Принципы уголовного процесса

Понятие и юридическое значение принципов уголовного процесса

1. Понятие принципа уголовного процесса. Под принципами уголовного процесса понимаются основные начала организации суда и его вспомогательных органов (судоустройства)1, а также уголовно-процессуальной деятельности (судопроизводства) в конкретный исторический период.

Содержанию принципов уголовного процесса свойствен общий характер. Это означает, что их действие по общему правилу должно распространяться на все стадии уголовного процесса (с учетом, разумеется, специфики конкретных стадий). Тем не менее в доктрине названный признак не считается первостепенным, зачастую уступая место критерию значимости вопроса, регулируемого принципом, в конкретно-исторической ситуации. Так, во времена Судебной реформы 1864 г., вводившей открытый для общества процесс, особое значение приобретал принцип гласности, хотя он действовал лишь в окончательном (судебное разбирательство) и проверочном (пересмотр судебных решений) производствах. Ныне гласность заняла столь прочное место в уголовном процессе, что специально подчеркивать ее существование уже не требуется. В этом ее отличие, скажем, от принципа состязательности и равноправия сторон, который не действует в предварительном производстве, но возводится в ранг принципа с учетом его важности с точки зрения современной уголовно-процессуальной политики.

Наконец, общий характер принципов не должен приводить к выводу о невозможности изъятий из них. Во-первых, определенные ограничения тех или иных принципов неизбежны, поскольку постоянный поиск компромисса между противоречивыми интересами вызывает колебания уголовно-процессуальной политики. Во-вторых, в некоторых случаях такого рода изъятия определяются техническими причинами, когда отдельные уголовно-процессуальные институты представляют собой устоявшиеся ограничения действия определенных уголовно-процессуальных принципов, что не умаляет значения последних. Вот почему действие ряда принципов может обусловливаться исключениями, о которых будет сказано ниже.

2. Пределы нормативности принципов уголовного процесса. Получая отражение в законе, принципы становятся правовыми нормами. В уголовно-процессуальном законе могут выделяться статьи и (или) главы, посвященные принципам уголовного процесса (например, гл. 2 УПК). Но законодательное отнесение той или иной уголовно-процессуальной нормы к принципам процесса правильно считать не критерием, а иллюстрацией мнения законодателя относительно основополагающего характера содержания этой нормы. Таким образом, возможны ситуации, когда:

• норма, отнесенная законом к разделу о «принципах», не является таковой (например, ст. 6 УПК «Назначение уголовного судопроизводства», хотя и помещена в гл. 2 УПК «Принципы уголовного судопроизводства», но лишена значения нормы-принципа);
• норма, не отнесенная к разделу о «принципах» или формально не названная «принципом» уголовного процесса, по своему содержанию относится к таковым (например, принципы публичности и всесторонности, полноты и объективности исследования обстоятельств дела).

Описанное возможно потому, что принципы — это прежде всего результат научного обобщения, выявления закономерностей уголовно-процессуальной деятельности, поэтому их формулирование — удел ученых, а не законодателей. В такой ситуации нет и не может быть единого, «утвержденного» перечня уголовно-процессуальных принципов. В этом смысле несовпадения в перечнях принципов, предлагаемых тем или иным учебником уголовного процесса или научным трудом, является не «ошибкой», а проявлением определенного расхождения научных доктринальных позиций, которые в свою очередь не обязательно должны основываться на перечне принципов, предложенном законодателем при проведении уголовно-процессуальной кодификации. Вместе с тем достижения уголовно-процессуальной науки могут использоваться в правотворческом процессе при совершенствовании уголовно-процессуальных норм.

Однако следует учитывать возможность иного подхода, поскольку отдельная глава о принципах уголовного процесса появилась в УПК РФ 2001 г. впервые и последствия такого решения в науке в полной мере еще не осмыслены. Не исключено, что в будущем нормы-принципы, признанные таковыми законодателем, будут иметь в судебной практике большую юридическую силу по сравнению с иными уголовно-процессуальными нормами, что создаст предпосылки для своеобразного внутриотраслевого нормоконтроля и расширит возможности правоприменителя по толкованию закона и восполнению пробелов в нем.

3. Альтернативность принципов. Принципы уголовного процесса не являются аксиомами; они не устанавливаются раз и навсегда, а эволюционируют вместе с правом в целом. Вот почему для принципов характерна альтернативность, т.е. вариативность правового регулирования, наличие исторических альтернатив решения вопроса, который регулируется тем или иным принципом. Принципы исторически конкретны. Например, на смену принципу сословности приходит равенство всех перед законом и судом, место принципа подчиненности судебной власти и ее делегированного характера от абсолютной власти суверена (монарха) занимает принцип ее самостоятельности и независимости, в том числе от главы государства.

Если же тот или иной вопрос решается на протяжении всей истории уголовного процесса однозначно, то перед нами скорее всего не принцип, а признак какого-либо процессуального института или уголовного процесса в целом. Так, не выделяется принцип уголовно-процессуальной формы, принцип деятельностного характера уголовного судопроизводства, так как эти явления всегда были свойственны уголовному процессу, не имея каких-либо альтернатив принципиального характера.

4. Значение принципов уголовного процесса. Значение выделения и анализа принципов уголовного процесса заключается в следующем.

Во-первых, изучение принципов уголовного процесса помогает показать наиболее важные положения уголовно-процессуального права (учебно-методический аспект).

Во-вторых, понимание принципов процесса помогает законодателю обеспечить согласованность уголовно-процессуальных норм и определить важнейшие для него в данный исторический момент приоритеты уголовно-процессуальной политики (правотворческий аспект).

В-третьих, знание принципов уголовного процесса помогает правоприменителю толковать закон и применять его по аналогии при восполнении пробелов правового регулирования, постепенно и иногда незаметно двигаясь к формализации внутренней иерархии уголовно-процессуальных норм в духе обозначенной выше идеи судебного контроля за соответствием «рядовых» уголовно-процессуальных норм фундаментальным «нормам-принципам» (правоприменительный аспект).

Образно говоря, принципы «играют для судьи роль маяков, освещающих его путь».

5. Критерии классификации принципов уголовного процесса. Критерии классификации принципов уголовного процесса и, соответственно, виды принципов определяются их значением, описанным выше.

В учебно-методическом аспекте важна классификация принципов по предмету регулирования на общеправовые (действующие во всех отраслях права, например, принцип законности), принципы судоустройства (определяют основы организации суда и его вспомогательных органов, например, принцип независимости судей) и принципы судопроизводства (составляют основные начала уголовно-процессуальной деятельности, например, принцип презумпции невиновности).

Также имеет значение классификация принципов уголовного процесса по источнику на конституционные (т.е. нашедшие отражение в основном законе государства — его Конституции, в частности, принцип состязательности и равноправия сторон) и иные, закрепленные в нормативных актах меньшей юридической силы (прежде всего в законе, в частности, принцип публичности). Использование этой классификации помогает законодателю согласовать содержание правовых норм и, в конечном счете, обеспечить высшую юридическую силу Конституции. Правоприменителю данная классификация помогает ориентироваться в системе источников уголовно-процессуального права и понимать соотношение актов различной юридической силы.

Кроме того, правоприменителю необходимо понимать, что по способу закрепления принципы могут быть обозначены в законе прямо (например, в ст. 61—19 УПК) либо выводиться из нескольких уголовно-процессуальных норм путем их толкования (в частности, как это имеет место в отношении принципа публичности).

Перейдем к рассмотрению конкретных принципов.

Принцип законности

Принцип законности является общеправовым конституционным принципом, нашедшим отражение в ч. 2 ст. 15 и ст. 120 Конституции РФ, а также в ч. 2 ст. 1 и ст. 7 УПК РФ. Выделение данного принципа позволяет решить вопросы пределов усмотрения правоприменителя при производстве по уголовным делам, а также наличия у судебной власти правотворческих полномочий.

Существующее легальное определение принципа законности как точного и неуклонного исполнения законов всеми субъектами права не дает полного представления о его содержании, так как общеобязательность считается в теории права сущностным признаком правовой нормы, в связи с чем не нуждается в специальном закреплении в отраслевом законодательстве. Не выделяют аналогичного по содержанию принципа и зарубежные исследователи. Поэтому для понимания принципа законности следует обратиться к его истории в России.

До Октябрьской революции 1917 г. ученые говорили о принципе подзаконности судебной власти, подчеркивая отсутствие у последней правотворческих полномочий и обязанность ее подчиняться постановлениям власти верховной (императорской).

С приходом революции обстановка меняется. Старый правопорядок низвергнут, а новый находится в процессе становления. Правовые нормы революционной поры, как правило, декларативны и проводятся в жизнь медленно и не всегда согласно их содержанию. Очевидно, что в таких условиях возрастает роль усмотрения правоприменителя: его правосознание становится источником права.

Так, ст. 5 Декрета о суде от 24 ноября 1917 г. устанавливала, что «местные суды руководствуются в своих решениях и приговорах законами свергнутых правительств лишь постольку, поскольку таковые не отменены революцией и не противоречат революционной совести и революционному правосознанию». Развивая это положение, ст. 8 Декрета о суде от 7 марта 1918 г. определяла, что «судопроизводство проходит по правилам судебных уставов 1864 года постольку, поскольку таковые не отменены декретами и не противоречат правосознанию трудящихся классов. В этом последнем случае в решениях и приговорах должны быть указаны мотивы отмены судом устарелых или буржуазных законов». Аналогичные положения, касавшиеся материального права, содержались в ст. 36 Декрета.

Когда новая власть завершает формирование массива основных правовых норм, нужда в правосознании как особом источнике права уходит. Более того, в условиях стабильного правопорядка правосознание как источник права превращается в свою противоположность и становится относительно новых законов источником произвола. Отсюда и рождается принцип социалистической законности, суть которого заключается в отказе от революционного правосознания как источника права и утверждении в качестве основного источника права нового советского законодательства.

Именно прежний принцип «социалистической законности» в значительной мере повлиял на нынешние представления об общеправовом принципе законности, который в наше время, конечно, лишен какой-либо идеологической окраски. В то же время, безотносительно к исторической специфике, выделение принципа законности вписывается в континентальное правопонимание, присущее романо-гер-манской правовой семье, где в центре правового регулирования находится закон в формальном значении данного термина. В этом смысле, скажем, англосаксонские страны в большей степени настаивают не на обязанности «соблюдать закон», а на имеющем несколько более широкое значение принципе верховенства права (rule of law). Справедливости ради нельзя не отметить и определенное сближение на международно-правовом уровне идей (принципов) «законности» и «верховенства права».

Таким образом, применительно к современным российским реалиям суть принципа законности помимо собственно обязанности соблюдать закон может быть сведена к:

• запрету неконтролируемого усмотрения должностного лица в ходе правоприменения;
• отсутствию у судебной власти правотворческих полномочий. Усмотрение должностного лица в правоприменении может иметь место в пределах, очерченных законом (например, при оценке доказательств в соответствии со ст. 17 УПК РФ), а также применительно к уяснению смысла самого закона и при восполнении пробелов в нем. В этой связи принципиально важно право суда самостоятельно толковать закон, не обращаясь к содействию иных ветвей власти. Это полномочие составляет существенную гарантию самостоятельности судебной власти, ее отделения от законодателя.

Неправильно относиться к данному полномочию как к очевидному — судебная власть обладала им не всегда. Так, согласно законодательству XXVIII в. (ст. 227 т. 1 Учреждения Правительствующего Сената), «Сенат не приступает к решению таких дел, по которым не окажется точного закона». Статья 251 т. 2 того же акта определяла, что «никакое судебное место не может решить дело, если нет на оное ясного закона; в сем случае судебные места в губерниях обязаны представить губернскому начальству, которое доносит о том Правительствующему Сенату». И лишь Судебная реформа 1864 г. изменила такое положение дел: ст. 13 Устава уголовного судопроизводства запретила «останавливать решение дела под предлогом неясности, неполноты или противоречивости законов».

Несмотря на отсутствие аналога нормы ст. 13 Устава уголовного судопроизводства в современном законодательстве, ее содержание по-прежнему актуально.

К вопросу о пределах усмотрения суда примыкает и проблема определенности закона как составляющей прав на справедливое судебное разбирательство и эффективное средство правовой защиты (ст. 6 и 13 Конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г.). Европейский суд по правам человека отмечает, что «норма не может считаться «законом», если она не сформулирована с достаточной степенью точности, позволяющей гражданину сообразовывать с ней свое поведение: он должен иметь возможность — пользуясь при необходимости советами — предвидеть, в разумной применительно к обстоятельствам степени, последствия, которые может повлечь за собой данное действие». Поэтому толкование закона судом должно быть понятным и логичным для граждан.

В вопросе об исключениях и ограничениях действия принципа законности в его легальном понимании законодатель не вполне последователен. С одной стороны, исключений не предусматривается, о чем свидетельствует содержание ч. 2 ст. 50 Конституции РФ и ч. 4 ст. 7, ст. 75 УПК РФ. С другой стороны, анализ ст. 389.17 УПК РФ показывает, что основанием для отмены судебного решения в апелляционном порядке являются не любые нарушения уголовно-процессуального закона, а существенные. Несущественные нарушения уголовно-процессуального закона (т.е. такие, которые не повлияли и не могли повлиять на законность, обоснованность и справедливость решения) не должны влечь отмену правильного по существу судебного акта.

Обеспечение права на судебную защиту в уголовном процессе

Принцип обеспечения права граждан на судебную защиту является общеправовым конституционным принципом, нашедшим отражение в ст. 46, 50, 52 Конституции РФ, ст. 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод и, частично, в ст. 19 УПК РФ. Данный принцип конкретизирует назначение судебной власти1 для граждан и их объединений (в конституционно-правовом смысле этого термина, т.е. и для юридических лиц), в том числе и в уголовном судопроизводстве.

Суть данного принципа сводится к следующим положениям.

1. Действия и решения государственных органов и их должностных лиц, нарушающие права и свободы граждан в уголовном судопроизводстве, подлежат судебному контролю в установленном законом порядке.

Судебный контроль в уголовном процессе реализуется в формах предварительного (до принятия процессуального решения или совершения процессуального действия) и последующего (после принятия решения или совершения действия) контроля. Выбор формы определяется значением права, которое может быть ограничено, и последствиями нарушения этого права. Например, предварительный контроль имеет место при даче согласия на производство обыска в жилище (ст. 165 УПК РФ), т.е. когда затрагиваются фундаментальные личные права, нарушение которых невосполнимо.

Из приведенной классификации следуют различия и в результатах судебного контроля. Предварительный судебный контроль признает незаконным, в том числе необоснованным, спорное процессуальное решение либо запрещает производство процессуального действия (см., напр., ч. 4 ст. 165 УПК РФ). В рамках последующего судебного контроля на основе вывода о незаконности, в том числе необоснованности принятого процессуального решения или совершенного процессуального действия, суд аннулирует правовые последствия незаконных действий и решений (например, признает протокол незаконного обыска недопустимым доказательством, ч. 5 ст. 165 УПК РФ).

По степени обязательности судебный контроль делится на необходимый (к такому виду контроля принадлежат все виды предварительного контроля) и факультативный (реализуется по инициативе участников процесса). Так, согласие на обыск дается судом до проведения данного следственного действия. Однако если обыск производится в обстоятельствах, не терпящих отлагательства, без судебного решения, то последующий судебный контроль в равной степени обязателен (ч. 5 ст. 165 УПК РФ).

Последующий судебный контроль по моменту его реализации бывает двух видов: неотложный и отложенный. В первом случае лицо вправе обратиться за защитой своих прав непосредственно после их возможного нарушения (например, обжаловать производство обыска в жилище).

Во втором — проверка законности принятого решения в целях обеспечения независимости судей имеет место одновременно с итоговым решением суда (например, относительно правильности разрешения судом ходатайств, заявленных в ходе судебного разбирательства).

Поэтому указания УПК РФ на невозможность обжалования того или иного судебного решения (ч. 7 ст. 236, ч. 5 ст. 348, ч. 2 ст. 352) не следует понимать категорически. Они означают невозможность лишь немедленного обжалования, но не исключают отложенного судебного контроля.

2. Решения суда по результатам судебного контроля как минимум однократно могут быть пересмотрены вышестоящим судом.

3. Вступившее в законную силу решение суда по результатам судебного контроля общеобязательно и подлежит неукоснительному исполнению.

4. За гражданином в установленном порядке сохраняется возможность обращения в межгосударственные органы по защите прав и свобод человека (например, в Европейский суд по правам человека).

Как видно, в современном понимании принцип обеспечения права граждан на судебную защиту есть важная составляющая самостоятельности и независимости судебной власти в уголовном судопроизводстве. Он обеспечивает самостоятельность судебной власти, так как требует постановки под контроль этой власти всех действий и решений в уголовном процессе, так или иначе затрагивающих права личности. Он обеспечивает независимость судебной власти, так как создает предпосылки эффективной судебной (а не президентской, прокурорской или церковной) защиты личной свободы и тем самым общественного признания судебной власти, ее общественной охраны от давления со стороны администрации.

В заключение отметим, что принцип обеспечения права граждан на судебную защиту признавался не всегда. Для его существования в равной степени необходимы как независимая судебная власть, так и лично свободные граждане. Еще по историческим меркам относительно не так давно, например, Указом от 22 августа 1767 г., крестьянам под угрозой сурового наказания воспрещалось подавать жалобы на помещиков, которые ими владели. Сегодня такие подходы, разумеется, категорически невозможны.

Равенство всех перед законом и судом в уголовном процессе

Принцип равенства всех перед законом и судом является общеправовым конституционным принципом, нашедшим отражение в ст. 19 Конституции РФ и ст. 7 Федерального конституционного закона «О судебной системе Российской Федерации» (далее — ФКЗ «О судебной системе РФ»). Данный принцип определяет положение субъектов права относительно друг друга и перед судом.

Сущность принципа равенства всех перед законом и судом применительно к уголовному процессу состоит в том, что в ходе судопроизводства закон должен применяться ко всем находящимся в идентичных условиях гражданам, юридическим лицам и государственным органам одинаково. Так же к ним должен относиться и суд.

Как видно, равенство перед судом есть оборотная сторона беспристрастности суда как составляющей независимости судебной власти. Это равенство не знает изъятий (наличие таковых стало бы существенным умалением авторитета суда).

Что касается равенства перед законом, то, во-первых, внешние отступления от него возможны в целях защиты прав и свобод других лиц (ч. 3 ст. 17, ч. 3 ст. 55 Конституции РФ). Поэтому для обеспечения осуществления публично значимых функций в УПК РФ устанавливается усложненный порядок судопроизводства в отношении отдельных категорий лиц (гл. 52). Некоторые процессуальные особенности устанавливаются и иными нормами Кодекса. Так, в силу п. 4 ч. 3 ст. 56 УПК РФ священнослужитель не подлежит вызову в качестве свидетеля об обстоятельствах, ставших ему известными из исповеди. Данная норма, как видно, является гарантией свободы действовать в соответствии со своими религиозными убеждениями (ст. 28 Конституции РФ).

Во-вторых, учитывая, что речь идет не об абсолютном равенстве, а только о равенстве лиц, объективно находящихся в идентичных условиях, отмеченные случаи часто даже, строго говоря, не являются отступлением от принципа равенства всех перед законом. Скажем, ни у кого не вызывает сомнений, что закон не может механически одинаково относиться к совершеннолетнему и несовершеннолетнему, лицу, страдающему физическими недостатками, и лицу, не страдающему ими, поскольку эти лица не находятся в объективно идентичной ситуации. Точно так же судья, призванный отправлять правосудие и нередко подверженный всевозможным формам давления, не находится в одинаковой ситуации с тем, кто не сталкивается с такого рода проблемами. Поэтому закон вполне обоснованно содержит нормы об особенностях производства в отношении отдельных категорий лиц, об обеспечении для некоторых лиц дополнительных уголовно-процессуальных гарантий и т.п. Важно лишь, чтобы такие особенности были необходимыми, справедливыми и затрагивали именно категории лиц, не превращаясь в сугубо персональные привилегии.

Но равное отношение к лицам, находящимся в одинаковых условиях (категориям лиц), не означает, что суд не учитывает персональные факторы, т.е. что его не интересуют никакие обстоятельства, связанные с конкретной личностью. Напротив, эти обстоятельства суд не только вправе, но и обязан принять во внимание, если таковы требования закона. Так, данные о личности исследуются при избрании меры пресечения (ст. 99 УПК РФ), при определении меры наказания (см., напр., ст. 383 УПК РФ).

Принцип равенства всех перед законом и судом существовал не всегда. Так, в России до Судебной реформы 1864 г. суд был сословным. «Этот суд, — вспоминал А.Ф. Кони, — существовал для немногих и за немногое. Лишь крайние нарушения условий общежития, в которых предписания закона сливались с велениями заповедей, да и то не всех, влекли за собой общий для всех суд. Все остальное для целой массы населения разбиралось специальными сословными и ведомственными судами, границы подсудности которых далеко не всегда были ясны. В особенности широкое применение имел суд чинов полиции и помещиков, при котором понятие о судебном разбирательстве неизбежно переходило в понятие о расправе».

Однако внутри сословий признавалось необходимым обеспечить равенство. Иными словами, гарантировался не равный для всех суд, а суд равных. «Нужно также, чтобы судьи были одного общественного положения с подсудимым, равными ему, чтобы ему не показалось, что он попал в руки людей, склонных притеснять его», — утверждал Ш.-Л. Монтескье. Значение принципа равенства всех перед законом и судом заключается именно в том, чтобы такого рода «сословные» подходы навсегда остались в прошлом.

Неприкосновенность личности и права человека в уголовном процессе

1. Понятие и значение принципов. Принципы охраны прав и свобод личности, уважения ее чести и достоинства, неприкосновенности личности являются общеправовыми конституционными принципами, нашедшими отражение в ст. 21, 22 Конституции РФ, ст. 3, 5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, ст. 9, 10 УПК РФ. Данные принципы устанавливают баланс между фундаментальными конституционными ценностями: личной свободой и поддержанием существующего правопорядка.

Суть данных принципов заключается в том, что цель и задачи уголовного процесса достигаются не любой ценой. Выше было показано, что, например, интерес сохранения тайны исповеди в законе более значим, чем интерес раскрытия преступления путем получения показаний священнослужителя. Общее же правило заключается в том, что при производстве по уголовным делам свобода личности и ее права признаются и гарантируются.

2. Охрана прав и свобод человека и гражданина. Предпосылкой реального осуществления прав личности является знание о них. Вот почему закон возлагает на должностных лиц, ведущих производство по делу, обязанность разъяснить права и обеспечить возможность их осуществления (ч. 1 ст. 10 УПК РФ). Это означает, что:

— права должны быть не просто прочитаны, но разъяснены лицу, т.е. объяснены так, чтобы их обладатель понял содержание и значение принадлежащего ему права, а также порядок его использования;

— каждому праву соответствует обязанность компетентного должностного лица обеспечить возможность осуществления права. Например, праву обвиняемого давать показания корреспондирует обязанность следователя допросить обвиняемого;

— само по себе использование либо неиспользование права не может влечь для обладателя данного права негативных последствий. Классическим примером здесь является «запрет поворота к худшему», означающий, что по жалобе обвиняемого на приговор положение обвиняемого не может быть изменено в худшую сторону (усилено наказание, добавлен квалифицирующий признак и т.п.).

Определенным исключением из сказанного можно считать дачу потерпевшим, обвиняемым (подозреваемым) или свидетелем показаний, изобличающих их самих в совершении преступления. Однако и в данном случае закон обязывает допрашивающее лицо до начала допроса разъяснить возможность использования показаний против лица, у которого они получены (п. 3 ч. 2 ст. 42, п. 2 ч. 4 ст. 46, п. 3 ч. 4 ст. 47, п. 1 ч. 4 ст. 56, ч. 5 ст. 164 УПК РФ).

Охране подлежат права всех участников уголовного процесса, в том числе и лиц, в отношении которых решается вопрос о применении принудительных мер медицинского характера.

Историческую альтернативу данному принципу предлагал розыскной процесс, в котором личность, скажем, обвиняемого выступала не субъектом уголовного процесса, а объектом исследования. Однако становление капиталистических отношений, субъектами которых выступают лично свободные люди, закономерно уничтожает бесправие личности в процессе, способствуя становлению рассматриваемого принципа.

3. Уважение чести и достоинства личности. Данный принцип развивает рассмотренный выше принцип равенства всех перед законом и судом. Его смысл в том, что граждане не просто равны, но равны в своем достоинстве как люди. Независимо от того, в каком статусе лица участвуют в уголовном судопроизводстве, они имеют право на обращение, уважающее их честь и достоинство.

Общей гарантией данного принципа является запрет пыток и иного жестокого или унижающего человеческое достоинство обращения (ч. 2 ст. 9 УПК РФ). К иным гарантиям следует отнести существующие ограничения на производство следственных действий (в частности, ч. 3 ст. 161, ч. 3, 4 ст. 164, ч. 4 ст. 179, ст. 181, ч. 7 ст. 182, ч. 3 ст. 184, ч. 2, 3 ст. 187, ч. 4 ст. 193, ч. 2 ст. 202 УПК РФ), а также отдельные правила судебного разбирательства (например, ч. 2 ст. 241, ч. 2 ст. 257 УПК РФ).

Следует иметь в виду, что нарушение данного принципа может иметь место даже при соблюдении положений законодательства. Примером тому является дело Калашникова против России, рассмотренное Европейским судом по правам человека, когда содержание жалобщика в следственном изоляторе было признано Судом разновидностью унижающего достоинство обращения, хотя все процедуры избрания меры пресечения были формально соблюдены.

4. Неприкосновенность личности. Данный принцип определяет, допустимо ли произвольное ограничение свободы личности. По общему правилу личность неприкосновенна, т.е. ее свобода не может быть стеснена.

Сказанное не означает, что право на свободу и личную неприкосновенность в уголовном процессе не подлежит ограничению. Эти права могут ограничиваться, но только федеральным законом и только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства (ч. 3 ст. 17, ч. 3 ст. 55 Конституции РФ). Защитой от произвольного ограничения свободы является установленная ч. 2 ст. 22 Конституции РФ обязательность судебного решения во всех случаях, когда человек лишается свободы на срок свыше 48 часов.

Разумеется, это не единственная гарантия личной свободы. Закон содержит комплекс гарантий личной свободы (основания, условия, порядок ограничения неприкосновенности личности), изучаемый в теме, посвященной мерам процессуального принуждения.

Принцип неприкосновенности личности приходит на смену принципу, согласно которому свобода подданных находится в руках монарха. Последний своим распоряжением (нередко тайным) волен лишить свободы любого подданного практически по любому поводу и на неопределенный срок. Очевидно, что данный принцип несовместим с правопорядком, приходящим с капиталистическими отношениями, и в настоящее время воплощения в законодательстве не находит.

Неприкосновенность частной жизни человека в уголовном процессе

1. Понятие и значение принципов. Принципы охраны прав и свобод человека, уважения чести и достоинства личности и ее неприкосновенности находят продолжение в принципах, определяющих баланс между конституционными ценностями: неприкосновенностью частной жизни и поддержанием существующего правопорядка. Подобно ранее изученным, принципы обеспечения тайны переписки, телефонных и иных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений, неприкосновенности жилища, гарантирующие неприкосновенность частной жизни, относятся к общеправовым конституционным принципам, нашедшим отражение в ст. 23—25 Конституции РФ и ст. 12, 13 УПК РФ.

Суть данных принципов заключается в том, что цель и задачи уголовного процесса не могут достигаться путем игнорирования тайны частной жизни. При производстве по уголовным делам неприкосновенность частной жизни признается и гарантируется.

2. Тайна переписки, телефонных и иных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений. Поскольку человек является таковым лишь в обществе, нет ничего удивительного в том, что большая часть его жизни, в том числе и частной, представляет собой общение с другими людьми: личное и посредством разных форм связи. В данном аспекте неприкосновенность частной жизни означает право человека на то, чтобы содержание его общения было тайной для всех, кроме него самого и его адресатов.

Вместе с тем в интересах расследования преступлений возникает нужда в получении сведений, касающихся содержания сообщений, отправленных тем или иным лицом. Признание публичной значимости данной необходимости позволяет ограничить неприкосновенность частной жизни (прочитать, прослушать, скопировать сообщения человека), но только на основании судебного решения.

Названное ограничение реализуется путем проведения специальных следственных действий, изучаемых ниже.

Исторической альтернативой данному принципу выступает возможность государственных органов и должностных лиц произвольно нарушать неприкосновенность частной жизни. К счастью, данная возможность осталась в прошлом.

3. Неприкосновенность жилища. Принцип неприкосновенности жилища означает, что без согласия человека никто не вправе проникать в его жилище. По существу данный принцип гарантирует неприкосновенность частной жизни.

Тем не менее интересы расследования преступления и здесь налагают неизбежные ограничения: войти в жилище без согласия человека можно при наличии судебного решения или в случае, предусмотренном законом. Например, для проведения не терпящих отлагательства осмотра или обыска в жилище получение судебного решения необязательно, но и здесь, как отмечено выше, судебный контроль не исчезает, превращаясь из «предварительного» контроля (a priori) в контроль «последующий» (a posteriori) (см. ч. 5 ст. 165 УПК РФ).

Альтернативой данному принципу являлась возможность для должностных лиц произвольного проникновения в чужое жилище. Вот как описывает обыск в жилище Соборное уложение 1649 г. (гл. XXI, ст. 87): «А будет кто у кого в дому сведает поличное, и похочет то поличное выняти, и ему на то поличное взяти ис приказу пристава, а приставу взяти с собою понятых, сторонних людей, добрых, кому можно верити, и поличное выняти с теми людьми, куды он послан будет искати, и то поличное выняв, отвести в приказ с теми же людьми, при ком то поличное вымет».

Обыск мог распространяться на все дома в определенной местности или на конкретный дом, при этом первый вариант считался предпочтительным, так как чинил меньшую обиду хозяевам. Без сомнения, с эпохой Соборного уложения разного рода покушения на неприкосновенность жилища не ушли в прошлое. Однако ныне законодательство существенно затрудняет произвол должностных лиц в этой области.

Осуществление правосудия только судом

Принцип осуществления правосудия только судом является конституционным принципом, нашедшим отражение в ч. 1 ст. 49, ч. 1 ст. 118 Конституции РФ, а также в ст. 8 и 29 УПК РФ. Данным принципом решается вопрос о том, может ли какой-либо иной орган осуществлять полномочия по рассмотрению и разрешению дел, которыми наделена судебная власть.

Суть изучаемого принципа заключается в исключительности полномочий судебной власти: эти полномочия не могут осуществляться никакой иной ветвью власти. Причины такого правила очевидны. Если бы существовал орган, альтернативный суду по характеру его полномочий, то такое положение было бы равносильно отсутствию суда вообще. Вот почему принцип осуществления правосудия только судом относится к числу принципов не только судопроизводства, но и судоустройства — он представляет собой составную часть фундаментального принципа самостоятельности и независимости судебной власти. Помимо этого, исключительные полномочия судебной власти по отправлению правосудия объясняются приданием ей особого статуса, гарантирующего независимость судей. Судебная власть и существует только для того, чтобы осуществлять правосудие, т.е. она создается с этой специальной целью.

Принцип осуществления правосудия только судом предполагает, что:

• суд, осуществляющий правосудие, действует не на временной основе и не создан для рассмотрения конкретного дела (эти обстоятельства заставляют усомниться в независимости суда) (ч. 3 ст. 118 Конституции РФ);
• суд создан законом, а не актом исполнительной власти (что означало бы зависимость суда от администрации);
• установлены четкие правила подведомственности и подсудности дел, исключающие произвольную передачу дел из одного суда в другой (ч. 1 ст. 47 Конституции РФ, ч. 3 ст. 8 УПК РФ).

Как видно, принцип осуществления правосудия только судом является одной из гарантий права на судебную защиту.

В настоящее время принцип осуществления правосудия только судом не имеет исключений, хотя в истории российского суда таковые были, включая советский период, когда в определенные исторические моменты судебные функции осуществлялись несудебными органами («двойки», «тройки» и иные особые подразделения органов внутренних дел — НКВД).

Принцип государственного языка уголовного судопроизводства

Принцип государственного языка уголовного судопроизводства является межотраслевым принципом судопроизводства, закрепленным в ст. 10 ФКЗ «О судебной системе РФ» и ст. 18 УПК РФ. Данный принцип определяет, на каком языке ведется производство по уголовному делу: на государственном языке или на языке большинства населения местности, в которой находится суд.

В настоящее время законом отдано предпочтение первому варианту: уголовный процесс в большинстве случаев ведется на русском языке как государственном языке Российской Федерации. Такое решение обеспечивает единство судебной системы и судебной практики, однако может вызвать затруднения в реализации права на доступ к правосудию у лиц, государственным языком не владеющих или владеющих им не очень хорошо.

Для компенсации таких затруднений в законе предусмотрен ряд мер, среди которых важнейшими являются возможность делать любые устные и письменные заявления (объяснения, жалобы, ходатайства и т.п.) на родном языке и обеспечение права на пользование услугами переводчика бесплатно, а также на перевод основных процессуальных документов на язык, понятный участнику процесса.

В республиках в составе РФ (Татарстан, Башкортостан, Чеченская республика и др.) в федеральных судах производство по делу наряду с русским языком может вестись на государственном языке республики (т.е. на двух языках), а в судах субъектов РФ (в частности, у мирового судьи) — на русском языке либо на государственном языке республики (ч. 1, 2 ст. 10 ФКЗ «О судебной системе РФ»).

Тем не менее возможность использования государственного языка республики в составе РФ в судопроизводстве нельзя считать альтернативой судопроизводству на русском языке. Во-первых, она затрагивает меньшинство субъектов РФ (ст. 65 Конституции РФ). Во-вторых, она не имеет продолжения в законодательстве о статусе судей — знание государственного языка республики не отнесено к требованиям, предъявляемым к кандидату на должность судьи (ст. 4 Закона РФ «О статусе судей в Российской Федерации»). В-третьих, государственный язык республики не обязательно отражает язык большинства населения.

Таким образом, в настоящее время основным и, по сути, единственным языком судопроизводства является русский язык. Строго говоря, такой подход является единственно возможным. В противном случае либо Верховный Суд РФ был бы лишен возможности проверки соответствующих судебных решений, вынесенных судами республик в составе Российской Федерации, либо такая проверка каждый раз требовала бы перевода на русский язык всех материалов уголовного дела, что вряд ли позитивно сказалось бы на требовании соблюдения разумного срока уголовного судопроизводства (ст. 61 УПК РФ).

Иное решение вопроса о языке судопроизводства содержалось, например, в ст. 17 УПК РСФСР 1960 г.: «судопроизводство ведется на русском языке или на языке автономной республики, автономной области, автономного округа или на языке большинства населения данной местности». Впрочем, в пределах РСФСР данное положение в значительной мере оставалось декларативным.

Принцип публичности уголовного процесса

1. Публично-правовой характер уголовного процесса. Публично-правовая природа уголовного процесса обусловлена тем, что существо уголовного дела представляет собой вопрос о совершении преступления, т.е. деяния, признаваемого правом общественно опасным. Иными словами, любое уголовно наказуемое деяние даже тогда, когда оно внешне выглядит как посягательство исключительно на интересы частного лица (кража, нанесение телесных повреждений и т.п.), на самом деле наносит вред интересам общества в целом, поскольку подрывает охраняемые государством под страхом наказания общественный порядок и общественное спокойствие. Любой находящийся в здравом уме гражданин не желает быть обокраденным, избитым, убитым и т.п., поэтому вправе воспринимать преступление, совершенное в отношении иного лица, как посягательство на свои собственные интересы, которые государство обязано защищать, в том числе с помощью механизмов уголовной юстиции.

Осознание данного феномена привело в свое время к обособлению уголовного права и процесса от гражданского, развитию в материально-правовом смысле учения об общественной опасности преступления и выделению специальных государственных органов, призванных по долгу службы (ex officio) реагировать на преступления как общественно опасные деяния (прокуратура2 и др.). Такие органы всегда обязаны действовать исходя из публичных (общественных) интересов на основании должностных обязанностей, что исключает даже гипотетическую возможность применения к ним частноправовой логики и полностью подчиняет их деятельность публично-правовым началам. Более того, деятельность государственных органов в сфере уголовного процесса не может по общему правилу «управляться» волей отдельных частных лиц, даже потерпевших от преступления. Во-первых, такого рода зависимость государственных органов от воли частных лиц противоречит интересам остальных граждан, имеющих право требовать адекватного реагирования на преступления, которые завтра могут совершиться в их отношении. Во-вторых, любой государственный орган финансируется из государственного бюджета, формируемого за счет налоговых отчислений всеми членами общества, что исключает превращение соответствующего государственного органа, выполняющего публично-правовые функции, в «инструмент», управляемый волей отдельного лица без учета общественного интереса.

Таким образом, современный уголовный процесс подчинен действию принципа публичности, который для данного вида процесса является системообразующим. В западной литературе данный принцип часто именуют принципом ex officio или «принципом официальности» (нем. Offizialprinzip), что подчеркивает обязанность государственных органов «преследовать преступление независимо от наличия или отсутствия желания потерпевшего», исключает право потерпевшего «отозвать заявление», не допускает по общему правилу возможность заключения в уголовном процессе мировых соглашений и т.д.

В целом принцип публичности можно определить как один из основополагающих уголовно-процессуальных принципов, в соответствии с которым субъекты, ведущие производство по уголовному делу, обязаны совершать процессуальные действия и принимать процессуальные решения в силу возложенных на них должностных полномочий, независимо от усмотрения отдельных лиц и организаций, самостоятельно обеспечивая возникновение уголовного дела, его развитие и разрешение по существу, действуя от имени государства и общества в публичных интересах достижения юридико-технических задач и социального предназначения уголовного судопроизводства, определенных уголовно-процессуальным законодательством.

В действующем российском законодательстве принцип публичности в наиболее полном виде сформулирован в ч. 1 и особенно ч. 2 ст. 21 УПК РФ. Однако его прямое или косвенное воплощение можно обнаружить и во многих других статьях Кодекса. Достаточно сказать, что признание лица потерпевшим по уголовному делу производится решением дознавателя, следователя или суда независимо от волеизъявления самого потерпевшего (ст. 42 УПК РФ).

2. Публичность и принцип обвинения. Публично-правовая природа уголовного процесса находит отражение в деятельности любых участвующих в уголовном процессе государственных органов, в том числе суда. Однако в отличие от следователя, дознавателя или прокурора суд не вправе принимать дело к рассмотрению по собственной инициативе (ex officio). Иными словами, рассмотрение как уголовного дела по существу, так и любого иного вопроса, относящегося к компетенции суда, не может быть начато по инициативе самого суда.

В уголовно-процессуальной теории данный подход, отражающий исковую (в широком смысле) природу любой судебной деятельности, принято именовать принципом обвинения или, что одно и то же, аккузационным принципом. Данный принцип является специальным по отношению к принципу публичности и уточняет действие последнего применительно к суду, позволяя разграничить в уголовном процессе функции государственных органов и обеспечивая смешанный характер современного уголовного процесса, выгодно отличающийся от его средневекового инквизиционного прародителя, когда суд мог сам начать производство по делу, сам его провести и сам же разрешить по существу.

В наиболее удачном виде теоретическое разграничение принципа публичности и принципа обвинения проведено в первом федеральном УПК Швейцарии, вступившем в силу с 1 января 2011 г. В ст. 7 данного Кодекса, именуемой «Императивный характер уголовного преследования», отражена основная идея публичности уголовного процесса: «Органы, обладающие уголовно-процессуальной компетенцией, обязаны в пределах своих полномочий начать и осуществить производство по уголовному делу, как только им стал известен факт преступления или признаки, позволяющие предположить наличие преступления». В то же время далее ст. 9 УПК Швейцарии отдельно закрепляет «принцип обвинения», в соответствии с которым «преступление может быть предметом судебного разбирательства только в том случае, когда прокуратура представила в компетентный суд обвинительный акт, выдвинутый против определенного лица на основании точно описанных фактов».

Хотя УПК РФ формально и не закрепляет принцип обвинения, нет сомнений, что он действует и в российском уголовном процессе, поскольку судебное разбирательство также может иметь место только «в отношении обвиняемого и лишь по предъявленному ему обвинению» (ч. 1 ст. 252 УПК РФ) исключительно после направления в суд утвержденного прокурором обвинительного заключения (акта, постановления). Более того, суд не вправе рассмотреть по собственной инициативе не только уголовное дело по существу, но и любой иной вопрос, отнесенный законом к его компетенции: о заключении под стражу в досудебном производстве, о производстве обыска в жилище, об апелляционном, кассационном или надзорном пересмотре приговора, об условно-досрочном освобождении осужденного и т.п. Скажем, переход уголовного дела в вышестоящую инстанцию ни при каких условиях не может осуществляться по инициативе самого нижестоящего или вышестоящего суда, т.е. ex officio: суд апелляционной (кассационной, надзорной) инстанции рассматривает дело лишь при наличии соответствующей жалобы участника уголовного процесса или представления прокурора. В этом смысле исторически устоявшийся в уголовно-процессуальной теории термин принцип обвинения не всегда удачен при описании инстанцион-ного движения дела, часто происходящего по инициативе защиты, или при формулировании требования к суду осуществлять судебный контроль за действиями следователя или дознавателя исключительно на основании жалоб заинтересованных лиц.

Однако пока еще удовлетворительного общего термина для описания данного принципа теория не предложила ни в России, ни на Западе. Возможно, таким термином мог бы стать исковой принцип, однако тогда требуется отказаться от отождествления с «иском» исключительно обвинительного заключения (акта) в духе старой теории «уголовного иска» и взглянуть на «исковой феномен» с более широких концептуальных позиций.

3. Публичность и диспозитивность. Как отмечалось выше, для любого уголовно-процессуального принципа характерна альтернативность — наличие положений-антиподов, позволяющих подойти к регулированию того или иного вопроса с противоположных позиций. В этом смысле принцип публичности находится в обратно пропорциональной зависимости с принципом диспозитивности, т.е. чем более публичен соответствующий вид процесса, тем он менее диспозитивен, и наоборот.

Понятие «диспозитивности» попало в отечественный научный оборот в XIX столетии и происходит от французского юридического термина libre disposition (свободное распоряжение), что означает свободу частных лиц распоряжаться принадлежащими им субъективными правами и является одной из фундаментальных категорий частного права. Иначе говоря, частное лицо вправе осуществить принадлежащие ему гражданские права, а вправе их не осуществлять (предъявить или не предъявлять требование, признать или не признать его и т.д.), причем оно ни перед кем не обязано мотивировать по общему правилу свое личное (персональное) решение, которое считается его «частным делом».

После размежевания гражданского и уголовного процессов принцип диспозитивности стал системообразующим для гражданского судопроизводства, тогда как принцип публичности — для уголовного судопроизводства. В этом смысле гражданский процесс начинается исключительно по воле частного лица (истца), подлежит прекращению в случае заключения мирового соглашения, прекращается в случае отказа от иска и, напротив, завершается присуждением соответствующих требований в случае их признания ответчиком. Принято говорить, что в данном случае возникновение, развитие и разрешение гражданского дела полностью зависит от воли лиц, являющихся сторонами гражданско-правового спора. Уголовный процесс в свою очередь решает все обозначенные проблемы с «обратным знаком», т.е. начинается независимо от волеизъявления частного лица, не подлежит по общему правилу прекращению за примирением сторон, рассматривает признание вины не в духе «признания иска», а как рядовое доказательство, не допускает «отказа от жалобы потерпевшего» и т.д., что и составляет суть принципа публичности, когда возникновение, развитие и разрешение уголовного дела не зависит от воли частных лиц.

Однако следует иметь в виду, что ни публичность уголовного судопроизводства, ни диспозитивность гражданского судопроизводства не имеют абсолютного характера. Так, гражданский процесс в некоторых случаях приобретает публично-правовую природу, когда, например, прокурор предъявляет гражданский иск в интересах несовершеннолетнего ребенка или в интересах неопределенного круга лиц. Уголовный процесс в свою очередь может в той или иной степени приобретать диспозитив-ные черты, ставя решение некоторых вопросов или даже возникновение, развитие и разрешение отдельных категорий уголовных дел в зависимость от ничем не обусловленной (свободной) воли частного лица. В таких ситуациях принято отмечать ограниченные проявления диспозитив-ности в уголовном процессе, рассматриваемые в качестве локальных исключений из принципа публичности и не ставящие под сомнение фундаментальный характер последнего для уголовного судопроизводства.

Проявления диспозитивности в уголовном процессе можно разделить на два вида:

1) некоторые из них касаются отдельных институтов, применяемых по всем уголовным делам без исключения. Хрестоматийным примером является институт гражданского иска в уголовном процессе, почти полностью подчиненный диспозитивным началам;

2) другие затрагивают отдельные категории уголовных дел, в рамках производства по которым публичность уступает место диспозитивности либо полностью, либо в значительном объеме. Речь идет о делах частного и частно-публичного обвинения, специально рассматриваемых в данном параграфе далее.

4. Диспозитивность и дискреционное усмотрение. Диспозитивность может касаться исключительно частных лиц, так как только они вправе свободно и произвольно распоряжаться принадлежащими им правами. К деятельности должностных лиц и государственных органов, осуществляющих публично-правовые функции, данная категория абсолютно неприменима, поскольку у них нет и не может быть в уголовном процессе никаких «субъективных прав», которыми они могли бы «свободно распоряжаться». Более того, как только такие «права» у должностных лиц появляются или обнаруживаются, то это означает необходимость их незамедлительного отвода в силу личной заинтересованности в исходе дела. Должностное лицо и государственный орган всегда действуют в публичных интересах на основании строго установленных законом полномочий, ни о каком «свободном распоряжении» которыми речь идти не может.

В то же время уголовно-процессуальный закон нередко либо прямо указывает на права в уголовном процессе должностных лиц или государственных органов, либо подразумевает наличие таких прав: право следователя допросить эксперта (ч. 1 ст. 205 УПК РФ), право судьи подвергнуть подсудимого приводу (ч. 3 ст. 247 УПК РФ), право прокурора отказаться от обвинения или изменить обвинение (ч. 7 и ч. 8 ст. 246 УПК РФ) и др. Однако употребление здесь термина «право» не умаляет публично-правовую природу деятельности должностных лиц (государственных органов) и не приводит к появлению диспозитивности (ее элементов). Данные «права» имеют совершенно иной характер и не являются теми же «правами», что и у частных лиц, т.е. субъективными правами.

Речь идет о том, что через категорию «прав» законодатель предоставляет правоприменителю право на дискреционное усмотрение — возможность использовать или не использовать соответствующее полномочие и определять пределы его использования, исходя из конкретных обстоятельств дела. Иначе говоря, законодатель понимает, что нет никакой возможности точно описать, например, все ситуации, в рамках которых прокурор должен реализовать свое полномочие по изменению обвинения, поскольку такие ситуации сугубо индивидуальны и зависят от хода судебного следствия, результатов оценки доказательств и т.п. Поэтому он предоставляет прокурору право изменить обвинение, если такое изменение вытекает из обстоятельств дела, соответствует внутреннему убеждению прокурора и лежит в плоскости решения публично-правовых задач уголовного судопроизводства, т.е. законодатель предоставляет прокурору право на дискреционное усмотрение при изменении обвинения.

Однако реализация государственным органом или должностным лицом права на дискреционное усмотрение ни при каких обстоятельствах не может быть ни «свободным», ни «произвольным». В отличие от частных лиц должностное лицо всегда обязано мотивировать и обосновать любое свое решение (ч. 4 ст. 7 УПК РФ), причем не только с точки зрения наличия у него формальных полномочий, но прежде всего исходя из того, в какой мере принятие того или иного решения в рамках реализации основанного на законе дискреционного усмотрения соответствует достижению задач уголовного судопроизводства и интересам правосудия. Наличие в уголовно-процессуальном праве техники дискреционного усмотрения правоприменителя не только неизбежно в любой правовой системе, но и при правильном понимании и использовании вполне соответствует принципам законности и публичности уголовного судопроизводства.

Смешение принципа диспозитивности и института дискреционного усмотрения столь же недопустимо в уголовном процессе, что и непонимание разницы между природой деятельности частных лиц, имеющих право свободного распоряжения принадлежащими им субъективными правами, и должностных лиц, реализующих предоставленные им законом полномочия в публично-правовых целях.

5. Виды уголовного преследования. Как отмечалось выше, российская уголовно-процессуальная система дифференцированно подходит к действию в уголовном процессе принципа публичности и проявлению в рамках уголовно-процессуального регулирования диспозитивных начал. Существуют категории уголовных дел, которые принято называть делами частного и частно-публичного обвинения, где принцип публичности в значительной, а иногда и в полной мере уступает место принципу диспозитивности, приближая по методу регулирования данные категории уголовных дел к гражданскому судопроизводству, что особенно ярко проявляется в случае с делами частного обвинения.

Подобный подход объясняется материально-правовыми особенностями соответствующих преступлений, когда общественная опасность деяния неразрывно связана с личной оценкой произошедшего со стороны потерпевшего и не может быть формально объективирована ни обществом, ни органами уголовного преследования. Допустим, при нанесении побоев, клевете или «простом» (без квалифицирующих признаков) изнасиловании государство готово наказать виновного, но лишь при условии восприятия данных деяний как противоправных со стороны потерпевшего, поскольку внешние признаки преступления в виде вреда здоровью или иного внешнего ущерба в данном случае отсутствуют.

В этом плане закономерно, что выделение отдельных категорий дел частного и частно-публичного обвинения, имеющее в России очень давние исторические традиции, впервые произошло именно в уголовном законе — Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. Лишь впоследствии соответствующие нормы были перенесены в уголовно-процессуальное законодательство. Со сравнительно-правовой точки зрения Россия примыкает здесь к странам германской традиции (Германия, Австрия, Швейцария), также выделяющим отдельные и небольшие по количеству преступлений категории уголовных дел, где уголовное преследование осуществляется в частном и частно-публичном порядке и где государство утрачивает монополию уголовного преследования.

Наличие в российском уголовно-процессуальном законодательстве такого рода автономных категорий уголовных дел приводит к тому, что выделяются три вида уголовного преследования: 1) по делам публичного обвинения; 2) по делам частного обвинения; 3) по делам частно-публичного обвинения.

6. Уголовные дела публичного обвинения. В данном случае речь идет о подавляющем большинстве уголовных дел, где в полной мере действует принцип публичности уголовного судопроизводства. Отнесение того или иного состава преступления к категории уголовных дел публичного обвинения рассматривается в качестве общей нормы, т.е. определяется по остаточному признаку, о чем прямо говорит ч. 5 ст. 20 УПК РФ. Иначе говоря, в отсутствие каких-либо специальных указаний на принадлежность уголовного дела к числу уголовных дел частного или частно-публичного обвинения оно считается уголовным делом публичного обвинения и производство по нему осуществляется в публичном порядке.

7. Уголовные дела частного обвинения. Речь идет об очень небольшой по объему категории уголовных дел, к которой в настоящее время относятся дела о преступлениях, предусмотренных ч. 1 ст. 115 (умышленное причинение легкого вреда здоровью), ст. 116.1 (нанесение побоев лицом, подвергнутым административному взысканию), ч. 1 ст. 128.1 (клевета) УК РФ. Производство по данной категории уголовных дел по общему правилу полностью подчинено диспозитивному началу, что проявляется в двух аспектах:

1) такие дела могут возбуждаться исключительно по заявлению потерпевшего, т.е. уполномоченные органы не вправе в данном случае возбудить уголовное дело по собственной инициативе (ex officio) даже при наличии явных признаков преступления;

2) Такие дела независимо от усмотрения суда подлежат обязательному прекращению в случае примирения потерпевшего с обвиняемым, которое может состояться до удаления суда в совещательную комнату.

Надо также иметь в виду, что диспозитивный характер уголовного процесса несовместим с институтом предварительного расследования, которое с учетом его направленности на достижение публично-правовых целей не может «включаться» и «выключаться» по инициативе частных лиц. Поэтому по делам частного обвинения предварительное расследование не производится. Потерпевший направляет свое заявление непосредственно в суд, где выступает в качестве частного обвинителя, что максимально сближает в данном случае по технике уголовный процесс с гражданским.

В то же время существуют три ситуации, когда дело частного обвинения утрачивает свой «частный характер» и превращается в дело публичного обвинения. Во-первых, это происходит, если преступление совершено в отношении лица, неспособного в силу беспомощного или зависимого состояния защищать свои права и интересы (в отношении несовершеннолетнего, недееспособного и т.п.). Во-вторых, это происходит в случае, когда преступление совершено лицом, данные о котором неизвестны, что лишает потерпевшего возможности обратиться без проведения предварительного расследования непосредственно в суд. Наконец, в-третьих, это имеет место, когда речь идет об обвинении лиц, в отношении которых уголовно-процессуальный закон устанавливает особые правила привлечения к уголовной ответственности (судьи, члены Совета Федерации, депутаты Государственной Думы и иные лица, названные в ст. 447 УПК РФ). В этих ситуациях принцип публичности действует на общих основаниях, что предполагает обязанность органов уголовного преследования начать производство в том числе по своей инициативе, провести полноценное расследование, передать дело в суд, где обвинение поддерживает прокурор и т.д.

8. Уголовные дела частно-публичного обвинения. Данная категория уголовных дел по объему несколько шире, чем категория уголовных дел частного обвинения. Она традиционно включает такие составы преступлений, как изнасилование и совершение насильственных действий сексуального характера без квалифицирующих признаков (ч. 1 ст. 131 и ч. 1 ст. 132 УК РФ), нарушение неприкосновенности частной жизни и нарушение неприкосновенности жилища, причем также без квалифицирующих признаков (ч. 1 ст. 137 и ч. 1 ст. 139 УК РФ), и некоторые другие составы преступлений, перечисленные в ч. 3 ст. 20 УПК РФ. К данной же категории дел примыкают также уголовные дела о преступлениях, предусмотренных гл. 23 УК РФ, возбуждаемые не иначе как по заявлению руководителя коммерческой или иной организации, если в результате преступления не причинен вред интересам граждан, общества и государства.

В то же время в последнее время наметилась определенная и не всегда однозначная тенденция, направленная на расширение перечня дел частно-публичного обвинения. Так, Закон от 29 ноября 2012 г. впервые отнес к ним все виды мошенничества (ст. 159—159.6 УК РФ), присвоение и растрату (ст. 160 УК РФ), а также причинение имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием (ст. 165 УК РФ), но только при условии, что данные преступления совершены в сфере предпринимательской деятельности и не причинили вреда государственным или муниципальным интересам.

Дела частно-публичного обвинения занимают промежуточное место между делами публичного и частного обвинения, что видно уже из их наменования. Так, при решении вопроса о возбуждении уголовного дела они подчиняются диспозитивному регулированию и могут возбуждаться исключительно по заявлению потерпевшего, т.е. в этом плане здесь сохраняется частный порядок уголовного преследования. В то же время после того, как такое дело возбуждено, потерпевший утрачивает право влиять на его движение, не имея возможности «отозвать жалобу» или отказаться от обвинения. По этой причине по делам частно-публичного обвинения предварительное расследование производится на общих основаниях, обвинение в суде от имени государ-ства поддерживает прокурор и т.д. Помимо того, следует иметь в виду, что если потерпевшим здесь является лицо, неспособное в силу беспомощного или зависимого состояния защищать свои права и интересы, то в таком случае, как и по делам частного обвинения, уголовное преследование с самого начала осуществляется в публичном порядке без каких-либо изъятий в сторону диспозитивности.

Примирение по делам частно-публичного обвинения не рассматривается в качестве обязательного основания прекращения уголовного дела, в чем также проявляется их публичный, а не частный характер. Иными словами, в случае примирения потерпевшего с обвиняемым дело может быть прекращено только на общих основаниях, т.е. в порядке ст. 25 УПК РФ. В этом смысле дела частно-публичного обвинения ничем не отличаются от дел публичного обвинения о преступлениях небольшой и средней тяжести, по которым в равной мере допускается применение ст. 25 УПК РФ. Здесь мы сталкиваемся с совершенно иной юридической природой института примирения в уголовном процессе, когда речь идет не о проявлениях диспозитивности, предполагающей связанность решений государственных органов волей частных лиц, а о гибкой реакции на преступление в духе «альтернатив уголовному преследованию», допускающей дискреционное усмотрение правоприменителя по определению оптимального сочетания на основании закона публичных интересов и интересов конкретных участников процесса при решении вопроса о необходимости дальнейшего уголовного преследования и гипотетического наказания обвиняемого.

Основные принципы уголовно-процессуального доказывания

1. Значение принципов уголовно-процессуального доказывания. Как отмечалось выше, основной вопрос уголовного дела заключается в наличии у государства права на наказание в конкретном случае и объеме этого права (при его наличии). Решение основного вопроса уголовного дела предполагает в первую очередь установление обстоятельств происшествия. Вот почему существенная составляющая уголовно-процессуальной деятельности состоит в познании, получении информации о тех или иных событиях или действиях. Указанное познание может осуществляться различными способами, однако основным является доказывание 3.

Следовательно, от принципов доказывания напрямую зависит как содержание и успех уголовно-процессуальной деятельности, так и действенность гарантий личной свободы, предоставляемых в уголовном процессе.

2. Презумпция невиновности. Ключевым принципом доказывания является презумпция невиновности - конституционный судопроизводственный уголовно-процессуальный принцип, закрепленный в ст. 49 Конституции РФ и ст. 14 УПК РФ.

Сущность данного принципа заключается в том, что подозреваемый или обвиняемый считается невиновным, пока его виновность не будет доказана и установлена вступившим в законную силу приговором суда. Обратим внимание на следующие положения:

— презумпция невиновности действует в отношении подозреваемого или обвиняемого. Без подозрения или обвинения (например, применительно к потерпевшему, свидетелю или эксперту) презумпция невиновности беспредметна;

— подозреваемый или обвиняемый считается невиновным государством, которое посредством правовых норм обеспечивает подозреваемому и обвиняемому соответствующее обращение. Мнение должностных лиц (дознавателя, следователя, прокурора) относительно виновности подозреваемого или обвиняемого не имеет значения для действия рассматриваемого принципа. Даже будучи убеждены в виновности подозреваемого или обвиняемого, должностные лица обязаны обращаться с ним как с невиновным;

— единственным документом, опровергающим презумпцию невиновности, является обвинительный приговор суда, вступивший в законную силу. Граждане, пользуясь свободой мысли и слова, вправе высказывать любую точку зрения относительно виновности того или иного лица в совершении преступления. Однако в отсутствие приговора суда, вступившего в законную силу, такие высказывания могут привести к судебному преследованию гражданина за клевету.

Практика Европейского суда по правам человека расценивает как нарушающие презумпцию невиновности высказывания компетентных должностных лиц государственных органов относительно виновности обвиняемого (подозреваемого) до вынесения приговора суда и его вступления в законную силу.

Содержание презумпции невиновности зависит от того, насколько проведено в законодательстве начало состязательности. Так, в классическом состязательном процессе нет требования обязательной доказанности вины обвиняемого как условия признания виновным, которое присутствует в российском законодательстве. Обвинитель освобождается от обязанности доказать вину, если обвиняемый ее признает, и это признание принято судом. В российском уголовном процессе обвинитель ни при каких условиях не освобождается от обязанности доказать вину обвиняемого. Признание подозреваемым или обвиняемым своей вины в совершении преступления рассматривается как рядовое доказательство (ч. 2 ст. 77 УПК РФ).

Также следует учитывать, что в мировой практике возложение бремени доказывания вины на обвинителя не исключает того, что отдельные обстоятельства будет обязан доказать сам обвиняемый. Так, согласно п. 8 ст. 31 Конвенции ООН против коррупции 2003 г. «государства-участники могут рассмотреть возможность установления требования о том, чтобы лицо, совершившее преступление, доказало законное происхождение предполагаемых доходов от преступления...». Такого же рода презумпции содержатся в законодательстве европейских стран (например, Англии, Франции), и их существование не рассматривается Европейским судом по правам человека противоречащим презумпции невиновности.

В российском уголовном процессе возложение на обвиняемого бремени доказывания каких-либо обстоятельств исключено. Напротив, действующая в России формулировка презумпции невиновности обязывает сторону обвинения проверить и опровергнуть все доводы, выдвинутые обвиняемым в свою защиту.

Отсюда же следует, что бездействие обвиняемого (например, отказ давать показания, приводить доводы в свою защиту и т.п.) не может считаться свидетельством его виновности. Тем не менее за рубежом из этого правила также существуют исключения. Например, в Англии суд при отказе подсудимого от дачи показаний (как в судебном разбирательстве, так и в ходе полицейского расследования) может сделать «соответствующие выводы» (очевидно, что эти выводы будут не в пользу последнего).

Наконец, из презумпции невиновности следует правило толкования неустранимых сомнений в пользу обвиняемого (in dubiopro reo). Следует обратить внимание на то, что в пользу обвиняемого толкуются лишь неустранимые сомнения. Иными словами, должностными лицами, ведущими производство по уголовному делу, должны быть приняты меры по устранению возникших сомнений и лишь при выяснении объективной невозможности их устранения начинает действовать правило in dubio pro reo. В противном случае слово неустранимые становится эквивалентом слову все, чем неизбежно нарушается право потерпевшего на доступ к правосудию. Между тем, осуществление прав и свобод обвиняемого не должно приводить к умалению прав потерпевшего, что следует из ч. 3 ст. 17 Конституции РФ.

Более того, независимо от прав потерпевшего, сомнения всегда присущи уголовно-процессуальному доказыванию и для достижения задач уголовного судопроизводства требуется совершить все действия по их устранению, для чего и существуют предварительное расследование, судебное разбирательство, апелляционный пересмотр уголовного дела и т.д.

Действие презумпции невиновности обязывает суд сделать категорический вывод о виновности или невиновности подсудимого, не допуская такой формы окончания процесса, как приговор об оставлении в подозрении.

Вместе с тем в силу презумпции невиновности степень обоснованности обвинительного и оправдательного приговора различна. В то время как обвинительный приговор постановляется лишь при бесспорно доказанной вине обвиняемого (ч. 4 ст. 302 УПК РФ), оправдательный приговор в своей основе может иметь вывод не только о доказанной невиновности, но и о недоказанной виновности. При этом, каково бы ни было основание оправдания, оно в равной степени реабилитирует обвиняемого (п. 1 ч. 2 ст. 133 УПК РФ).

Связь презумпции невиновности с иными процессуальными принципами иллюстрируется ч. 2 ст. 11 Всеобщей декларации прав человека 1948 г.: «Каждый человек, обвиняемый в совершении преступления, имеет право считаться невиновным до тех пор, пока его виновность не будет установлена законным порядком путем гласного судебного разбирательства, при котором ему обеспечиваются все возможности для защиты». Содержание указанных в данной норме принципов рассматривается ниже.

Принцип презумпции невиновности существовал не всегда. Розыскной процесс исходил, по существу, из презумпции виновности обвиняемого. Так, в Кратком изображении процессов или судебных тяжеб 1715 г., утвержденном Петром Великим, говорилось: «Должен ответчик невинность свою основательным доказанием, когда потребно будет, оправдать, и учиненное на него доношение правдою опровергнуть». Закрепление в уголовном процессе принципа презумпции невиновности — это результат фундаментального переворота уголовно-процессуальной идеологии, который произошел в Европе после Великой французской революции 1789 г., а в России — после Судебной реформы 1864 г. Несмотря на все последующие трудности с реализацией данного принципа, ныне он считается общепризнанным и закреплен, как отмечалось выше, не только на конституционном, но и на международно-правовом уровне.

3. Обязанность всестороннего, полного и объективного установления (исследования) обстоятельств дела (принцип материальной истины). Данный принцип, который в западной литературе часто также называют «инквизиционным принципом», предопределяет существование в уголовном процессе специального должностного лица, обязанного к беспристрастному установлению всех обстоятельств дела. При этом под всесторонностью исследования обстоятельств дела понимается исчерпывающее познание всех обстоятельств, имеющих значение для дела, выдвижение и проверку всех возможных версий исследуемого события. Полнота исследования предполагает, что обстоятельства, имеющие значение для дела, установлены необходимой и достаточной для достоверных выводов совокупностью доказательств. Объективность исследования требует непредвзятого, беспристрастного исследования обстоятельств, свидетельствующих как против, так и в пользу обвиняемого (подозреваемого).

Употребляемый чаще всего на Западе термин «инквизиционный» в данном контексте — не более, чем дань традиции. Если в «настоящем» инквизиционном процессе должностное лицо соединяло в себе функции обвинения, защиты и разрешения дела, то следователь (судья) в рамках инквизиционного принципа реализует особую следственную функцию, условием чего является отделение функций обвинения и защиты. Кроме того, инквизиционный принцип не требует провозглашения признания обвиняемого «царицей доказательств» и превращения обвиняемого в «объект исследования».

В отличие от иных принципов, рассмотренных в данной главе настоящего курса, принцип всестороннего, полного и объективного установления (исследования) обстоятельств дела не получил удовлетворительного отражения в законе. В УПК РФ прямо выраженного требования всесторонности, полноты и объективности исследования обстоятельств дела нет, в то время как в проекте УПК, принятом Государственной Думой в первом чтении и подготовленном ко второму, указанная формулировка была, но после рассмотрения законопроекта во втором чтении исчезла. Вместе с тем при исключении из проекта УПК РФ требования всесторонности, полноты и объективности расследования не были изменены иные нормы Кодекса, в которых указанное требование конкретизировалось: это в первую очередь положения ст. 73 УПК РФ (обстоятельства, подлежащие доказыванию), ч. 4 ст. 152 УПК РФ (предварительное расследование может производиться по месту нахождения обвиняемого или большинства свидетелей в целях обеспечения его полноты и объективности) и ч. 2 ст. 154 УПК РФ (выделение уголовного дела в отдельное производство допускается, если это не отразится на всесторонности и объективности предварительного расследования и разрешения уголовного дела).

При оценке такой позиции законодателя следует иметь в виду, что в настоящее время инквизиционный принцип характерен для процесса смешанной формы. Родоначальником принципа всестороннего, полного и объективного установления (исследования) обстоятельств дела стал французский Кодекс уголовного следствия 1808 г. Во-первых, Кодекс 1808 г. создал фигуру следственного судьи, реализующего особую функцию предварительного следствия, отделенную от функции обвинения и состоящую в беспристрастном сборе доказательств, потребных для рассмотрения дела в судебном заседании. Поскольку обвиняемый в ходе предварительного следствия не был вправе собирать доказательства, инквизиционный принцип мог использоваться им для защиты от обвинения путем заявления ходатайств об установлении тех или иных обстоятельств дела.

Во-вторых, инквизиционный принцип был реализован и в ходе состязательного судебного разбирательства, так как на судью была возложена обязанность установления истины по делу, а средством исполнения этой обязанности и является всестороннее, полное и объективное исследование обстоятельств дела.

В состязательном уголовном процессе (в частности, в Великобритании и США) требование всесторонности, полноты и объективности нормативно не закрепляется. Однако необходимо учитывать, что отсутствие названного требования в законе в определенной мере компенсируется наделением стороны защиты правом собирать доказательства, которого лишены обвиняемый (подозреваемый) и защитник в предварительном производстве в уголовном процессе смешанной формы.

Поскольку российский уголовный процесс относится к смешанной форме уголовного процесса, отказ от прямого закрепления принципа всесторонности, полноты и объективности исследования обстоятельств дела и, соответственно, установления гарантий его осуществления, нельзя признать оправданным. Помимо того, в той мере, в какой данный принцип по-прежнему, как отмечалось выше, находит отражение во многих положениях действующего УПК РФ, речь идет не об отказе от принципа как такового, а лишь об отказе от его формального закрепления, что приводит к определенному дисбалансу между буквой и духом УПК РФ.

В изложенной интерпретации указанный принцип не только не противоречит презумпции невиновности, но и гарантирует ее.

4. Свобода оценки доказательств. Наряду с презумпцией невиновности свобода оценки доказательств является фундаментальным принципом доказывания. Это межотраслевой принцип судопроизводства, закрепленный в ст. 17 УПК РФ и дающий ответ на вопрос о способе и критериях оценки доказательств.

Суть данного принципа состоит в том, что суд, присяжный заседатель, следователь, дознаватель, прокурор оценивают доказательства по своему внутреннему убеждению относительно их значения, руководствуясь при этом законом и совестью. Закон, однако, не устанавливает ценности того или иного доказательства, ограничиваясь определением их надлежащей процессуальной формы.

Отступление от данного правила есть, по существу, одно: признание обвиняемым своей вины в совершении преступления не может быть положено в основу приговора без подтверждения другими доказательствами.

Вместе с тем свобода оценки доказательств не освобождает компетентное должностное лицо от обоснования принятого по итогам оценки доказательств решения (ч. 4 ст. 7 УПК РФ).

Излишне говорить, что оценка доказательств по внутреннему убеждению — одна из ключевых гарантий независимости судьи как от воздействия со стороны иных ветвей власти, так и вышестоящих судов. Не случайно законодатель запрещает судам кассационной и надзорной инстанций при отмене приговора и направлении дела на новое рассмотрение предрешать вопросы, ответ на которые основывается на оценке доказательств нижестоящим судом (ч. 7 ст. 401.16, ч. 3 ст. 412.12 УПК РФ).

Историческими альтернативами данному принципу выступает формальная теория доказательств, согласно которой сила того или иного доказательства определяется законодателем. Вот как Я.И. Баршев обосновывал ее необходимость: «чтобы в духе правды и справедливости с одной стороны устранить от судебного приговора всякий произвол, а с другой стороны предохранить судью от непроизвольного уклонения от истины, необходимо определить те доказательства, на которых судья должен основывать его приговор и те условия и принадлежности, от которых зависит большая или меньшая их сила и ценность». Формальная теория доказательств была упразднена вместе со сломом средневекового полностью инквизиционного процесса в ходе Великой французской революции в конце XVIII столетия. Тогда же и родилось учение о свободной оценке доказательств, критерием которого стало признаваться intime conviction судьи (фр. внутреннее убеждение), о чем подробнее будет сказано далее. В России переход от формальной теории доказательств к свободной оценке доказательств произошел в ходе Судебной реформы 1864 г. Тогда же в российском законодательстве закрепилось и французское понятие «внутреннее убеждение», за полтора столетия ставшее частью отечественного уголовно-процессуального наследия.

Принципы состязательности сторон и обеспечения права на отстаивание своей позиции

1. Понятие и значение принципов. Как уже отмечалось при характеристике принципа охраны прав и свобод человека в уголовном судопроизводстве, одно из коренных отличий уголовного процесса капиталистической эпохи заключается в признании любого человека участником процесса и, соответственно, наделении его определенными правами. Особенно это касается обвиняемого — из бесправного объекта исследования он превращается в активного субъекта процесса.

В силу презумпции невиновности обвиняемый не обязан доказывать свою невиновность. Однако он вправе это делать. В настоящее время право быть выслушанным в суде, довести свою позицию до компетентного должностного лица, ведущего уголовный процесс, признается одним из ключевых компонентов права на справедливое судебное разбирательство.

Значение права быть выслушанным в суде велико. Дело в том, что в тексте Конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г. о принципе состязательности прямо не упоминается. Европейский суд по правам человека в своих решениях признал, что «право на состязательное судебное разбирательство означает возможность сторон обвинения и защиты знать и комментировать доводы и доказательства, представленные противной стороной (курсив мой. — С.Л)».

Вместе с тем в решениях Суда не менее часто встречается и принцип «равенства рук» (равенства сил, оружия, сторон, исходных условий), который также считается необходимым элементом права на справедливое судебное разбирательство. Его нормативной основой признаются положения п. 1 и подп. «b», «d» п. 3 ст. 6 Конвенции. Суть принципа «равенство рук» в том, чтобы «каждой из сторон была предоставлена разумная возможность представить свое дело в таких условиях, которые не ставят ее в существенно менее благоприятное положение в сравнении с оппонентом».

Итак, в российском уголовном процессе возможности обвиняемого по отстаиванию своей позиции гарантируются главным образом принципами состязательности и равноправия сторон, а также обеспечения права на защиту. Важен для обвиняемого в данном аспекте и принцип обеспечения права на судебную защиту.

2. Принцип состязательности и равноправия сторон в уголовном процессе. Это конституционный судопроизводственный межотраслевой принцип, получивший закрепление в ст. 123 Конституции РФ и ст. 15, 244 УПК РФ. Данным принципом определяются процессуальные взаимоотношения участников процесса, выполняющих функции обвинения и защиты, между собой и с судом, а также роль суда в уголовном процессе.

Единого подхода к содержанию принципа состязательности и равноправия сторон в науке уголовного процесса не сложилось: имеются различия как в подходах англосаксонской и романо-германской систем, так и в подходах Европейского суда по правам человека, о которых говорилось выше. В российской доктрине содержание указанного принципа традиционно сводится к следующему.

Во-первых, участники процесса, выполняющие функции обвинения, защиты и разрешения дела, не могут осуществлять функции друг друга (ч. 2 ст. 15 УПК РФ).

Во-вторых, участники, выполняющие функции обвинения и защиты, занимают положение сторон, равноправных между собой и в отношениях с судом при представлении и исследовании доказательств, решении иных вопросов, возникающих при судебном рассмотрении дела (ч. 4 ст. 15, ст. 244 УПК РФ).

Как видно, состязательность и равноправие сторон в уголовном процессе неразрывны. Дело в том, что у прокурора, пользующегося результатами работы государственной правоохранительной системы, и подсудимого фактические возможности отстаивать свою позицию перед судом изначально не равны. Неравенство это неизбежно в любой форме процесса, основанной на начале должностного обвинения. Поэтому в уголовном процессе состязательность сторон без их равноправия становится фикцией.

Третий элемент принципа состязательности касается роли суда. Это дискуссионный вопрос, к решению которого есть два подхода:

— суд должен лишь руководить нормальным ходом процесса, не вмешиваясь в доказывание. Если суд собирает доказательства, то так или иначе он содействует одной из сторон. Тем самым нарушается запрет возложения на суд функций обвинения или защиты. Данный подход характерен для англосаксонской модели процесса. Нетрудно заметить, что такой подход получил поддержку и в ч. 3 ст. 15 УПК РФ.

— состязательность не должна превращаться в самоцель, это лишь средство отыскания истины, средство, которое обеспечивает вынесение законного и обоснованного приговора. Такая позиция характерна для европейской континентальной модели процесса.

Поэтому суду предоставляется право руководить исследованием доказательств в судебном разбирательстве, а при необходимости и собирать доказательства, необходимые для вынесения приговора, но не представленные сторонами. При этом суд не считается принявшим на себя функции сторон, поскольку он собирает доказательства не для обвинения или защиты, а для выполнения своей функции — разрешения дела.

Так, ч. 2 § 244 УПК ФРГ гласит: «суд в целях установления истины обязан по долгу службы исследовать все факты и доказательства, которые имеют значение для разрешения дела». В судебном разбирательстве во Франции судья руководит судебным следствием и, как и его немецкий коллега, принимает все необходимые для установления истины меры (ст. 310 УПК Франции). В частности, судья вправе допрашивать свидетеля (первым, до его допроса сторонами), прибегнуть к помощи эксперта, лично выехать на место происшествия и осмотреть его. Аналогичные по содержанию нормы имелись и в российском уголовно-процессуальном законодательстве в 1864—2001 гг.

Специфика принципа состязательности и равноправия сторон по сравнению с иными рассматриваемыми принципами заключается в том, что он действует не во всех, а лишь в судебных стадиях процесса. Действительно, если вслед за законодателем признать, что в стадии предварительного расследования его участники занимают положение сторон, т.е. что предварительное расследование состязательно, то ч. 3 ст. 123 Конституции РФ обязывает наделить стороны равными правами по отстаиванию их позиций, в том числе и по представлению и исследованию доказательств перед судом, чего в УПК РФ не сделано (ст. 86 УПК РФ).

В связи со сказанным особое значение приобретает последовательное проведение в законодательстве принципа всесторонности, полноты и объективности исследования обстоятельств дела, наличие которого частично компенсирует неравенство возможностей следователя (дознавателя) и обвиняемого (подозреваемого), а также защитника в предварительном производстве по уголовному делу.

При этом стоит критически относиться к утверждениям о существовании противоречия между принципом состязательности сторон и началом всесторонности, полноты и объективности исследования обстоятельств дела. В судебном разбирательстве принцип всесторонности, полноты и объективности исследования обстоятельств дела реализуется не вопреки, а благодаря состязательному построению данной стадии процесса, равноправию сторон и активной роли суда в доказывании.

Исторической альтернативой состязательности и равноправия сторон является розыскной (следственный) принцип, согласно которому в целях установления истины судья соединяет в себе функции обвинения, защиты и разрешения дела. Такой процесс существовал в России с петровских времен (начало XVIII в.) до Судебной реформы 1864 г. «Следственным процессом, — писал Я.И. Баршев, — называется такая форма уголовного суда, когда сам судья по должности обязывается следить и обсуживать всякое учиненное преступление и делать приговор над ним».

3. Обеспечение права подозреваемого и обвиняемого на защиту. Речь идет о конституционном судопроизводственном уголовно-процессуальном принципе, закрепленном в ст. 45 и 48 Конституции РФ, ст. 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, а также в ст. 16 УПК РФ. Данный принцип определяет возможности обвиняемого (подозреваемого) по защите от обвинения (подозрения).

Содержание принципа состоит в следующем:

• обвиняемый (подозреваемый) наделяется достаточными правами по самостоятельной защите от обвинения (подозрения). В этом легко убедиться, ознакомившись с содержанием ст. 46—47 УПК РФ;
• обвиняемый (подозреваемый) вправе пользоваться, в том числе бесплатно, помощью профессионала-защитника, наделенного достаточными правами для отстаивания законных интересов обвиняемого (подозреваемого) (ст. 49—53 УПК РФ);
• должностные лица компетентных государственных органов, ведущие уголовный процесс, обязаны разъяснять обвиняемому (подозреваемому) его права и обеспечивать возможность осуществления этих прав (ч. 2 ст. 16 УПК РФ).

Предметом защиты в уголовном процессе выступает не только собственно обвинение (подозрение). Обвиняемый защищается от незаконного и необоснованного применения мер процессуального принуждения, гражданского иска, взыскания процессуальных издержек, иного нарушения его прав и законных интересов.

Принцип обеспечения обвиняемому (подозреваемому) права на защиту действует на всех стадиях процесса, где существуют указанные участники.

Существенной гарантией реализации данного принципа выступает презумпция невиновности, хотя само по себе право на защиту не отрицалось и в розыскном процессе, основанном на презумпции виновности.

Возведение в принцип обеспечения обвиняемому (подозреваемому) права на защиту подчеркивает публично-правовое значение права на защиту, что влияет на условия реализации данного права. Так, отказ от права на защиту невозможен. Злоупотребление правом на защиту не может повлечь в качестве меры реагирования лишение данного права (например, если обвиняемый с целью затягивания производства будет заявлять по 100 необоснованных ходатайств в день, следователь должен отклонить эти ходатайства, но нельзя лишить обвиняемого права заявлять ходатайства в дальнейшем).

Выше было рассмотрено деление защиты на формальную и материальную. Спецификой принципа обеспечения обвиняемому (подозреваемому) права на защиту является признание и допущение формальной защиты. Этим современный процесс отличается от розыскного, который не допускал в качестве защитника юриста-профессионала, так как роль такого защитника отводилась судье. Очевидно, что, будучи одновременно и обвинителем, судья не мог относиться к своей роли как защитника иначе как к второстепенной.

Разумный срок уголовного судопроизводства

Принцип разумного срока уголовного судопроизводства — это межотраслевой принцип судопроизводства, закрепленный в ст. 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, а также в ст. 61 УПК РФ. Данный принцип решает вопрос об определенности сроков производства по уголовному делу.

Суть принципа заключается в том, что сроки производства по уголовному делу не могут быть неопределенными и произвольными. В противном случае под угрозой окажется как право обвиняемого на судебную защиту (ст. 46 Конституции РФ), так и право потерпевшего на доступ к правосудию (ст. 52 Конституции РФ).

Представление о «разумном сроке» в целом сформировано практикой Европейского суда по правам человека в его решениях по конкретным делам. Критерии, которыми обычно руководствуется Суд при оценке продолжительности производства по делу, перечислены в ч. 3—4 ст. 61 УПК РФ.

Однако адресовать имеющие общий характер выводы Европейского суда относительно соблюдения разумного срока судопроизводства напрямую правоприменителю значит нарушать положения Конвенции об определенности правовых норм. Вот почему законодатель применяет комплексное правовое регулирование в целях обеспечения разумных сроков судопроизводства, в частности:

• для досудебного производства, а также назначения судебного заседания в судах различных инстанций устанавливаются четкие сроки, определяется порядок их продления и средства контроля над законностью и обоснованностью такого продления;
• для судебного заседания конкретных сроков не устанавливается, однако для участников процесса предусматривается возможность обращения с заявлением об ускорении рассмотрения дела (ч. 5, 6 ст. 61 УПК РФ);
• при нарушении права на рассмотрение дела в разумный срок устанавливается возможность получения компенсации в порядке, установленном Федеральным законом от 30 апреля 2010 г. и КАС РФ.

Как видно, в российском законодательстве нет предельных сроков производства по уголовному делу. Поэтому следует еще раз обратить внимание, что разумность срока оценивается исходя из обстоятельств конкретного дела с учетом критериев, сформулированных Европейским судом3 и закрепленных в ст. 61 УПК РФ.

Исторической альтернативой данному принципу является отсутствие четких правил о сроках в уголовном судопроизводстве, что приводило к волоките при разбирательстве дел. В то же время чрезмерная формализация сроков уголовного процесса, особенно в его судебных стадиях, также недопустима, так как суд «торопить» нельзя. Иначе говоря, если суду требуется определенное время для качественного отправления правосудия, то он не должен снижать стандарты правосудия, исходя из необходимости завершить производство по делу в определенный срок. Поэтому не остается иного выхода, кроме как использовать на уровне принципа оценочную категорию «разумного срока», определяемого применительно к обстоятельствам конкретного дела. Это единственно возможный вариант, получивший развитие в практике Европейского суда по правам человека и ныне нашедший отражение в уголовно-процессуальном законодательстве Российской Федерации.

Принцип справедливости уголовного судопроизводства

Рассмотрение принципов уголовного процесса не случайно завершается принципом справедливости. Отношение к данному принципу как ни к какому другому является весьма неоднозначным. С одной стороны, он совершенно непонятен, но с другой — абсолютно очевиден. С одной стороны, он прямо не закреплен ни в одном уголовно-процессуальном нормативном акте, но с другой — постоянно упоминается в решениях Конституционного Суда РФ, который выводит его непосредственно из Конституции РФ и рассматривает в качестве основы не только всего уголовного судопроизводства, но и всей системы уголовно-процессуальных принципов. С одной стороны, его упоминание в системе принципов может расцениваться как формальная дань «моде» на нравственность, но с другой — именно этот принцип является «камнем преткновения», «яблоком раздора» противоположных взглядов на сущность уголовного процесса. Кроме того, понятие «справедливого судебного разбирательства» (air trial) постоянно упоминается сегодня через призму ст. 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод и практики Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ) в Страсбурге.

Напомним, что, реформируя на рубеже ХХ и XXI вв. отечественный уголовный процесс, законодатель заменил фундаментальный принцип материальной (объективной) истины так называемой «абсолютной состязательностью», т.е. таким пониманием состязательности, которое свойственно скорее англосаксонской, нежели континентальной модели уголовного судопроизводства. Однако попытка искусственной и ничем не обоснованной смены парадигмы одновременно привела к тому, что Конституционный Суд РФ был вынужден выдвинуть в качестве противовеса новый и ранее отечественной доктрине неизвестный принцип справедливости. Так, в его Постановлении от 2 февраля 1996 г. сформулирована правовая позиция, согласно которой «правосудие по самой своей сути может признаваться таковым лишь при условии, что оно отвечает требованиям справедливости и обеспечивает эффективное восстановление в правах (статья 14 Международного пакта о гражданских и политических правах 1966 года; статья 8 Всеобщей декларации прав человека 1948 года)». При этом Конституционный Суд был вынужден дать нормативное обоснование этой в общем-то очевидной мысли, вытекающей даже из этимологической сущности понятия правосудия («правосудие», «справедливость», «право», «правда» и т.п.), обнаружив такое обоснование в преамбуле Конституции РФ, которая гласит: «Мы, многонациональный народ Российской Федерации, соединенные общей судьбой на своей земле, утверждая права и свободы человека, гражданский мир и согласие, сохраняя исторически сложившееся государственное единство, исходя из общепризнанных принципов равноправия и самоопределения народов, чтя память предков, передавших нам любовь и уважение к Отечеству, веру в добро и справедливость» и т.д.

В дальнейшем Конституционный суд РФ неоднократно обращался к этому принципу, оценивая с его помощью конституционность тех или иных уголовно-процессуальных норм и предоставив нам определенные разъяснения того, что он понимает под справедливостью уголовного процесса. Во-первых, «ошибочное судебное решение не может рассматриваться как справедливый акт правосудия и должно быть исправлено». Во-вторых, «в рамках уголовного судопроизводства это предполагает по меньшей мере установление на основе исследованных доказательств обстоятельств происшествия, в связи с которым было возбуждено уголовное дело, его правильную правовую оценку, выявление конкретного вреда, причиненного обществу и отдельным лицам, и действительной степени вины лица в совершении инкриминируемого ему деяния». В-третьих, «при решении вопросов, связанных с содержанием под стражей в качестве меры пресечения, это предполагает исследование судом фактических и правовых оснований для избрания или продления данной меры пресечения...».

Строго говоря, приведенные позиции Конституционного Суда РФ в основном объясняют принцип справедливости через призму хорошо известного принципа объективной истины — суд обязан установить действительно имевшие место обстоятельства преступления. В то же время мы видим, что Конституционный Суд расширяет принцип объективной истины в его хрестоматийном понимании, видя требование справедливости и в правильной уголовно-правовой квалификации содеянного, и в установлении фактических и правовых оснований для заключения под стражу, и во многом другом. Иначе говоря, принцип справедливости в понимании Конституционного Суда РФ шире принципа объективной истины и требует не только точного установления действительно имевших место обстоятельств преступления органами расследования или судом, но и справедливых подходов при применении любых иных положений УПК РФ.

Получил ли данный подход отражение в действующем уголовно-процессуальном законе? Если обратиться к тексту УПК РФ, то, не вдаваясь в детали, становится ясно, что понятие «справедливость» используется здесь в более узком и традиционном для отечественной правовой системы понимании — как одно из свойств приговора, отражающих право суда на индивидуализацию наказания с учетом обстоятельств дела и личности подсудимого в рамках, предусмотренных уголовным законом (система относительно определенных санкций). Иначе говоря, речь идет о ситуациях, когда назначенное наказание является формально законным, в силу чего может оцениваться только через категории «справедливое» или «несправедливое». Именно в таком смысле закон говорит о справедливости как о свойстве приговора, существующем наряду с остальными его свойствами: законностью, обоснованностью, мотивированностью.

Таким образом, в современном российском уголовно-процессуальном праве мы сталкиваемся с двумя подходами к понятию (принципу) справедливости: 1) узким, или классическим (УПК РФ); 2) максимально широким (решения Конституционного Суда РФ).

Необходимо также отметить, что принцип справедливости в понимании Конституционного Суда РФ (широкий подход) далеко не полностью совпадает с подходами, выработанными на наднациональном уровне при толковании Всеобщей декларации прав человека (ст. 8,10 и 11), Международного пакта о гражданских и политических правах (ст. 14) и Конвенции о защите прав человека и основных свобод (ст. 6), хотя Конституционный Суд часто ссылается на эти международно-правовые акты. Напомним, что в них в тех или иных формулировках воспроизводится одна и та же идея: каждый обвиняемый в уголовном преступлении имеет право на то, чтобы его дело было рассмотрено гласно и с соблюдением всех требований справедливости компетентным, независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона. В уголовно-процессуальной теории речь идет о праве на справедливое судебное разбирательство (в английской транскрипции fair trial), которое также, конечно, не сводится только к назначению справедливого наказания в рамках индивидуализации последнего, т.е. понимается весьма и весьма широко, скажем, в решениях ЕСПЧ.

В то же время если проанализировать выработанное наднациональными органами (ЕСПЧ и др.) понятие права на справедливое судебное разбирательство (fair trial), то мы увидим, что оно главным образом сводится к обеспечению широкого набора процессуальных прав и гарантий: 1) праву на доступ к правосудию; 2) праву на суд, созданный на основании закона; 3) праву на независимый и беспристрастный суд; 4) праву на равенство сторон; 5) праву на защиту; 6) праву на гласное судебное разбирательство; 7) праву на получение мотивированного судебного решения; 8) праву на обжалование судебного решения; 9) праву на окончательное и стабильное судебное решение; 10) праву на исполнение судебного решения; 11) праву на рассмотрение дела в разумный срок.

Очевидно, что без всех этих постулатов довольно трудно вершить справедливое правосудие. Но представим себе ситуацию, когда беспристрастный и независимый суд в разумные сроки гласно рассмотрел дело, в котором подсудимый полностью признал себя виновным, не активно допрашивая при этом свидетелей, имел защитника и переводчика, располагал достаточным временем для подготовки к судебному разбирательству и т.п., но в действительности не совершал преступление. Можно ли считать в таком случае приговор справедливым, а правосудие свершившимся? Думается, нет, поскольку формальности хотя и соблюдены, но они способствовали не установлению истинного преступника, а осуждению невиновного. Поэтому говорить о подлинной справедливости в отрыве от требования всестороннего, объективного и полного установления всех обстоятельств уголовного дела невозможно.

Это позволяет уже сообразно другому критерию выделить два понимания принципа справедливости в уголовном процессе: 1) формальную, или сугубо процессуальную, справедливость (fair trial), т.е. справедливость в формальном понимании, выработанную на основании правовых позиций ЕСПЧ; 2) сущностную, или реальную, справедливость, т.е. справедливость в материальном понимании, вырабатываемую в своих решениях Конституционным Судом РФ.

В то же время нельзя сказать, что сущностное (материальное) понимание справедливости каким-то образом противоречит международным стандартам отправления правосудия. Так, «анализ содержащихся в международном праве требований показывает, что справедливость в системе функционирования уголовного правосудия предполагает, как минимум: справедливое рассмотрение и решение затрагивающих права и интересы участников уголовного судопроизводства вопросов и в сроки, устанавливаемые законом; обязанность суда, прокурора, следователя, органа дознания принять все предусмотренные законом меры для правильного разрешения дела, выявлять обстоятельства, как обосновывающие виновность подозреваемого и обвиняемого, так и оправдывающие их, а также устанавливать смягчающие и отягчающие наказание обстоятельства, давать им правильную правовую оценку; обязанность суда, прокурора, следователя, органа дознания, дознавателя обеспечивать восстановление в правах тех лиц, чьи права были незаконно, необоснованно нарушены при производстве по уголовному делу. Общественность нуждается в доверии к справедливой системе уголовного правосудия. Неоправданное неравенство перед судом и несправедливость могут привести к тому, что система уголовного правосудия утратит доверие общественности (преамбула Рекомендации от 19 октября 1992 г. № R (92) 17 Комитета Министров Совета Европы «Относительно согласованности в вынесении приговоров»).

Именно сущностное (материальное), а не формальное понимание справедливости уголовного судопроизводства не только не противоречит, но в большей мере отвечает международно-правовым и конституционно-правовым стандартам уголовного судопроизводства, не говоря уже об отечественной уголовно-процессуальной традиции.

Подводя итог, можно утверждать, что справедливость в уголовном процессе в ее сущностном (материальном) понимании есть принцип, в соответствии с которым все уголовно-процессуальные решения и действия должны быть, во-первых, направлены, на выяснение, в максимально возможном объеме, действительных обстоятельств дела, во-вторых, отражать подлинный смысл институтов и процедур уголовного процесса и, в-третьих, соответствовать истине.

При таком подходе становится понятно, что принцип справедливости является не автономным принципом, существующим изолированно от остальных принципов уголовного судопроизводства, а неким общим критерием, позволяющим понять реальный смысл каждого из них. Например, принцип состязательности и равенства прав сторон справедлив только в том случае, когда учитывает очевидное, априорное и неизбежное неравенство в процессуальных средствах и возможностях государства (представленного органами расследования и должностным обвинением) и частного лица (обвиняемого). Поэтому именно для обеспечения справедливости возникает необходимость «сдерживать» состязательность, скажем, предоставляя дополнительные возможности защите в рамках концепции favor defensionis (благоприятствования защите) или отказываясь признавать состязательный характер досудебного производства и обязывая органы расследования вести его всесторонне, полно и объективно, т.е. собирать доказательства как contra, так и pro обвиняемого. По той же причине совершенно справедливо, что право не доказывать, хранить молчание и не нести ответственности за дачу ложных показаний, прибегать к помощи защитника, чей труд в том числе оплачивается за счет государства, имеет «слабая» сторона (защита), и именно в ее пользу, а не в пользу стороны обвинения (даже если к ней законодатель отнес потерпевшего) должны в силу принципа презумпции невиновности толковаться неустранимые сомнения.

Точно также в соответствии с принципом справедливости должны пониматься и принципы, связанные с неприкосновенностью личности, жилища и т.п. Ведь все они, как было разъяснено выше, не доводят до абсолюта соответствующую неприкосновенность, а, напротив, позволяют ограничивать конституционные права. Возможность же их ограничения, безусловно, должна быть вызвана реальной необходимостью. Следовательно, решение об ограничении будет справедливым только тогда, когда вызвано действительными обстоятельствами дела.

Подобные примеры можно было бы продолжить, но и так ясно: принцип справедливости словно пронизывает все остальные уголовно-процессуальные принципы и нормы, в значительной мере определяя их содержание. В каком-то смысле можно даже сказать, что речь идет о центральном принципе уголовного процесса. Осознание этого происходит повсеместно — как на международном, так и на национальном уровне — при всей отмеченной разнице в подходах к пониманию содержания данного принципа уголовного процесса.