями по индивидуальным делам. Между тем трудноуловимые оттенки нарушают стройность доктринальных концепций. Ведь даже в штатах, где допустимо только разъяснение процессуальных норм, сам отбор и аспекты толкования норм диктуют специфические черты рассматриваемого дела. Внешняя отвлеченность рассуждений лишь слегка камуфлирует конкретный смысл судейского напутствия, присяжные могут легко уловить расставляемые судьей акценты. Тем более сливаются понятия суммирования и комментирования доказательств. На этом фоне явно гипертрофированно выглядят иногда высказываемые соболезнования и сожаления относительно того, что во взаимоотношениях с присяжными американские судьи в отличие от своих английских коллег скованы кандалами, лимитирующими их активность и ограничивающими возможности влияния на заключение жюри.

Есть прецеденты, запрещающие судьям концентрировать внимание жюри на изолированных участках дела, игнорируя другие его аспекты. Но полная реализация этого запрета невозможна, особенно по сложным конфликтам. Судья неизменно выделяет наиболее значительные, с его точки зрения, для достижения желаемого результата моменты и далее самостоятельно решает, какие из них достаточно только упомянуть, а на каких следует остановиться более подробно. Кстати, чтобы повлиять на исход спора, может быть вполне достаточным убедить присяжных в истинности или ложности одного-двух ключевых доказательств. Так, по делу Lewis v. Baker судья рекомендовал членам жюри учесть неправдивую информацию истца по вопросу о состоянии его здоровья и лечения в больнице до несчастного случая.

Наконец, в арсенале судей есть методы, не оставляющие следов на бумаге, а значит, недоступные для контроля. Манера речи, тон голоса, стилистические ударения, одобрительные или пренебрежительные жесты - все это позволяет судье раскрыть присяжным свою точку зрения и показать, какого содержания вердикт он от них ожидает. А стенограмма никаких улик не сохраняет и поводов для обжалования, стало быть, нет.

Выступление судьи слушают внимательно не только присяжные, но также заинтересованные участники дела и их адвокаты, которые наблюдают, учтены ли их пожелания в окончательном тексте речи, не включил ли судья по своей инициативе неверные рекомендации и т.п. Ближайшая цель такого рода занятия - немедленно по завершении инструктажа и до удаления жюри на совещание заявить судье о несогласии с изложенными им указаниями. Законодательство предписывает, чтобы подобные демарши рассматривались без участия жюри (ст. 51 ФПГП, § 70-207 Свода законов Джорджии и др.).

Обычно нет необходимости слишком подробно детализировать ходатайства, достаточно указания существа затрагиваемых вопросов и главных мотивов возражения. Адвокаты не желают по мелким поводам усложнять отношения с судьями; кроме того, они учитывают практику апелляционных инстанций, которые склонны к серьезным недостаткам напутствий относить лишь дезинформацию присяжных по наиболее важным аспектам применяемых юридических норм и довольно снисходительны к менее значительным упущениям.

Две цели преследует любое заявление о ненадлежащем инструктировании. Первая - добиться устранения недостатков путем дополнительного напутствия, корректирующего или расширяющего уже состоявшееся. Судья может удовлетворить ходатайство, выступив еще раз перед жюри. Считается, однако, что нельзя давать совершенно противоположных новых указаний по узловым пунктам конфликта, поскольку все сказанное судьей трактуется как единое целое.

Немалую роль играет субъективное умение судьи выйти из затруднительного положения, изобразить новые разъяснения в виде конкретизирующих, поясняющих, расширяющих сказанное ранее. Легче всего, конечно, дается простое заполнение пробелов. Так или иначе, если судья внес должные коррективы, прежнее упущение обычно теряет юридическую значимость. Нет нужды даже объявлять членам жюри о совершенной ранее ошибке.

Конечно, судьи далеко не всегда удовлетворяют просьбы о дополнительном напутствии. Поэтому другая цель возражений состоит в обеспечении возможности их последующего рассмотрения вышестоящими инстанциями. Апелляции на решения по делам с жюри часто имеют ссылки на ошибочный инструктаж. Но для того, чтобы такие ссылки были правомерны или, точнее, стали объектом проверки, на следующей стадии необходимо обязательное условие - соответствующее ходатайство должно быть заявлено до ухода жюри на совещание для постановления вердикта (ст. 51 ФПГП). Практика достаточно стабильна. Если стороны не возражали против содержания напутствия, констатирует федеральный Апелляционный суд 6-го округа, они не могут излагать такие доводы в апелляционном суде. Ему вторит суд 3-го округа: упущения в инструктировании жюри по вопросам юридической квалификации фактов, исправления которых сразу не требовали заинтересованные лица, не есть основание для пересмотра дела.

Рациональность правила оправдывают универсальным тезисом: нельзя позволять стороне держать за пазухой камни, предназначенные для неожиданного разрушения вердикта и решения, если они будут неблагоприятными, т.е. если своевременно не возражал, нечего затем жаловаться. Известный резон здесь есть, поскольку иное распахивало бы двери юридическим крючкотворам для злоупотреблений процессуальными полномочиями. Но каково положение граждан, которые ведут дела без адвокатов, вряд ли способны обнаружить судейские ошибки и быстро на них реагировать? Очевидно, принципы буржуазной состязательности и формальной истины мешают найти более демократические формы, к примеру, возложить на апелляционные суды обязанность выяснять, почему ходатайство против напутствия не было заявлено немедленно и целесообразно ли его рассмотреть теперь с учетом конкретных черт данного случая.

В тех же коренных устоях американской юстиции берет начало общее правило, запрещающее апелляционным инстанциям по собственной инициативе искать дефекты в судейских наставлениях присяжным. Лишь изредка при наличии крупных и имевших вредоносные результаты ошибок допускаются исключения, установленные прецедентами, а в некоторых штатах - нормативными актами (см., напр., § 70-207 Свода законов Джорджии).

Дополнительный инструктаж возможен не только по ходатайствам участников конфликта. Если у членов жюри есть сомнения или между ними возникли разногласия относительно содержания напутствия, они могут выйти из совещательной комнаты и просить зачитать им нужные части стенограммы или даже заявить судье о необходимости развить отдельные места из ранее данного наставления (см., напр., § 614 ГПК Калифорнии).

Наконец, судья вправе прибегнуть к дополнительному напутствию, когда после длительных дебатов точки зрения присяжных разошлись и нельзя вынести вердикт допускаемым законом квалифицированным большинством. Цель - ликвидировать тупик. Эти действия судей опираются на созданный Верховным судом США прецедент по делу Alien v. United States (1964). Соответственно добавочные разъяснения получили наименование "напутствие по праву Аллена" (the Alien charge). А в юридическом быту им наклеили более красочные ярлыки: инструкции "взрывные" или даже "третьей степени" (dynamite, shotgun, third degree). Для столь выразительных терминов есть основания.

Прецедентами судье дозволено, так сказать, подбодрить присяжных, наметить ориентиры для выхода из затруднений, но не оказывать давления на своих младших коллег, заставляя их сделать определенные выводы. Эта грань между дозволенным и запрещенным тонка, условна, преодолима на практике без создания поводов для апелляции. Так или иначе, в дополнительных инструкциях увеличиваются элементы анализа и оценки доказательств, а значит, имеет место расширение вторжения судьи в область, где должны действовать лишь присяжные.

По делу Kukuruza v. General Electric Company о возмещении вреда федеральный Апелляционный суд 1-го округа заметил: считается, что присяжные внимательно слушают и усваивают судейские наставления, но иногда нечеткость содержащихся там указаний способна опровергнуть данное предположение и усомниться в надлежащем их понимании членами жюри. Это весьма деликатная юридизированная оценка реального положения вещей. Критические замечания теоретиков гораздо резче по содержанию и форме. Упомянутую презумпцию объявляют имеющей сомнительную ценность, приравнивая ее к правовой фикции, хотя и необходимой для отправления правосудия.

Вообще проблема рационального усвоения присяжными разъяснений судьи есть часть более широкой проблемы точного восприятия ими того, что происходит на заседании. Как ранее было замечено, существенным дефектом института американские исследователи считают плохую ориентировку составляющих жюри рядовых граждан в сложных и длительных процессах по делам типа страховых, изобретательских, антитрестовских, где участники конфликта, свидетели, эксперты употребляют специализированную терминологию, используют сложные графики, чертежи, таблицы и т.п. Это, естественно, накладывает отпечаток на содержание заключительных инструкций судьи.

Некоторое смягчение остроты ситуации находят в том, что законодательство федеральное и значительного числа штатов предписывает (либо по ходатайствам сторон или присяжных допускает) снабжение присяжных экземпляром судейского напутствия (см. § 612.5 ГПК Калифорнии и др.). Но эти нормы не всегда реализуются из-за чисто технических трудностей (подготовка текста заранее, учет предложений и замечаний адвокатов и т.п.). А главное - письменная копия наставления далеко не универсальное лекарство. Такая практика существует давно, критика же юридического невежества присяжных усиливается.

Независимо от формы напутствие судьи не может быть популярной лекцией или беседой, преследующей цель до конца растолковать малоподготовленным слушателям тонкости правовых конструкций, взаимоотношений между ними, значение терминов. Судейская речь должна иметь разумную продолжительность. Очевидно, правы комментаторы, утверждающие, что характер отдельных гражданских дел не допускает упрощенческих толкований; значит, судью нельзя безоговорочно строго обвинять в юридизации и даже известной неопределенности инструктажа (например, при наличии противоречивых прецедентов). Следует отдать дань также формализму американской юстиции: несколько лишних слов в напутствии или забвение каких-то обязательных стандартных формулировок, независимо от реального влияния этого на сознание и заключение присяжных, рождают апелляционные поводы, угрожающие отменой решения. Сложность инструктажа возникает еще и оттого, что главная забота судьи - исключить мотивы для жалобы или, если она будет, заслужить одобрение вышестоящей инстанции. Задача разъяснения присяжным нюансов дела уходит на второй план. Наконец, к дефектам инструктажей, мешающим исчерпывающему уяснению рекомендаций, комментаторы относят характерную для рутинной, повседневной практики монотонность, невнятность, бесстрастность внешней манеры изложения, игнорирование реакции присяжных на туманные дефиниции.

На базе перечисленных факторов американские теоретики начинают строить концепции относительно характера работы жюри с использованием аргументов из сферы психологии. Если присяжный выборочно запоминает и усваивает преподносимые ему материалы, не склонен концентрировать внимание на трудных местах судейского напутствия, он начинает руководствоваться лишь понятными ему разъяснениями, игнорируя остальное, каким бы объективно весомым оно ни было.

Что же дальше? Из столь драматически обрисованной ситуации, казалось бы, единственно логичным будет вывод: жюри неуправляемо, вердикты произвольны, загадочны, непредсказуемы. Но здесь читателя ждет разочарование. Такого вывода американская доктрина не формулирует, поскольку он, если не гипертрофировать значимости отдельных эксцессов, явно противоречил бы доминирующей практике и результатам социологических тестов. К примеру, из проведенных в Чикаго исследований по так называемым автомобильным делам судьи целиком одобрили 83% вердиктов жюри, в части остальных случаев расхождения касались размеров компенсации потерпевшим или других не самых узловых аспектов решений. Сходными цифрами оперируют многие юристы. Между тем, рассуждая отвлеченно, по теории вероятности совпадение точек зрения судьи и присяжных, очевидно, колебалось бы на уровне 50%, если бы хаотичность вердиктов была фактором реальной действительности.

Но ничего подобного нет и в помине. Б. Каплан, автор статьи о жюри в сборнике, использовавшемся для радиопропаганды достоинств юридических институтов США, деликатно называет взаимоотношения между судьями и присяжными кооперацией, каждый из членов которой должен уважать независимость другого. Менее осторожен Г. Джекоб: судьи имеют большее влияние на жюри по гражданским, чем по уголовным делам. Оставляя без анализа дозировку судейского влияния применительно к двум ветвям правосудия, отметим констатацию самого этого факта. Наконец, предельно откровенно Л. Дауни со ссылкой на различные исследования заявляет, что многие присяжные в гражданских делах не соответствуют своему назначению и им ничего не остается, кроме как следовать за судьей. Но тогда получают рациональное объяснение статистические данные, т.е. судьи одобряют вердикты, ранее ими же инспирированные.

Для марксистско-ленинской науки общие конечные результаты буржуазного правосудия "с участием народа" давно уже ясны. Свежо и актуально для современной американской действительности звучат разоблачительные строки Ф. Энгельса из написанной им в 1844 г. работы "Положение Англии. Английская конституция": "Создают... фикцию - "беспристрастного судьи", который должен разъяснить закон и беспристрастно, совершенно "объективно" сопоставить представленные обеими сторонами доводы, как будто это возможно! От судьи даже требуют, чтобы он каким-то особым образом, и вопреки всему, не оказывал влияния на суждение присяжных, не подсовывал им приговор... Но практика не дает себя обмануть, на практике очень мало заботятся обо всей этой чепухе, и судья довольно ясно дает понять присяжным, какой приговор им следует вынести, и послушные присяжные регулярно выносят именно такой приговор".