Административно-принудительная природа административных наказаний (методолого-управленческие аспекты)

Убеждение и принуждение как методы управленческой деятельности: понятие, содержание и отличительные особенности

В действующей системе властных отношений наличествуют совершенные и адекватные средства воздействия на социальные процессы, характер которых во многом зависит от степени (способности) адаптации этих процессов к властной воле. В административных (собственно-властных) отношениях указанные средства именуются методами, т.е. приемами целенаправленного юридического воздействия, - методами управления. Предварительно заметим, что в общепринятом понимании метод представляет собой набор инструментария, посредством которого достигается практическое воздействие на общественные отношения или чего-либо еще. Данное определение существенно расширяет круг методов, предшествующих, сопутствующих и последующих управленческим отношениям. К примеру, метод правового регулирования в качестве объекта своего воздействия "избирает" определенную группу (сферу) общественных отношений, т.е., по сути, сам характер связей субъектов таких отношений. Метод же управления специфичен: он призван воздействовать непосредственно на волю, поведение того или иного участника общественных отношений как социальную действительность; используется субъектами управленческих отношений для решения стоящих перед ними повседневных (практических) задач. "Как и всякое управленческое воздействие, методы управления, - пишет Ю.Н. Старилов, - обеспечивают должный порядок в системе управления; они имеют организующий характер и упорядочивают происходящие в системе управления процессы". Метод управления является собственным инструментарием субъекта власти, в то время как другие методы используются гораздо большим числом участников общественных отношений и могут распространяться в том числе и на указанные субъекты. Убеждение и принуждение являются универсальными методами любой деятельности.

Цель и убеждения, и принуждения одна - подчинить и удержать волю подвластного в сфере определенных властных притязаний, но различны средства и степень их воздействия. Рассмотрим особенности каждого из этих методов. Оговоримся, что вопрос о соотношении и роли методов принуждения и убеждения в управленческой деятельности исследовался как в философской, так и в юридической литературе. Опираясь на достигнутые результаты исследований в данной области, остановимся лишь на вопросах, которые требуют уточнения и обобщения, имеющие непосредственное отношение к теме настоящей работы.

Убеждение как метод властного воздействия носит с позиции объекта управления относительно-позитивную нагрузку, является упреждающим средством реализации управленческих задач и функций, призвано стимулировать должное поведение участников управленческих социальных отношений путем проведения мероприятий преимущественно морального воздействия . Убеждение является либеральным приемом воздействия на сознание подвластного субъекта, поскольку предполагает на основе вербального, воспитательного , организационного, поощрительного или иного созидательного акта добровольное и сознательное восприятие им целесообразности императивно-предписываемого характера деятельности. С этих позиций заслуживает внимания характеристика некоторыми учеными метода убеждения как лишь психического воздействия, в результате которого властная и подвластная воли будут совпадать, не найдя открыто выраженного ни психологического, ни физического противодействия со стороны подвластного .

В данной связи обращаем внимание на неточность позиции П.Е. Недбайло, по мнению которого "убеждение заключается в формировании у многих людей правильных взглядов и чувств о необходимости добровольного выполнения предписаний, правил и норм...". Такое определение не вносит ясности в понимание убеждения как внешне выраженного воздействия; оно характеризует скорее результат такого воздействия - психоэмоциональную реакцию и установку лица.

В данной связи подчеркнем недопустимость отождествления воспитания и убеждения. На неоправданную ошибочность такой логической операции обращал внимание еще И.С. Самощенко, который указывал, что воспитание есть цель всей работы по обеспечению общественной дисциплины, а "убеждение, принуждение и т.п. - средства достижения этой цели".

Интересная мысль по этому поводу изложена в юридической литературе: "в результате такого воздействия убеждаемый воспринимает волю убеждающего как свою собственную, у него формируются взгляды, соответствующие взглядам убеждающего".

Принуждение как метод управленческой деятельности вторичен, но не зависим от убеждения в процессуальном контексте, поскольку они явления одного уровня и порядка. При принуждении воля подвластного не поступательна: не предполагает выбора соответствующей его убеждениям модели поведения; причем для самого субъекта управления внутренние убеждения подчиненного уже не имеют и не должны иметь какого-либо решающего значения. Принуждение, таким образом, традиционно вспомогательный метод воздействия, используемый в силу нерезультативности убеждения, и такое фактическое состояние, которое "исключает решение человека из цепи детерминации", ибо данный метод не допускает выбора принуждаемым поведения и, следовательно, выбора между исполнением и неисполнением обязанности. В связи с этим принуждение как властно-обязывающее воздействие на принуждаемого сопряжено с навязыванием властной воли подвластным лицам, подавлением у них мотивов антиобщественного характера (психический аспект) и с возможностью реализации санкции императивного предписания (физический аспект). Оно всегда противоречит (частично или полностью) воле принуждаемого, имплицитно вписывается в систему его представлений и требует подчинения велениям, с которыми он внутренне или внешне не согласен, и тем самым отличается от убеждения.

Для усиления данной аргументации добавим также, что еще в первой половине XX в. С.М. Берцинский указывал на то, что в отличие от буржуазного административного права в советском все основные службы государства осуществляют регулятивно-положительное управление, а применение принуждения имеет вспомогательный и временный характер.

Принуждением в широком, а точнее, общем (абстрактном) смысле можно признать и состояние вынужденного подчинения личности правилам общежития, любой запрет или обязанность. Однако в этом смысле оно не имеет решающего воздействия на сознание подвластного; здесь нет ответа на вопрос о том, в силу каких (внутренне добровольных или внешне побудительных) мотивов он подчиняется общественному регламенту. Поэтому принуждение (в отличие от убеждения) должно быть наличным (способным неминуемо, немедленно воздействовать негативным образом на личность), непосредственным (конкретным) и реальным (действительным), причем форма его выражения не имеет принципиального значения .

Полагаем необходимым обратить внимание на неопределенность позиции В.М. Горшенева о том, что "основное назначение метода принуждения состоит в том, чтобы угрозой наступления невыгодных последствий предотвратить нарушение установленных правил". Данное определение функционального назначения метода принуждения приложимо скорее к методу убеждения или в лучшем случае к чрезмерно широкой трактовке метода принуждения, поскольку оно не отвечает критериям наличности, непосредственности и реальности принуждения как фактического государственно-властного воздействия.

В общетеоретическом смысле границы между этими двумя главными методами властного воздействия как общесоциального явления пока еще зыбки и требуют дополнительного научного обоснования. Убеждение и принуждение как методы управления взаимопроникновенны - они "два взаимосвязанных "полюса" единого целого": возможность принуждения формирует убежденность подвластного, а само принуждение обосновывает необходимость его подчинения воле управляющего субъекта, т. е. являются механизмами обеспечения должного поведения и порядка. Причем убеждение воздействует на людей через воспитание общественно необходимых внутренних побуждений, стремлений человека, а принуждение - на внутренние побуждения человека через его действия.

Поэтому заслуживают также отдельного внимания позиции ученых, которые наряду с методами убеждения и принуждения выделяют и другие новые методы управленческой деятельности, например поощрения (стимулирования).

Аналогичной, по сути, позиции придерживается и Н.М. Конин, считая, что "практически ни один метод не применяется изолированно. Все они, как правило, используются комплексно, во взаимосвязи друг с другом".

Не отрицая, что метод убеждения в управленческой деятельности будет постепенно доминировать, надлежит признать сопутствующей этому роль принуждения. Она, как правильно подчеркивают ряд ученых, не будет заключаться в сужении сферы принуждения по пути сокращения сферы его императивно-позитивного регулирования . Принуждение как метод властвования должен характеризоваться таким образом, чтобы использоваться не как инструмент прямого воздействия, т.е. физического, а косвенного - психического воздействия. Иными словами, принуждение должно воздействовать на волю подвластного прежде всего посредством убеждения его в возможности применения принудительных мер. Еще в IV в. до н.э. греческий философ Демокрит писал: "...тот, кто воспитывает... убеждением и доводами рассудка, окажется лучше, чем тот, кто применяет закон и принуждение" .

В последнее же время все более преобладает не только тенденция, но и оценка эффективности власти в зависимости от ее способности обеспечить баланс между убеждением и принуждением в правореализующей сфере. Следовательно, принуждение как метод управления понимается как исключительный. Его роль обретает более ощутимый характер именно в разумном, комплексном и избирательном сочетании с методом убеждения , это придает вопросу его научной проработки не менее актуальное значение.

В данной связи не потерявшим своей актуальности является широко цитируемое в научной литературе высказывание В.И. Ленина о том, что "прежде всего мы должны убедить, а потом принудить". Жизнеспособность данного принципа отражается и в современной научной литературе. Как правильно указывает Г.В. Атаманчук, "важно не противопоставлять методы управленческой деятельности, а применять их комплексно, избирательно, в соответствии с обстоятельствами, характером ситуаций и уровнем поведения людей".

Таким образом, принуждение как метод властного воздействия на субъект предполагает создание такого состояния, при котором воля подчиняемого не столько внутренне или внешне противостоит воле подчиняющего, сколько в принципе исключается из числа факторов, имеющих решающее ad hoc (для ситуации подчинения) значение, что требует не меньших усилий со стороны субъекта власти по организации адекватных ситуации подчинения условий.

В данном контексте воля подчиняемого интерпретируется как его отношение к ситуации подчинения, иначе говоря, субъективная оценка, выраженная в желании (что менее вероятно, но возможно) либо нежелании подчиниться велениям субъекта власти. Поэтому отсюда не следует вывод о том, что принуждение как метод властного воздействия применяется без учета воли подчиняемого как его отношения к обстоятельствам, послужившим основанием (предлогом) принуждения (вины).

Государственное принуждение: понятие, особенности и общие вопросы специализации

В общепринятом понимании принуждение - управленческое воздействие, имеющее место в отношениях общесоциального формата. Поэтому в обществе существует множество разновидностей принуждения: физическое, психологическое, семейное, педагогическое, общественное, экономическое, внешнеэкономическое, государственное и т. д. Принудительные меры могут применяться как к индивидуальным, так и к корпоративным субъектам общественных отношений. Но нас интересует принуждение прежде всего как управленческое воздействие в контексте государственно-властной деятельности в той мере, в какой это позволяет раскрыть суть административного наказания. В данной связи принуждение с позиций отечественной юриспруденции рассматривается непосредственно как средство охраны государственно-организованного порядка, как метод государственной деятельности, осуществляемой на основе юридических норм.

Огосударствленное принуждение, включая универсальные характеристики принуждения как метода управления, наполняется собственным содержанием, выводимым на основе выявления общего знаменателя его отраслевых установок. Характеристике принуждения как метода государственного управления и его роли в обеспечении государственно-властных предписаний посвящен ряд содержательных академических трудов, что освобождает от необходимости изложения всех аспектов этого явления.

В основе истоков определения государственного принуждения лежат признаки, вытекающие из основных характеристик государства, которые достаточно популярно рассматриваются в государствоведческой литературе. Государство, как автономно действующий социально-политический организм, призвано удерживать своих подданных (граждан) в рамках определенных им же правовых установлений. Такое сдерживание, будучи предопределенным для целей максимального удовлетворения прав большинства членов государственно-организованного общества, осуществляется посредством установления их обязанностей, подкрепленных к тому же реальными государственными механизмами их выполнения. Располагая мощным средством социально-властного воздействия на членов указанного общества, государство обладает исключительной монополией на их применение, причем не без предварительного конституционного согласия легитимной части своего народа - носителя суверенитета и единственного источника власти.

Таким образом, сосредоточив определенную часть своих социально-властных ресурсов на цели рациональной организации и функционирования всех необходимых ему структур, государство призвано обслуживать вместе с тем жизненно важные потребности общества. Такая социальная обусловленность и причинность адекватного реагирования на запросы как самого государства, так и общества предвосхитили обоснование существования властного принуждения на счету у государства. Таким образом, государственно-властное принуждение получило raison d'etre свое существование от государства как выразителя объективных интересов и потребностей экстерриториального населения. Вместе с тем, опираясь на государственный авторитет и реальную мощь государственного аппарата, государственное принуждение поставлено на охранительную основу - защиту правовых установлений государства.

Отсюда известным признаком государственного принуждения является то, что оно осуществляется в связи с неправомерным деянием и обусловлено "конфликтом между государственной волей, выраженной в норме, и индивидуальной волей лиц, нарушающих ее" , а также в силу общественной, государственной необходимости либо в иных позитивно-значимых целях. Указанное принуждение применяется только к конкретно определенным субъектам права, волю которых необходимо подчинить властному велению (объектам принуждения), что, кстати, отличает его от метода убеждения. Государственное принуждение опирается на нормативное положение и осуществляется посредством правоприменительных решений властвующего; имманентно государству и только на нем "завязан" вопрос применения принудительных мер. Иными словами, государственное принуждение характеризуется как способ обеспечения правопорядка, применяемое строго на правовой основе, как правило, специально уполномоченными государством органами, только к конкретным субъектам права в связи с их неправомерными действиями либо в силу общественной, государственной необходимости, путем принятия актов применения права.

Автор в принципе занимает категорическую позицию, утверждая, что меры административного принуждения могут применяться лишь при наличии правонарушения. Такая позиция, кстати, не лишена поддержки в научных кругах.

В научной литературе преобладает позиция, согласно которой допускается принуждение не только в связи с правонарушениями, но и для целей достижения объективных результатов.

Из данного в юридической литературе определения государственного принуждения очевидно, что ему придается правовой характер. Такой характер государственного принуждения неслучаен; он во многом предопределен правообразующей (правоустанавливающей) и правообусловленной ролью государства. Поэтому с позиций достигнутого уровня правосознания небесспорной представляется поправка Д.Н. Бахраха о том, что корректнее говорить об административно-правовом принуждении (как разновидности государственного принуждения), поскольку история СССР и многих других стран показывает множество примеров неправового принуждения (насилие, произвол), в том числе и по политическим мотивам. Полагаем, что это не более чем терминологически перегруженная поправка, лишенная какого-либо деонтологического (логико-нормативного) смысла. В ее основе лежат скорее стереотипы противопоставления личности и государства, что в конечном счете не способно обосновать эффективности принуждения в любых его проявлениях. Еще Н.М. Коркунов в свое время писал, что "в сколь-нибудь развитом юридическом быту допускается осуществление принуждения только со стороны общественной власти.

Таково по крайней мере общее правило. Затем и органы власти должны пользоваться принуждением только для осуществления правомерных требований. В силу этого нормальный порядок вещей в современных культурных обществах такой, что принуждение служит исключительно праву" . По меткому же высказыванию О.Э. Лейста, "осуществление принуждения вне права (хотя бы и для защиты права) уже означает нарушение тех стабильности и порядка в обществе, которые являются целью права". Иными словами, неправовое принуждение не есть государственное принуждение (это касается и отраслевых видов государственного принуждения) в истинном смысле этого слова: произвол и насилие не вписываются в формат государственного принуждения, правовой характер которого является его имманентным признаком.

На данный счет Ф.В. Тарановский писал: "...чтобы внушить подданным беспрекословное повиновение праву не за страх, а за совесть и чтобы сообщить юридическим нормам устойчивость, государственная власть из разумного расчета сама подчиняется действию ею же устанавливаемого права. Благодаря этому право приобретает обязательность двустороннюю - и для подвластных, и для самой власти".

Сущность силового воздействия - принуждения согласно классическому определению по Р. Бирстедту заключается в "уменьшении, ограничении, закрытии либо полном уничтожении альтернатив в социальном действии одной личности или группы другой личностью или группой".

На этот счет в юридической литературе высказывается мнение, что "в государстве как правовой корпорации человек должен видеть не своего оппонента или стоящего над ним властителя, а свою обособившуюся правовую сущность. У него нет другой такой корпорации, где его правовые качества, а равно правовые качества иных лиц могли бы раскрыться, само право также не может существовать вне этой корпорации".

С другой стороны, " принудительное осуществление нормативных предписаний, не соответствующих праву как мере свободы, означало, - как правильно пишет Л. Н. Завадская, - диктат, насилие над самостоятельными субъектами... отношений и не могло привести к формированию мотивации позитивного поведения, деятельности".

В правовом государстве государственное принуждение обеспечивает исполнение индивидуального акта власти, опирающегося на нормативное положение, на общее правило, при уклонении от добровольного исполнения этого веления; в то же время сама нормативность права неразрывно связана с возможностью государственного принуждения к исполнению его предписаний. Таким образом, государственное принуждение "является правовым, так как оно осуществляется на основе норм права, с учетом строгого соблюдения законности, и этим предупреждается возможность произвола в деятельности органов, исполняющих властно-принудительные функции".

Обоснование такой необходимости было характерно как для западных представителей правового этатизма, так и для отечественной школы правоведения, где указанное соотношение было поставлено на взаимную основу. Вспомним в этой связи знаменитое ленинское выражение "Право есть ничто без аппарата, способного принуждать к соблюдению норм права". Указанная принципиальная "связка" может быть продемонстрирована также высказыванием В.М. Баранова: "Отсутствие возможности принуждения при нарушении установленных государством прав и обязанностей с большей вероятностью может привести либо к ненадлежащей реализации правовой нормы, либо к ее неосновательному неприменению в конкретных случаях". Несколько архаическим образом об этом же говорил Е. Хебель: "Подлинно фундаментальное sine qua non (непременное условие) права в любом обществе... это легитимное применение физического принуждения со стороны общественно уполномоченного органа. Право имеет зубы, которые в случае необходимости могут кусать, хотя они не всегда обязательно обнажены".

Правовой характер Российского государства вызвал к жизни демократические и социально-политические механизмы распределения основных государственно-властных функций. Государство, моделируя свою деятельность правовыми способами, руководствуется принципами удержания и рассредоточения своих властных полномочий на различные органы государственной власти, обеспечивающие проведение единой общегосударственной политики. В частности, принцип "разделенных" властей, учреждающий распределение государственных задач и отнесенный ст. 10 Конституции РФ к основам конституционного строя России, предусматривает осуществление государственной власти в России на основе разделения ее на законодательную, исполнительную и судебную. Как в организационном, так и функционально-правовом смысле принцип разделения ее властей констатирует не только и не столько организационное обособление указанных ветвей власти, сколько разделение единых общегосударственных задач государства на функционально-обособленные блоки. Опосредуя осуществление государственной власти правовыми формами деятельности, в правовом государстве реализация основных общегосударственных задач распределена по трем основным направлениям: законотворчество, правоприменение и правовая охрана. Такое распределение во многом является принципиальным, но не абсолютным.

Связывая вышеизложенное с основной идеей настоящего параграфа, следовало бы отметить, что и при осуществлении триединой государственной власти связь органов государства с государственным принуждением опосредуется зависимостью от их функциональной роли (предназначения) в государственном механизме. Связь законодательной власти государства с государственным принуждением обусловлена необходимостью его облачения в правовые формы; исполнительной власти с государственным принуждением - необходимостью реального использования такого принуждения в установленных правовых случаях и формах, а судебной власти с государственным принуждением - как необходимостью судебного санкционирования, так и осуществления контроля за конституционностью, законностью и правомерностью реализации органами исполнительной власти правовых возможностей по государственному принуждению. Отсюда следует вывод о том, что сами средства реального государственного принуждения находятся в руках исполнительной власти и что реализация такого принуждения связана с управленческой деятельностью органов исполнительной власти, что общепризнанно в юридической литературе.

Причем, как следовало бы правильно понимать, государственное принуждение в "руках" исполнительной власти в соответствии с принципом разделения властей обусловлено функцией государственного управления, осуществляемой органами исполнительной власти, обеспечивающей целостность всего государственного механизма, в том числе посредством исполнения решений органов законодательной и судебной власти.

Здесь же, как правильно считает Ю. Н. Старилов, наиболее целесообразна система специальных судов, осуществляющих контроль за деятельностью исполнительной власти. Признавая в качестве таковой административную юстицию, он отмечает, что она "призвана также осуществлять контроль за функционированием исполнительной власти, реализуя принцип разделения властей", причем они должны быть "отделены как от исполнительной власти, так и от общих судов".

Правовая природа государственного принуждения вызвала также необходимость в отраслевой специализации принудительных мер. Подобно тому как решается вопрос относительно деления российской правовой системы на отрасли, в праве и юридической литературе решен вопрос о специализации мер государственного принуждения по критерию основания и процедуры их применения. Будучи непосредственно связанным с нормами права и ввиду необходимости их обеспечения, виды государственного принуждения производны от сложившихся отраслей права. Отсюда, учитывая классическую (отраслевую) структуру российской правовой системы и ее известное воздействие на характер, содержание и пределы государственно-властных полномочий, общепринято делить государственное принуждение на следующие виды: уголовное, административное, гражданско-правовое, дисциплинарное, процессуальное. Сюда же, к числу видов государственного принуждения, следовало бы отнести также и собственно государственно-правовое (конституционно-правовое) принуждение, получившее свое закрепление в практике органов конституционного правосудия и проходящее в настоящее время завершающую стадию становления. Причем уникальность такого принуждения видится в том, что его объектами признаются не только традиционные субъекты общественных отношений, но и само общество, государство, с чем нельзя не согласиться.

Применительно к такому выражению конституционно-правового принуждения, как ответственность, Б.С. Эбзеев заключает, что "нужно оттенить еще один аспект проблемы: ответственность, в том числе конституционная, носит двусторонний характер - не только личность несет ответственность перед обществом и за общество, но и общество... несет ответственность перед личностью и за нее". Аналогичное соотношение наблюдается и во взаимоотношениях личности и государства.

Отраслевые меры государственного принуждения являются составной частью присущего соответствующей отрасли права механизма регулирования, и они всецело подчинены характерным для конкретной отрасли принципам, функциям и методам регулирования, определяющим юридическое содержание отрасли права и отраслевого принуждения в частности. Вместе с тем научное обоснование каждого вида отраслевого принуждения не цель текущей работы, а задача юристов соответствующей специализации; направление же нашего исследования указывает на такой вид государственного принуждения, как административное. Логика такого выбора проста и может быть выражена следующей формулой. Центральными методами властной деятельности являются убеждение и принуждение. Управленческая деятельность может использовать в качестве своего инструментария и другие методы, связанные с управлением вообще, но без возможности использовать в качестве методов убеждение и принуждение она не будет властной, т.е. управленческой в собственном смысле этого слова. Управленческие же отношения (властеотношения) - суть предмета административного права, и, следовательно, административное принуждение есть следующий объект рассмотрения.

Административное принуждение: понятие и его характерные черты

Административное принуждение как разновидность принуждения вообще и государственного принуждения в частности безусловно вобрало в себя черты последних, но уже с учетом отраслевых установок. В отличие от принуждения как метода управления административное принуждение не только наполняется властно-техническими средствами и приемами (инструментарием), но и получает материальное и процессуальное оформление (регламентацию), большие организационно-цивилизованные очертания уже как правовой институт. В рамках такого института не только определяются формальный и процессуальный аспекты принуждения, но и выявляются (уточняются) надлежащие с позиций установленного в обществе порядка субъекты и объекты принудительного воздействия. Если при принуждении как методе управления в силу разнородности субъектов управленческого воздействия возможны как легальные (правовые), так и нелегальные (неправовые) средства и приемы, то административное принуждение - монополия государства, причем его властные притязания в принципе находятся в поле правового притяжения.

Вопросы институирования административного принуждения в данной работе специально не рассматриваются. Однако представляется возможным по этой проблеме высказать ряд общих суждений. В теории права преобладает совокупное понимание такого соотношения, что подотрасль права представляет собой образованную в рамках наиболее крупных отраслей права совокупность правовых институтов, имеющих определенную родовую обособленность, а институт - устойчивую группу правовых норм, регулирующих в рамках отрасли определенную разновидность общественных отношений. Как известно, административное право регулирует разнообразные общественные отношения, что предопределяет необходимость проведения определенной систематизации правовых норм, которая обеспечивала бы, с одной стороны, единство однородных групп этих норм и, с другой стороны, соответствующую их дифференциацию. Единство однородных или, точнее говоря, регулирующих однородные общественные отношения норм административного права достигается группировкой их в самостоятельные правовые институты, например институт административного принуждения. Такой институт административного права объединяет все нормы, касающиеся этой сферы исполнительно-распорядительной деятельности, что создает большие практические удобства. Данный институт административного права служит также базой для частичной кодификации административно-правовых норм.

Отличия административного принуждения от государственного менее ощутимы, но все же имеются. Государственное и административное принуждение различны между собой лишь по количественному, а не по качественному показателям: они явления разного уровня и соотносятся друг с другом как целое и часть. Государственное принуждение, будучи правовым, растворяется по направлениям отраслевой специализации - сферам государственно-властной деятельности и в усеченном количественном значении (определенном знаменателе) наполняет их таким правовым инструментарием, характер и совокупность которого соответствуют сущности и объему отраслевого регулирования. Если брать всю систему принудительных мер государственного управленческого воздействия и сравнивать ее с системой мер административного принуждения, то можно обратить внимание на одну отличительную особенность: большинство мер чисто государственного принуждения трансформировалось в систему мер административного принуждения без каких-либо значительных изменений в количественном плане. Отсюда большая часть принудительных мер государственного воздействия используется именно в сфере административных правоотношений, что, собственно, и отражает одну из существенных характеристик административного принуждения.

Не только количественные, но и качественные различия административного принуждения отчетливо просматриваются в процессе его сопоставления с другими отраслевыми видами принуждения.

В отличие от других отраслевых видов государственного принуждения административное принуждение:

применяется не только в качестве реакции государства на правонарушение, но и в целях их предупреждения, пресечения (критерий объема, пределов воздействия). Иными словами, реализацию этих мер административного принуждения можно рассматривать как выходящую за пределы административной ответственности, в то время как все меры принуждения других отраслей права применяются только в связи с правонарушением, т. е. в контексте соответствующего вида юридической ответственности. Такая специфика применения административного принуждения вытекает из особенностей управленческих отношений - их динамичности и повсеместности, предполагающих тождественную аргументацию.

Эффективность как принцип управленческих отношений подразумевает реальность, оперативность и качественную действенность полномочий субъектов административно-властных отношений. Удачное и, конечно, вполне естественное наложение указанного принципа на управленческие отношения предполагает непосредственное и оперативное участие в них субъекта властного воздействия. Достигнутый уровень развития общественных отношений в сфере государственного управления свидетельствует о необходимости и актуальной востребованности гибких и порой жестких средств волевого воздействия на участников административно-властных отношений не только ввиду их неправомерных деяний, но и в связи с решением повседневных задач управления. Сами же задачи административно-правового регулирования не ограничиваются ретроспективными правовыми отношениями, они имеют к тому же очевидную ориентацию и на реализацию позитивных обязанностей подвластного субъекта. Например, для целей государственной необходимости органы управления применяют административное принуждение и в тех случаях, когда достижение указанных целей невозможно ординарными средствами воздействия и не обязательно связано с неправомерными действиями подвластного (поскольку следует презюмировать, что не всякое неисполнение позитивной обязанности признается правонарушением). Таким образом, соотношение мер административного принуждения и административных наказаний можно рассматривать как соотношение целого и части;

имеет преимущественно внесудебный характер (критерий субъекта воздействия). Правом применения мер административного принуждения пользуется множество административно-юрисдикционных органов, на которые государством возложена обязанность охранять и обеспечивать надлежащий порядок общественных отношений несудебными способами. Подчеркивая преимущественно лишь несудебный характер административного принуждения, следовало бы обратить внимание на небезупречность выводов К.С. Бельского, который характеризует такое принуждение как "словесно- психологическое и физическое воздействие органов исполнительной власти", хотя не отрицаем его же позицию о том, что административное принуждение может выступать одним из определяющих свойств института исполнительной власти;

Между тем следовало бы оговориться, что еще в первой половине XX в. административное принуждение осуществлялось именно и только административными органами и это являлось единственной определяющей чертой такого принуждения. А.И. Елистратов недвусмысленно указывал на то, что "возможность для администрации прибегать к принудительным мерам по собственному почину, без предварительного судебного постановления, устанавливающего закономерность данного требования, называется административным принуждением".

применяется как к физическим, так и к юридическим лицам (критерий объекта воздействия). Меры административного принуждения могут применяться к лицам как в связи с совершением ими правонарушений, так и без такового (в целях, например, предупреждения опасных последствий при природных и техногенных бедствиях);

реализуется вне организационного соподчинения (критерий связи субъекта и объекта подчинения). Оно осуществляется субъектами, наделенными публично-властными полномочиями в отношении любых организационно не подчиненных им субъектов;

применяется в основном в порядке оперативного воздействия (реагирования). Реализация мер административного принуждения осуществляется по более упрощенному, усеченному в отличие от судебного сценарию (процессуальный критерий);

применяется на основании и в порядке, предусмотренных административным, административно-процессуальным законодательством и смежными с ним другими отраслями законодательства (формальный критерий).

Таким образом, административное принуждение (в отличие от других отраслевых видов государственного принуждения) можно охарактеризовать как определенный административным законодательством вид государственного принуждения уполномоченными на то органами управления (должностными лицами) физических и юридических лиц ввиду совершения ими правонарушения либо в условиях общественной, государственной необходимости для эффективного и оперативного достижения исключительно позитивно-значимых (общественно полезных) целей.

Как следует из данного определения, административное принуждение имеет негативное выражение лишь в тех ограничениях, которые материализуются в конкретных мерах, но обусловленное позитивными целями. Это оправдано как с позиций общего характера государственной административной политики, так и с точки зрения того, что административное принуждение является следствием не только противоправного уклонения, но и ситуаций (обстоятельств), не зависящих от человеческой воли . Сущность такого принуждения находит свое выражение в опосредованной деятельности компетентных органов и должностных лиц, осуществляющих управленческое воздействие на позитивные и негативные правоотношения, и материализованной в праве властно-обязывающей воли государства. Логико-семантическое содержание административного принуждения можно определить как совокупность предусмотренных административным законодательством приемов, способов и средств психологического либо физического воздействия на сознание и поведение субъектов с целью понудить их к должному поведению либо к подчинению установленным запретам и ограничениям, а равно само применение мер такого воздействия. Из такого определения очевидно, что существо каждого отраслевого вида государственного принуждения заключается в характере мер принудительного воздействия, их процессуального применения и целевом назначении . Специфичны и правовые условия и последствия применения каждой меры в различных видах государственного принуждения. Вместе с тем и внутри каждого вида государственного принуждения возможна классификация принудительных мер в зависимости от характера и функционального предназначения.

Исходя из таких соображений, нами не приветствуется определение административного принуждения, данное К.С. Бельским, где силовой аспект имеет не только определяющее, но и всеобъемлющее значение.

Например, через цели определял принуждение И.Т. Тарасов, характеризующий его как "деятельность администрации, посредством которой устраняется и подавляется встречаемое администрацией сопротивление при исполнении ее законных задач".

Между тем заранее оговоримся, что административное принуждение - комплексное понятие, и всякий раз попытки систематизации правовых основ его применения в рамках единого закона на современном этапе политико-правового развития общества оказываются бесплодными и не имеющими практического значения. Исходя из этого представляются по меньшей мере преждевременными предложения о создании "нормативного акта, регулирующего весь комплекс мер административно-правового ограничения и принуждения, в том числе мер ответственности" . По такому пути не пошел и федеральный законодатель при разработке и принятии КоАП РФ, что уже позитивно хотя бы потому, что применение не всех мер административного принуждения сопряжено с реакцией на административное правонарушение. Более того (забегая вперед), считаем необходимым отметить, что в условиях пока еще доктринальной неопределенности видов административного принуждения в рамках единого правового регулирования вероятны не только логические ошибки, но и возможная утрата конкретными мерами административного принуждения своей содержательности, уникальности и организационно-функциональной обособленности, влекущая нарушение преемственных (системных) связей таких мер в контексте общих задач государственно- властного принуждения.

Весьма точным на сей счет является высказывание Г.В.Ф. Гегеля: "...я каждый день убеждаюсь все больше, что теоретическая работа осуществляет в этом мире гораздо больше, чем практическая. И если царство представлений уже революционизировано, то действительности не устоять! Практическое действие не замедлит появиться. Другими словами, практическое органически присутствует в теоретическом, исходит из последнего и направляется им.

Классификация мер административного принуждения

Одним из методов научного познания исследуемого объекта является их классификация по объективно имманентным им признакам. Суть классификации изучаемых явлений правовой действительности заключается в их делении (разложении на части), для правильности которого предъявляются такие требования, как исчерпывающий характер, неизменность основания такого деления и его непрерывность .

Классификация играет значимую роль в познании правовых явлений, выступает средством систематизации знаний, а также выполняет объяснительную, эвристическую, прогностическую и практическую функции. В основе классификации могут лежать простые дихотомические группировки или сложные иерархии критериев. Практическая ценность классификации исследуемого явления заключается в облегчении применения определенных норм именно к тому или иному виду административного принуждения. Кроме того, классификация дает возможность выявлять черты сходства и различия правового регулирования тех или иных общественных отношений, способствует дальнейшему совершенствованию и систематизации законодательства, служит цели лучшего изучения административно-принудительных мер.

Применительно к административному принуждению сепарация его принудительных мер проводилась многими теоретиками и практиками административного права по различным основаниям: по характеристике и специфике причиняемых правоограничений, порядку, субъекту и объекту применения, фактическим основаниям применения и т. д. Более того, среди них существуют различные мнения о содержании и пределах административного принуждения. Остановимся на этом подробнее.

Первым ученым-административистом в России, проанализировавшим меры административного принуждения, был И. Т. Тарасов. Однако нужно учитывать, что современную терминологию ("административное принуждение", "административная ответственность") он не применял, а использовал близкие по своему значению категории " принуждение", " принудительная власть", " полицейский арест", " предупредительное личное задержание", т.е. рассматривал принудительные меры (предупредительные, пресекательные) в их абстрактном понимании.

В административно-правовой литературе предложено четыре подхода к классификации административно-принудительных мер, и все они проводятся по различным основаниям и их диалектическим вариациям.

Первый подход был предложен С.С. Студеникиным. Согласно данному подходу все меры административного принуждения делились:

• на административные взыскания;
• иные меры административного принуждения.

При этом под иными мерами административного принуждения С.С. Студеникин понимал "административно-правовые меры социальной защиты" , Ц.А. Ямпольская, Г.И. Петров - "меры административного обеспечения", а А.Е. Лунев - "меры пресечения".

По пути преодоления разнобоя в вышеприведенной классификации и в целях уточнения места принудительных мер в системе административного принуждения М. И. Еропкиным был предложен второй подход к данной проблеме, согласно которому все меры административного принуждения в зависимости от способа охраны правопорядка (способа воздействия) надлежало делить:

• на меры административного предупреждения;
• меры административного пресечения;
• административные взыскания.

Данная классификация была поддержана рядом ученых-административистов - сначала И.А. Галаганом , затем Л.Л. Поповым и Б.М. Лазаревым и др. .

И.А. Галаган под данную классификацию подвел методологически обоснованную базу, выделив следующие классификационные критерии: способ обеспечения правопорядка; нормативные различия регламентации; цели применения; фактические основания применения; правовые последствия применения; процессуальные особенности осуществления.

Некоторые коррективы вносит, с позиции критики последней классификации, Д.Н. Бахрах, которым предлагается в зависимости от непосредственной цели применения административного принуждения выделять:

• меры наказания (административные взыскания);
• меры административного пресечения;
• административно-восстановительные меры.

К его критике и классификации присоединяется также и ряд других ученых.

Трехзвенная структура административного принуждения длительное время признавалась господствующей в теории и практике административного права, причем состав административно-принудительных мер в содержательном плане неоднократно изменялся. Критикуя предшественников, последователи предлагали заменить одни меры административного принуждения на другие, в то время как сам его трехзвенный состав в количественном плане не подвергался корреляции ни в сторону уменьшения, ни, наоборот, увеличения.

Наконец, в противостоянии апологетов и критиков второго подхода выработался третий подход классификации административно-принудительных мер, получивший в последнее время широкое признание. Данный подход предусматривает следующие виды административного принуждения:

• административно-предупредительные меры;
• меры административного пресечения;
• меры административного взыскания;
• административно-восстановительные меры.

Впоследствии и сам Д.Н. Бахрах говорит о данной классификации как приемлемой . Но в пределах и четырехзвенной классификации административного принуждения можно встретить иные варианты. Например, Л. Л. Попов предлагает делить всю совокупность административно-принудительных мер:

• на меры административного предупреждения;
• меры административного пресечения;
• административные взыскания;
• административно-процессуальные меры.

Аналогичную позицию занимают и некоторые другие ученые . Несколько своеобразным представляется предложение рассматривать четырехзвенную совокупность административно-принудительных мер при их относительной самостоятельности как две группы мер административного принуждения: одна группа представлена административными наказаниями, предлагаемыми именовать мерами административной ответственности, а другая - административно-предупредительными, административно-пресекательными и административно-восстановительными, называемая французским понятием "action directe" (непосредственное принуждение). В свое время для целей реализации административной ответственности к коллективным субъектам предлагалось также рассматривать в качестве самостоятельного (четвертого) вида административного принуждения и всю совокупность принудительных мер, используемых по отношению к предприятиям.

К.С. Бельский признает, что понятие "меры непосредственного принуждения" не на 100% отражает те административно-правовые реальности, которые оно обозначает и которые имеют место в действительной жизни.

Вместе с тем в новейшей административно-правовой литературе можно встретить и четвертый подход к классификации административно-принудительных мер - пятиэлементный. В частности, В.М. Манохин предлагает в зависимости от основания и непосредственной цели применения различать в системе административного принуждения:

• меры административного принуждения, назначаемые за совершение административного правонарушения и точно определяемые в законе как меры административной ответственности (административные взыскания);
• иные меры административного принуждения, применяемые при отсутствии правонарушения: меры административного принуждения, применяемые в силу государственной необходимости (государственных нужд); контрольно-предупредительные меры принуждения; меры пресечения административных правонарушений; восстановительные меры.

Этого же подхода классификации административно-принудительных мер придерживается Н. М. Конин.

Несколько по-иному определял виды административного принуждения А. П. Коренев. Им предлагалось в качестве более полной и обоснованной следующая классификация мер административного принуждения (в рамках пятиэлементной структуры):

• контрольно-предупредительные меры;
• меры административного пресечения;
• меры процессуального обеспечения;
• восстановительные меры;
• административные взыскания .

Данная классификация апологетична и ряду других ученых, но не является новеллой по причине того, что ранее как в общетеоретической, так и административно-правовой литературе высказывались подобные предложения.

Интересно, что данная классификация некоторыми административистами берется за основу деления административно-юрисдикционного производства на виды.

Например, И.В. Панова выделяет: контрольно-превентивное (предупредительное) производство, административно-пресекательное, процедурно- обеспечительное, восстановительное; производство по делам об административных правонарушениях.

Заметно выделявшейся "нетрадиционным" пятым подходом к классификации административного принуждения представляется позиция, выработанная в свое время Ю. С. Адушкиным. Он разделяет административное принуждение по основаниям применения:

• на меры, применяемые без правонарушения, в силу государственной или общественной необходимости, так называемые предупредительные меры;
• меры, применяемые в связи с правонарушением, означающие претерпевание правонарушителем определенных неблагоприятных последствий именно ввиду совершенного им правонарушения (правовые санкции).

По цели применения предупредительные меры могут быть контрольно- профилактическими (направленными на выявление правонарушения) или особыми (имеющими целью обеспечить особую, исключительную государственную или общественную необходимость). Правовые санкции по этому признаку подразделяются на меры пресечения, меры процессуального обеспечения, восстановительные меры и меры наказания.

Все представленные выше подходы являются чрезвычайно важными и имеющими большой научный интерес как со стороны теоретиков административного права, так и практиков. Однако с учетом динамики социальных процессов последнего десятилетия можно условно говорить о жизнеспособности лишь четырехэлементного и пятиэлементного подходов классификации административно-принудительных мер. Принимая во внимание условность и этих подходов, все же считаем, что наиболее отвечающей условиям действующего административно-правового пространства является четырехзвенная структура административно-принудительного воздействия. Объективная эволюция общественных отношений в любом цивилизованном государстве вызывает соразмерный рост средств и способов воздействия на них, а при отсутствии такого роста - изменение их функционального назначения в целях рационального воздействия на указанные отношения. Следовательно, наши предпочтения продиктованы аналитическим подходом с учетом не только количественных характеристик динамики управленческих отношений, но и прежде всего их качественных изменений в условиях развивающихся в российском обществе правосознания и правовой культуры власти предержащей и вместе с ними - методов правового регулирования.

Что же касается принуждения, то следует констатировать, что одни его сущностные характеристики поддаются изменениям с той же степенью деформации, что и управленческие отношения, другие - в меньшей степени. Содержание и тем более способ воздействия конкретной меры принуждения как в количественном, так и в качественном плане являются, как представляется, менее устойчивыми категориями, чем, например, непосредственная цель ее применения, и, следовательно, не могут на фоне более устойчивых критериев воздействовать на классификационный "разряд" принудительной меры. Сведение же в диалектическое единство в качестве классификационной основы разнопорядковых с точки зрения устойчивости логически зависимых критериев кроме как к разноречивости больше ни к чему не приводит. Например, "основание применения", "непосредственная цель применения", "содержание принудительной меры" и "способ воздействия" как критерии классификации административно-принудительных мер категории неравнозначные, разнопорядковые и логически зависимые (т.е. когда одна категория производна от другой). Использование их в одном ряду и придание им равного значения - логически ошибочная операция.

Основания классификации одного и того же явления для целей его правильного разностороннего понимания должны быть автономными (самостоятельными) категориями; одно такое основание не должно выглядеть ущербным перед другим. При классификации, в частности, административно-принудительных мер без учета высказанных позиций как раз и возникает неопределенность, например когда при различных критериях почему-то имеет место полное совпадение результатов классификации и, наоборот, при одинаковых критериях - несовпадение результатов таковой.

Отсюда, как представляется, наличествует множественность подходов к классификации мер административного принуждения, основания проведения которой в принципе схожи, а результаты различны. Правильное решение этой проблемы изначально лежит в выборе универсального, относительно устойчивого и логически предопределяющего (первичного), т.е. автономного, критерия классификации административно-принудительных мер. В данной связи остается лишь добавить, что классификация "должна основываться на существенных признаках и специфических особенностях, коренящихся, - как правильно замечал А. П. Коренев, - в существе классифицируемого и систематизируемого... материала. Характерные признаки содержания тех или иных совокупностей... являются единственным критерием, который может служить объективным фундаментом классификации... материи".

Из всех использованных административистами классификационных категорий наиболее удачной является непосредственная цель применения конкретной меры административного принуждения, и вот почему. Действительный смысл любого принуждения как деятельного акта может быть выявлен не иначе как на основе использования в единстве телеологического, историко-политического и логического подходов к пониманию сущности конкретной меры принуждения. Принуждение есть целенаправленная деятельность субъекта подчинения. Любая деятельность такого субъекта непосредственно обусловливается и направляется осознанной целью, "которая как закон определяет способ и характер его действий и которой он должен подчинять свою волю". Формулируя содержание и основания применения административно-принудительных мер, законодатель ориентирует правоприменителя на необходимость оценки ситуации не с точки зрения реальных итогов принуждения, а с точки зрения адекватности этих результатов собственно формальной воле законодателя. Только при таком понимании принуждение - в его телеологическом истолковании - имеет смысл. Это предполагает, в свою очередь, необходимость поиска правоприменителем при решении вопроса о применении принуждения баланса между субъективными и объективными, ближайшими (непосредственными) и перспективными (общими) целями управленческого воздействия.

Целеполагающий характер административного принуждения определяется законодателем, выражает его актуальные задачи и подлежит непосредственному осуществлению. Воздействуя на поведение людей, в частности посредством принуждения, законодатель и правоприменитель в одних случаях имеют в виду только наступление изменений в самом их поведении, в других - наступление определенного материального результата. В первом случае цели принуждения можно назвать функциональными, во втором - предметными .

Характеристика целей административного принуждения проведена с учетом опыта классификационного подхода Д. А. Керимова к целям права.

Таким образом, функциональная цель административного принуждения - подчинение и удержание воли подвластного в сфере государственно-властных притязаний - общая (перспективная) цель, которая ставится законодателем перед всеми административно-принудительными мерами. Отсюда именно предметная (непосредственная) цель применения конкретной административно-принудительной меры может служить достаточным (автономным, первичным) критерием купирования мер административного принуждения в классификационные группы, поскольку содержание и способ их применения являются производными и зависимыми от непосредственной цели их применения категориями, а основание их применения пока еще не дает четкой (исчерпывающей) и максимально приближенной характеристики средств административно-принудительного воздействия. Между тем оговоримся, что о соотношении таких классификационных критериев, как основание и цель применения административно-принудительных мер, в науке административного права не ведется и не может вестись какой-либо существенной дискуссии, поскольку первая категория растворяет свой предопределяющий характер в содержании целеобусловленных установок принуждения; их имманентная связь имеет взаимный и взаимозависимый характер, что, однако, не предрешает вопрос о единстве (в контексте диалектического совмещения указанных критериев) классификационного содержания групп административно-принудительных мер. Поэтому разделение (классификация) мер административного принуждения в зависимости от основания применения на меры административного принуждения, применяемые в связи с правонарушением, и меры административного принуждения, применяемые вне связи с правонарушением (при его отсутствии), не вызывает принципиальной критики.

С учетом изложенной выше правовой позиции по проблеме классификации, синтезируя имеющиеся взгляды административистов, считаем целесообразным относить меры административного принуждения в зависимости от их предметно-целевого назначения:

• карательного назначения - к административным наказаниям;
• пресекательно-обеспечительного - к административным пресекательно-обеспечительным мерам;
• реабилитационного - к административно-восстановительным мерам;
• превентивного - к административно-предупредительным мерам.

Если же приведенные критерии диалектически "срастить", то классификация мер административного принуждения будет выглядеть следующим образом:

меры административного принуждения, применяемые в связи с правонарушением: административные наказания; административные пресекательно- обеспечительные меры; административно-восстановительные меры;

Здесь связь меры принуждения с правонарушением выражается не столько и не только в контексте итогового - карательного - воздействия на волю нарушителя, сколько в смысле претерпевания им как материальных, так и процессуальных условий административного преследования, имеющего место как раз в связи с совершенным правонарушением.

меры административного принуждения, применяемые вне связи с правонарушением (при его отсутствии): административно-предупредительные меры; административно-восстановительные меры в силу общественной или государственной необходимости.

Отсюда в числе групп административно-принудительных мер, образованных по критерию их непосредственной цели применения, особо выделяются административные наказания.

Административное наказание как мера административного принуждения и ретроспективное измерение административной ответственности

Четвертая группа административно-принудительных мер - административные наказания - собственно и составляет интерес исследования. Учитывая, что данный вид административного принуждения представляет собой центральный вопрос настоящего исследования, рассмотрим здесь его лишь в общих чертах. Административные наказания тесно связаны с правонарушением (не применяются в отрыве от него, без него не существуют). Виды административных наказаний перечислены в ст. 3.2 КоАП РФ, к ним относятся предупреждение; административный штраф; возмездное изъятие орудия совершения или предмета административного правонарушения; конфискация орудия совершения или предмета административного правонарушения; лишение специального права, предоставленного физическому лицу; административный арест; административное выдворение за пределы Российской Федерации иностранного гражданина или лица без гражданства; дисквалификация; административное приостановление деятельности. Административные наказания, применяемые за административные правонарушения, прямо сформулированы в качестве таковых в статьях Особенной части КоАП РФ.

Рассмотрение административного наказания как меры административной ответственности, вне всякого сомнения, признано всеми учеными-административистами. Между тем, не отвергая справедливую значимость мнения ученых-юристов о понимании ответственности как более широкой этимологической категории, связанной не только с деликтами, оговоримся сразу по поводу того, о какой именно ответственности в настоящей книге идет речь. Ответственность в широком смысле - философско-социальная категория, отражающая объективный, исторически конкретный характер взаимоотношений между личностью, коллективом, обществом с точки зрения сознательного осуществления предъявляемых к ним взаимных требований .

В связи с этим следует заметить, что термин "ответственность" впервые в истории науки был введен в XVII в. Т. Гоббсом, который употребил его в смысле абстрактной ответственности сограждан, объединенных общественным договором, за действия своего государства - Левиафана.

Понятно, что действующее законодательство рассматривает всякий вид юридической ответственности именно как ответственность за прошлое поведение, противоречащее определенным социальным, в том числе и юридическим, нормам. В то же время обращение к исследованию природы административной ответственности с позиций теории юридической ответственности уже рождает далеко не простую дилемму: определенное обособление доктрины административной ответственности от общеправовых в значительной степени потребует ревизии многочисленных положений данной доктрины, в том числе и принципиального характера.

Общеправовая мысль шагнула намного вперед в деле трактовки юридической ответственности , содержательные показатели которой не могут быть перенесены на категорию "административная ответственность" механически хотя бы потому, что воздействие верхних "этажей" социально-правового явления "ответственность" должно быть в равной мере ощутимо (распределено) - как обязательный атрибут - на всех нижеследующих его уровнях ("этажах"). Отсюда обратной стороной проблемы указанного распределения является проблема оптимальной концентрации свойств юридической ответственности, не нарушающей системную логику и предназначение собственно административной ответственности.

Помимо традиционных подходов, имеют место даже попытки математического определения юридической ответственности, которые во многом небезупречны.

Административная ответственность в научном плане - понятие достаточно сложное, многомерное и полифункциональное. Многочисленные исследования этого явления обходились идеей "проектирования" его сущности на основе деликтного знания. Релевантность такого подхода виделась большинством исследователей в том, что деликтология точнее объясняет природу ответственности как неправового по истокам своего образования явления, способная наилучшим образом адаптировать его к "миру" правовых категорий (вещей). Однако существенно отдаляя феномен административной ответственности от его же собственной социальной предрасположенности, такой подход не столько лишил его социальной опоры, сколько значительно стеснил его качество социальной мобильности . Отсюда институт административной ответственности стал менее чувствительным к различного рода социальным запросам времени, а его динамика - отставать от стремительно развивающихся социальных отношений. Конечно, до недавнего времени (да и, пожалуй, пока еще преимущественно) под юридической ответственностью было принято понимать ответственность за правонарушение. Вместе с тем при изучении этого же вопроса было замечено, что ответственность как таковая имеет место не только в случае и в связи с правонарушением, но и до него, не в связи с ним. С точки зрения такого подхода ответственность за правонарушение в юридической литературе получила свое признание как ретроспективная (негативная) ; ответственность же, не связанная с правонарушением и имеющая место до его совершения, - как проспективная (позитивная) .

В основе признания правовой ответственности исконно лежит непосредственная связь таковой с социальной предрасположенностью составляющих ее отношений, чего никто из ученых--юристов не отрицает. Однако соглашаемся с А.А. Чистяковым в том, что правовая ответственность, входящая в систему категории "социальная ответственность" на правах подсистемы, "почему-то лишается ими сущностно-необходимых черт, присущих всему целому". По этому же поводу И.А. Галаган писал, что "признание юридической ответственности в качестве целостной системы позволяет объяснить наличие общих, системных, интегративных свойств и признаков как отдельных ее видов, так и для общеправового понятия. Эти признаки и должны найти отражение в ее определениях, взятых в общетеоретическом или отраслевых значениях".

На фоне устоявшихся идей ретроспективной ответственности новая концепция не встретила все же, как представляется, серьезного сопротивления, и, может быть, этим объяснимо отчасти наличие в литературе высказываний относительно того, что такая концепция в свое время была успешно введена в научный оборот как политически конъюнктурная. В частности, Т.Б. Шубина считает, что "понятие позитивной ответственности было введено в годы развитого социализма, когда партия и государство всячески стремились повысить ответственность людей, а не самого государства, и поэтому в целях придания большего значения исполнению людьми своих обязанностей и было введено понятие "позитивная ответственность". С этим можно согласиться, если предположить, что именно за счет жесткой критики всякая доктрина проверяется на устойчивость и получает, таким образом, адекватное развитие. Однако доктрина позитивной ответственности имеет под собой объективное обоснование и в этих целях нуждается в дополнительном рассмотрении.

Ответственность - институт социальный независимо от того, охвачен он или нет правовым регулированием, но вот составляющие его отношения - категория динамическая, предсказуемость данных отношений - непреложная задача такого регулирования. Отсюда перспективный аспект самой ответственности не может быть по крайней мере опровергнут с позиций объяснения задач правового регулирования, если, конечно, заранее известна содержательная часть объекта такого регулирования. Такую аргументацию значительно усиливают имеющиеся в новейшей правовой литературе утверждения о том, что слово "ответственность" в указанных двух аспектах употребляется в законодательстве почти всех стран мира" . Поэтому в большей степени интересной и предопределяющей представляется проблема так называемой двухаспектной административной ответственности, ее широкого понимания как разновидности правовой ответственности, уводящей последнюю от делинквентной избыточности и возвращающей, по сути, к социальным истокам.

Однако первое, что представляется здесь зыбким, - это собственно наличие в правовой литературе различных трактовок позитивной ответственности. Одни авторы представляли позитивную ответственность как осознание долга, чувство ответственности , другие - как обязанность дать отчет в своих действиях, третьи - как обязанность следовать правомерно , четвертые - как статусную юридическую ответственность , пятые - как реальное правомерное поведение, шестые - как поощрительную позитивную ответственность и, наконец, седьмые - как добровольную форму реализации юридической ответственности. Существующий разброс взглядов на проблему позитивной ответственности, понятно, вызывает состояние доктринального ожидания и усиливает позиции идейных противников, поскольку признание позитивного аспекта ответственности якобы размывает само понятие юридической ответственности, что приводит к утрате ею правового понимания . Например, отталкиваясь лишь от одностороннего подхода к пониманию позитивной ответственности, А. В. Поляков приходит к выводу, что в отличие от нее ретроспективная правовая ответственность есть по своей сути явление правовое и идеально-материальное. "Эти два феномена (проспективная и ретроспективная ответственность) представляют собой, - пишет он, - разные реальности (моральную и правовую) и не могут быть совмещены в едином понятии правовой ответственности" . Между тем абстрактность и отвлеченность от конкретной правовой материи в большей части подходов очевидна, в силу чего можно говорить не столько о сближении, сколько об отдалении друг от друга категорий "позитивная ответственность" и "ретроспективная ответственность". Тем не менее и попытки связать позитивную ответственность с конкретной правовой материей приводят зачастую к механическому замещению одного другим, что не придает указанному феномену нового смысла, и тем самым лишают позитивную ответственность собственного, автономного содержания и - что самое парадоксальное - ведут к чрезмерному сближению позитивной ответственности с ретроспективной. Это особенно характерно для случаев придания позитивной ответственности всеобщего и константного характера. В связи с этим мы имеем дело с ситуацией, при которой субъект во всех случаях исключенности из пределов ретроспективной ответственности все равно несет ответственность, только уже позитивную. Одним словом, получается, что субъект всегда и везде несет правовую ответственность. При таких обстоятельствах позитивный аспект юридической ответственности не только теряет практическую "привлекательность", но и искажает в целом сущность и назначение юридической ответственности в механизме государственно-властного решения стоящих перед обществом задач. Сама же концепция позитивной правовой ответственности, как не имеющая иного доктринального звучания, не может по справедливости получить своего признания, на что вполне обоснованно указывается в литературе. Отсюда представляется, что теория позитивной юридической ответственности в большей степени "расшатывается" не столько критическими, сколько апологетичными воззрениями и интерпретациями ее в правовой доктрине.

Такая утрата - действительно самый крупный недочет большинства доктринальных разработок позитивной ответственности, которые в таком случае становятся более ценными не для юриспруденции, а для других отраслей гуманитарного знания - социологии, философии и т.д. Поэтому удержать позитивную ответственность в рамках правового поля - вот та задача, которая существенна для любого научного обращения к этому вопросу в правовой науке и перманентно значима для целей собственной аргументации природы позитивной ответственности. В то же время следует четко определиться, что необходимо понимать под позитивным аспектом юридической ответственности, каковы теоретические и практические выходы признания этой теории.

Между тем институт позитивной правовой ответственности (а он действительно есть) не может лишаться права на объективное существование лишь на основе встречающихся в литературе недостаточно убедительных либо вовсе ошибочных доводов в пользу его. Более того, автор убежден в том, что научный поиск позитивного содержания юридической ответственности должен продолжаться, причем как можно с большей интенсивностью.

Если отвлеченно представить то обстоятельство, что правовая ответственность в ее социальном измерении имеет различные аспекты (позитивный и негативный), изначальной задачей является, пожалуй, определение позитивного аспекта, а точнее - того, что позволит судить об ответственности в позитивном смысле. Причем здесь, не претендуя на открытие, за основу возьмем понимание юридической ответственности как статусной составляющей. Преимущества такого выбора видятся прежде всего с точки зрения предметной определенности и предельности условий, в которых протекает указанная ответственность. Концепция позитивной правовой ответственности как статусной в юридической литературе пока не получила детального доктринального обозрения, хотя в своем основании именно она не страдает отсутствием правовой предопределенности.

Статус - категория, раскрывающая сущность и содержание правового состояния того или иного субъекта в социальной коммуникации. Обладание тем или иным статусом содержательно выражается в наличии прав и обязанностей, а также ответственности не только как последствия нарушения прав и неисполнения обязанностей, но и как условия такого обладания. Различия в правовых статусах (состояниях) обусловлены степенью, как бы сказали, их специализации, выражающейся в наличии либо отсутствии у их носителя каких-либо юридических возможностей. Отсюда следует, по нашему мнению, что позитивная ответственность может иметь место лишь в ситуации обладания специальным статусом. Причем уточним: позитивная ответственность выступает скорее условием обладания указанным статусом, его выражением и в этой связи сопряжена с определенного рода обременениями - исключениями из общего правового статуса, представляющими собой юридические гарантии удержания (воздержания) поведения субъекта в рамках статусного. Кроме того, вследствие этимологической связи категории "ответственность" лишь с обременениями исключается ситуация несения позитивной ответственности теми, чей статус определяется ввиду каких-либо объективных (естественных) лишений и выражается тем самым в предоставлении им правовых привилегий социального характера .

Под общим правовым статусом традиционно понимается то правовое состояние с присущим ему набором прав, свобод и обязанностей, которое определено Конституцией РФ применительно к каждому.

В этой связи вызывает критику позиция А.А. Иванова, который считает, что сущность позитивной ответственности "заключается в установлении ответственности личности на уровне общего и специального статуса гражданина...".

Например, нельзя говорить, что позитивную ответственность несут пенсионеры, инвалиды, безработные и т. п. Следовательно, правильнее полагать, что позитивная ответственность является статусной составляющей для тех категорий субъектов, чья деятельность обусловлена несением социально значимых обязанностей. К таковым следует отнести прежде всего лиц, занимающих определенные политические должности в государстве, депутатов, судей, служащих государственных органов и других лиц, осуществляющих или обеспечивающих публично-правовые задачи. Здесь позитивная ответственность как раз и обретает статусный характер, т. е. выступает основным атрибутом публично-правового статуса субъекта, и прежде всего административно- правового.

Свое конкретное выражение позитивная правовая ответственность, как уже указывалось выше, получает в тех правовых обременениях, которые носят характер исключения той или иной правовой возможности из общего правового статуса субъекта. Причем такое исключение не является следствием противоправного поведения, как это имеет место в случае с ретроспективной ответственностью, а обусловлено абсолютно ординарными, одобряемыми государством и обществом действиями носителя специального правового статуса. Еще в 80-х гг. XX в. было замечено, что правовые запреты материализуются в плоскость реальных социальных отношений не только тогда, когда они нарушены, но и в повседневной жизни, когда субъекты права не совершают поступков, относительно которых в праве есть соответствующее запрещение . Поэтому считаем, что свою правовую материализацию позитивная ответственность получает не в каких-либо обязанностях субъекта, а именно и только в тех юридических запретах, соблюдение которых является условием обладания специальным правовым статусом. К такого рода запретам могут быть отнесены, например: запрет депутату Государственной Думы заниматься другой оплачиваемой деятельностью, кроме преподавательской, научной и иной творческой ; запрет члену Правительства РФ получать гонорары за публикации и выступления в качестве члена Правительства РФ;

запрет судье Конституционного Суда РФ принадлежать к политическим партиям и движениям. Как видно из перечисленного, такого рода ограничения связаны с осуществлением субъектами своих статусных полномочий и призваны в какой-то мере способствовать достижению социально оправданного результата их реализации. При этом реальность правовых запретов выражается в так называемых рамочных отношениях, обусловленных соблюдением таких запретов, совокупность которых составляет своеобразный регламент поведения. Это позволяет, в частности, говорить о реализации норм, устанавливающих запреты, не только в негативном, но и в позитивном смысле, причем это же составляет суть охранительного отношения. И здесь при позитивном способе реализации правового запрета "общее охранительное отношение не менее, - пишет В.О. Лучин, - реально, чем при негативном, когда нарушен запрет", в результате чего наступает уже ретроспективная (негативная) ответственность.

В связи с ретроспективной ответственностью правовое состояние субъекта, претерпевающего ее условия, также обусловлено различного рода исключениями из общего правового статуса. Однако основное отличие здесь кроется в том, почему установлены и какие цели преследуют такие обременения. В случае с ретроспективной ответственностью очевидно то, что правовые обременения вводятся лишь и только в связи с противоправным поведением субъекта.

Например, запрет депутату совмещать свой мандат с постом в каком-либо органе исполнительной власти вытекает из принципа разделения государственной власти, предполагающего, в частности, взаимное уравновешивание ветвей власти, невозможность ни для одной из них подчинить себе другие и недопустимость сосредоточения тем самым функций различных ветвей власти в одном органе или лице.

Вероятность ограничения общего правового статуса отдельных категорий субъектов с учетом характера их деятельности и возможных ее последствий вытекает из необходимости рациональной организации публичной власти, соблюдения прав и свобод других лиц и недопустимости злоупотребления статусными привилегиями. Иными словами, меры статусной ответственности носят рабочий, текущий характер и обеспечивают взаимное сдерживание легальных преимуществ субъекта путем исключения той или иной юридической возможности из его общего правового статуса. Причем указанные преимущества не обязательно обуславливаются должностными привилегиями носителя соответствующего административного статуса. Например, запрет права на забастовку в отношении лиц, входящих в состав вооруженных сил, полиции и администрации государства , признается допустимым в силу характера их служебной деятельности и возможных последствий прекращения ими работы, способных причинить существенный ущерб общественно значимым ценностям, а именно интересам государственной безопасности, общественного порядка или защиты прав и свобод других лиц. Следовательно, позитивная правовая ответственность носит обременительный для субъекта, обладающего административно-правовым статусом, характер, формально выражающийся в определенных правовых запретах.

Показательной в связи с этим представляется и правовая позиция Конституционного Суда РФ по вопросу допустимости ограничения права на забастовку работников, занятых в гражданской авиации. Заметим, что, если исходить из позиции Н.В. Витрука, вопросы позитивной юридической ответственности в решениях Конституционного Суда РФ своим существом выражают качество правомерного поведения.

Весьма существенным для позитивной характеристики статусной юридической ответственности является то обстоятельство, что сама по себе она реализуется в добровольном порядке. Говоря точнее, добровольность позитивной ответственности изначально предопределена свободным характером обладания субъектом административно-правовым статусом. Ограничения, связанные с пребыванием в том или ином управленческом положении, являются общеизвестными субъекту, свободно избирающему такой род деятельности. Получается, что субъект сам инициирует условия - предпосылки позитивной ответственности и, таким образом, как бы добровольно жертвует собственной свободой как в правовом, так и политическом смыслах. Запреты, содержательно выражающие условия позитивной ответственности, выступают здесь уже не иначе как избранные взамен на обладание специальным юридическим статусом меры ответственности. Причем в отличие от юридических обязанностей, фактическая реализация которых носит предстоящий характер, запреты являются уже формально и фактически действующими с момента обретения административного статуса и в этой связи в меньшей степени зависят от дискреции субъекта. Поэтому оговоримся сразу, что критерий добровольности применительно к самой позитивной ответственности все же имеет достаточно условное, косвенное отношение, ввиду чего сама ответственность в связи с известными запретами носит более объективный характер, нежели отождествляемые в юридической науке с нею такие категории, как юридические обязанности, правомерное поведение, правовой долг. Вместе с тем не исключается, что добровольность позитивной ответственности может вполне объясняться (обосновываться) "привлекательностью" того рода деятельности, который избирается субъектом, невзирая им на те ограничения, с которыми он связан. Отсюда делаем вывод, что позитивная правовая ответственность в таком случае не может представляться самому обладателю статуса довлеющей правовой и постоянной категорией, а выражает скорее пределы управленческих (административных) преимуществ в их соприкосновении с общеправовыми возможностями. Тем самым применительно к нашей трактовке позитивной ответственности исключается справедливая в принципе критика О.Э. Лейста: "...творческая работа... вряд ли возможна лишь под угрозой санкций уже по той причине, что страх наказания неизбежно сковывает творческую инициативу, нередко... связанную с разумным риском" .

В том, что статусная ответственность обусловлена наличием ограничений, связанных с осуществлением статусных полномочий, пожалуй, и выявляется сам позитивный аспект правовой ответственности. Здесь же делаем вывод о том, что позитивная ответственность присуща и уместна лишь с теми правовыми запретами, соблюдение которых составляет основу реализации того или иного специального статуса. Только оценка легального запрета как условия обладания специальным (в нашем случае - административным) статусом служит свидетельством реального действия как самого запрета, так и позитивной правовой ответственности. Причем действительность последней подразумевается объективно (презюмируется), исходя уже из того факта, что обладание административно-правовым статусом в силу закона немыслимо без соблюдения предшествующих, текущих и сопутствующих этому соответствующих ограничений. Такие ограничения как определяющие саму меру позитивной юридической (в том числе административной) ответственности хотя и пронизаны качеством относительно либерального государственно-властного воздействия, тем не менее имеют обременительный характер, в силу чего подчиняются общим правилам установления правовых ограничений и юридической ответственности в целом.

Таким образом, смысл такого двухаспектного подхода к рассмотрению административной ответственности в свете настоящего исследования позволяет увидеть особенности административных наказаний в структуре данной ответственности и усилить их сравнительное значение. Немаловажным является учет того, что административное наказание выступает мерой лишь ретроспективной административной ответственности, а если к тому же говорить о единстве и неделимости противоположных (проспективного и ретроспективного) аспектов административной ответственности, то статус самих административных наказаний указывает на них лишь как на ретроспективные меры последней. Следовательно, административное наказание характеризуется не просто как мера административной ответственности, а как определенный выразитель, показатель ее ретроспективности, чем обусловливается и их несовместимость (недопустимость применения) при проспективной (позитивной) административной ответственности.

И все же лишь ретроспективный (негативный) характер юридической ответственности, в том числе административной, известной отечественному праву с 1925 г. , отстаивается многими правоведами , что допускает разработку подходов административных наказаний, сохраняя традиционные подходы к административной ответственности, не оговаривая это в каждом случае. Понимание административного наказания как меры административной ответственности пронизывается вместе с тем и другими логико-юридическими конструкциями. Тематика административных наказаний как мер административной ответственности логически вытекает из наиболее общего вопроса об определении административной ответственности, который также оттеняется различными подходами к определению уже ретроспективной юридической ответственности. В административно-правовой науке в рассматриваемой проблеме имеется ряд расхождений, в основе которых административная ответственность обобщенно представляется:

Следует, однако, отметить, что четких границ между административной и уголовной ответственностью социалистическое право того периода еще не выработало. Известно лишь, что уголовную ответственность называли еще и судебной, беря тем самым за основу ее отличия от административной ответственности критерий субъекта, разрешающего дело и применяющего наказание.

как применение (реализация) предусмотренной административно-правовой нормой санкции в виде административного наказания;

мера (разновидность) административного принуждения;

реакция общества на административное правонарушение; оценка (осуждение) государством, компетентными органами деятельности правонарушителя ;

обязанность лица, совершившего административное правонарушение, претерпевать лишения, ограничения. Административная ответственность рассматривается еще и как правоотношение, правовой институт. Каждый из названных подходов потенциально раскрывает отдельную грань понятия административной ответственности и теоретически может быть отражен в ней. Однако не выявляя достоинства и недостатки каждого, остановимся на некоторых из них.

Соглашаясь с утверждением ряда ученых о том, что категории "административная ответственность" и "административное наказание" соотносятся между собой как целое и часть , не соглашаемся с мнением тех, кто отождествлял эти два понятия и (или) продолжает придерживаться этого до сих пор. Весьма убедительным в плане критики последнего суждения выглядит высказывание К.С. Бельского о том, что отождествление административной ответственности и административного наказания "лишает категорию ответственности смысла существования, обезличивает и выхолащивает это богатое и содержательное понятие". Иначе говоря, "ретроспективная юридическая ответственность не может быть сведена к наказанию; она предполагает выбор из широкого спектра различных неблагоприятных последствий, которые могут наступить для лица или организации в случае совершения нарушения". Формула же рассматриваемого соотношения указывает, по существу, на то, что административное наказание следует рассматривать как элемент структуры административной ответственности, как ее итог, результат, статическую и динамическую единицу.

Наряду с административным наказанием в структуре административной ответственности традиционно выделяют следующие элементы: основание административной ответственности; правовые условия привлечения к административной ответственности, а также исключающие ее; субъекты административной ответственности; административное производство. В структуре административной ответственности можно встретить, помимо административных наказаний, такие меры административно-правового воздействия, как административно-восстановительные меры (ст. 4.7 КоАП РФ) и меры обеспечения производства по делу об административном правонарушении (ст. 27.1 КоАП РФ), которые взаимодействуют с ней через ряд сквозных понятий (элементов), в частности таких, как "условия" и "процедура" привлечения к административной ответственности.

Не выдерживает критики и отождествление административной ответственности с обязанностью лица, совершившего административное правонарушение, претерпевать лишения, ограничения, вытекающей из соответствующих трактовок в общей деликтологии. Из общеправовой концепции обусловленности прав одной стороны обязанностями другой, их взаимозависимости и взаимосвязи вытекает недопустимость компенсации реализации государством своей конституционной обязанности защищать достоинство человека, его права и свободы, в том числе обеспечивать права потерпевших от правонарушения и возмещение причиненного им ущерба (ст. ст. 2, 21, 45, ст. 52 Конституции РФ), обязанностями субъекта административной ответственности понести такую ответственность, т.е. возложить ее на себя. Диалектическое равновесие взаимных обязанностей по отношению к одной и той же, пусть даже и такой высшей цели, как установление истины или справедливости в разрешении возникшего в результате правонарушения дисбаланса, недопустимо, поскольку неминуемо возникает ситуация исключения (возможно, частичного снятия) одного обязательства другим либо сама постановка вопроса о них абсурдна. Более того, определение административной ответственности через обязанность подвергаемого ей лица противоречила бы ее соотношению с системой административного принуждения, поскольку известно, что принуждение и обязанность суть не одно и то же. Отсюда, наоборот, идея корреспонденции противолежащих друг другу прав и обязанностей уместна и тогда, когда речь идет об определении существа административной ответственности.

Это и так очевидно, поскольку имеет место столкновение двух противоположных, но объективно оправданных и "природно-присущих" сторонам интересов административного преследования, где решающее "слово" всегда должно оставаться за тем, кто находится за пределами такой правовой связки.

Следовательно, государство обязано в силу принципа неотвратимости административного наказания предпринять всевозможные законные меры по привлечению виновного лица к административной ответственности с предоставлением последнему достаточных прав и гарантий от необоснованного, произвольного и чрезмерного вмешательства в результате такого преследования в его правовой статус. В то же время такой обязанности государства не корреспондирует юридически допустимая возможность лица, в отношении которого осуществляется административное преследование, действовать запрещенными законом способами: скрываться от преследования, активно препятствовать ему и т. д. Однако, во всяком случае, ему должен быть предоставлен тот минимум гарантий, который соответствует достоинству и присущ любому лицу, не желающему быть привлеченным к административной ответственности. Именно из этих соображений и вытекает конституционная гарантия каждого, в частности, не свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников (ч. 1 ст. 51 Конституции РФ), равно как и то, что никто не обязан уличать себя каким-либо иным образом.

Основываясь на такой позиции, мы не можем согласиться с выводами Конституционного Суда РФ, изложенными по вопросу о конституционности ст. 256 УК РФ.

Вместе с тем выработанные правовой наукой понятия административной ответственности ущербны тем, что в административную ответственность, как и во многие другие включаемые в нее категории, элементы (например, административное наказание), вкладывается то понимание, которое выражает отношение к этому институту лишь государства, его органов. Это, конечно, не умаляет значения административной ответственности в механизме государственно-властного решения определенных публичных задач. Однако такое, во многом одностороннее, видение не помогает раскрыть в административной ответственности того, что выражало бы основное - баланс между определяемым явлением и его социальным предназначением. Последнее, будучи выраженным в целях, задачах и функциях административной ответственности, сориентированных на ее субъектах, обеспечивает не только собственное (автономное) понимание, но и осознание связанного с ним регулирования большей частью теми, кто несет или потенциально может нести такую ответственность. А, как известно, определенность любого правового явления и обусловленного им нормативного регулирования имеет конституционно оправданную ценность преимущественно в субъективном значении. Именно по этой причине Конституционный Суд РФ неоднократно ставил определенность правовой нормы в зависимость от критериев (показателей) ее ясности, недвусмысленности и четкости главным образом для самих граждан и правоприменителей.

Таким образом, полагаем, что дефиниция административной ответственности может быть сформулирована не посредством вложения в нее отношения государства, а с позиций отношения к ней самих граждан, что означает также и то, что она должна быть вполне ясна, недвусмысленна для них (невзирая даже на преобладание в ней негативной правовой нагрузки).

Исходя из этого наиболее предпочтительна формулировка административной ответственности (в ретроспективном смысле) как возникающего в связи с совершением лицом административного правонарушения особого состояния ограничения его прав и свобод, обусловленного административным преследованием и административным наказанием такого лица.

Административное преследование - как процессуально установленный порядок реализации государством функции по изобличению лица, подозреваемого в совершении административного правонарушения, в целях привлечения его к административной ответственности - вполне может выступать и в качестве известного средства правового ограничения для указанной категории лиц. Ограничение прав и свобод лица, в отношении которого осуществляется данное преследование, может быть осуществлено и посредством постороннего исключения той или иной возможности (правомочия) из содержания права (свободы), а также путем установления специального порядка и принудительных условий, исключающих субъективную свободу.

Будучи связанной с категориями "административное преследование" и "наказание", административная ответственность получает вполне реальное деятельное содержание, и степень ее ощутимости непреложно связана с функционированием государственного аппарата. Отсюда следует, что и эффективность борьбы с административными правонарушениями, и неотвратимость административной ответственности связаны не с некими частными обязательствами, а с обязанностями государства по охране правопорядка, конституционной законности и безопасности в обществе.

Следовательно, как в количественном, так и качественном отношении административное наказание не может признаваться тождественным административной ответственности. Эти явления разнопорядковые, логически соотносимые как часть и целое, их содержание и состав не эквивалентны. Однако административное наказание в контексте административной ответственности выступает как мера, выражающая итоговый характер и содержание результатов административного преследования. Здесь категория "мера ответственности" - философская по истокам возникновения, наполненная оценочным содержанием. В философской справочной литературе мера определяется как выражение диалектического единства качественных и количественных характеристик объекта, указывающая предел, за которым изменение количества влечет за собой изменение качества объекта, и наоборот . Иными словами, административное наказание как мера административной ответственности (каждый его вид заключает в себе определенный объем правовой нагрузки, строго регламентированный КоАП РФ) выступает в качестве меры обусловленного характером такой ответственности административно-правового воздействия.

В контексте административно-принудительных мер административное наказание - исключительный вид административного принуждения, характеризующийся высокой степенью карательного воздействия на правонарушителя. Из всех видов административного принуждения именно оно обладает способностью самым непосредственным и существенно-негативным образом задевать правовой статус субъекта общественных отношений. Как в материальном, так и процессуальном понимании административное наказание представляется как итог, заключительный этап административного преследования. Меры административной ответственности в отличие от других административно-принудительных мер всегда содержат отрицательную оценку правонарушения, соответствующую степени общественной опасности последнего. Целям реального применения мер административной ответственности служит вся система мер административно-процессуального принуждения, им на службу поставлены административно-юрисдикционные силы государства. Иными словами, в универсальном формате административного наказания как государственно-властной санкции и вида административного принуждения в частности сфокусировался весь негатив - максима административно-принудительного воздействия. Поэтому в действующем административном законодательстве данная группа административно-принудительных мер, ее материально-правовой и процессуальный аспекты реализации получили наиболее определенное и исчерпывающее закрепление.

Между тем если рассматривать административное принуждение как системную совокупность мер, то следовало бы предварительно обмолвиться о сводящем их факторе, критерии. В качестве такового доминирующим в административной науке является выделение административного правонарушения как явления, вызвавшего к необходимости существования административного принуждения и его воздействия на такое правонарушение как на "дальних", так и "близких" к нему подступах. Такое предположение, имевшее актуальное значение разве лишь на ранних этапах развития административно-правовых отношений, не может быть признано убедительным и достаточным. История любого государственно-организованного образования дает немало свидетельств того, что административное принуждение было связано с применением в условиях, никак (предварительно, сопутствующее или последующее) не связанных с правонарушением. Следовательно, административное правонарушение и связанные с ним интересы государства не могут выступать универсальным, объединяющим или сплачивающим меры административного принуждения фактором (критерием). Правильность же выявления такого фактора лежит в сфере более общих категорий социально-правовой действительности. Считаем, что категорией, удовлетворяющей системообразующие запросы мер административного принуждения на современном этапе, являются скорее интересы государственного управления. Такие интересы не ограничиваются принудительным воздействием лишь на правонарушения; они лежат в сфере требований рационального управления общественными отношениями, предопределяющим воздействием на которые обладают и другие более объективные (например, природные) явления. Конечно, публичные интересы государства могут более полно оправдывать применение любого административного принуждения, только если меры такого принуждения адекватны социально необходимому (общественно полезному) результату.

Таким образом, исходя из вышеизложенного, считаем неверным абсолютное понимание постулата о том, что административное наказание как итоговая реакция государства на административное правонарушение является объектом исключительного "внимания" других мер административного принуждения. В контексте последних административное наказание выступает скорее как самое эффективное и достаточное средство, ограниченное необходимостью адекватной реакции государства именно на правонарушение и позволяющее - исходя из принципов справедливости, соразмерности и правовой безопасности - гарантировать защиту конституционных ценностей и прежде всего прав и свобод человека и гражданина. Поэтому в правовом государстве административное наказание призвано выполнять не только карательную функцию, но и своего рода выступать гарантом должного признания, соблюдения и защиты прав человека и гражданина, их объединений.

Подчеркнем, что в целях рационального сочетания, гармонии интересов личности, общества и государства законодатель наряду с определением содержания права устанавливает административные наказания и тем самым пределы ограничения права. Цель такого установления состоит в обеспечении (гарантировании) пользования конкретными благами и ценностями, лежащими в основе содержания права других лиц. Ограничение прав и свобод гражданина может быть осуществлено посредством постороннего (от имени государства) принудительного исключения той или иной возможности (правомочия) из содержания права (свободы). Более того, учитывая намеченное усиление роли закона в регулировании отношений, связанных с привлечением виновных лиц к административной ответственности, проведенную новейшую кодификацию законодательства об административных правонарушениях, необходимо подробнее исследовать вопросы правовой природы административного наказания как в содержательном плане интересного и комплексного явления.