Бутук А.И.

Формационная диалектика социально-экономического регулирования в рамках историко-материалистического подхода

Проблемы историографии всегда были и всегда останутся актуальными и весьма дискуссионными направлениями научного познания, в том числе в аспекте осмысления процесса самодвижения упорядочивающей деятельности, к которой мы относим: трансакции управления – издержки надстроечной инфраструктуры; трансакции распределения – чистые издержки аллокационной инфраструктуры; трансакции обращения – чистые издержки рыночной инфраструктуры.

Присваивающему хозяйству, представляющему собой исходную эру доаграрного общества, адекватна стадная (почти животная) форма организации бытия пралюдей, в коем преобладало собирательство с примитивными зачатками охоты и рыболовства, а также выработки простейших орудий названных занятий, в которых первоначально отсутствовало даже естественное (поло-возрастное) разделение труда, но для проведения которых уже требовалась такая сложная форма сигнализации, как язык, зарождавшийся в эту наиболее продолжительную эпоху неписаной истории.

Имманентным даже позднему палеолиту, не говоря уже о мезолите, является не просто присваивающее, а присваивающе-производящее хозяйство, где заметно усложнились как сами собирательство, охота и рыболовство, так и выработка требуемых для них орудий, на что уходило всё больше времени. В рамках указанной эры совершилась охотничье-техническая революция и произошёл переход от стадной к матриархально-родовой организации жизни с экзогамией и поло-возрастным разделением труда.

Исключительно общинный характер производства необходимого продукта и эпизодического создания прибавочного продукта явился почвой для утверждения родовой собственности и коллективизма как единственно возможного (на первом этапе постстадной эпохи) способа соединения рабочей силы со средствами производства, которому соответствовала мораль функционально-уравнительного распределения, представленная полигамно-племенными обычаями и тотемистическими верованиями, регулировавшими воспроизводство матриархально-родового строя и присущей ему формы производительного труда посредством многобрачного сожительства (при экзогамной борьбе с кровосмешением) и кровнородственной солидарности, а также поклонения предкам и природе.

Неравномерный и медленный прогресс производительных сил в пределах матриархально-родового уклада постепенно привёл к формированию эры производяще-присваивающего хозяйства, где уже важными отраслями труда подспудно становились зародышевые земледелие, скотоводство и ремёсла при сохранении достаточно весомого значения для жизнеобеспечения традиционных охоты, рыболовства и собирательства, что сильно зависело от конкретных природных условий определённых регионов Земли. Становление указанного хозяйства, называемое часто неолитической революцией, фактически совпадало с начальной фазой зарождения аграрного общества, в силу чего устойчивость выработки прибавочного продукта повысилась вместе с размерами последнего, образовав предпосылки для зачатков обмена и первичного отделения скотоводства от земледелия и ремесла от сельского хозяйства, а также для мучительного и длительного разложения собственно матриархально-родового строя.

Скачок от исключительно общинного к моногамно-семейному типу выработки необходимого продукта и спорадического создания прибавочного продукта стал толчком к формированию патриархально-общинного способа производства, в котором в границах общины родовые узы подспудно вытеснялись соседскими по мере того, как всё более самостоятельными экономическими ячейками оказывались патриархальные семьи, где главенствовал мужчина в качестве решающего субъекта производительной и военной деятельности, а, значит, собственника экономических ресурсов и результатов их применения, детерминируя появление имущественной дифференциации, становление социальной стратификации и болезненное оттеснение на второй план матриархально-родовых взаимосвязей. Но патриархально-общинный строй основывался на семейно-общинном способе соединения факторов производства, ибо соседской общине принадлежала земля, а патриархальным семьям – все остальные средства производства и рабочая сила, что вызвало необходимость государственно-племенного упорядочения зарождавшихся классовых отношений и конфликтов, какие уже не могли быть разрешены только кровнородственными традициями и религиозными нормами политеизма. Всё более весомым регулятором патриархально-общинного бытия становились и товарно-денежные контакты, особенно по мере начального отделения торговли от производства и возникновения купечества с ростками кредита.

В ходе и посредством аграрно-технической революции происходило возникновение и совершенствование аграрного общества, в рамках коего получили своё классическое воплощение три строя: древневосточная оросительная патриархально-государственная система, субтропическое рабовладение и всеобщий феодализм. Каждый из этих укладов материально-технически базировался на вполне определённых и присущих только им характерах (типах) производства, сочетаясь с доаграрными системами хозяйственного бытия отсталых племён.

Впрочем, фундаментом как субтропического рабовладения, так и древневосточного патриархально-государственного оросительного строя, был одинаковый тип производства – сверхсемейный (принудительно групповой) характер устойчивой выработки не только необходимого, но и прибавочного продукта. В отличие от семейного типа производства необходимого продукта и спорадического создания прибавочного продукта, ранее вызвавшего переход от матриархально-родового строя к патриархально-общинному укладу, сверхсемейный характер регулярной выработки прибавочного продукта обусловил (разумеется, первоначально) становление рабовладельческого уклада отнюдь не везде, ибо последний не мог иметь всеобщего распространения в силу чисто природных обстоятельств: с одной стороны, ирригационное хозяйство жарких речных долин Древнего Востока никак нельзя было доверить рукам рабов, вследствие чего там на указанном типе производства объективно могла сформироваться лишь оросительная патриархально-государственная система, основанная на труде общинников и регулируемая деспотической монархией; а, с другой стороны, в умеренном климатическом поясе Земли рабство могло быть лишь домашним, поскольку производительный труд тут требовал для постоянного создания прибавочного продукта более сложных орудий, какие легко ломались бы, попав в распоряжение незаинтересованных в результатах своего труда рабов. Да и само рабовладение в той субтропической зоне, где оно нашло классическое воплощение, на деле находилось в среде явно преобладавших патриархально-общинных отношений. При этом не только собственно частнорабовладельческие (в субтропиках) и государственно-деспотические (на Древнем Востоке) взаимосвязи, но также межплеменные, соседски общинные и патриархально-родственные (внутрисемейные) узы объективно служили регулированию хозяйственной жизни той эпохи. И как идеологическая форма протеста против рабства и деспотизма, а также как апелляция к душе человека явились на закате оросительной патриархально-государственной (древневосточной) системы и античного рабовладения практически все крупнейшие монотеистические религии, которые стали позже мировыми, но которые не могли упорядочивать патриархально-рабовладельческих отношений.

Эру индустриального социума условно надо подразделять на две эпохи: аграрно-индустриальную и индустриально-аграрную. Причём, каждой из названных эпох присущ вполне определённый тип (характер) производства и соответствующий ему базис. Важно выяснить сдвиги, свершившиеся в экономических системах данных эпох и в механизмах регулирования каждой из них.

Медленное совершенствование экономических ресурсов в рамках феодализма обусловило постепенное становление нового характера производства, состоявшего в том, что уже не только моногамная семья, но и отдельные носители рабочей силы индивидуально могли устойчиво производить необходимый и прибавочный продукт. Это прежде всего означало, что, с одной стороны, индивид в лице отдельного взрослого человека получал экономическую свободу от семьи (хотя эта свобода весьма относительна), а с другой – уже и индивидуальная рабочая сила людей могла становиться теперь объектом внесемейной эксплуатации в смысле извлечения из её обособленного хозяйственного использования выгоды путём присвоения создаваемого ею прибавочного продукта, т.е. сформировался индивидуальный тип производства необходимого и прибавочного продукта, ставший материальной почвой подспудного разложения поземельно-личной зависимости и образования рынка труда, где объектом найма оказалась рабочая сила отдельного человека, причём, применительно ко всё большей части экономически активного населения. Становление индивидуального характера производства необходимого и прибавочного продукта в разных регионах Земли совершилось не в одно и то же время, фиксируя территориальную и этническую неравномерность общественно-хозяйственного прогресса от аграрного к аграрно-индустриальному социуму, где пионерами были страны Западной Европы в силу естественных причин – благоприятных природно-климатических условий умеренной морской полосы, детерминировавших опережающее углубление общественного разделения труда и развитие товарных и денежных взаимосвязей, а значит, - расширение первоначального накопления капитала, в том числе за счёт усиления внутрисословного неравенства, которое породило как обуржуазивание, так и пролетаризацию, шедших рука об руку с образованием национальных рынков капитализирующихся государств, в каких всё более утверждались частная свобода, предприимчивость и гражданские права по мере противоречивого разворачивания Ренессанса, Реформации, коммерциализации, атеизма, абсолютизма, протекционизма и хищнического колониализма (после Великих географических открытий). Россия даже после успешных реформ и завоеваний Петра I и Екатерины II оставалась на обочине данных процессов вследствие своих внутриконтинентальных территорий, громадных расстояний и холодного климата, естественно сдерживавших совершенствование её производительных сил.

Качественный скачок от индивидуального к общественному типу производства и от аграрно-индустриального к индустриально-аграрному обществу совершился практически одновременно. Причём, он произошёл в разных странах не в одно и то же время в силу неравномерности их развития. Относительным критерием, который указывает на становление в конкретной стране, с одной стороны, общественного характера производства, а с другой – индустриально-аграрного общества выступает совершение промышленной революции. Как известно, впервые на Западе в XIX ст. реализовала данный эпохальный переворот буржуазия Англии, а затем других государств Европы и Северной Америки; позже такой кардинальный поворот произошёл и на остальных материках и континентах.

Если рассматривать общественный характер капиталистического производства, то можно выделить следующие его существенные признаки, одновременно представляющие собой компоненты того режима, какой противоречиво регулирует бытие подспудно формирующейся смешанной системы: всеобщее распространение товарно-денежных отношений, взаимоувязывающих производство и потребление посредством состыковки совокупного спроса с совокупным предложением; превращение рабочей силы большинства экономически активного населения в товар, точнее, в объект найма, что кардинально раздвигает разнообразие возможностей применения "человеческого капитала" и смены занятий людей; становление централизованного функционирования денежного обращения и кредита, ускоряющих и наращивающих хозяйственные операции; последовательный переход от простой кооперации к мануфактуре и от неё - к фабрике как стадиям реального обобществления производства, приведшего в конце XIX ст. к возникновению и утверждению монополий; акционирование капитала, усилившее его концентрацию и централизацию, а значит – власть финансовой олигархии, но не ликвидировавшее ниши для среднего и мелкого бизнеса; развитие постоянно разветвляющейся рыночной инфраструктуры, играющей возрастающую роль в упорядочении инвестиционно-потребительского процесса, в повышении ликвидности ресурсов и в укреплении господства финансового капитала; цикличность самодвижения капиталистической экономики как форма реализации технологического прогресса в условиях опосредованного рынком социального типа хозяйственного устройства; в русле претворения в жизнь принципа свободы индивидуального выбора под общественно выраженным контролем рыночных механизмов эволюционное образование: а) инвестиционно-потребительского (по экономическим мотивам основной массы людей) социума и б) гражданского (по буржуазной политической организации функционирования) общества; утверждение правового буржуазно-демократического государства с разделением ветвей публичной власти, препятствующей её узурпации; всё более широкое государственное вмешательство в хозяйственную жизнь, прежде всего, посредством социального и антимонопольного законодательства и дискреционной фискальной (бюджетной) и монетарной (кредитно-денежной) политики.

К. Маркс показал, что производительным в буржуазном обществе является лишь тот труд, какой непосредственно обменивается не на доход, а на капитал, т.е. даёт возможность присваивать из вновь созданной стоимости, с одной стороны, наёмными работниками необходимой стоимости (эквивалента стоимости их рабочей силы – переменного капитала) в превращённой форме зарплаты, а с другой – капиталистами прибавочной стоимости в превращённой форме прибыли. Ведь буржуазным способом соединения факторов производства выступает капитал. При ближайшем рассмотрении и при нетенденциозном подходе очевидно, что в ходе взаимодействия главных контрагентов буржуазного уклада происходит не только эксплуатация наёмного труда капиталом (посредством присвоения прибавочной стоимости, на чём в основном и сосредоточивал своё внимание К. Маркс), но также эксплуатация капитала наёмным трудом, если под термином "эксплуатация" подразумевать его буквальный смысл – использование, извлечение выгоды, имея ввиду получение наёмным персоналом соответствующих рабочих мест и доходов в форме зарплаты только за счёт капитала работодателя. Хотя ясно, что имущественные статусы ("весовые категории") этих двух ведущих субъектов капиталистической экономики явно неравны с перевесом, разумеется, в пользу капиталистов, особенно при отсутствии профсоюзов и социальной защиты со стороны государства.

Особенности периода становления мануфактурной промышленности в России заключаются в том, что тут, во-первых, первичным учредителем и исходным предпринимателем выступало государство, во-вторых, сначала мануфактура никак не воздействовала на подрыв феодальных устоев, а, в-третьих, сама потребность в создании мануфактур диктовалась в первую очередь необходимостью поддержания обороноспособности страны. Одновременно и позже на протяжении XVIII в. во всё больших масштабах мануфактуры и затем фабрики организовывались купцами тоже главным образом на крепостном труде. Но индустриальный прогресс содействовал постепенно росту спроса на наёмный труд. Однако до отмены крепостного права ускоренное экономическое развитие наблюдалось преимущественно в Южной России, где крепостничество не имело корней. Важнейшим динамизирующим элементом для развития русской промышленности в пореформенный период и для индустриальной революции явилось строительство гигантской железнодорожной сети. Традиционно весомая роль государства в хозяйственной жизни России сохранилась, как и общинно-феодальные пережитки с приверженостью к особому пути, объективно предопределившие величие её трагически революционных пролетарских преобразований и социалистически казённые перспективы XX ст.

Всех этих грандиозных свершений советский народ достиг, находясь не только в агрессивном окружении империалистических государств Запада, но и в самых тяжёлых климатических условиях, о чём многие часто почему-то напрочь забывают. СССР занимал территорию Северной Евразии, которая является самой холодной частью планеты: более половины её площади располагается на вечной мерзлоте, т.е. в зоне так называемого Крайнего Севера; да и южнее – в её степной полосе – суровый резко континентальный климат сочетает длительные не только зимние морозы с краткосрочным летним зноем. Поэтому мы согласны с А.П. Паршевым [9] в том, что тут в процессе производства значительная часть ресурсов и труда расходуется на преодоление неблагоприятных условий, кроме необходимых производственных издержек. Отсюда повышенные удельные затраты любого хозяйственного процесса в Северной Евразии – затраты, которые понижают конкурентоспособность всех производителей этого региона Земли и которые требуют их действенной защиты от зарубежных конкурентов, достигавшейся в СССР прежде всего посредством двух государственных монополий - внешнеторговой и валютной.

Производительная форма труда при казённом социализме, как и адекватный ему способ соединения факторов производства, была формально хозрасчётной и характеризовалась следующими принципиальными чертами: Члены общества, лишённые (посредством тотально-бюрократической национализации средств производства) возможности осуществлять независимую от государства, в том числе частно эксплуатируемую деятельность, охватывались либо всеобщей трудовой повинностью, либо всеобщей обязательностью труда в обобществлённом секторе, какой почти совпадал со всей национальной экономикой (если отвлечься от личного подсобного хозяйства граждан и теневого оборота).

Государство в лице партийно-хозяйственного аппарата ликвидировало безработицу и организовывало обмен рабочей силы практически каждого человека на часть необходимого продукта через централизованные системы ставок, окладов и премирования, учитывавших профессионально-квалификационные характеристики работников, условия их труда и степень ответственности, включавших, однако, "потолки" оплаты, которые предопределяли её весьма слабую дифференциацию, нередко доходившую до уравниловки, что вызывало дополнительную нагрузку на моральное поощрение и командно-дисциплинарные рычаги.

Остальная часть необходимого продукта и определённая доля прибавочного продукта мобилизовались управленческими структурами в общественные фонды потребления для обеспечения равных стартовых условий развития человека путём бесплатного образования и здравоохранения, а также покрытия затрат жилищно-коммунального хозяйства и совершенствования других сфер, какие предоставляли населению частично платные услуги, в том числе льготы и привилегии различным слоям (в частности, номенклатуре), порождавшие дефицит и очереди, но направленные (при поддержании твёрдой устойчивости денег) на длительную стабильность цен на предметы потребления, что допускало "закрытые распределители" и элементы карточной системы, действовавшие на базе преимущественно статусно-трудовых принципов социальной справедливости.

Остаток прибавочного продукта и известная часть амортизационных отчислений централизовано направлялись административными органами в фонд накопления, дававший возможность реализовать высокие темпы расширенного воспроизводства преимущественно по принципу "от достигнутого" и в основном на экстенсивной почве, а также добиваться прорывов в НТП, в особенности в фундаментальных исследованиях и в отраслях, связанных с ВПК, без коего нельзя было сдержать "горячую" и "холодную" агрессию капиталистического окружения.

Ослабленность материальных стимулов к эффективному труду компенсировалась в какой-то мере (хотя со временем всё в меньшей степени) идейно-пропагандистским воздействием, мелочной регламентацией производственных процессов и контролем за ними с акцентом на административные и морально-политические инструменты влияния.

Вместо конкуренции производителей и посредников за потребителя (с угрозой банкротства недееспособных) утвердилось социалистическое соревнование (иногда в виде показухи перед верхами) с угрозой административной выволочки, заменяющей нередко экономическое наказание, а также с возможностью преимущественно административно-морального поощрения, заметно нейтрализовавших отчуждение людей друг от друга.

Директивное ценообразование, обеспечивая устойчивость (даже незыблемость) цен, лишало агентов хозяйственной деятельности необходимой им информации для экономического сравнения выгод и затрат альтернативного применения ресурсов, не говоря уже о невозможности учёта соотношения спроса и предложения по поводу как выпускаемой ими продукции, так и нужных им факторов производства, которыми они снабжались в форме фондирования, т.е. выделения установленных сверху лимитов их расходования.

Централизованные нормирование и планирование "от достигнутого" ориентировали не на интенсивный, а на преимущественно экстенсивный экономический рост, всё более отрывающийся от усложнявшихся (по мере развития) потребностей, учёт коих в народнохозяйственных планах становился практически недостижимым, вследствие чего казённый социализм, провозгласив в качестве своей высшей цели повышение благосостояния трудящихся, стал со временем на деле скатываться к производству ради производства, к труду ради труда, к занятости ради занятости, к затратам ради затрат, что обострило многие проблемы, в том числе экологические.

С одной стороны, формально хозрасчётная ипостась производительного труда, имманентная казённому социализму, позволила мобилизовать практически все ресурсы соцстран на ускоренную культурную революцию и всестороннюю индустриализацию с выходом на передовые рубежи науки и техники. Однако, с другой стороны, когда был исчерпан потенциал экстенсивного роста, т.е. когда на повестку дня встала задача интенсификации экономического развития с ориентацией на сокращение удельных издержек и на повышение качества, тогда формально хозрасчётный труд оказался бессильным, поскольку присущие ему администрирование, централизация, ведомственный монополизм и бюрократизация стали отторгать ценовую информированность, инициативу, риск, предприимчивость и творчество, без опоры на которые нельзя прочно перейти на интенсивный тип роста; ведь чтобы обеспечить ценовую информированность и активизировать инициативу, риск, предприимчивость и творчество, нужны были такие хозяйственные свободы и материальные стимулы (особенно, в части апробирования и внедрения инноваций), какие являлись неприемлемыми для казённого социализма, ибо они неизбежно предполагали реальную децентрализацию и многоукладность. При этом, как заметил Ф.А. Хайек [10], спор ведётся не о том, нужно планирование или нет; это спор о том, должно ли планирование осуществляться централизовано, единой властью для всего общества в целом, или его надо разделить между многими индивидами, которые всегда лучше, чем какой-либо центр, знают обстоятельства места и времени, тем более, что последние достаточно быстро и фактически непрерывно меняются, влияя на соотношение спроса и предложения по поводу продуктов и ресурсов, а следовательно, на их недирективные цены, содержащие громадную, сжатую и рассеянную хозяйственную информацию, в массиве какой каждый легко может выбрать нужное именно ему. Централизованное планирование и директивное ценообразование насквозь пронизывали в соцстранах хозяйственные процессы, вследствие чего в них планомерность (трактуемая в качестве сознательно поддерживаемой пропорциональности) постепенно и неизбежно превращалась (по мере усложнения социально-экономического развития и структуры потребностей) на деле в декретируемую сверху диспропорциональность как раз в силу объективного игнорирования планами и ценами знаний об определённых условиях места и времени, т.е. о всех конкретных обстоятельствах деятельности отдельных предприятий и их подразделений. Хотя в СССР и других европейских странах соцлагеря неоднократно проводились разносторонние реформы, направленные на углубление хозрасчёта, однако они не могли дать эффекта в смысле реального и комплексного перевода экономики на интенсивные рельсы, так как сколько-нибудь заметно не затрагивали сферы ценообразования, а значит, – области адекватного информирования агентов хозяйствования. Поэтому экономика реального социализма оставалась казённой и, отсюда, объективно дефицитной и неинновационной. Расказёнивание экономики лучше всего удалось осуществить в Китае, начиная с 1979 г., следствием чего явилось китайское экономическое чудо конца XX – начала XXI в. Что касается СССР, то союзные верхи, введя гласность и демократизацию, практически обрекли себя на поражение в борьбе за сохранение Союза, поскольку в рамках половинчатых рыночных метаморфоз, не децентрализовавших ценообразования, и на фоне стремительно возраставших товарного и бюджетного дефицитов не могли (без связанных кредитов западных "друзей") противодействовать национал-сепаратизму республиканской номенклатуры, сросшейся с местными националистами и теневиками, которые ввергли Северную Евразию в пагубный процесс всесторонней дезинтеграции и разрушительной деградации общественно-хозяйственного регулирования, вызвавших деиндустриализацию и упадок постсоветских стран.

Литература Гумилёв Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. - М.: Айрис-пресс, 2010. - 560 с. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. - СПб.: Изд-во Институт русской цивилизации, 2008. - 816 с. История мировой экономики: Учебник для вузов / Под ред. Г.Б. Поляка, А.Н. Марковой. - М.: ЮНИТИ, 2002. - 680 с. Кривобороденко Г.П. Новая парадигма экономической теории // Економiка i держава. – 2010. - № 2. – С. 34-37. Паршаков Е.А. Экономическое развитие общества. Концепция кооперативного социализма: Историческое исследование. - Запорожье: Дикое Поле, 1997. Тойнби А.Дж. Постижение истории: Сборник / Пер. с англ. Е.Д. Жаркова; Сост. А.П. Огурцов; Вступ. ст. В.И. Уколовой. - М.: Прогресс. Культура, 1996. - 607 с. Ленин В.И. К вопросу о диалектике // Полн. собр. соч. 5-е изд. - В 55 томах. - М.: Издательство политической литературы, 1967. - Т. 29. - С. 317. Маркс К. Маркс - Анненкову, 28 декабря 1846 г. // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. - 2-е изд. - В 50 томах. - М.: Изд-во политической литературы, 1955-1981. - Т. 27. - С. 406. Паршев А.П. Почему Россия не Америка (Великое противостояние). - М.: OCR: Мартин Норман, 1999. Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок (Австрийская Школа). - М.: Социум, 2009.